Четвёртый день в лесу

Утром нужно было уходить.

— Вот здесь, — сказала Сабрина, раскрыв тетрадку на первой странице, — старая промзона. Если добраться туда, то можно выйти к трассе. Там блокпостов нет. Ну и дойти мы должны к вечеру. Иначе придётся заночевать в лесу. Тут больше нет стен, чтобы спрятаться за ними от лесника. Слышишь?

Ей хотелось ответа, или взгляда, или хоть чего-нибудь, но всё впустую. Надя замерла у стены, опустив безвольную голову. Сабрина выдохлась.

— Идём.

По кромке оврага тянулись следы. Их почти смыло дожём, но кругом лежали оборванные зелёные листья, и кое-где так и не выпрямились ветки кустарника. Но Эйтоура поблизости больше не было — Сабрина ощутила бы его по шагам и тяжёлому дыханию.

Может, он ушёл искать их в дальние кварталы. Не вечно же ему топтаться вокруг кордона. Но эти мысли не успокаивали Сабрину. Она замедляла шаг и останавливала Надю, чтобы прислушаться к лесу вокруг. Небо всё равно было затянуто тучами, но дождь кончился. Дождь больше не мог смыть их следы

Надя больше не оборачивалась. Как только Сабрина останавливалась, Надя поднимала на неё глаза, и Сабрина ждала чего-то, фразы или улыбки, или чтобы Надя рассмеялась и сказала: «Ну надо же, как ты попалась. Отлично мы тебя разыграли». Но она только смотрела и молчала, так было ещё хуже.

Сначала за деревьями мелькнул белый бок. Бежать здесь было некуда — по тому же кустарнику Нараджо продрался бы куда быстрее. И потому Сабрина понадеялась, что всё это мерещится ей от усталости. Но оказалось, что нет.

Они вышли навстречу. Сначала мужчина с приклеенной улыбкой. Еловые ветки распростёрлись за его спиной, ощетинились вперёд — не проскользнуть. За секунду до того, как он вышёл, сучок треснул за спиной Сабрины. Значит, преследователи больше не скрывались. Она их уже видела: двое мужчин в форменном камуфляже, та самая поисковая группа, которую грозилась вызвать Горгулья.

Она тоже была здесь. Выбралась из-за липы, осыпанная дождевой водой с широких листьев.

— Ну ладно, — сказала Горгулья, вытирая воду с лица. — Погуляли и хватит, пора домой.

Сабрина на мгновение прикрыла глаза и ощутила: те двое в камуфляже стояли не строго за спиной. Один чуть левее, а другой по правую её руку. Эйтоур и Горгулья — впереди. Несколько шагов для отступления у неё всё-таки осталось. Сабрина потянула руку к эфесу меча.

— Не нужно, — повторила Горгулья тихо, почти так же тихо, как шуршал от ветра лес. — Это уже будет нападение на сотрудника при исполнении. Серьёзное преступление, тут не отвертишься даже ты. Давай без глупостей.

Меч всё-таки оказался у Сабрины в руках. За спиной у неё — толстый дуб, а Надя рядом — они до неё не доберутся, пока Сабрина жива.

Те двое прицелились. Это она тоже ощутила, на мгновение прикрывая глаза.

— Давайте, — сказала она им. — Второй меня пристрелит. А первого я потяну за собой. Вопрос только в том, кто хочет быть первым.

Горгулья подняла руку.

— Не стреляйте. Я с ней поговорю.

— Татьяна, ты с ней уже разговаривала, — чуть слышнее, чем падали капли с листьев, произнёс Эйторур. — Это бесполезно, разве не видишь. Она невменяема. Лес сожрал её разум.

— Я сказала, опустите оружие. Я с ней поговорю, — повысила тон Горгулья и сразу же сбилась на хрип. — Сабрина, ты ведь умный человек. Давай решим по-хорошему.

