Второй день в лесу

Сабрина поднялась позже обычного. Когда она вышла из дома, Надя опять сидела над картой, а заброшенный костёр потух.

— Ты уже закончила? Разбередила всех местных жителей, да?

Надя обернулась и посмотрела странно. Было пасмурно, потому стёкла её очком оставались прозрачными.

— Сабрина, мне нужно время, чтобы разобраться.

— Хорошо. — Другого ответа она не ожидала, потому и не смогла разозлиться как следует. Сабрина развернулась и пошла к дому с намерением урвать остатки сна, которых её лишили ночью. Но двух шагов не сделала и развернулась. — Разберёшься, когда они порвут тебя на клочки, и я тебя в жизни в этом лесу не найду?

На этот раз Надя подняла голову не сразу. Она постояла, упираясь ладонями в стол, хоть ветер давно свернул карту пополам, потом стянула очки за одну дужку и подняла взгляд.

— Сабрина, понимаешь, только не сердись… Это важно для меня. Очень важно. Со мной всё будет в порядке, честное слово.

По скорбно поджатым губам Сабрина всё поняла и махнула рукой.

— Ладно. — В голос как следует плеснули хрипоты. — Но сегодня ты возвращаешься засветло.

С темнотой у Нади были совсем другие отношения, не как у нормальных людей. Темнота не причиняла Наде неудобств, наоборот, позволяла не морщиться от солнца. С темнотой Надя была на «ты», как с большой собакой, которую остальные предпочитают держать на привязи и под замком. А Надя тянулась обнимать и целовать эту зубастую пасть.

Во второй раз Сабрина проснулась после полудня, от муторного предчувствия. Она подняла запястье к глазам: приближался полдень. От сырости было трудно дышать, дом наваливался сверху, давил на грудь потолочными балками и не давал подняться.

С тяжёлой головой Сабрина вышла на крыльцо. Было очень тихо, а из леса тянуло запахом прелых листьев. Ветки поваленного дерева поникли и занавесили уцелевшую часть стола. В мёртвый костёр насыпало живых листьев — ветер оборвал их за ночь.

Она обошла вокруг дома: заросли малины успели распрямиться, но на стенах, на высоте человеческого роста остались свежие царапины. Их прикрывали листья и только на задней двери царапины проступали явно и пахли раненым деревом.

Сабрине сделалось не по себе. Ночной гость почти добился своего: доска, приколоченная изнутри, была почти оторвана, два гвоздя валялись на полу. От них — пять шагов по коридору до их двери, и если не выдержала железная задвижка, вряд ли выдержит символическая щеколда.

Прошлая ночь казалась чем-то далёким и нереальным, но она же обязательно наступит и переломает пополам пару досок на заднем крыльце. Сабрина пошла обратно, оставляя за собой переломанные ветки малины.

Она собиралась сразу же пойти в дом за инструментами, но в лесном шуме ей почудился чужеродный звук. Ветки кустарника заколыхались у старого моста. Сабрина остановилась на крыльце, и когда шорох сделался ещё ближе, отступила к самому порогу. Для Нади было ещё слишком рано.

Сабрина положила руку на эфес меча. Тот, кто приближался, был слишком низкого роста, чтобы достать даже до свесившихся дубовых ветвей. Трава скрывала его с головой, трава колыхалась в такт его движениям. Оно замерло, и последним отчаянным движением выбралось из-за деревьев.

Так мог бы двигаться смертельно больной — рывками втаскивая себя на утоптанную площадку перед домом. Вначале Сабрина увидела бело-серое тело, похожее на груду подтаявшего снега. Уже с мечом в руке, с намерением захлопнуть дверь изнутри дома, она протянула ещё секунду, и поймала взгляд чёрных внимательных глаз.

— Нараджо. — Имя всплыло в памяти само собой, как наваждение среди ночи — одно слово среди моря других бессмысленных сочетаний звуков. Она уже потом вспомнила, что так звали собаку лесника. Собаку, которая была обласкана и накормлена курсантами, которая являлась на стационар к завтраку, как родная, получала свою порцию каши, а потом уходила по своим собачьим делам.

Нараджо, если вставал на задние лапы, спокойно клал передние на плечи Горгулье, а она злилась и говорила…

«…чтоб не прикармливали мне тут разных попрошаек».

Всё ещё держа меч на отлёте, Сабрина сбежала по ступенькам вниз. Нараджо выполз к орешнику и положил голову на лапы, не добравшись до крыльца пары шагов. Сабрина не подошла ближе.

