Первый день в лесу

От старой базы мало что осталось. Там, где раньше был навес и кострище, поперёк груды обломков лежало дерево, сломанное бурей. О костехранилище напоминали только кучи битого кирпича, едва различимые, вросшие в землю.

Лес подступал к дому со всех сторон, и приходилось продираться через заросли дикой малины. Хорошо хоть колючки не добирались до кожи через плотную джинсовую ткань.

Задняя дверь держалась на одной петле. Сабрина разворошила ногой позапрошлогодние сухие листья на ступеньках. Прогнившие доски легко провалились, выдохнув облачко затхлости и запустения в ответ на один единственный удар ногой.

— Не здесь. Нужно войти через переднюю дверь. — За её спиной зазвенела ключами Надя.

— Не пойму, зачем замок, если в стенах одни дыры, — проворчала Сабрина, но всё-таки пошла следом.

Сабрина прятала руки в карманах и зевала. Она знала: всё должно быть по правилам. Она помнила, что обещала Наде их соблюдать, хотя набор глупых догматов мог свести с ума кого угодно.

Вторую дверь в дом перегораживала дубовая ветка. Надя отвела её в сторону, подумала и переломила пополам. Ключ провернулся в ржавом замке хрипло и неохотно. Сабрина оглянулась на дорогу, которой они сюда пришли: через заросли тянулась хорошо заметная колея из сломанных веток и примятой травы. Слишком явный знак, что они здесь. По такому следу на них выйдет кто угодно, и живые, и неживые. Плохое начало, даже если представить, что на километры вокруг — только глухой лес.

— Представь, что ты заблудилась в лесу. Темнеет. Ты идёшь и видишь впереди дом, в окнах которого вроде бы горит свет. Войдёшь? — Надя усмехнулась.

— Не каркай, — пробормотала Сабрина, бросая сумку на пол, прямо у порога.

В доме уцелела только одна комната, та самая, запечатанная изнутри толстым слоем утеплителя, та, с каменной печкой, единственным целым и невредимым, что здесь осталось. У стен валялись в разных позах пластиковые стулья. Сабрина подцепила один за спинку, но бесполезно: у стула оказалась подломлена ножка

Лестница на второй этаж ходила ходуном, подниматься по ней было бы опасно для жизни. Подержавшись за столбик перил, увенчанный шишечкой, Сабрина размышляла, где бы взять доски, чтобы забить заднюю дверь. Неуютно было бы жить здесь, зная, что кто угодно может прокрасться с чёрного входа и застать врасплох. К тому же из щелей тянуло промозглым сквозняком.

— Дни всё ещё тёплые, — сказала Надя, почти угадав её мысли. Это прозвучало, как извинение. Как будто бы «Прости, что втянула тебя в эту историю», но только «дни всё ещё тёплые».

— Ты что, забыла? Эта развалюха даже летом не прогревается.

Было сыро, и в полумраке казалось, что по стенам ползают букашки. Сабрина провела рукой по дверному косяку — нет, букашек не было, но на коже осталась чёрная древесная труха.

— Это всего на три дня, — сделала ещё одну попытку Надя, склоняясь над дорожной сумкой.

Сабрина не ответила. В другом конце коридора уже не было слышно, как скрипят половицы в единственной уцелевшей комнате. Сабрина пригнулась под низкой притолокой, чтобы попасть в ещё один затхлый обрубок дома.

Здесь окно почти полностью загораживал ствол дуба, так что свет сюда не проникал ни утром, ни вечером. Сабрина вслепую провела рукой: у стены так и стояли в ряд двухъярусные кровати. Вторая от дверей кровать раньше была их с Надей. Верхний ярус — её, чтобы громко спрыгивать по утрам и выцарапывать по ночам заклинания на потолочных балках. Нижний всегда оставался Сабрине, чтобы наблюдать за дверным проёмом и слушать коридорные сквозняки.