Сабрина ощутила, как Надя напряглась за её спиной. Глупый призрак почуял угрозу и не бежал от неё, наоборот. Она сделала шаг вперёд и оказалась по левое плечо Сабрины. Так что теперь им были видны все четверо из окружения. Никто не смог бы выстрелить в спину.

Горгулья подняла руки ладонями вперёд.

— Милая, ты ведь понимаешь, что это не Надя. Настоящая Надя ушла в лес и пропала.

«Милая». Вот как. Сабрина едва удержала нервный смешок. Такого от Горгульи никто не слышал. «Двоечники несчастные» — это да, а если особенно повезёт, то «выкидыши эволюции», но «милая» — такого оскорбления до Сабрины не заслуживал никто. Она всё-таки улыбнулась, и улыбка тут же отделилась от неё. Сама собой расползлась вширь.

— Откуда вам знать? Вас там не было.

— Это бесполезно, — повторил Эйтоур и повернулся к лесу. Ёлки растопырились вокруг них шестерых, как будто протянулась от ствола к стволу колючая проволока. — Пусть идёт. Она здесь останется навсегда. Не жалко. Насколько я знаю ваши законы, никому не запрещено ходить по лесу с призраками.

— Ты паршиво знаешь наши законы, — прошипела ему Горгулья. — Сабрина. Ты уже три дня бродишь по лесу. Это критический срок, тебе станет хуже. Давай уедем отсюда и разберёмся со всем спокойно.

Сабрина опустила меч. Она решила: пусть стреляют, если нет другого выхода.

— Я никуда отсюда не уеду без Нади.

— Милая, Нади больше нет.

— Что за чушь вы несёте!

Надя вцепилась Сабрине в рукав и теперь смотрела на неё, не отрываясь. Только на неё, а не на тех, кто собрался в них стрелять. Сабрина не могла позволить себе отвернуться. Хоть меч был опущен, она чувствовала — стоит отвести взгляд, и победа будет за ними. Не за ней.

Теперь обернулся и Эйтоур, и они вдвоём с Горгульей уставились на Сабрину с тем самым выражением, когда нужно сказать то, что говорить совершенно не хочется. Они переглянулись, и Горгулья тяжело вздохнула.

— Я звонила к Наде на работу, и мне сказали там, что она уволилась не по своей воле. Её, как бы тебе это сказать, попросили уволиться. Чтобы она сама написала заявление, по-хорошему. Ведь если бы по-плохому, все бы натерпелись.

— Надя никогда бы не стала писать, — усмехнулась Сабрина. — Вы её не знаете. А я знаю. Она сказала бы мне. Она мне всё рассказывает.

Пальцы больно сжали её руку через куртку, Надя шагнула ближе и прижалась, как будто хотела согреться. Сабрина свободной рукой заставила её уйти к себе за спину. Чтобы не попали, если всё-таки выстрелят.

— Сабрина, послушай, так бывает. Люди срываются. Иногда не хватает сил. Особенно те люди, кто ходит по грани. Как Денис или Надя. Сдают нервы. Я знаю, Надя хотела покончить с собой, и ей не дали. Но попросили написать заявление. Знаешь ведь, что сорвавшихся у нас отправляют в отставку.

Сабрина поняла, что больше не выдержит этот участливый взгляд и этот жалостливый тон, уж лучше бы правда — одним выстрелом. Тогда было бы честно, или она, или кто-нибудь из них, и кровь на мокрой траве.

— Это неправда, — выдохнула она, — это не может быть правдой.

Горгулья покачала головой.

— Я видела, как это бывает. Ты думаешь, Денис правда решил порыбачить и утонул? Ну да, уехал из города за сотню километров, чтобы порыбачить в этом тухлом болоте. Озёр и рек у города ему не хватало. И ты правда думаешь, что человек, который знал тут каждую кочку, просто взял и заблудился? Сабрина, я видела, как это бывает. Они уходят. И всё, что мы можем — отпустить. Отпусти её, Сабрина. Отпусти её.