Если жива собака, жив и лесник, и значит, Надя его найдёт. Это отличная новость. Но была и плохая.

— Нараджо, — повторила Сабрина, обходя его справа. Пёс даже не поднял голову, чтобы проследить за ней.

От его задних лап осталось кровавое месиво, теперь уже спёкшееся и побуревшее. Но по траве от самого моста тянулась цепочка кровавых следов. Сабрина вернула меч в ножны и присела перед собакой. Кончиками пальцев, осторожно, чтобы вовремя отдёрнуть, если потребуется, она погладила его по голове.

Нараджо открыл глаза — их уже подёрнула пелена.

— Ты же понимаешь, я бы рада помочь тебе, но я не могу, — прошептала Сабрина. — Где твой хозяин?

На самом деле вопросов было куда больше, но остальные звучали бы совсем глупо — в диалоге с собакой, посреди леса, на крыльце почти рухнувшего дома.

Воду они взяли с собой из города, не так много, и с надеждой, что колодец рядом со стационаром ещё не обвалился и не обмелел. Но идти сейчас к колодцу, прорываясь через заросли малины, казалось совсем невыносимым. Сабрина налила в миску воды из бутылки и поставила перед Нараджо.

Половины бутылки хватило ему на один глоток. Потом пёс закрыл глаза и притих, как будто заснул. Сабрина постояла рядом, слушая, не оборвётся ли дыхание. Она не так много чувствовала, как Надя, но понимала, что если бы с лесником было всё в порядке, его собака не лежала бы под кустом с перебитыми лапами. Такие дела.

Сабрина вернулась в дом. Молоток нашёлся там, где она его бросила вчерашним вечером — в комнате, у сумки. Оставалось раздобыть пару не самых ржавых гвоздей. Те, что ночной гость выскреб из стен, уже не подойдут — они изогнуты и проедены ржавчиной насквозь, и осады не выдержат точно.

На доски пошла секция от забора, распотрошённая ещё вчера. В костехранилище Сабрина нашла моток колючей проволоки и подумала сделать из него паутину у задней двери. Тот, кто лезет по ночам в человеческие дома, вряд ли боится поцарапаться, но задержаться, чтобы разорвать проволоку всё-таки должен.

Сабрина перетащила всё найденное в коридор подошла к двери. Она успела пристроить на место оторванную доску, когда краем глаза различила движение в дальней комнате. Там, куда не попадал солнечный свет даже в полдень, среди скелетов двухъярусных кроватей шевельнулся человеческий силуэт.

Молоток стукнулся об пол. Она отскочила в дальний угол коридора, мгновенно выхватывая из-за спины меч. Одну долгую секунду ничего не происходило, во вторую секунду Сабрина шагнула вперёд. Мысль о том, что ей показалось, была отброшена сразу. Ей показаться не могло. Ей никогда ничего не казалось.

Ещё один шаг, и через дверной проём сделалась видна вся комната. Сабрина перескочила через высокий порог, разом занимая единственно выгодную позицию. На столе, выдвинутом в центр комнаты, скрестив ноги, сидела Надя.

Она склонила голову, как что сырой сквозняк безнаказанно взъерошил волосы на её затылке, и больше не шевелилась, как будто спала.

— Чёрт, — пробормотала Сабрина, понимая, что в эти мгновения почти прекратила дышать. — Ты меня напугала! Я думала, ты ещё в лесу. Хоть бы крикнула мне, когда вернулась.

Надя вздрогнула, как будто проснулась, словно это возможно — спать в такой позе, посреди враждебного полумрака и сырого холода. Она была без очков — непривычная, почти обнажённая без них.

— Сабрина, — сказала она не шёпотом, но совсем тихо. — Не смотри вверх. Не поворачивайся ко мне спиной. Просто медленно уходи, ладно?

Сабрина знала, что ничему нельзя придавать значения, и что нужно соблюдать правила, но меч всё равно вздрогнул в напряжённой руке.

— Хорошо, я ухожу. И ты тоже. Ты сейчас выйдешь на крыльцо, и мы поговорим. Да?

Надя снова уронила голову, как будто её шея лишилась позвонков.

— Надя, — ещё раз попыталась Сабрина.

— Просто сделай, что я прошу, ладно? — Теперь она даже голову поднимать не стала.

Сабрина шагнула назад, нащупала ногой высокий порог, чтобы не запнуться об него, сделала ещё шаг и ощутила, как отпускает страшное напряжение. Поворот направо — лестница — ещё один дверной проём. Она сделала последний шаг, и глаза, привыкшие к полумраку, заболели от солнечного света.

