Третий день в лесу

«Сама понимаешь» — это значит — почти никаких шансов. Поисковая группа честно прочешет лес, ну, по крайней мере, его проходимую часть, обогнёт по периметру особо опасные аномалии, и распишется в очередном протоколе «пропали без вести».

До утра Сабрина дотянула с единственной мыслью: ведь был ещё Нараджо. Подбитый пёс, который вышел к стационару на второй день, и её единственная мечта о том, что Надя осталась в лесу не по своей воле. Когда Сабрина проснулась, лес вокруг дома перешёптывался тысячью голосов, и она не сразу поняла, что это всего-навсего дождь.

Горгулья нашлась под кустом орешника. В великоватой брезентовой куртке она сидела над собакой, а Нараджо теперь лежал на боку, не открывая глаз. Сабрина замерла на ступеньках, пытаясь различить его дыхание. Ничего.

Она ощутила, как холод внутри отращивает длинные щупальца и тянет их во все стороны. Вот теперь у неё не хватило сил, чтобы раскрыть рот.

— Хорошая собака, умная собака, — усмехнулась Горгулья, потрепав Нараджо по холке, и поднялась. — Ну и куда ты дел своего хозяина?

Он тут же вскочил и замолотил хвостом так, что во все стороны полетели брызги дождя. Нараджо выразил явное намерение прыгнуть на свою старую знакомую, но Горгулья погрозила ему пальцем.

— Попрошу без панибратства.

Она обернулась к Сабрине.

— Я уже позвонила на пост. Пришлось до моста дойти, сеть почти не ловится. Но к обеду они обещали забрать нас на берегу реки. Собирайся.

— Что вы сделали с собакой? — Сабрина наблюдала за тем, как Нараджо по-хозяйски обнюхивает кострище и брошенный там же котелок. — Вчера он не мог ходить. У него были перебиты задние лапы. Я думала, он в лучшем случае доживёт до утра.

Горгулья задумчиво сузила глаза.

— Ты что-нибудь ещё подобное видела? Что-то, ну не знаю, пугающее, странное?

Сабрина вспомнила прогулку к озеру и утонувшего Дениса, вспомнила дальнюю комнату, вспомнила и покачала головой.

— Нет, ничего такого.

— Хорошо, — пробормотала Горгулья. — Нет, ничего хорошего. Иди и собирай вещи. Я же говорила, тут нельзя находиться долго. Три дня — максимум. А лучше два. Потом начинается всякое. Потому мы сюда людей и не пускаем. А ты думаешь, просто так, придурь у меня такая?

Сабрина молча развернулась и ушла в дом. Она думала, в спасительном полумраке ей сделается легче, но куда там. При виде Надиных вещей, забытых на столе, холод вцепился в неё с новой силой. Сабрина села на кровать и подобрала брошенный карандаш: этот затупился. Надя всегда брала с собой несколько, потому что ненавидела их точить. И тупые сразу выбрасывала.

Её отключенный мобильный — теперь безжизненное холодное тельце. Её свёрток с россыпью таблеток — все без упаковок, и только одна Надя разбирает, что там и от чего оно помогает.

Сабрина открыла сумку пошире и смела в неё всё, что было на столе. В углу подоконника завалялся фонарик. Его привезла сама Сабрина, ведь Надя никогда не пользовалась такими вещами. У неё были особые отношения с темнотой. Сабрина подхватила фонарик и взвесила в руке.

Примерно тогда же она ощутила чужие шаги. Кто-то прошёл у стены дома, сбивая капли с листвы, а потом и вправду открылась входная дверь. Сабрина его сразу узнала, хотя видела от силы пару раз, а Нараджо вошёл следом, спокойный и важный.

— Девочка, испугалась? Ничего, всё в порядке. Просто ты осталась одна, а на одиночек лес нападает сразу, без разговоров, — сказал Эйтоур. Улыбка намертво вросла в его лицо, так что он, наверное, улыбался даже во сне.

Он прекрасно помнил её имя, и даже если бы не помнил, вполне мог бы покопаться в мыслях и выудить имя оттуда. Просто ему нравилось всех вокруг считать младше и слабее, и называть детьми. Потому что ему было несколько сотен лет. Ну или не всех — для Горгульи Эйтоур всё же делал исключение.

— Татьяна, ты тоже иди. Я тут сам всё почищу. Нечего тебе тут сидеть. Мало ли. — Лесник кинул быстрый взгляд вглубь коридора, поморщился, словно оттуда тянуло трупной вонью, и вышел.

Сабрина потянулась за ним следом, хотя ей больше нравился дом, чем промозглый сырой лес.

— Что вы собираетесь тут чистить?