Холодные пальцы разжались. Она ещё чувствовала чьё-то присутствие за спиной, но не могла заставить себя обернуться. Меч, превращённый в бесполезную игрушку, тыкался остриём в траву.

Горгулья шагнула вперёд и забрала меч из её рук.

— Идём.

Сабрина всё-таки обернулась. Глазами Нади на неё смотрел пустой призрак. Бешеными, расширенными от страха глазами. Сабрина хотела бы не верить, но теперь всё сходилось. И оставленное в сумке заявление, как последнее оправдание для неё, и письмо в тетради на втором и третьем листах.

— Почему ты мне не сказала? — прошептала Сабрина в эти широко распахнутые глаза. — Ты ведь могла мне сказать.

Эйтоур взял Надю за руку и повёл за собой в лес. Он был похож на отца, который тащит ребёнка прочь из магазина игрушек. А Надя, как тот самый ребёнок, всё оборачивалась и оборачивалась, и пыталась поймать взгляд Сабрины. Сабрина смотрела в землю.

— Идём, — сказала Горгулья и положила руку ей на плечо. — Теперь надо как можно скорее выбраться из леса. Ты и так уже набродилась здесь досыта.

За грядой ёлок стоял уазик, водитель дремал, сложив руки на руле. Так обыденно захлопали дверцы машины. Один из боевиков поисковой группы забрался в кабину, Горгулья села рядом с Сабриной, спиной к водителю.

— Дай мне тетрадь.

Уазик дёрнулся и покатился, жёстко подскакивая на кочках.

— Не бойся, я верну. — Горгулья сама вытянула тетрадь из её незастёгнутой сумки. Помятые клетчатые листы зашуршали под её пальцами. Разобрать Надин почерк в трясущемся уазике было делом невыполнимым, но Горгулья вела пальцем по строчкам, потом сунула тетрадку на колени Сабрине. — Вот, смотри сюда. Я нашла это ещё ночью. Я думала, ты видела.

Она бежала взглядом по невнятным сточкам, угадывая то слово, то слог, и вдруг увидела чёткую фразу, как будто, дойдя до середины тетрадного листа, Надя выпрямилась, уняла дрожащую руку и вывела каллиграфическим почерком.

«Прости меня, я должна была сказать. Но я не могу. Это больше не имеет смысла. Лучше бы ты не ехала со мной».

— Убедилась теперь? — Горгулья отвернулась к окну.

Сабрина захлопнула тетрадь и спрятала в сумку. Уазик тряхнуло, водитель высказал всё, что он думает о местных дорогах. Одно колесо чуть было не соскользнуло по жидкой грязи с обрыва. Во все стороны полетели фонтаны коричневых брызг.

Горгулья нахмурилась и вцепилась в руку Сабрины повыше локтя, как будто она могла сбежать. Второй боевик из группы сидел напротив и усмехался. Сабрина поймала его взгляд и выдержала, и отворачиваться пришлось ему. Первый, тот, что сидел рядом с водителем, оторвался от унылого пейзажа.

— Останови у колодца, надо воды набрать. Тут безопасно.

— Мы не останавливаемся, — резко оборвала его Горгулья.

Все замолчали, а уазик взвыл, попав колесом в очередную выбоину. Мимо проплыли постройки: низенький дом с травой на крыше, покосившийся забор и колодец. Боевик приятельски похлопал водителя по плечу.

— Останови, друг. Я детям обещал.

Горгулья поджала губы, но промолчала.

Второй боевик тоже вышел. Они вдвоём принялись крутить скрипучий ворот, а потом первый достал из-под сиденья большую канистру, поставил её на камень рядом с колодцем. Вода плескалась мимо, им на ботинки, щедро поливала траву вокруг. Камни, которые валялись здесь, были припорошены меловой пылью. Их сложили грудой рядом с домом, а потом бросили, и время расшвыряло камни вокруг. В трещинах проросли тощенькие цветы.

