15.

Несколько дней подряд Крепость тряслась каждый вечер. Кажется, в одно и то же время. Мое раздражение все росло — сон, аппетит и покой я потерял окончательно, ждать часа, когда стены начнут шататься, оказалось страшно тяжело. Словно казни. Даже того мига, когда придется уходить в форт, я не ждал с такой обреченностью! Да что там, я его вообще не ждал. Просто однажды открыл дверь своего дома и, шагнув за порог, оказался в Крепости.

И никак нельзя было что-то исправить. Только сбросить куда-то свою злость. Драться с полынью не хотелось, но я все же вышел за ворота, к своему врагу. Полынь ждала меня, а вот косы сегодня не было. Ну и ладно, с врагом можно и разговаривать, хотя глупо звучит — говорить с травой.

Город угрожающе маячил где-то впереди, но я не смотрел на него. Сел в горьковато-пахнущие заросли, прислушался. Ветра не было, но полынь покачивалась, мягко шелестя.

— Что ты такое? — спросил я. — Какой враг и страх?

Трава, конечно, не ответила, только тихое «ш-ш-ш», показалось мне похожим «реш-ш-шай». Да уж конечно, человек сам решает, кто ему враг. Чего я боюсь? Того, что хоть часть фантазий Тальи окажется правдой. Еще — что Подарок сделает со всеми то же, что в ее повести. Но вряд ли это возможно, ведь он исполняет общую волю, а я такого захотеть не могу. Нет, все не то, и тут, среди горьких зарослей, это понималось особенно остро. Нужен какой-то иной страх.

Чего я не люблю и не хочу больше всего?

Принимать решения. Любые. Не потому, что за них потом придется отвечать. Просто… Если надо решать — это значит, что требуются перемены, а перемен я терпеть не могу. И боюсь, да.

Трава зашелестела громче, и заросли придвинулись ко мне — и они точно стали выше. Встал и оказался в настоящей чаще. Везде трава, и хотя я знал, что Крепость должна быть за спиной, но испугался, что никогда не выберусь теперь. Шагнул назад, запутался, рванулся — трава легко отпустила, но осыпала горькой пыльцой, от которой трудно стало дышать. Я зло рванул ближайший куст и бросил его себе под ноги. И пошел вперед так, выдирая полынь из земли и выстилая ею мой путь, с каждым шагом становясь все злее и злее. И даже зная уже, куда девать свою злость. Не для того ли существуют неудачники, чтобы получать тумаки?

К форту я вышел быстро и сразу же поднялся в столовую.

Талья пришла на обед почему-то одна. Я подошел к ней, собираясь пошуметь, но «подруга» опередила, спросив с явной тревогой:

— Ты не видел Сивера?

— Он твой муж, а не мой, — напомнил я, почему-то мгновенно успокаиваясь. — Следить за ним — твоя работа.

— А он к тебе больше не приходил?

Мне уже надоело отвечать на глупые вопросы. Не для того сюда пришел.

— Так. Не знаю, где твой супруг и знать не хочу. И тебя видеть не желаю. Замечу на своем этаже — выброшу в окно. Если со мной заговоришь без моего разрешения — то же самое. Все, — я отвернулся уйти, довольный собой, а она вцепилась в меня. Тихое бешенство мгновенно сменило спокойствие. Про выкинуть из окна было только угрозой, которую я вряд ли смог бы выполнить… И не собирался пытаться. Но сейчас — захотелось.

— И ты сможешь это сделать, зная, что от нас с тобой зависит судьба мира? — спросила она, заглядывая мне в глаза своими, широко распахнутыми, очень встревоженными и наивно-беззащитными. — Ведь Подарок пришел в Крепость, потому что только мы достойны выбирать. И нам надо выбрать.

Похоже, она отыгрывала очередную сцену из своей повести, что-то такое я там видел.

И отвечать не стал, а просто толкнул ее, а вместе с ней и все то, что она пыталась мне навязать. Талья налетела спиной на стол, тот на стену, и если б не это, наверняка упала бы.

— Ах ты… — начала она и замолчала, с бешеным взглядом и горящими щеками. Замолчала, потому что я указал на окно и чуть наклонил голову, словно спрашивая — хочешь? Она не хотела и поэтому больше ничего не сказала.