Снизу матраса не было — то ли забрали и увезли в тот последний год, то ли он сам истлел и рассыпался трухой. Сабрина легла на голые доски и закрыла глаза. Теперь можно было представить, что не было никаких семи лет разлуки, и сейчас в коридоре зазвучит сердитое: «А ну подъём! В гробу отоспитесь!». И выйдет Горгулья, и курсанты высыплют на полянку перед домом. И всё будет, как обычно.

Она проснулась резко, как всегда, от глухого знакомого звука. Открыла глаза: рядом с кроватью стояла Надя — силуэт в профиль едва различим в бледном свете.

— Опять ты прыгаешь. Просили же тебя по-человечески слезать, — проворчала Сабрина, садясь. Спина ныла от негостеприимных досок.

Надя опустилась на кровать рядом. Она почему-то была без очков, хотя в последнее время носила их постоянно — даже дома, и в сумерках. Говорила, что без них болят глаза. Теперь, выходит, не болели.

— За три дня не успеть, — обронила Надя с сожалением. Она мягко высвободила руку из пальцев Сабрины и окунулась в темноту дверного проёма. — Я останусь тут навсегда.

— Ты что несёшь?

Стряхнув с себя остатки муторного сна, Сабрина вышла следом, но в коридоре уже никого не было, зато снаружи доносилось шуршание. Только выйдя на улицу, она поняла, как же продрогла, сидя в сыром углу. Даже куртка успела намокнуть. Сабрина повесила её на куст орешника, чтобы хоть немного прогрелась до вечера, и потянулась.

Надя успела обрезать некоторые ветки упавшего дерева, так что теперь у них было место для костра, обложенное кирпичом, и кусок обеденного стола, даже частично прикрытый навесом. На столе Надя расстелила карту — старую, потрёпанную до такой степени, что на сгибах было ничего не разобрать.

Сабрина подошла ближе и встала за её спиной, наблюдая, как остро отточенный карандаш рисует символы на зелёном полотне, символизирующем лес.

— Ты что, упала? Какое ещё «навсегда»? — спросила Сабрина.

— Что? — Надя вздрогнула. — А, извини. Я не слышала, как ты подошла.

И она тут же отрешилась от всяких мелочей. Не царское это дело — отвечать. Карандашное остриё проткнуло карту в том месте, где сходились две извилистые линии.

— Смотри, первым делом я собираюсь найти лесника. Он — единственный, кто может рассказать, что происходит в его лесу. Правда, дорога туда займёт часа три. Если выдвинуться прямо сейчас, я вернусь только к темноте. А сейчас не выйдет: ещё нужно воды из колодца принести, найти дрова, так что отложим до завтра.

— Иди. — Сабрина решительно отобрала у неё карандаш. — Ты обязана справиться за три дня, и мы бежим отсюда так быстро, как только можем. Я здесь дольше торчать не собираюсь. Ясно?

Цифра три — вовсе не была случайной. Три дня, хотя Надя взяла отпуска за свой счёт на целую неделю.

Когда солнце замерло в зените, Сабрина проводила Надю через мост над пересохшим ручьём.

— Компас взяла? Карту? Воду? Амулеты?

Вместо отвела Надя показательно погремела ими в кармане куртки.

— Рацию? — не отстала Сабрина.

— Сказали же, они здесь не работают. Но я на всякий случай захватила.

За мостом она остановилась и вытряхнула из рюкзака клубок алых шерстяных ниток. В них застряли жёлтые сосновые иголки и засушенные надкрылья насекомых. Надя отряхнула с него мусор и протянула кончик нити Сабрине.

— Может, я всё-таки с тобой? — скачала она с безнадёжностью.

— Нет. Кто-то ведь должен остаться и охранять дом. А то вернёмся, а его больше нет. — Надя печально улыбнулась, забросила рюкзак за спину, а клубок оставила в руках. Поправила перчатки без пальцев. Она постоянно мёрзла, даже в полуденную духоту.

На примятую траву упало два завитка красной нитки.