— Ну всё не отчистишь, конечно. Но этих фантомов, которые наплодились из-за твоих страхов, я уберу. И будет у нас обычный полуразваленный дом, а не кладбище снов о мёртвых девочках и мёртвых собаках.

Он всегда ходил так быстро, что за ним было не успеть даже Сабрине. Она не успевала уворачиваться от веток и промокла, окунувшись в высокую траву, но довела Эйтоура до самого моста. Там он всё-таки остановился.

— Вы не видели Надю?

Качая головой, он больше не улыбался.

— Вы же чувствуете весь лес. Вы что, даже ничего особенного не ощутили, когда она пришла? Она ходила здесь, вы должны были это заметить. Вы должны знать, где она сейчас.

— Сабрина, — тревожно позвала Горгулья. Она подкралась сзади, ни разу не хрустнув веткой, и взяла Сабрину за локоть.

— Ни на секунду в это не поверю, что вы не знаете, где она, — Сабрина нервно рассмеялась.

Пока Горгулья уводила её обратно к дому, Сабрина ни разу и не подумала сопротивляться. Она только оглядывалась на Эйтоура. Лесник так и стоял у моста, вцепившись в покосившийся столбик, на котором не было никаких больше красных ниток.

На дрожащих ногах Сабрина добралась до крыльца и рухнула на него. Лес не шумел, не пели птицы. Она закрыла лицо руками и засмеялась, а потом заплакала.

***

Иногда за их спинами хрустели ветки. Дождь шёл без остановки, и вода стекала с капюшона насквозь промокшей куртки. Горгулья впереди молча продиралась через заросли бересклета. Она ни разу не остановилась и даже карту разворачивала на ходу. Бежала, словно опаздывала на поезд, хотя и так было ясно, что машина без них никуда не уйдёт.

Сабрина нарочно отставала то на шаг, то на два и притворялась, что болит подвёрнутая в овраге нога, или просто слишком устала. Она ждала подходящего момента, но когда такой момент наступал, Горгулья словно чувствовала, оборачивалась и бросала на неё предупреждающий взгляд: не вздумай. И Сабрина опять ощущала себя третьекурсницей, застигнутой за списыванием. Глупое, кисловатое ощущение собственной промашки.

Из-за деревьев показалась река — она петляла в глубоком овраге, окружённая непроходимым папоротником. И единственная дорога, пригодная для машин, заканчивалась здесь — на раскуроченной песчаной просеке. Потом они увидели уазик, примостившийся передними колёсами на пригорке, и Сабрина поняла — вот сейчас, или никогда больше.

Она бросила на землю тяжёлую сумку. Удар вышел бесшумным, спасибо папоротнику. Сабрина машинально коснулась рукояти меча за спиной, проверяя, на месте ли, и нырнула в скрипучий кустарник.

Дождь проглотил её шаги, и Горгулья обернулась только когда подошла к машине. Но тогда уже было поздно, в траве осталась сумка, в кустарнике — несколько переломанных веток. Сабрина убегала другой дорогой, той, что вдоль реки, по кромке оврага, той, что длиннее, и где всегда есть опасность поскользнуться на грязи и рухнуть в воду с двухметровой высоты.

Знакомые деревья начались сразу же за покосившимся квартальным столбиком. Хоть он был повёрнут в сторону стационара цифрой «сто», это был сорок четвёртый квартал. Повёрнутые квартальные столбики свели с ума не одного честного картографа в этой части леса. Дальше столбиков не было вообще — выбирайся, как хочешь.

Дом показался из-за деревьев отсыревшей чёрной крышей, а потом навес над обеденным столом и край моста. Сабрина остановилась, чтобы отдышаться. Она не верила, что вернулась, пока не поднялась ступеньку крыльца и не получила в ответ глухой обиженный шёпот дома.

Как говорила Надя, заходить можно только через главную дверь, а перед этим — ещё постучать. Сабрина вместо этого пнула дверной косяк и крикнула в глубину коридора:

— Я вхожу. Кто не спрятался, я не виновата.

Никто не потрудился запереть двери, и разбросанные в коридоре стулья лежали на прежних местах. Сабрина перевела дыхание: она всё боялась, что опоздает. Представляла себе, что пока она бегает туда и обратно, придёт Эйтоур и почистит лес. Как и положено леснику.

— Эй! — Сабрина добралась до лестницы, закрыла глаза и досчитала до десяти. Так тоже было нужно, чтобы увидеть.

Она сидела на столе, который выволокли в центр комнаты. Капюшон был надвинут на лицо, а безвольные руки лежали на коленях. Сабрина перешагнула высокий порог. Существо не шевельнулось и не подняло головы, даже когда Сабрина взяла его за плечи.