Это ее молчание принесло мне, наконец, покой, вернуло уверенность. И тут же захотелось закрепить свою победу, завершить финальной точкой. Назвать Талью так, как называли мелкие кусачие зверьки, ее враги. Ее страх провалов.

— Неудачница. — Подумал и объяснил: — Только неудачник может себе лгать, писать одно, а верить в другое. Разве ты не хочешь вернуться в мир Снаружи «мечтами и порывами»? Или просто знаешь, что это лишь сказочка?

Ее губы шевельнулись, произнося что-то неслышное. Стены Крепости дрогнули, как тогда, два дня назад. Эта дрожь содрогнула и меня, и ударила приступом паники. Колени подогнулись, перед глазами помутилось, а потом на меня обрушился град ударов — Талья хлестала по щекам и кричала что-то. Вроде там было «без моего разрешения!» и «вы сговорились!»

Закончилось все, кажется, быстро, но стены дрожали и после того, как Талья ушла. Хорошо — недолго. Когда дрожь утихла, я смог встать на ноги и бесславно покинуть «поле боя». Голова была как чугунный котел, в котором от стенки к стенке метались вопли Тальи и стук, вроде барабанного. «Победитель»… Спрашивал, есть ли у меня власть над Тальей, а надо было — есть ли у нее надо мной. Теперь остается только запереться в своей комнате — мой дом моя крепость… или прыгнуть со стены, признав поражение.

Или окончательно разобраться с тем, кто во всем этом виноват, кто нарушил покой Крепости, принес в наши сумерки то ли яркий свет, то ли полный мрак. А если Талья потеряла Подарка, то лучше найти его раньше. Только как?

«Где ты? — мысленно спросил я, не веря, что он услышит, но желая этого. — Ты мне нужен, прямо сейчас».

Вместо ответа барабан в голове зазвучал настойчивей. Я невольно прислушался — ритм больно ровный. И на него вроде бы накладывались слова, невнятные, слишком тихие за назойливым ритмичным стуком.

Я присел на ступеньку лестницы, ведущей на мой уровень. Прислушался — не к тишине Крепости, а к тому, что во мне. Что там за слова? Кажется, если… если скажешь «надо», заставишь...

И вдруг грохот барабанов отодвинулся на задний план, и я услышал отчетливо:

Если скажешь мне: «надо», заставишь, помимо воли,

Делать то, что ты хочешь и результат проверишь,

Мне не будет обидно, а только смешно всего лишь.

Ты решаешь все жестко и закрываешь двери.

Надо же, стихи. Где я последний раз видел стихи? Внизу, на стене.

Я встал, ощущая меньше слабости, чем до этого, и начал спускаться. Ступенек через двадцать зазвучали новые слова:

Ты и я только части, а целым не стать случайно.

Хорошо, если сразу и лишь за себя решаешь.

Ведь чужая душа остается закрытой тайной,

Если вломишься сразу — то все внутри поломаешь.

Ниже и ниже. Ритм словно подталкивал. Странно, когда звучали стихи, мне казалось, что ритма в них как раз и нет. А последнее четверостишие я услышал уже не в голове, а произнесенное человеческим голосом:

— А с поломанной жить — словно и не поднявшись, падать,

Умирать, не живя, ты бы сам пожелал едва ли.

А всего лишь заставить хотел, убедив, что «надо».

Вряд ли надо кому-то, чтобы его сломали.

Сивер стоял не у стены со стихами, а у другой, спиной к ней, и ничего не писал. Да и не мог, наполовину вплавленный в эту стену.

Я грязно выругался.

Подарок усмехнулся в ответ. Свет подземелья менял его лицо, превращая в совсем юное, мальчишеское. Кто его так, спрашивать смысла не имело. И кто меня сюда привел — тоже.

— Значит, ты меня тоже читаешь, — сказал я. Не хотелось рассматривать человека, влипшего в стену, но больше тут смотреть было не на что.

— Ты бы подумал, а не спрашивал. Если Подарок не умеет прочитывать желания и стремления, то как, по-твоему, он должен найти общую волю? Ходить и всех уговаривать согласиться на что-то одно?

— Со мной ты не договаривался, прежде чем желания Тальи исполнять! — ядовито попенял я.

— И снова дурак, — беззлобно ответил Подарок. — Мне надо было потренироваться. Кстати твои желания я тоже выполнял.

— Да-а? Что-то не припомню.

