Глава 7

— Что случилось? — Альет встревожено обернулась.

В нескольких шагах от скамьи, на засыпанной мелкими камушками дорожке, стояла знакомая женская фигура в черном глухом плаще

— Вы живы! Слава Богу… — Альет облегченно улыбнулась и поднялась навстречу. — Маркиза…

— Не двигайтесь, Альет. — Голос Ульрика тоже будто застыл.

— Почему? Граф, что с вами происхо…

— Это настоящая убийца вашей матери.

— Вы с ума сошли?! Маркиза умоляю, простите, он… Ай!

— Я сказал — не двигайтесь. Не приближайтесь к этой женщине!

Брат Рауля почти грубо оттолкнул Альет назад, к самой кромке воды, а сам медленно, двигаясь шаг за шагом, обошел скамейку и остановился.

— Убирайся, тварь. Ее ты не получишь.

— Я не понимаю, о чем вы, сударь.

— На что ты рассчитываешь? Стоит мне позвать на помощь…

— Стоит вам позвать на помощь, и она умрет. — Маркиза сделала шаг, выходя из тени, и Альет захлебнулась криком: с безупречно красивого лица, невероятно похожего на Армеля, смотрели маленькие, страшные глазки зверя.

— Кто вы такая? — она не узнала своего слабого голоса. — Что вам…

— Я — Лариетта д’Аран, я это уже говорила.

— Ни шагу больше! — Ульрик предупреждающе поднял руку. — Или сейчас здесь будет весь Совет! Они, наконец, узнают правду…

— Какую? — маркиза равнодушно остановилась.

— Притворство тебе больше не поможет — я узнал твой запах! — Альет видела, как пальцы Ульрика вцепились в спинку скамьи. — Ты использовала травы, чтобы развеять его, но я успел почуять. Это ты, тварь, убила Арабеллу и Эдмонда!

— В самом деле? Даже если так, волчонок, тебе никто не поверил тогда, кто поверит сейчас?

— Вы… нет, это же не…

Странное оцепенение ползло по спине к шее, Альет никак не могла понять, что же происходит на этом пятачке, залитом трепещущим светом одинокого фонаря, вода намочила подол платья и ткань липла к щиколоткам, и… что она говорит, что такое она говорит, это же бред…

— Почему? — вытолкнули немеющие губы. — За… что?

— За обман, — маркиза пожала плечами. — Твоя мать отняла у меня мужа. Она могла бросить мир к его ногам… но ей не стоило переходить мне дорогу.

— Так вы… собственного мужа…

— Если бы Эдмонд оставил свою любовницу, он был бы жив.

— Мама никогда не…

— Твоя мать была гадиной, недостойной ходить по земле. И это она убила Эдмонда, а я всего лишь послужила оружием справедливости.

— Это не Вам решать!

— Но я решила. И теперь твой черед, девочка.

— Совсем свихнулась?! — Ульрик со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы. — В чем ее вина, чудовище?!

— Ни в чем, — тонкие бледные губы тронула улыбка. — И я не чудовище, что бы ты обо мне не думал, волчонок. Я только лишь хочу, чтобы у Источника она назвала имя моего сына, вот и все.

— Армель… он нарочно… он… — Алеет не смогла договорить.

— О нет, конечно же, нет, мой сын ни о чем не знает, — презрительно усмехнулась маркиза. — Мальчик на самом деле полюбил соколицу… как и его отец. И было бы проще, если бы ты тоже его любила. Но так даже лучше — моему сыну не придется связывать себя ненужным браком. Ты назовешь его имя, а взамен я сохраню тебе жизнь.

— Нет.

— Что?

— Я не назову имени вашего сына! — Альет усилием воли сбросила оцепенение и вдохнула полную грудь сырого воздуха. — Я назову имя Ульрика д’Омбрэ.

— Альет, не надо!

— Это твое решение?

— Да, сударыня.

— Альет! Альет, бегите…

С маркизой творилось что-то страшное — бугрилась кожа, с треском рвалась ткань плаща, в нос ударил омерзительный кислый запах, и, пока судорожные волны не достигли головы, с туловища зверя смотрело искаженное гримасой ярости женское лицо.

— Граф, бегите!

— Улетайте же! — он все еще не трогался с места, и в обращенном на нее взгляде была отчаянная мольба. — Альет, Альет…

— Ульрик!

Мгновение — и бурый волк, распластавшись в прыжке, бросился на поднявшуюся на дыбы медведицу.

Визг, чудовищный рык, оскаленная пасть в розовой пене, сцепившийся клубок падает на землю, катится, ломая камыш… волк отлетает в сторону под ударом страшной лапы, медведица поднимается на дорожке…

— Графиня! Графиня, где вы, что здесь… Дьявол!

— Армель, нет! Это ваша мать, не стре…

Бурая молния. Выстрел. Короткий, отчаянный взвизг. Ульрик, что же ты наделал, зачем, зачем…

— Он… ее сын…так нельзя, даже…

— Ульрик! — тяжелая голова волка скользит из рук, лапы нелепо скребут камни…

— Улле! Улле, что с тобой, что ты… — герцог д’Омбрэ одним взглядом охватывает замершего на дорожке брата, темную кровь на шкуре, на камнях, Армеля с дымящимся пистолетом в руке.