— Очнись. Нужно идти.

То, что не было Надей, открыло мутные, как после сна, глаза.

— Что? Я никуда не уйду из дома.

— Ну и сгинешь здесь. Сейчас лесник придёт.

Она взяла Надю за отвороты куртки и стащила со стола. Та почти не упиралась, только в коридоре жалобно всхлипнула. Сабрина отвела глаза, устало зажмурилась и ощутила, как больно в основании черепа, как будто серое небо навалилось сверху.

— Да не бойся. Там пасмурно, и солнца нет. Помнишь, в конце недели обещали дожди.

Сабрина заглянула в самую тёплую комнату, вытащила из-под кровати небольшую дорожную сумку. Туда влезло совсем мало вещей, но продержаться какое-то время — хватит. Потом она решит, что делать. Или лес решит за неё.

Карта осталась всего одна, и та, по выражению Горгульи, похожая на температурный бред — из Надиной тетрадки. Но маршрут представлялся Сабрине совсем простым. На третьем курсе она бы одолела такой часа за три, ни разу не сбившись с дороги.

Но небо обложило чернильными тучами, а за собой приходилось тащить куклу, которая то повиновалась и безвольно топала следом, то вдруг решала упереться на ровном месте, оглядывалась и оглядывалась туда, где за деревьями уже давно скрылся дом. Дождь громко шуршал в листве, и Сабрина сама оборачивалась — посмотреть, не мелькнёт ли за кустарником сугроб белой шерсти. Их мог выследить Нараджо, а следом за ним — Эйтоур. Тогда до Горгульи останется полшага.

— Идём быстрее. — Сабрина остановилась, потому что Надя потянула назад, вцепилась в гнилой дубовый сук. — Если нас поймают, ты ни секунды не проживёшь, а вот я проживу долго, очень долго. Жаль только, что в доме с жёлтыми стенами. Идём.

Мог ли передаться её страх безвольной кукле или нет, Сабрина не знала, но после этих слов Надя зашагала быстрее. Дождь был недостаточно сильным, чтобы смыть их следы, поэтому приходилось петлять и дважды переходить вброд ручей, который выныривал из зарослей папоротника. Жалкая надежда, что собаку запутают эти манёвры, но другой у них не было.

К вечеру дождь разошёлся не на шутку, и по изогнутым стволам деревьев Сабрина догадалась, что они уже близко. Им повезло — лес не водил их кольцевыми тропами. В низине, полузатопленной речной водой, притихло кирпичное здание.

— Старый военный кордон, — сказала Сабрина настороженному существу, замершему за её спиной. — Идём. Вода — это хорошо. Это просто замечательно.

Самые глубокие топи лежали перед входом. Лужи цепляли за ноги и затягивали в жидкую грязь. Зато замок на двери еле держался. Двух хороших ударов хватило, чтобы сорвалась с косяка петля.

Надя вошла первой, но быстро разобралась, что её обманули, и тут же попятилась, но Сабрина не дала ей далеко уйти.

— Что, дорогая? Да, это не твоя развалюха. Это другая развалюха, но разницы никакой. Вперёд.

Первый этаж тоже был затоплен. Вода хлюпала под ногами на побитом кафеле пола. Лестница вверх была завалена заплесневевшей мебелью, лестница вниз пахла болотом. Но в дальние комнаты река не добралась, и Сабрина, побродив по коридору, решительно бросила сумку на продавленный диван.

— Остаёмся здесь до утра. Слышишь?

Нади нигде видно не было. Сабрина обошла небольшой холл, заглянула в комнатушку КПП. Из леса в дом наползли тени, и каждая из них норовила подкрасться к Сабрине сзади, но все шарахались по углам, как только Сабрина протягивала руку к эфесу меча.

— Эй, выходи, — повторила Сабрина и прикусила язык. Минутой раньше эхо здесь было тихим и безобидным. Теперь оно вымахало в человеческий рост, и повторяло каждый звук разными голосами, и смеялось в сырых углах.

Сабрина выскочила на улицу и сразу же по щиколотку провалилась в тягучую грязь. Лес подступил к оврагу со всех сторон, и теперь окружал старый кордон. Этого быть не могло, но стоило ей отвести взгляд, и деревья делались ещё на шаг ближе. Сабрина различила вдалеке человеческие голоса и подалась назад, в полумрак дома.

Она больше не звала и почти не слышала звука собственных шагов, когда планомерно, обходила комнаты одну за другой, касаясь рукой стены. Надя нашлась в дальней комнате с разбитой наружу стеной. Здесь сохранилась расколотая раковина и капала из крана ржавая вода.

Бросив куртку на подмокший пол, Надя разглядывала себя в уцелевшем зеркале. Поперёк него шла трещина, потому отражение Нади было расчленено надвое. Сабрина ухватила её за локоть.