— Детям он обещал, как же, — проворчала Горгулья, слегка ослабляя хватку на руке Сабрины. — Продают налево, вот и всё.

Сабрина раскрыла тетрадь, которую всё ещё держала на коленях, провела пальцем по строке.

«Большой камень покрыт снегом», — и сразу же следом: — «Прости меня, я должна была сказать».

— Подождите! — крикнула Сабрина и выскочила из машины, вывернувшись из бойцовского захвата Горгульи.

— Пойдём со мной, — донёс едва слышный ветер.

Двое боевиков снова запустили ведро в глубину колодца, заскрежетала развёрнутая цепь. Сабрина подошла к груде камней. Это был не снег и не мел, а рисунок на серой каменной глади — как будто сверху сыпанули манки. За грудой камней тянулась едва заметная дорожка. Сабрина оставила за спиной колодец и настороженную Горгулью и наступила в густую траву.

— Иди сюда, — снова прошептал ветер. Сабрина знала, что нельзя прислушиваться к призрачным голосам, но она нарушила столько правил, что теперь — уже безразлично.

Она пробежала ещё несколько шагов и остановилась. За ней никто не гнался, никто не собирался хватать за руки, как беглого преступника. За поворотом дороги, на крыльце покосившейся избушки сидела Надя. Она подняла голову, сдвинула капюшон со лба и нерешительно улыбнулась.

— Если тебе станет легче, можешь ещё раз меня ударить.

Сабрина опустилась перед ней на корточки, взяла за плечи и притянула к себе. Надя вздрагивала, как будто под курткой её то и дело дёргало разрядами тока, и улыбка превращалась в гримасу боли.

— Ты с ума сошла меня так пугать? — Сабрина и хотела говорить тише, но голос сам сорвался на высокие ноты.

Надя зажала ей рот ладонью.

— Осторожнее. Нехорошо будет, если нас услышат.

Сабрина заставила себя выпустить Надю — пальцы разжались с трудом. Она поднялась и дошла до угла дома. Странно было, что её не бросились ловить. Вообще было удивительно, что повезли не в наручниках. Наверное, у Горгульи с собой просто не оказалось такой роскоши.

На тропинке уже распрямилась трава, и отсюда не было слышно, как скрипит колодезный ворот и рычит уазик, и ни единого окрика не доносилось тоже. Сабрина вернулась к крыльцу. Надя сидела, уронив голову на сложенные руки, но тут же выпрямилась.

— Я еле сбежала от лесника. Уже думала, он меня порешит. Сильный, зараза. Пошли.

— Погоди. Они…

Надя первая ухватила её за руку и, хрустя ветками разросшейся яблони, вывела по другую сторону дома. Отсюда колодец был хорошо виден, и груда камней его не загораживала, только людей вокруг не было.

— Только не заходи за границу квартала. — Надя кивнула на полосатый столбик, полувывороченный из жирной глины. Он держался в земле каким-то волшебством и повернулся к ним цифрой шестьдесят. — То, что реально в одном квартале, нереально в другом. Ещё одно правило, да. Я знаю, что ты устала их запоминать.

Сабрина сделала ещё шаг и различила уазик: покорёженная кабина смотрела прямо на неё, только фары были разбиты. Колёса до середины увяз в дороге, и дворники замело песком. На треснувшем лобовом стекле ей почудилась кровь.

— Разбились, — сказала Надя за спиной Сабрины. — Ехали по грязи, в ливень, вот и занесло на дороге. Двое в кабине — сразу насмерть, а третьего потом довезли до больницы, но он тоже долго не прожил. Когда мы зашли в их квартал, они и возникли. Правда, далеко уехать всё равно не смогли. Я ждала тебя здесь.

— Ну а ты? С тобой что случилось? — Сабрина обернулась.

Надя виновато улыбнулась и опасливо отступила на шаг.