— Будьте вы прокляты!

Молодой маркиз вдруг роняет оружие на землю, и выгибается так, словно у него вовсе нет позвоночника, а в следующее мгновение два зверя застывают морда к морде. Серый волк. Почти черный медведь.

— Что здесь происходит?! Немедленно прекратите!

— Альет! Где моя дочь?!

На крохотном пятачке внезапно становится слишком многолюдно, мечется огонь факелов, но в центре все равно — волк и медведь, и двое мужчин. Эвис Алетада и Максимилиан д’Алькон.

— Вы — человек?! Как вы смогли…граница должна была…

— Мне плевать! Я спрашиваю, где моя дочь?!

— Альет?

Набегающие волны лижут одинокую туфельку. Обрывок золотой органзы трепещет на ветру, зацепившись за сломанный камыш. Следы медведя, глубоко вдавленные в мягкий грунт…

— Она у Источника, — герцог д’Омбрэ поднимается с дорожки, кутаясь в чей-то плащ. Армель д’Аран со стоном приподнимает голову и тут же роняет ее снова — внезапное превращение отняло слишком много сил.

— Невозможно! Дорога известна только мне! — Эвис Алетада оглядывается, оглядывается, словно все еще надеясь найти пропавшую девушку.

— Значит, за вами следили!

— Ведите нас туда.

— Максимилиан, вы — человек! Я не могу…

Пистолет в руках графа заставляет Эвиса торопливо кивнуть.

— Хорошо.

— Улле! — Рауль бережно поднимает на руки брата. — Потерпи, еще немножечко, уже скоро, родной…

Алетада резко разводит руки, плащ взлетает за спиной мощными крыльями, порыв ветра бьет в лица, заставляет волны с шипением отхлынуть от берега, факелы гаснут, со звоном лопается стекло фонаря…

Все кругом тонуло в странно нежном сиянии. Очертания могучих стволов, длинные ветки, склонившиеся к самой воде… тихо журчал крохотный ручеек, выбегающий из трещины в иссиня-черном камне.

Так это и есть волшебный Источник?

Альет приподнялась на локтях, потом села. Как она здесь оказалась? Ее кто-то принес?

— Пей, — рука с обломанными ногтями сунула под нос бокал.

Альет подняла голову — и отшатнулась: рядом с ней на пожухлой траве сидела Лариетта д’Аран, по-прежнему кутающаяся в черный плащ.

— Вы…

— Пей, я сказала. Быстро.

Покорно сделав глоток, Альет закашлялась — слишком крепкое вино обожгло горло, но в голове прояснилось и предметы обрели четкость.

— Дай сюда! — маркиза грубо выдернула бокал из ее пальцев. — Тебе это еще понадобится.

— Чего вы хотите?

— Чтобы ты назвала имя моего сына. А ну, вставай.

— Но я не готова! — Альет попыталась было протестовать. — Я не знаю, как должна проходить церемония, и другие имена…

— Закрой рот и делай, что я говорю! — жесткая рука, ухватив за плечо, вздернула девушку на ноги. — Становись сюда.

От толчка в спину Альет едва не упала, схватилась за наклонившуюся над водой ветку, однако нога все равно соскользнула, и маленькая волна лизнула босую ногу — только сейчас Альет заметила, что потеряла где-то одну туфлю. Коснувшись кожи, вода обожгла ее холодом и тут же стала горячей.

— Ай! Что…

— Держи! — маркиза сунула ей в руки тонкий лист бумаги. — Здесь восемь имен, произноси по одному, четко, внятно. Когда закончишь, назовешь имя Армеля д’Арана. Поняла?

— Нет!

— Делай, как я говорю, — влажное дыхание, коснувшееся шеи, заставило девушку передернуться от омерзения, но куда хуже был вид мохнатой, когтистой лапы, протянувшейся из-за ее спины. Оборачиваться и смотреть на зверя Альет не стала.

Свет, разлитый в воздухе, слегка сгустился, стал ярче. Вода в ручье заиграла серебряными и аметистовыми искрами.

— Я, Судья-Сокол, называю имена этих людей… — прочитала Альет слова, написанные чужой рукой. — Объявляю их достойными получить силу и магию, мое решение неоспоримо и окончательно, карой ослушникам да будет смерть, свидетелями справедливости моей станут Рожденные-прежде-нас Волк, Медведь и Сокол.

Тишина. Только свет стал еще ярче да волны побежали быстрее.

— Продолжай!

— Анатоль Перр, Дамиан Марэ, Доминик д’Араньяк… — как странно дрожат и сливаются перед глазами строчки, их почти не видно, почему, ведь свет такой яркий…

— Гектор Эккью-деЛин… — откуда здесь музыка? Кто-то играет на скрипке, играет вальс… нет, почудилось…

— Лоуренс Капачито… — зачем принесли эти лилии, у них слишком приторный запах, от него болит голова…

— Николя Йен, Роберт Бленмайр… — какие трудные имена, их не произнести, не выговорить, зачем это нужно, кому, это все ложь, труха, это почти смешно, но на смех нет сил… их уже ни на что нет… а нужно еще говорить, нужно размыкать губы…сколько еще имен осталось…

— Сантьяго… Сантьяго Табита… — все? да, все, на бумаге больше нет ни строчки… какой он тяжелый, этот листок, его не удержать в пальцах…

— Армель д’Аран! Ну же, говори!