Эта кукла была слишком похожа на Надю, и даже шрам поперёк голого плеча был в точности таким, и прядь бесцветных волос, прилипшая к щеке, и взгляд чуть-чуть исподлобья. В одно мгновение Сабрине почудилось, что перед ней всё-таки Надя.

— Идём, нужно спрятаться.

— Прости меня, — сказало существо.

— Что? — от неожиданности Сабрина разжала пальцы. — Повтори. За что я должна тебя простить?

Но проблеск сознания тут же угас, и глаза куклы сделались туманными.

— Прости меня, — повторила она, мешая слова в одну кучу без всяких оттенков и интонаций. Губы искривились в гримасе боли. — Прости меня прости меня прости…

Эхо подхватило её бормотание и бросило в стену. Боль поднялась по позвоночнику и ударила в основание черепа. Тупая, злая боль. Сабрина ударила существо по щеке — коротко и без замаха, почти без звука — эхо не успело его подхватить, и бормотание затихло. Надя скорчилась у стены, прижав руки к лицу, и тонко, без слов, застонала.

Уже потом Сабрину бросило в жар и затрясло. Она посмотрела на свои руки — белые ладони в густом полумраке.

— Надя, прости. Слышишь, прости меня. Идём. Нас могут найти, надо спрятаться.

На этот раз Надя не сопротивлялась. Они нашли комнату медблока, где почти не отсырела груда одеял на топчане в углу, и дверь была ещё крепкой. Правда, без замка, но вместо замка могла послужить тумба, если её дотолкать до двери.

Оба окна выходили на кромку оврага. Краем глаза Сабрина уловила движение за границей кустарника. Деревья ещё держались подальше от дома, и вообще вели себя прилично, но между ветвей мелькнул тёмный силуэт. Сабрина шарахнулась к стене.

Надя стояла посреди комнаты, Сабрина обхватила её за плечи и утянула за собой. В углу комнаты, между рабочим столом и шкафом, была слепая зона — хоть в окна заглядывай, всё равно не увидишь.

— Вниз, — скомандовала Сабрина полушёпотом.

Надино дыхание оказалось слишком реальным. Оно щекотало Сабрине шею. Её плечи покрылись мурашками — Сабрина вспомнила о куртке, брошенной под раковину, и прикусила губу. Если их будут искать, то наверняка зайдут в дом. И когда наткнуться на куртку, никакая удача им не поможет.

Сабрина выбралась из-за стола и стянула из общей кучи одеяло. Может, призраки и не чувствуют холода, но Надя приняла одеяло и тут же в него завернулась. Дом молча наблюдал за тем, что будет. Верхушки леса купались в темноте.

На одно мгновение Сабрина явно увидела их: мужчину в неприметной серой одежде, и большую собаку, обоих — у самого кордона. Она думала: раз она видит его, то Эйтоур наверняка ощутит её взгляд, как прикосновение.

Он замер на минуту, сузил глаза, рассматривая выбитые окна на втором этаже. Нараджо копнул лапой сырую землю.

Сабрина прекратила дышать. Ей чудилось, что вот-вот его взгляд скользнёт вниз и сквозь стены, сквозь плотную занавесь одеяла, различит их с Надей, и снова улыбнётся той приклеенной улыбкой, и собака побежит вперёд. И это будет конец пути.

Эйтоур обернулся к лесу и пошёл, без видимых усилий разводя руками кустарник. Сабрина видела его спину, исхлёстанную дождём, а потом перестала видеть и её. Она перевела дыхание и поняла, как отчаянно вцепилась Наде в плечи. На коже существа остались тёмные пятна-кровоподтёки. Как у людей.

Всю ночь они провели, не решаясь выйти из укрытия. Дождь колотил по крыше. Сабрина не спала. Как только ей удавалось задремать, в комнату являлись страшные сны. Она слышала, как стучат в дверь, и как ползёт тумба, царапая ножками грязный пол. В проёме дверей появлялся Эйтоур и говорил:

— Девочка…

Сабрина просыпалась с отчаянно колотящимся сердцем. Она думала, почему Эйтоур их не нашел. Он был на расстоянии вздоха, на расстоянии мысли, и прошагал мимо. Может, он и правда не был таким уж всесильным, как казалось ей на третьем курсе.

Существо тихо сидело рядом, обнимая её за плечи, и прядь волос щекотала ей шею. По полу тянуло нелетним холодом, и дырявое одеяло давно сползло, но Сабрина не пыталась его поднять. Она боялась, что если шевельнётся, то разлетится на осколки хрупкое ощущение, что Надя всё ещё с ней.