— Я всё ещё не могу объяснить тебе. Тем вечером в лесу что-то произошло. Меня как будто ударили пыльным мешком. Ничего не помню. Еле добралась до стационара, и началось это. Туман в голове, слова путаются, ничего не могу вспомнить, и с каждым днём всё хуже. Я уже думала, это конец. Я хотела сказать тебе, чтобы ты убегала, но никак не могла объяснить. Я забывала всё, даже слова. Сабрина, если бы ты меня не вытащила, я бы так и осталась в дальней комнате навсегда. Спасибо.

Идти приходилось медленно: Надя то и дело останавливалась, чтобы перевести дыхание. Она опиралась рукой на дерево, закрывала глаза и молчала. Сабрина ждала и не задавала вопросов. Пока был шанс притвориться, что всё хорошо, она собиралась вцепиться в него обеими руками.

— Дай тетрадку, — попросила Надя, когда открыла глаза. — Там отмечены границы кварталов. Сейчас посмотрим, куда дальше.

Она прижала тетрадку к стволу дерева и повела пальцем по одной из стрелок. Сабрина остановилась за её спиной и наблюдала.

— Эти пятна — границы кварталов? — не выдержала она. То, что Горгулья назвала температурным бредом, для Нади было тщательно выстроенной системой.

— Да, некоторые кварталы расползлись в стороны, потянули щупальца. Теперь столбиков недостаточно, чтобы определить границу. Теоретически, кое-где есть спокойные места. Если идти только по ним, мы больше никого не встретим. Только я боюсь, на практике так не получится.

— Как ты определила границы?

Надя обернулась на неё, похлопала себя по карманам и вытащила смятый лист в клеточку.

— По курсантским отчётам. Стянула их из шкафа Горгульи. Правда, отчёты семилетней давности, тут многое могло измениться. Смотри, — её пальцы судорожно задвигались, заворачивая непослушный лист. — Нам нужно дойти до ведьминого угла. Там раньше был сборный пункт здешних инспекторов. Я думаю, если следы семилетней давности где-нибудь остались, то разве что там. Иначе я уже и не знаю. Вот здесь есть тонкий переход. Но идти придётся вброд по речке. Раньше она была мелкой, а теперь… Ладно, доберёмся и посмотрим.

Её пальцы дрожали. Надя опустилась на торчащий из земли корень и откинулась спиной на дерево. Сабрина вынула из её пальцев карту, попыталась разглядеть ведьмин угол и брод, но всё равно ничего не поняла. Она хотела спросить, как же Надя смогла подобраться к запертому шкафу с отчётами, но не решилась. Она боялась, что неудобными вопросами нарушит хрупкое счастье.

Не открывая глаз, Надя сказала:

— Нужно передохнуть. Я в таком состоянии никуда не дойду. И ты, наверное, толком не спала все три ночи. Давай сегодня доберёмся до пожарной вышки, а там уже посмотрим. К вечеру должны успеть.

Сабрина вернула ей карту и огляделась. В сухом завывании ветра ей почудились шаги. Один неудобный вопрос всё-таки пришлось задать.

— А лесник?

Надя криво улыбнулась.

— А лесник — это теперь наша основная проблема.

***

Пожарная вышка упиралась в землю четырьмя широко расставленными железобетонными сваями. Она стояла посреди поляны, одинокая и грозная, и трава полегла вокруг неё, и даже лес не решался к ней подступить.

— Я помню её, — сказала Сабрина, запрокидывая голову к небу. Небо уже начинало темнеть. — На третьем курсе мы соревновались, кто выше заберётся.

— Ага. Я забралась на третий пролёт, а ты — на пятый. А потом обо всём узнала Горгулья и устроила нам страшную выволочку. — Надя пыталась улыбаться, но по всему было видно, что она вымотана до предела. Сабрина боялась, что она запнётся о какой-нибудь корень и свалится.