— Да, иди. Я жду тебя. — Сабрина посмотрела, как тянется и ползёт нитка по спревшей листве, цепляется за сучки и собирает на себя труху позапрошлых веков. Только перейдя через мост, Сабрина поняла и обернулась. — Стой. А ну-ка объяснись. Куда дом должен сбегать? Что ещё за очередная ерунда? Это новое правило, или как?

Надя махнула рукой, не оглядываясь. Серо-зелёная куртка тут же потерялась в густой листве. Вот и гадай теперь, пошутила она или сказала серьёзно. Сабрина давно привыкла к такому. Однажды она поняла, что у неё есть выбор: сойти с ума или ничему не придавать значения. И она выбрала второе.

Так было гораздо проще. Если Надя стояла одна посреди заброшенной стойки и говорила незнакомым свистящим голосом, ждала, словно слушала ответ, и снова говорила. Если она уходила в ночь и возвращалась под утро, в одежде, испачканной серой пылью и ржавчиной, с бесцветным взглядом, который прятала под очками. Если она брала кусок мела и рисовала корявые знаки на стенах, под потолком. Ничего необычного, всё как всегда.

Три дня. Всего три. Просто переждать их, и жизнь снова станет прежней. Сабрина добрела до скамейки и села, опрокинувшись спиной на упавшее дерево. Она закрыла глаза. В темноте под веками заплясали солнечные пятна. После шумных сборов и скрипа половиц она впервые оказалась одна, в тишине и поняла, наконец, что не так в окружающем мире. Здесь не пели птицы.

И этому тоже не стоило придавать значения. Вздохнув, Сабрина пошла искать сухие ветки для костра и колодец, который раньше был в двухстах шагах от стационара — от заднего крыльца прямо и влево, по тропинке.

***

Неделей ранее

— Три дня, — сказала Горгулья, глядя замершей Наде в затылок. — Больше не разрешаю. Ты, надеюсь, одна туда не заявишься?

Надя не ответила, она разглядывала корешки книг в шкафу, щурилась из-за очков, склоняла голову влево, чтобы прочитать название мелким шрифтом, и тёрла пальцами подбородок. Чтобы обошлось без театральных пауз, Сабрина сказала вместо неё.

— Нет, я тоже иду.

В кабинете Горгульи пахло краской после летнего ремонта, и вместе со свеже покрашенными стенами и появлением новой мебели, отсюда исчезло что-то родное и ценное. Сабрина оглядывалась и никак не могла понять, что именно.

— Хорошо, — кивнула Горгулья. Она по-прежнему коротко стриглась и в повседневной жизни носила форму старого образца. И по-прежнему возле уголков её губ вычерчивались глубокие морщинки, даже если она не хмурилась. — Три дня, или даже два. Больше нельзя. Я подпишу вам разрешение, но больше ничем помочь не смогу. Правильно было бы поговорить с очевидцами, но с кем? В тот год я оказалась в больнице с приступом аппендицита. Курсантам, конечно, никто ничего не объяснял, а с ними на стационаре были с Денисом Вадимовичем и Максимом. Максим уволился из института и уехал в неизвестном направлении. А Денис… вы сами знаете.

Сабрина кивнула. Горгулья нервно барабанила пальцами по краю стола.

Теперь они обе смотрели Наде в спину с интересом. Что она там нашла, среди учебников, одобренных министерством, и папок со стандартными лекциями?

— А какая официальная причина? — отозвалась Надя через минуту, как будто очнулась, и повернулась к ним. В комнате, залитой солнцем, её затемнённые очки сделались совсем чёрными. — Должны же были назвать какую-то причину, почему закрыли базу. Ну, для родителей хотя бы.

— Вспышка геморрагической лихорадки. В то лето как раз развелось слишком много мышей. Ни одна инстанция не придралась, — усмехнулась Горгулья, но горькие складки у рта так и не разгладились. Сабрине показалось, что она сейчас прикажет Наде снять очки. Как в прежние годы: не смей показываться в институте не по форме. Отчислю к чёрту. Горгулья так долго была им преподавателем, что было невозможно представить, какая она — без командирского тона и военной формы, и без нравоучений.