Старый дом был наполнен звуками сверху донизу, так что самый крохотный паучок не смог бы пробежать так, чтобы не скрипнули половицы, а Сабрина могла. Она медленно пересекла коридор и вышла на крыльцо.

Солнце переместилось от одного края леса к другому, и Нараджо спал под кустом орешника. Сабрина преодолела желание сесть на ступеньку и сидеть, не двигаясь, пока чего-нибудь не произойдёт. Ей нужно было, по крайней мере, заново развести костёр и приготовить ужин, потому что даже полумёртвым от страха девочкам и почти мёртвым собакам требуется поддерживать силы.

К тому же, второй день близился к концу. Значит, остался всего один. Послезавтра их тут уже не будет, и пусть старая база рухнет хоть под землю ко всем демонам.

Она знала: тем летним утром, семь лет назад, преподаватели подняли курсантов, как по тревоге, заставили собрать вещи и увели из леса. Вроде бы простая история, которой не напугаешь и детсадовца, но у Сабрины ползли мурашки по коже, как только она попыталась себе представить.

Ранним утром услышать команду подъём, и потом — в срочном порядке собирать вещи. Ни слова о том — зачем, куда. Под столами в коридоре валялась чья-то забытая тетрадка, уже серая от пыли и проеденная сыростью. На дубе дотлевал кусок от матерчатого навеса. В тазу у колодца осталась горка посуды: чьи-то тарелки и чашки засыпало листвой и чёрные блестящие жуки метнулись в разные стороны, стоило Сабрине поддеть таз ногой.

Сабрина прищурилась — теперь казалось, что солнце просачивается через кроны дубов и лип густыми текучими струями. Та часть леса, куда солнечные лучи не дотягивались, постепенно наполнялась темнотой. Сабрина решилась ещё раз войти в дальнюю комнату, только когда темнота подкралась к орешнику, и Нараджо вздрогнул от её прикосновений и поднял голову.

— Подожди, — сказала ему Сабрина. — Мы спросим у Нади, что теперь делать. Должна же она когда-нибудь оттуда выйти.

Нараджо проводил её мутным взглядом. Ни одна половица не скрипнула. Сабрина вспомнила правила и стукнула по дверному косяку прежде, чем войти.

— Надя? Можно к тебе?

Никто не ответил, и Сабрина вошла. Комната погрузилась в полную темноту, и даже попривыкнув к ней, Сабрина не различала контуры предметов. Плюнув на предосторожности, она достала фонарик и включила. Кружок света запрыгал по бревенчатым стенам и железным скелетам кроватей. Стола посреди комнаты больше не было, и Нади вместе с ним.

Темнота гналась за лучиком света, норовила схватить его и растоптать. Сабрина обходила углы, провожала взглядом испуганные комки пыли, которые удирали от звука её шагов. Она специально шумела так, чтобы дать им понять, кто здесь главный. На втором круге она обшарила все вторые ярусы кроватей, Нади нигде не было.

Замерев спиной к дверному проёму, Сабрина попробовала представить, как Надя уходит через заднюю дверь. Не получилось — даже с выломанной доской проём наружу был слишком узким. Его бы разломать сильнее, но тогда она услышала бы шум и грохот.

Сабрина отступила к самому порогу и только тогда повернулась. До самого крыльца она надеялась, что вернётся, а Надя как ни в чём ни бывало, разглядывает карту, расстеленную на обеденном столе. Но снаружи никого не было, если не считать неподвижной собаки.

Единственное, что она теперь знала: то существо, что пришло в стационар вчера вечером, Надей не являлось. Значит, Надя до сих пор в лесу. Возможно, она послала Нараджо к Сабрине, чтобы он… что? Здесь логическая цепочка обрывалась. Сабрина выдохнула и остановилась на крыльце. От солнца остался жёлтый полукруг где-то за решёткой древесных стволов.

Нараджо напоминал сугроб подтаявшего снега. Ветер играл его шестью, и по ней как будто шли волны, оттого казалось, что он тяжело и часто дышит. Сабрина вернулась в комнату, бросила на кровать фонарь. Потом подняла и сунула за пояс. Следом подхватила почти бесполезную рацию, а меч и так притаился за спиной.

Когда Сабрина вышла, Нараджо опять поднял голову. И тогда она тоже услышала, что половицы издали знакомый вздох.

— Сабрина, ты куда?

Не дойдя нескольких шагов до выхода, в коридоре стояла Надя — или кто там — чёрной тенью на фоне ещё освещённых окон.