— Только она вроде была ближе к реке, — сказала Сабрина, хватая Надю за руку. Забытое ощущение — касание её руки. Коротко остриженные ногти на мгновение впились ей в ладонь.

— Не стоит ориентироваться на местность. Местность постоянно меняется. Нужно искать ориентиры внутри себя.

Она высвободила руку и ушла вперёд. Невысокую Надю стало почти не видно за колыханием травы. Сабрина догнала её и пошла на полшага сзади, путаясь ногами в зарослях мышиного горошка. От их шагов трава пригибалась и, выпрямляясь за спиной, шумела так, будто по пятам кто-то шёл. Сабрина несколько раз оглянулась, прежде чем поняла, что они здесь одни.

— Не обращай внимания, — произнесла Надя, не оборачиваясь. Как будто продолжила давно начатый разговор. — Это мороки. Тут бывает. Я позапрошлым вечером иду и вижу: шагах в тридцати человек стоит. Из травы только голова видна и плечи. Первая мысль: зашёл кто-то и заблудился. А он стоит и на меня смотрит. Подхожу ближе — не человек это, а волк. Уши к голове прижал и скалится. Я испугалась, если честно. Аномалии — это понятно, но злой волк — всё равно ничего хорошего. Присмотрелась — а это каменная статуя. Старая, мхом поросла. Я той дорогой и раньше часто ходила, и потом ещё раз прошла, но статую больше никогда не видела.

Башня торчала над низким кустарником — пришлось пробираться, ломая ветки. Между перекрещенных металлических полос каркаса виднелись лестницы. Верхушку увенчивала коробка с остроконечной крышей.

Сабрина запрокинула голову, пытаясь пересчитать пролёты.

— Одиннадцать, — подсказала Надя из-за спины. — Из нашего курса никто так и не добрался до девятого, да?

Ветер гулял под острой крышей, и казалось, что башня чуть покачивается, гулко стуча железными суставами.

— Я вообще только до пятого добралась. — Сабрина опустила голову. Тупая боль снова подступала к затылку. — Давай, у нас есть шанс побить рекорд. Ты впереди.

Бетонное основание потонуло в высокой траве.

Первые три пролёта дались легко. На четвёртом Надя замерла, привалившись грудью к перекрестью ржавых полос. Сабрина поднялась следом и встала за спиной Нади, обхватывая её за талию.

Отсюда видна была вся поляна и лес на много километров вперёд. Неровные тёмные полосы пересекали его безо всякой системы. Солнца уже не было, оно скрылось, но последние его лучи ещё дрожали в сером небе. И Надя дрожала. Сабрина ощущала это по её дыханию и по голосу, потому давала передохнуть и старалась не замечать давящего чувства, что их преследуют.

— Дальше?

Труднее всего давались последние ступеньки каждого пролёта. Они выводили к треугольным проёмам высотой в человеческий рост, и тут приходилось изворачиваться, чтобы поставить ногу на площадку, а не в пустоту.

В этих местах Надя задерживалась на несколько секунд и повисала, судорожно вцепившись в железную трубу. На пятом пролёте она не выдержала.

— Может, назад?

Она попробовала опустить ногу на ступеньку и едва не разжала пальцы — рука заскользила по крестовине, слишком широкой, чтобы обхватить как следует. Сабрина притянула её к себе, чувствуя, как нервно колотился сердце.

— Держись, назад уже нельзя.

С шестого яруса лес открылся ещё дальше — до чёрного пятна посреди зелёных зарослей. А потом сосны скрывались под одеялом серо-сизого тумана.

— А это что?

Надя, перебирая руками по крестовине, подобралась ближе и легла грудью на металлическую перекладину. Она дышала тяжело и хрипло, и лес как будто слышал её и покачивался под этим дыханием.

— Демонова Яма, наверное. Я вблизи её ещё ни разу не видела, но слышала кучу историй.