— А что, кто-нибудь заболел? — Надя присела на краешек стула.

— Нет, никто. Но никто и проверять не стал. Закрыли и закрыли. Преподаватели — люди подневольные. А курсанты… а что им? Были счастливы, что их гулять распустили посреди лета. Сорвали, понимаете ли, половину практики.

Надя приблизилась осторожно, на цыпочках, как всегда передвигалась по кабинету Горгульи. Как будто боялась наделать лишнего шума. Она подняла со стола бумагу с подписью и штампом — драгоценное разрешение. А Горгулья свела пальцы под подбородком.

— А можно узнать, когда это следователь Центра успел заинтересоваться нашим бедным стационаром?

Сабрина думала, что отвечать снова придётся ей, но Надя покачала головой.

— Никаких следователей. Я здесь не по приказу начальства. Это моя личная инициатива. Сами понимаете, для официального расследования вышел срок давности. С тех пор семь лет прошло, и следы давно затерялись в лесу. И что, интересно, я успею за жалких три дня? Но я, по крайней мере, попробую понять, что там произошло. Я не могу это так оставить.

— Попробуешь, — эхом отозвалась Горгулья. — Позвони мне сразу, как только вернётесь. И запомни, три дня! Узнаю, что пробыли дольше, подниму на уши все ближайшие посты.

***

Она это могла — поднимать всех на уши вообще было коронным номером Горгульи. И потому задерживаться в стационаре дольше трёх дней не хотела даже Надя, которой всегда было наплевать на приказы.

Рейсовый автобус сюда больше не ходил, ближайшая к лесу деревня выглядела нежилой, даже собаки не лаяли из-под калиток. Надя остановила машину на обочине и в несколько быстрых шагов подошла к колодцу. С пассажирского места Сабрина наблюдала, как Надя склоняется, уперевшись обеими руками в старые брёвна. Жаркий ветер донёс её голос, но слов было не разобрать. Надя кивнула с видом человека, увидевшего ровно то, что хотел увидеть. Она отряхнула руки и вернулась, и ничего не стала объяснять.

У въезда в лес машину пришлось бросить: дорога была пронизана корнями деревьев и размыта дождями, в двух местах перегорожена толстенными упавшими соснами. Тем более странно выглядел шлагбаум, и за ним — вполне обитаемый каменный дом.

Из свежевыкрашенного поста охраны навстречу им вышли два парня в форме. Автоматы за их спинами смотрели дулами в небо.

— Девочки, — сказал один, аккуратно затушив сигарету об металлический обруч шлагбаума, — здесь места для гуляний заканчиваются. Идите-ка домой, мужьям борща наварите.

И вдруг выяснилось, что он совсем не молодой, и тени от листьев легли так, что стали видны поджившие шрамы на лице, звёздочки лейтенанта на погонах. И автомат за плечом — не чёрная игрушка для значительности, а настоящее боевое оружие с кривыми царапинами на рукояти.

Надя молча достала из сумки разрешение: просто лист бумаги, подписанный Горгульей, завёрнутый в полиэтилен для сохранности. Три печатных строчки, открывающие путь через шлагбаум.

— Из института что ли? — его напарник прищурился. Теперь пришла его очередь рассматривать Сабрину: рукоять меча за левым плечом и связку амулетов на кожаном шнурке на шее. — У вас допуск…

— На три дня, — не выдержала Сабрина. Он говорил так медленно, словно хотел растранжирить эти три дня на пустые разговоры. — Увидимся в пятницу утром.

— Будем ждать, — усмехнулся лейтенант и протянул Наде бумагу. — Желаю удачи.

И за спиной Нади и Сабрины один сказал другому:

— Ноги ничего.

А второй отозвался:

— Ноги… Она что, слепая?

— В чёрных очках? Это солнечные.