— Что, только ночью из дальней комнаты выходишь? — усмехнулась Сабрина и, сделав ещё шаг, оказалась на земле. Там она ощутила себя чуть увереннее, чем на слабых досках крыльца. — Солнышко не нравится? Духи леса не любят солнышка?

— Что с тобой? Эй, очнись. — Тень шагнула вперёд, но выйти на крыльцо всё-таки не решилась, так и стояла, отгороженная от заката сырыми бревенчатыми стенами. — Ты не должна идти в лес. Скоро стемнеет.

Сабрина и Нараджо обменялись понимающими взглядами. Она достала из-за спины меч. Существо из дальней комнаты вряд ли собиралось нападать, по крайней мере, оно могло бы напасть ещё ночью, но не стало. Но чем дальше, тем твёрже Сабрина убеждалась, что перед ней кто-то другой, не Надя.

— Я не знаю, кто ты или что, сейчас мне это безразлично. Разберёмся, когда я вернусь, — сказала она и обернулась к Нараджо. — Я иду искать Надю. Жди. И охраняй её, чтобы не сбежала, ясно?

Может, собаки и не умеют соглашаться с людьми, но в сумерках Сабрине почудилось, что пёс кивнул. Существо из дальней комнаты сделало ещё шаг и оказалось на пороге. Жестом, точно таким же, как когда-то Надя, село на пол и скрестило ноги на сырых досках, будто приготовилось к долгому ожиданию.

Дорога в лес успела подёрнуться упавшими листьями и переломанными ветками, но всё ещё была различима. До моста Сабрина добралась быстро и тут же увидела красную нитку. Она обвивалась вокруг столбика ограды и уходила в заросли кустарника.

Сабрина пропустила нитку через пальцы и пошла, огибая в полумраке низко повисшие ветки. Нитка вязла в грудах прелых листьев и петляла между деревьями, как будто никак не могла решить, куда же дальше. Солнце успело погаснуть, а Сабрина ещё видела у себя за спиной мост — пара покосившихся столбиков, если посветить на них фонарём.

Дорога занимала куда больше времени, чем она рассчитывала. Дорога ныряла в овраги и утопала в песчаных просеках. Она была посреди зарослей ракитника, когда обрывок нити проскользнул между пальцами, и куцый хвостик упал в траву. Она искала нить на ощупь и уже думала о том, что придётся идти назад. Но нашла второй оборванный край — нашарила в ворохе прошлогодних листьев.

Между соснами стал виден просвет. Сабрина отогнула ветки кустарника и вышла к обрыву: здесь песчаный склон уходил вниз, к озеру. В подступающей темноте вода казалась чёрной и застывшей, как стекло. На берегу, у самой воды она различила силуэт, едва отличимый от бревна, выброшенного на берег.

За спиной приглушённо шептал лес, а со стороны озера не доносилось ни звука. Мелькнул и погас слабый оранжевый огонёк. Сабрина постояла на самой кромке обрыва, но нитка тянулась вниз, и другой дороги у неё не было.

Песок оползал под ногами, на долгом обрыве не было ни дерева, ни кустика, чтобы послужили опорой. Только мёртвые корни сосен, тронь — потянется из земли длинный, как змея.

Она его узнала. На берегу озера было чуть светлее, чем в лесу, но всё равно — черт лица было не разобрать, и даже силуэт угадывался еле-еле. Но Сабрина увидела знакомый разворот плеч, кепку, надетую козырьком вперёд, руку, нервно сжавшую сигарету. Она сделала ещё шаг, и человек обернулся.

Сигарета давно потухла в его пальцах. Вообще-то он почти не курил, а только разминал сигареты в пальцах, от чего кожа на его руках была желтоватой, а линии на ладонях — коричневыми.

— Денис Вадимович, — произнесла Сабрина, вспоминая это имя медленно, как будто на ощупь. Какая-то странная магия была у его имени — оно просыпалось сквозь пальцы. Курсанты вечно путались в нём, называли то Вадимом, то вообще Евгением. Он на всё откликался.

Но Сабрина вспомнила правильно. Он кивнул.

— Посиди, — сказал Денис Вадимович.

Сабрина ощутила, как истончается нитка в руке. Ещё немного, и от неё осталось едва осязаемое волокно. Где теперь искать продолжение? Она нехотя опустилась на холодный песок в шаге от него. Так, чтобы различить его куртку аляповато-защитной окраски, под которой пряталось худое тело. Денис Вадимович сидел, подняв колени к груди, и вода озера почти касалась его кроссовок.