— Ну, для начала стал расти...

— Эй! — перебил я. — Это было не мое желание!

— Твое-твое. И Тальи тоже. Я уже почти решил, что нашел общую волю сразу, только вот твоя подруга хотела несколько иного роста. Взросления тела. А тебе понадобилось, чтобы я рос сознанием, перестал носиться по коридорам и совать нос в чужие комнаты. Я вырос и перестал. Так лучше?

Он дернул головой, поморщившись — стена цепко держала его за волосы на затылке.

— Потом, — продолжил Сивер, — ты хотел, чтобы Талья прочла твою тетрадку. Она и прочла. Пожелал, чтобы город за окном отодвинулся. Чтобы Талья меня потеряла…

Он перечислял, а я соображал, когда успел так много всего нажелать. И почему вообще исполнилось именно это. И еще хотелось, чтобы прекратилась мелкая дрожь Крепости, а она не прекращалась.

— Конфликт желаний, — заметил он. — Твое не может отменять желаний Тальи. И наоборот.

— То есть, если я захочу, чтобы ты от стены отлип — не поможет? — поинтересовался я уже спокойнее.

— А ты захочешь?

Я подумал и кивнул. Сивер повозился и шагнул из стены. Тут же упал на колени. Да сколько он там стоял?

— С тех пор, как ты захотел спрятать меня от Тальи, — сказал он.

Странно, но почему-то меня не царапало то, что он меня «читал». Может потому что Сивер был жертвой, а не «куклой», как Кинто. И не было страха. А ведь Подарок мог, наверное, сделать со мной что-то похуже, чем его женушка. Вставать он не стал, сел, прислонившись спиной к той же стене. Предложил мне:

— Садись. Будем говорить. У тебя полно вопросов.

— Ты же предлагал мне самому на них отвечать, — напомнил я, опускаясь на сухую и, кажется, даже теплую плиту пола.

— Предлагал. Но лет сто пройдет, прежде чем ты найдешь хоть какой-то ответ. Я устал ждать.

Это я мог понять.

— А если Талья тут нас найдет?

— Если и найдет, то не увидит, потому что ты так решил. Ее желание не может отменить твое. Кстати спасибо.

Я помолчал, представляя сцену — Талья пришла, а Сивера в упор не видит. Забавно.

— Делать тебе нечего, — заметил Подарок неодобрительно.

— Ну, ты же сказал тогда, что время желать прошло, — заметил я, поняв, что он снова меня «прочел», — значит, я могу думать о чем угодно и воплотится в жизнь. Что это за желание Тальи, от которого Крепость трясется?

— Спустить пар. И одновременно «чтоб все увидели». А так как у нее власть есть лишь надо мной, а уже у меня над всем остальным… то пришлось стать частью Крепости, чтобы ее трясти. Но это еще ничего, знаешь ли. А вот когда пришлось стать частью того, что снаружи, чтобы им управлять, о-о-о… я получил бы море удовольствия, если бы любил роль жертвы. Даже Талье не понравилось, решила, что я умираю. А из стены она в первый раз меня чуть не выцарапывала. И потом еще себя винила и прощения просила. Теперь я знаю, как можно ею управлять — сыграть сцену со смертью и воскрешением! Хотя, наверное, только один раз такое выйдет — на второй Талья меня сама прибьет, от полноты чувств.

Я честно не понимал. Все было плохо, хуже некуда. А Подарок шутил и улыбался. Почему?

— Потому что есть только два пути, — ответил он, тут же обрывая игру или не игру во «мне весело». — Поддаться течению и плыть по нему, пожертвовав свей волей воле потока. Да-да, я знаю, ты не любишь пафос. А второй — переть против потока и держать голову над водой, что бы ни случилось. И хотя я устал плыть, но все равно еще могу держаться. Мне много и не надо: вы найдете что-то общее… а оно у вас точно есть, судя по тому, что в эту Крепость вы попали вместе… я исполню общую волю и исчезну. Как по мне, так все что угодно, только не туда. — Он ткнул пальцем вперед и вверх, наверное, имея в виду «слепую пустоту».

Но я услышал в его словах кое-что странное.

— В эту крепость? Их много? И зачем вообще нужен форт?