Они отошли всего шагов на пять, но пропускной пункт успел скрыться за деревьями, и Надя ухватила Сабрину за запястье, не давая ей обернуться. Все затихло за шуршанием ветра в листве, а потом младший всё-таки сказал:

— Ну да, солнечные вроде. Только когда она подошла ко мне, смотрела всё время мимо. Люди, когда говорят с тобой, смотрят в лицо. А она — мимо. Как будто в угол, под навес, вон туда. Не отрываясь, понимаешь?

Сабрина остановилась и молча оглянулась на Надю, та как будто ждала этого взгляда и отвернулась. Мол, понятия не имею, о чём это он. Мол, ерунда какая-то. Она прошла ещё несколько шагов, но Сабрина не двигалась с места.

Надя остановилась. Плечи под курткой двинулись вверх и вниз, как от тяжёлого вздоха. Из кармана куртки она достала коротенький обломок мела.

Сабрина не слышала, о чём говорили военные, когда Надя вернулась. Вполне возможно, они вообще не проронили ни слова. Под её ногами слишком громко хрустели ветки. Когда Надя шла, монстры в радиусе трёх километров слышали её шаги и разбегались. Или наоборот, бежали на звук. Это уж как получится.

Надя остановилась перед лейтенантом и стянула очки с лица. Она тут же поморщилась, хотя и правда — было не особенно солнечно, да и кроны дубов закрывали от них небо. Радужки её глаз были неживого бетонного цвета. Сабрина не выдержала и отвела взгляд.

— Он плачет? — спросила Надя

Лейтенант с напарником переглянулись.

— Плачет по ночам? — Надя указала рукой с зажатым в пальцах мелом на тот угол под навесом. — Не страшно. Хотя странно, обычно они к людям не приближаются. Может, вы сами его приманили.

Не спрашивая разрешений, она снова перелезла через шлагбаум и зашагала к посту. Мел почти не оставлял следов на белом кирпиче, но Надя поднималась на цыпочки и опускалась на колени, и когда закончила, отряхнула с ладоней белые крошки.

— Всё, он скоро уйдет.

Оттуда до стационара было ещё три часа пути — если быстрым шагом и не задерживаться на привалы. И пропустить Надю вперёд, чтобы по покачиванию медного кольца на цепочке она выбирала самую безопасную дорогу. Но тут лейтенант сказал:

— Подождите, я машину выведу. Тут есть одна дорога. Довезу вас до реки, а там, если по берегу, всё равно быстрее получится.

***

Солнце, торчавшее над домом, теперь заваливалось за лес. Сабрина уже дважды ходила на мост, чтобы проверить. Но красная нитка была надёжно привязана к самому крепкому из столбиков, и оттуда уползала в лес. Сабрина попробовала идти по ней, но через десять шагов потеряла из виду — нитка пряталась под листвой, выныривала, обвивала ствол сосны, опутывала ветки какого-нибудь кустарника и опять пряталась.

В лесу темнело совсем не так, как в городе. Сумерки выбрались из оврагов и за считанные минуты затопили ближайшие к стационару деревья. Пришлось вернуться в дом. Сабрина нашла в сумке рацию и включила. В эфире зашипели помехи.

Это было делом провальным — рации здесь не работали и в лучшие времена. Невозможно представить, сколько в этом лесу аномалий, сколько оврагов, в которых даже днём прячутся сумерки, сколько существ, которые не переносят шуршание помех и шагов человека. Но разве у неё был выбор?

— Надя, ты меня слышишь? Ответь. Ты где?

Сабрина прошлась вокруг дома. Темнело слишком быстро, раз — и стала неразличимой трава под ногами. Тлели угольки костра в кирпичной клетке, и выяснилось вдруг, что у рядом нет ни одного мало-мальски пригодного источника света. Сабрина ушла в комнату и долго перекладывала вещи в сумке — искала фонарь.

Но когда она снова выбралась на крыльцо, она не стала его включать. Она вдруг чётко поняла, что имела в виду Надя, когда запрещала ей тревожить старый дом.

«Он же будет злиться».