— Ты уже закончила институт? — Последние блики заката хранились в его очках, и за ними было не различить глаз.

— Да, пять лет, как закончила, — отозвалась Сабрина и по своему сбившемуся голому поняла, что возвращается на годы назад, когда Денис Вадимович, вот так же вытянув ноги, сидел на крыльце стационара, а они, по очереди, подходили к нему, и отвечали на вопросы зачёта. И голос сбивался, как всегда.

— Как летит время, — покачал головой он. — Вы так быстро забываете своих преподавателей. Не заглядываете. Только Надя часто заглядывает.

Сабрина подалась к нему — песок заскользил под ногами.

— Она ведь была с тобой в одной группе? Да, она навещает меня иногда. А больше никто. Как ты живёшь? Вижу, нашла хорошую работу, да? Ты бы шла к стационару. После темноты запрещено выходить за периметр, помнишь? Ты можешь заблудиться и не найти дорогу назад.

Сабрина поднялась. В пальцах Дениса Вадимовича ей снова почудился рыжий сигаретный огонёк.

Он погиб семь лет назад. О его смерти долго рассказывали в институте, передавая друг другу записки с парты на парту, и шёпотом в коридорах. История обрастала подробностями, которых никогда не было, а даже если и были, о них никто не мог бы знать.

На самом деле было так: Денис Вадимович ушёл в лес и не вернулся. Через несколько дней поисковая группа обнаружила его тело, прибитое к берегу озера. Выяснили, что утонул. Ведь так бывает: в лесу, через который не ведёт ни одна тропинка, а здешнее озеро не отмечено ни на каких картах, потому что никому ещё не удавалось дважды застать его на одном и том же месте.

Ведь так в самом деле могло быть, если бы речь шла о ком угодно другом, только не о Денисе. Не о человеке, который среди северных топей находил единственный безопасный путь с камня на камень. Не о том, кто с детства знал этот лес лучше, чем родную улицу в городе.

Искать дальше не имело смысла — в лучшем случае она напрасно проплутает по лесу, а в худшем — устроится рядом с Денисом, но теперь уже навсегда. Сабрина решила, что придёт сюда завтра, если Надя, конечно, не придёт сама.

Когда Сабрина вернулась в стационар, она ещё с моста различила, что дверь открыта, и её навстречу на пороге выпрямился человеческий силуэт. Нараджо предупреждающе зарычал — как будто раскат грома прошёлся над стационаром, и существо снова опустилось на пол.

Сабрина подошла к крыльцу. Надя уже была без капюшона и без очков, и хмуро отвернулась, как только луч фонарика добрался до её лица.

— Наконец-то ты вернулась. Эта собака меня никуда не пускает.

— Иди, — сказала ей Сабрина. — Ты будешь ночевать в дальней комнате.

— Ладно, как скажешь. Можно хотя бы одеяло взять?

В темноте всё давалось сложнее. Ещё на мосту Сабрина точно знала, что прогонит эту сущность в дальнюю комнату, а теперь вдруг дрогнула. Если это всё-таки Надя, а она выгонит её на ночь в отсыревший, холодный угол?

— Бери. Нет, подожди, я сама тебе принесу.

Надя посторонилась, пропуская Сабрину внутрь дома. Прежде чем открыть комнату, Сабрина обернулась:

— Отойди в коридор. Ещё дальше. И не шевелись, я услышу.

Надя обхватила себя за плечи и отвернулась к окну, как будто за окнами ещё можно было хоть что-то разглядеть. Сабрина отперла дверь и шагнула внутрь. Эта комнатка ещё хранила дневное тепло, хотя остальной дом с приходом ночи мгновенно остывал.

Луч света мазнул по раскрытой сумке. Сабрина подцепила оттуда Надин свитер, подумала и бросила обратно. Она ограничится казённым одеялом, свитер ещё пригодится, когда придёт настоящая Надя.

— Мы можем хотя бы поговорить? — голос звучал глухо. Существо по-прежнему стояло у окна, где его оставила Сабрина, и не шевелилось, только переступило с ноги на ногу. Но от скрипа половиц Сабрина схватилась за меч.

— Ах, решила поговорить. — Она захлопнула дверь и прижалась к ней спиной. Свёрток из одеяла упал на пол между ними — в нейтральную зону. — Тогда объясни, кто приходил ночью.

Надя вздохнула — в луче света её грудь отчётливо поднялась и опустилась.

— Слушай, я сама ещё толком не разобралась.