На восьмом пролёте земля ощутимо закачалась под фундаментом башни.

— Ещё пара лестниц, и мы на месте, — успокаивающе прошептала ей Сабрина.

— А? — Ветер трепал волосы Нади так, что несколько прядей упрямо лезли в лицо.

— Стой здесь, говорю.

Она вцепилась в руку Сабрины, как будто уже падала. Как будто уже собиралась умирать.

— Я дальше не могу. Правда, не могу. И ты не ходи.

— Ещё чего. И ты прямо здесь ночевать собираешься?

Стоя на лестнице между девятым и десятым ярусами, она увидела, как расступается туман за сосновым лесом, и сквозь него проступают серые строения, как силуэты на нечётком фото. Сабрину резко потянуло вниз — чуть нагнуться, чтобы проскользнуть в проём. Протянуть руку и прикоснуться к дальним крышам. Погладить встопорщенные верхушки сосен. Ветер шарахнул в лицо сумасшедшим запахом свободы. Она поняла вдруг, что если прыгнет — полетит, точно полетит, над этим лесом, и сольётся с ним навсегда.

С колотящимся сердцем Сабрина отпрянула назад, и шёпот бездны тут же утих. Тянуть вниз перестало. Надя вскарабкалась по ступенькам и встала рядом. Сабрина ощутила невероятное желание поговорить о чём-нибудь до жути простом, обыденном, чтобы прогнать наваждение. Прикоснуться к Наде, чтобы убедиться в том, что она не призрак, и башня — не призрак, и они до сих пор живы.

— Те здания на запад отсюда и есть контора инспекторов?

— Да, вон дорога к ним. Раньше она вела к стационару, ну а потом — на выезд. — Надя обернулась в ту сторону и показала пальцем, и только теперь Сабрина заметила, что к зданиям через лес убегает разбитая двухколейка. — Если выйти на дорогу, то до конторы точно дойдём. Но до темноты мы бы туда всё равно не добрались.

— Кто здесь ездил, и зачем вообще дорога?

У самых сосен битая колея исходила нанет и прерывалась блестящей лентой реки. Ветер нёс запах прелой листвы вперемешку с каким-то ещё, кровяным, густым, сладковатым.

На самом верхнем ярусе окна были заколочены досками, а проём лестницы закрывался люком. Сабрина захлопнула его, задвинула засов. По всему выходило, что здесь кто-то бывал до них, и он тоже прятался — потому забил окна, потому приколотил к крышке люка инородный, хоть уже и проржавевший замок.

Места в комнате хватало, чтобы удобно устроиться и вытянуть уставшие ноги, и здесь даже почти не ощущалось, как покачивается башня, как скрипит старыми опорами. Но Надя тут же скорчилась в углу и натянула на лицо капюшон. Только они замолчали и перестали возиться, как услышали, как утробно, по-волчьи воет над башней ветер.

— Горгулья — твой страх? — спросила Сабрина, чтобы разрушить молчание.

— А? — встрепенулась Надя.

— Когда пришёл Эйтоур, он сказал, что дом подслушал наши страхи и воплотил их в жизнь. Мой страх — то, что ты потеряешь рассудок. А откуда Горгулья? Бояться её прихода мне бы и в голову не пришло.

Надя сдвинула с лица капюшон, и голос её стал чуть спокойнее. Дрожь оставила в покое её руки.

— Да, Горгулья — это мой страх. Не знаю, как объяснить. Я с первого курса боюсь её, не могу, внутри всё переворачивается, когда она рядом.

— Ну да, я помню. Теперь-то ты хоть заикаться перестала, когда разговариваешь с ней. А мёртвая собака? Кто боится мёртвых собак?

Надя дёрнула плечом.

— Я — нет. Если не ты, тогда, может сам Эйтоур?

Сабрина рассматривала свои руки. В сумерках не было видно даже щелей между досками, но руки — что с ними стало, она видела прекрасно. Ногти обломались, кое-где до крови, и под них забилась грязь.