Дом правда был недобрым. Он дышал ей в спину холодным сквозняком, и затылок ломило от ощущения тяжелого взгляда. Сабрина постояла, дожидаясь, когда глаза привыкнут к полумраку. Лес за пределами поляны шевелился как огромный потревоженный зверь. Рация предсмертно хрипнула и замолчала.

С крыльца ей было видно, как в стороне моста мелькнуло белое пятно. Блик света от фонарика. Сабрина сбежала с четырёх высоких ступеней и замерла. Надя никогда не брала с собой искусственных источников света: «они их бесят». Она не носила с собой лес ни фонарика, ни свечи. Заставить её включить мобильный, чтобы подсветить экраном дорогу, — невыполнимая задача. Чтобы она поступилась своими принципами, должно было случиться что-то из ряда вон выходящее.

Сабрина зашагала туда, уходя от столкновения с ветками деревьев, норовящими ткнуть в лицо и ободрать кожу. Чем дальше от дома, тем холоднее становился воздух. Было тихо — ни шагов, ни порывов ветра. Ни движения. Показалось?

Надя вынырнула из темноты в стороне от моста. Луч фонарного света мазнул по ближайшим деревьям и дал разглядеть её лицо под прикрытием капюшона.

— Ну наконец-то, где ты ходишь! — Договаривая последние слова, Сабрина уже понимала, что рано обрадовалась.

Надя вцепилась ей в руку повыше запястья и потянула за собой. Фонарик упал в траву и погас там. Сумка покачивалась на Надином плече, полупустая и позабытая хозяйкой, выпачканная чем-то чёрным.

У самого крыльца у Нади кончились силы. Она осела на ступеньку и трясущимися руками закрыла лицо.

— В чём дело? Не смей меня пугать! — Сабрина, сама того не замечая, понизила голос.

— Открой дверь, — отозвалась Надя и встала, цепляясь за дверной косяк.

Дверь стационара запиралась изнутри на засов, тронутый ржавчиной, но крепкий. Дверь в комнату была украшена символической защёлкой, но в ход пошла даже она. Сабрина порадовалась, что днём всё-таки заколотила заднюю дверь досками изнутри — не поленилась.

Надя прямо в одежде легла на кровать и с головой накрылась одеялом. Сабрина присела рядом, на край и скрестила ноги. Обе кровати стояли в стороне от единственного окна — чтобы выглянуть, нужно было бы вставать. Хотя куда там смотреть, кругом кромешная темнота, и до пропускного пункта — тысячи шагов через бурелом, кустарник и крутой осыпающийся берег реки. Да и не хотелось смотреть.

Матрасы здесь пахли мышами, но никаких посторонних шорохов в доме слышно не было. Эти секунды тянулось очень долго. Потом по листьям забарабанил дождь. Сабрина представила, как гаснут тлеющие угли костра, который она с таким трудом разводила.

— Завтра же уезжаем. Хватит заниматься ерундой, — сказала она тоном, не терпящим возражений, закрыла глаза и поняла, что это вовсе не дождь.

Шёпот листвы снаружи утих и снова повторился, уже ближе и отчётливее, и теперь стало ясно, что это шаги.

— Кто это? — Сабрина хотела подняться, но Надя жестом остановила её.

— Подожди. Они сами уйдут.

— Они? Уйдут?

— Я надеюсь. — Голос Нади дрогнул.

Шаги притихли в зарослях малины, и тут же в заднюю дверь поскреблись. Звуки тонули в темноте коридора, но Сабрина закрыла глаза и отчётливо ощутила, как прогибаются доски на крыльце.

Надя лежала, не шевелясь, но всё-таки не спала. Ощутив внимание Сабрины, она подняла голову и повторила:

— Сами уйдут. Уже уходят. Не бойся.

Спать под звук шагов никак бы не получилось. Если утихомиривалось шуршание в зарослях, и на дом наваливалась густая тишина, чьи-то когти тут же скребли в стену со стороны орешникового куста. Или темнота шевелилась в щелях между рамами.