— Ну хорошо, — легко согласилась Сабрина. — Расскажешь, когда разберёшься.

Она вошла в комнату, но не успела запереть дверь за собой.

— Сабрина!

Сабрина вернулась в коридор, с силой ударив дверью об косяк. Надя стояла на том же месте, всё ещё обхватывая себя за плечи, как будто не могла согреться. И ненужное одеяло лежало на полу, разметав в разные стороны оборванные края. Сабрина направила луч света прямо ей в глаза, так что Надя зажмурилась и закрыла лицо руками.

— Я видела Дениса. И знаешь, что он мне сказал? Сказал, что ты часто заходишь его навестить. Но ведь это неправда. Как ты могла заходить к нему, если мы с тобой приехали сюда впервые за семь лет? Скажи мне. Или я чего-то не знаю?

То существо тонко застонало, уворачиваясь от фонарного света.

— Я не знаю, что вы здесь творите, — сказала Сабрина, как только выяснила, что голос может звучать нормально и не срываться на истерический крик. — Я хочу только одного. Найти настоящую Надю и вытащить её за шиворот из этого чёртового леса. А если вы не дадите мне этого сделать, я вам всем так основательно подпорчу жизнь, что только держитесь.

В этот раз хлопнула дверь, и скрипнул засов. Он мог бы удержать разве что вежливого и слабого человека, но так всё-таки было лучше, чем ночевать в одной комнате непонятно с кем.

Сабрина села на кровать, скрестив ноги, и поставила сумку перед собой. Надя никогда не работала без тщательной подготовки, а значит, на долю Сабрины должно было перепасть хоть что-то. Повезло: на самом дне сумки лежала общая тетрадь в прозрачной обложке.

Подсвечивая себе фонариком, Сабрина перестала страницы. Исписаны были всего три, и на первой — небрежно выведена карта леса. Вместо того чтобы поделить лес на кварталы, как и полагалось нормальной карте заповедника, Надя разрисовала его треугольниками, кругами и совсем уж бесформенными пятнами. От каждого тянулась стрелочка с надписью на конце.

— Ну почему у тебя такой непонятный почерк, — прошипела Сабрина и прислушалась.

Уже совсем стемнело, и лес вокруг дома онемел. Не скрипела ни одна половица, и даже ветка, вечно стучащая в стекло, была неподвижна. Она сама себе едва призналась, что ждёт шагов. Тех шагов, которые слушала всю прошлую ночь. Просто ждёт шагов, чтобы навстречу им открыть дверь.

Сабрина с трудом отвела взгляд от окна и вернулась к тетрадке. Две следующие страницы были исписаны целиком. Буквы теснились на бумаге, забивая каждую клеточку, и временами уползали за край. Надя как будто жалела места в почти пустой тетради.

Отдельные слова Сабрина разобрала или догадалась, отбросив несколько лишних крючков и ложноножек, но они ничем не помогли. Надя как будто писала в страшной спешке или в волнении, когда рука почти не подчинялась, и на листе оставались бесформенные чернильные пятна вместо слов.

Сабрина перелистала тетрадку ещё раз, в надежде, что разбегающиеся буквы приобретут смысл. Но вместо этого из середины тетради ей на колени выпал сложенный вчетверо лист плотной бумаги. Сабрина развернула его: это была плохая копия подписанного документа, со смазанной печатью. По центру тянулись несколько рукописных сток, выведенные такой же трясущейся рукой, но чуть более ровные. Наверное, Надя приложила куда больше усилий, чтобы сделать их разборчивее.

«Я… прошу уволить меня по собственному желанию». Дата. Подпись.

Сабрина долго смотрела на бумагу у себя в руках, пытаясь найти хоть какие-то признаки подвоха. Но дата была недавней, и подпись вроде бы настоящая, да и Надин почерк трудно с чем-то спутать.

— Ты мне ничего не сказала. — Слова потонули в темноте.

Если Сабрину не обманывало зрение, Надя ушла с работы неделю назад, а вовсе не взяла отпуск, как она сама говорила. Неделю назад она бросила работу, пошвыряла в сумку кое-какие вещи, исчеркала в тетрадке три листа и поехала в старый стационар посреди леса. Лишней в такой комбинации событий оказалась только Сабрина, которая не согласилась отпускать её одну.

Сабрина отложила тетрадку и легла. Старая кроватная пружина отозвалась болезненным скрипом. В темноте за закрытыми веками тишина сделалась ещё тяжелее. Она падала с потолка и душила.