— Не сходится, — сказала Сабрина. — Он пришёл гораздо позже.

Они замолчали, слушая гудение ветра. Башня подпевала ему стоном всех ржавых конструкций. Не было слышно ни шагов, ни других звуков, хоть сколько-нибудь связанных с человеческим присутствием. Надя опять натянула капюшон и придвинулась к Сабрине, вжимаясь плечом в её плечо.

Стук в крышку люка был таким инородным для этого места, что после него притих даже ветер. Надя схватила Сабрину за руку и стиснула с силой умирающего. Её сердце колотилось так сильно, что ощущалось даже через кончики пальцев. Сабрина сжала её пальцы в ответ, передавая этим прикосновением единственный приказ: «Молчи».

Стук больше не повторялся. В подступившей тишине Сабрина почти поверила, что им почудилось. Может, стукнула об землю упавшая ветка или скрипнуло дерево. Может, старый лес опять играл с ними. Если бы кто-то взбирался на башню, она бы ощутила, как стонут потревоженные лестницы. Но ничего подобного.

Сабрина обернулась к Наде, чтобы сказать об этом, но тут постучали снова. Аккуратно, без злости, как будто сосед заглянул в гости к соседу.

— Дети, ну хватит. Я ведь знаю, что вы здесь.

Так могло обращаться к ним только одно существо. Дети.

Лесник любил напугать первокурсников, выйдя из заросшей просеки навстречу. Ничем не примечательный мужчина, разве что — ростом повыше, пошире в плечах, и улыбка не исчезала с лица. И за ним бежала белая лохматая собака. Он выходил в полумраке из еловых зарослей, тихо, хоть обычный человек не смог бы продраться через густое переплетение веток. Он улыбался, и, улыбаясь, выводил на дорогу тех, кто заблудился, и говорил всегда: «Дети»… и только раз он не улыбался, только раз на памяти Сабрины.

Надя тихо охнула. Сабрина притянула её к себе и зажала ей рот ладонью.

— Выходите, — раздалось снизу, уже нетерпеливо и зло. В люк ударили изо всех сил, так что вздрогнула вся башня. — Всё равно я вас оттуда вытащу. Не будете вечно сидеть.

Надя не шевелилась.

Тот, кто стоял внизу, ничего больше не говорил, только остервенело бил в люк. Раз за разом, так что гремел засов и трещали старые доски. Сабрина выпустила Надю и потянулась к эфесу меча. Ещё немного, и люк не выдержит напора.

Вдруг всё стихло. На нижней площадке зашуршала сухая листва, и раздался второй голос, тоже хорошо знакомый.

— Вы что, по статье пойти хотите? А ну быстро вниз, я кому сказала!

Сабрина запрокинула голову и тихо рассмеялась. Она могла бы поверить, что через бурелом и болота по лесу за ними тащился Эйтоур. В то, что здесь по божественной случайности оказалась Горгулья, Сабрина поверить не могла. И уж вряд ли эта парочка стала бы дожидаться темноты, чтобы влезть на ржавую башню и колотить в люк. Нет, легче перехватить на подходах, взять в клещи, уболтать, напугать тюрьмой или психушкой.

Надя ощутила то же самое, только не логикой, а ночным чутьём. Она мягко высвободилась и потянулась к люку. Даже не думая открывать его, распластала ладони по сырым доскам и замерла.

Снизу закричали, уже не по-человечески, сотней разных голосов одновременно. Надя задрожала, но не убрала руки. Последний удар был самым страшным, от него трещина поползла по дощатому полу. Башня отозвалась скрежетом, треском металлических конструкций. Как будто опоры подломились, и Сабрина онемела, ожидая удара об землю, но вдруг всё утихло.

Издалека, уже глухо и едва разборчиво раздался голос Вадима Денисовича:

— Вы совсем не заглядываете ко мне. Никто не заглядывает.