Не надо трогать, не надо, кто же так грубо касается пустого бокала, а она — пустой бокал, выпитый до дна, и только тонкие стеклянные стенки звенят… нет, это не она бокал, это просто ее пытаются напоить из бокала… чем? Вино… почему оно такое горькое, разве вино делают из полыни?

— Армель д’Аран! Да говори же ты, дура, просто повтори — Армель д’Аран, ну же?!

— Армель…

Горечь полыни, помни отныне и навсегда мой зов… голос твой светел, скрипки и ветер, песня лесных волков… волк на дорожке среди камышей, тяжелая, горячая голова, черная в лунном свете кровь, зеленые глаза — Улле, что же я теперь скажу твоему брату, ты же из-за меня, Улле, я не хотела, чтобы ты умирал, я не хотела никому смерти, даже убийце матери… Улле…

— Дрянь! Заткнись, гадина! — хлесткий удар по щеке, глухой рык… вода вскипает антрацитовым валом, рушится пенными гребнями, такими холодными, такими тяжелыми…

— Не тронь ее! — это абсурд, человек не может отшвырнуть зверя, вдвое превосходящего его по росту, но у Максимилиана д’Алькона получилось: медведица, протянувшая лапы к Альет, отлетела на несколько шагов, словно кошка от пинка.

Попыталась подняться — но Эвис Алетада уже был рядом. Взмах руки — и тяжелая, частая сеть опутывает зверя с ног до головы.

— Мама? — Армель д’Аран бросился было к медведице, но замер на полпути. — Мама, это ты?! Господи, что с тобой, что здесь творится?!

— Альет! — Максимилиан подхватил дочь на руки, заглядывая в снеговое лицо с сомкнутыми веками. — Сердце мое, очнись!

— Чье имя она произнесла?

— Моего сына! — медведица отчаянно пыталась вывернуться, но сеть держала крепко.

— Я слышал другое — имя графа д’Омбрэ.

— «Улле» — не его имя!

— А твоего сына зовут Армель д’Аран, — Рауль с волком на руках шагнул на берег ручья. — Эвис, что с Альет?

— Без сознания, — Алетада осторожно приподнял безвольно повисшую тонкую руку. — Но жива.

— Потерпи, Улле, — герцог опустил брата на траву. — Тебе скоро помогут, обещаю, еще чуть-чуть… что нам теперь делать, Эвис?

— Восемь избранных войдут в Источник на рассвете, для них церемония завершена правильно, — Алетада поджал губы. — Что же касается девятого…

— Им должен стать мой сын! Его имя…

— Мама, хватит! — Армель с ужасом смотрел на скребущего землю зверя. — Я же не оборотень!

— Ты оборотень, мальчик. — Эвис внимательно вглядывался в бурлящую воду. — Ты уже стал Медведем. И, поскольку твое имя все же было названо первым… полагаю, ты имеешь больше прав коснуться воды и получить ее силу.

— Зачем она мне?! Моя мать… моя мать — зверь, моя любимая — оборотень, я сам… чудовище!!!

— Ты получишь все, что пожелаешь. Славу, власть, любовь, защиту… Можешь стать королем любой страны или основать собственную, можешь получить любую вещь в мире и любую женщину. Что же касается остального — сможешь забыть о том, что здесь произошло. И никогда больше не превращаться. Источник способен даже изгнать кровь оборотня, было бы желание.

— Изгнать кровь оборотня? — шепотом повторил Армель. — Забыть?

— Улле! Улле, нет, не надо… — по телу волка пробежала жестокая судорога, из горла вырвался человеческий стон, полный боли, на мгновение зеленые глаза открылись и затуманенный мукой взгляд скользнул по склонившимся лицам…

— Улле, родной, не умирай, пожалуйста, — Рауль обхватил лапу брата, прижался к ней щекой, по лицу герцога текли слезы, но он не замечал их.

— Пустите! — Армель, оттолкнув его, подхватил волка на руки.

— Сын, не смей! Прокляну!

— Судья назвала имя Ульрика д’Омбрэ, — юноша опустился на колени у самой воды. — Он будет жить.

Пенные гребни, словно живые, потянулись к бурому меху, слипшемуся от крови, принялись слизывать ее капля за каплей, уносить, растворяя в глубине… волк вздрогнул, вытянулся до хруста, волна плеснула в судорожно оскаленную пасть…

— Позвольте ваш плащ, граф, — Эвис Алетада сам снял с Максимилиана тяжелую ткань и укрыл обнаженное тело, на котором больше не было ни следа от раны.

Переливчатый свет потускнел, и тихий звон, на который до сих пор никто не обращал внимания, вдруг смолк, словно лопнула перетянутая струна.

Свежий ветер дохнул с вершин…