В коридоре было пусто. Сабрина приоткрыла дверь и постояла, дожидаясь, пока глаза хоть немного привыкнут к темноте. Она могла бы обойти дом с закрытыми глазами, ориентируясь только по памяти, но собиралась увидеть то, что не видела раньше.

Человеческий силуэт нашёлся в углу под лестницей. Сабрина замерла в покосившемся дверном проёме, подумала и присела на порог. Навстречу ей Надя подняла голову.

— Слушай, я знаю, что ты не она, — сказала Сабрина, комкая в руке лист бумаги. — Но если вы хоть как-то связаны, ты должна объяснить мне, что это такое.

В темноте, конечно, было не разобрать букв и смазанной печати на краю, но Надя приняла бумагу из её рук и покорно развернула. И уставилась в неё, как будто правда собиралась читать. Наверное, того требовала человеческая память.

— Ну так что? — не выдержала Сабрина и потёрла немеющую ногу. Ей было неуютно сидеть тут, спиной к незаколоченной задней двери, перед разверзшейся темнотой дальней комнаты. Хотя меч оставался с ней, она сделала вид, что вовсе не собирается браться за него. — Зачем ты меня обманула?

Снова зашуршала бумага.

— Знаешь, что? — Сабрина подалась вперёд, чтобы рассмотреть бледный овал лица. — Если она думает, что подсунет вместо себя бессмысленную куклу, а я не разберусь, она ошибается. Не надо держать меня за идиотку.

— Осталось чуть больше суток, — прошелестело в темноте.

— Что? — Сабрина не сразу поняла, что это человеческий голос, а не шёпот сквозняка. — То есть послезавтра утром вы планируете избавиться от меня? Не выйдет.

Она вырвала из безвольных рук измятый документ и поднялась.

— Спокойной ночи.

И в дверь постучали.

Она не слышала шагов, не слышала, как трещат заросли малины, но после первого стука сразу раздался второй, уже злее, и Сабрина поняла, что призраки так не стучат. Призраки нежно скребутся в заколоченные ставни и шепчут под окнами. Они приучены бродить окружными тропами и толком не знают, что делать, если их всё-таки пустили внутрь.

Сабрина выпрямилась, скрытая от окон в дверном проёме, коснулась эфеса меча, как будто он мог исчезнуть. Захотелось проверить, что он всё ещё здесь. Стук раздался снова, так что отозвался звоном в стёклах.

Не отражаясь в окнах, Сабрина пересекла коридор наискосок, и остановилась, ощутив холодное прикосновение засова. За дверью явно звучало тяжёлое дыхание и поскрипывали половицы.

Сабрина дёрнула засов и отступила в темноту. Лес был наполнен жемчужно-серым маревом, в котором каждое дерево очерчивалось чёрным контуром, как будто налитое гуашью. Вошедший окунулся в темноту дома и оглушено замер на пороге. У Сабрины было несколько секунд от вздоха до вздоха, чтобы разглядеть в полумраке силуэт.

— Ты здесь, — сказала Горгулья, сбрасывая дорожную сумку на пол. — А её нет. Значит, я опоздала.

Они устроились на крыльце. Горгулья вытянула правую ногу и, болезненно морщась, ощупала коленку.

— Старые раны не дают покоя, — сказала она, усмехаясь. Серебристое марево, которое тянулось по траве и дотягивалось до верхних ступенек, давало рассмотреть каждую пуговицу у неё на куртке и кривую усмешку на лице, как будто в происходящем было хоть что-то весёлое. — Болит, особенно после таких длинных прогулок. Я поехала сюда сразу, когда узнала.

Сабрина заставила себя отвернуться. Совсем невыносимо стало смотреть на её застывшую ухмылку. Казалось, что она пришита к лицу Горгульи грубыми нитками.

— А как вы узнали? — Она ощутила себя третьекурсницей. Такой же уверенной в своих силах и такой же беспомощной на самом деле.

— Понимаешь, по регламенту я должна отправить бумагу вам на работу, что такой-то сотрудник был допущен на закрытый объект. Я отправила, а мне в ответ пришло сообщение, что Надя больше не является их сотрудником.

Сабрина поймала себя на том, что нервно один за другим обрывая листья с побега лебеды. Это уже было слишком.

— Мало ли, — сказала она. — То, что Надя уволилась, не значит, что она решила сбежать. Уволился человек, что здесь такого?

Горгулья согнула ногу в колене, разогнула и с видимым трудом поднялась.