— Я же уже говорил, — устало напомнил он. — Крепость у каждого своя — и только ты решаешь, зачем она нужна тебе, я этого знать не могу. Все Крепости тут, в серой мгле, в пустоте несбывшегося, разочарования, одиночества и сожаления. Враги ваши — это тоже несбывшееся.

Вот как… а я уже почти привык к мысли, что полынь — моя нелюбовь к принятию решений, мой страх перемен. Хотя… я вполне мог сражаться с несделанным выбором или несказанными словами.

— Почему? — спросил я, уже понимая, что зря. — Почему вокруг должно быть именно это? Не радость и исполнившиеся желания, а разочарование и несбывшееся?

— Все, что сбылось, люди легко от себя отпускают. А плохое крепко привязывают к себе памятью.

— Хватит, — попросил я, уже не желая никаких ответов. Они во мне больше не помещались. — Не надо. Я ничего не хочу знать. И делать тоже.

— Но ты мог бы, — перебил он каким-то совсем другим голосом. — Хотя бы случайно и не нарочно. Ты же представлял — как.

И я еще не понял толком, о чем он говорит, а в голове уже возникла картинка: Подарок соскальзывает куда-то за каменный бордюр стены. Это я его столкнул — ведь хотел же с ним «окончательно разобраться». Он падает, а я в последний миг передумываю, хватаю его за плечо, за одежду и, кажется, даже за волосы. И вытаскиваю обратно, на стену.

— Герой, — вздохнул Сивер, и я вернулся в реальность. — Значит, поплывешь по течению.

— Герой — это ты, потому что муж, — ответил я ехидно.

— У Тальи не слишком высокие требования к мужу, — усмехнулся он. — С героем хуже. Я должен обладать набором достоинств без права на достоинства из другого набора, не говоря уж о недостатках. Но к счастью, она во мне разочаровалась раньше, чем взялась за меня всерьез. Так что теперь твоя очередь.

— У нее есть власть надо мной? — спросил я резко, разговор все сильнее мне не нравился.

— Нет. И получить не может, как не может встроить меня в тебя. Возможно, это все же не остановит Талью. Любому сказочнику нужны герой и злодей. Героиня в ее историях она сама. А злодея сделает из кого-то из нас...

— Ты же любил ее! — перебил я. — Значит, разделял ее желания. И должен радоваться возможности подыграть. Или… просто она сделала так, чтобы любил и разделял?

Ответить, дать мне и эту победу, признание, что Талью не за что любить, он не успел. Сивера вдруг словно силой подняло на ноги и с размаху впечатало в стену, по счастью, ставшую достаточно мягкой, чтобы Подарок не расколол о камень голову. Наверное, это было больно, но Сивер молчал, и только когда стена перестала его поглощать, я услышал голос, полный горечи:

— Антракт закончен, пройдите на свои места. Пьеса под названием «Спасти и покрасоваться», сценарий — за Подарком приходят обитатели мира Снаружи, возмущенные тем, что он пришел не к ним, и требуют отдать его. А Великая Героиня не дает. Она же и придумала такой сценарий, и мне приходится разрываться на части, чтобы быть и тем, кто явился за мной, и собой, и шатающейся Крепостью…

Я смотрел на него сквозь подступающую панику. Талья создает угрозу и сама же ей противостоит, заставляет Подарка мучить себя самого. Все мы чьи-то «куклы», а вовсе не чья-то нужда.

Слово «нужда» я ощутил как зазубренное острие, прошедшееся по коже. И после этого вдруг стало легче. Точно. Нужда. А в чем я нуждался сейчас острее, чем во всем на свете? В покое. А что такое покой? Это быть подальше от Тальи. Но бегать от нее не стану. И плыть по течению — тоже чересчур. Если только использовать течение для побега...

Мои размышления прервал смех. Сивер хохотал.

— Ты нашел… — слышалось сквозь этот смех. — Нашел!

И хотя я еще не знал толком, что именно я нашел, но смотрел на Подарка, почти сломленного, сломанную или готовую вот-вот сломаться игрушку, и видел себя его глазами. Зрелище жалкое… но жалеть себя не хотелось, а хотелось встряхнуть, отвесить пощечину и прикрикнуть, приказать собраться.

— Да, — хрипло сказал Подарок. — Приготовься.

Мне вдруг показалось, что умирает или он, или мир, а значит, время ограничено. Но пока я собирался с силами, раздались шаги на лестнице, гулкие, как удары по Крепости.