— Именно, что значит. Люди просто так не бегут из дома в лес. Это всегда что-нибудь да значит. Пойдём, покажешь мне, что тут к чему.

— Идёмте.

Сабрина провела её по дому тем же путём, которым минуту назад шла сама — до лестницы, налево, в дверной проём. Луч фонарного света скользнул по бревенчатым стенам. Там никого не было, ни призрака, ни человека. Горгулья тронула её за локоть, Сабрина нервно дёрнула плечом.

Она прошла по коридору ещё раз, вернулась, обыскала проём под лестницей. Ничего, кроме клубков пыли и полуистлевшего матраса.

— Идём в комнату, — мягко, без привычных командирских интонаций сказала Горгулья.

Она с сомнением посмотрела на жалкую задвижку, которая уже разболталась и едва удерживала дверь даже от дуновения сквозняка. Горгулья достала из-за печки перекладину, постучала ею об пол, чтобы сбить налипшую пыль и вложила в металлические петли, которые торчали по обе стороны от дверного проёма.

Она села на кровать рядом и раскрыла на коленях тетрадь. Щёлкнула кнопка на фонарике, и непослушный луч света запрыгал по углам. Сабрина закрыла глаза и откинулась спиной на холодную стену.

— Большой камень покрыт снегом. — Горгулья помолчала, шелестя страницами. — По пути пения синицы. У песчаной переправы. Похоже на температурный бред. А это что?

Сабрина открыла глаза. Из тетрадки выпал сложенный вдвое листок. На уголке остались следы присохшего клея. Листок неохотно развернулся в руках Горгульи, надорвался краешек там, где клей расползся на обе стороны.

— Это отчёт по полевой практике. Вы такие тоннами писали, до сих пор у меня в шкафу валяются. — Горгулья усмехнулась. — Только этот — не ваш. Этот — того курса, которые проходили практику в последний раз. Семилетней давности.

Сабрина подалась к ней, разглядывая в свете фонарика выцветшие чернильные буквы. Обычные цифры и планы, корявые ученические пометки, ничего особого. Что нашла здесь Надя?

— Она взяла отчёт из вашего шкафа?

Тетрадный лист по краю был обглодан сыростью и заляпан коричневыми потёками. Он пожелтел и скукожился от времени, и вовсе не хранил никаких сакральных знаний. Сабрина видела: в нём даже простейшее задание было выполнено с ошибками. Горгулья тряхнула отчётом, будто из него могло высыпаться ещё что-то кроме мумифицированного цветка липы.

— Не могла она взять. Шкаф запирается. Но я бы сама дала ей хоть пачку таких отчётов, не жалко, если бы она попросила. Но она не просила.

Сабрина сложила отчёт снова вдвое, а потом вчетверо и сунула в задний карман джинсов. Неизвестно, за какую границу перевалила ночь, но серый туман уже плыл по лесу, заглатывая кустарники по самые верхушки.

— Я думаю, тебе придётся уехать завтра, — сказала Горгулья, перебравшись на вторую кровать. — Тут думать нечего. Я сообщу в институт и вызову поисковую группу. Наде стало хуже. Вряд ли она выйдет сама, и ты тут ничем не поможешь.

Сабрина вспыхнула прежде, чем вспомнила, с кем говорит.

— По-вашему, она просто двинулась? С ума сошла, да? Вы считаете, что она ненормальная?

— Я сказала: ей стало хуже, — хмуро поправила её Горгулья.

— Формулировка не имеет значения. Вы хотите сказать, что Надя окончательно свихнулась и сбежала в лес, не соображая, что творит, да? Но это не так. Сумасшедшие люди не тратят кучу времени на то, чтобы уволиться с работы и оформить допуск в закрытую зону. Зачем? Можно просто шагнуть из окна. Разницы нет.

Шершавая ладонь легла Сабрине на запястье и разом пресекла любое сопротивление.

— Ты не видела, а я видела. Сумасшедшие способны на сколь угодно логичные и умные поступки. Просто поверь на слово. Не у всех психика выдерживает то, что творится вокруг. А Надя была к этому куда ближе, чем мы с тобой. Разве тебе никогда не казалось, что она уже на грани?

Сабрина притихла, перебирая в уме один вариант за другим. В каждом из них вырисовывался нехороший конец, и уставшее сознание подсовывало как назло самые неприятные фантазии. Она знала, что Горгулья может быть права. Знала, но до последнего не хотела верить. Сабрина подпёрла голову руками и уткнулась взглядом в мятое одеяло.

— Какие шансы, что её вообще найдут?

— Сама понимаешь.