Благородное собрание

Заняв Сакаи и Осаку, Иэясу начал зачистку с монастырского комплекса Нэгоро, уничтожив святилища, крепость и город со множеством кузниц и ружейных мануфактур, снабжавших оружием тысячи бандитствующих монахов и поддерживавших их мушкетеров из Иги и Коги. У него не хватало сил контролировать эту местность.

Замки Ота и Сайка, как и большинство замков полуострова, стояли у берега, но не так близко, чтобы их можно было обстрелять с моря. Миновав Осакский залив, токугавцы вошли в дельту Кинокавы и потащили гайдзинские пушки по суше.

Второй контингент направился на восток, в Ига Уэно.

Над полуостровом летали воздушные змеи, разнося токугавские прокламации.

На осакских верфях томилось десять недостроенных галеонов: португальцы сбежали, узнав о поражении заказчика. Но Иэясу не спешил разбирать флот на растопку. Достраивали уже без португальцев.

«Я навел порядок на полуострове Кии», — Иэясу разослал владетелям приглашение в Осаку на казнь Мицунари и инаугурацию сёгуна, заявив, что приурочил важные события, таким образом заботясь о своих новоявленных вассалах — чтобы не ездили лишний раз.

Бывшие мицунаристы собрались испросить разрешения на завоевательный поход. По условиям акта о капитуляции каждый из них терял земли и рудники — и был готов поживиться за счет заморских соседей.

Иэясу, Масамунэ и Цуру поднялись на смотровую площадку на крыше замка, где в окружении расставленных пушек медленно вращался пузатый глобус. Налюбовавшись городской панорамой, Датэ полез на опоры глобуса и, поражая Русь на карте указательным перстом, объявил:

— На Бориса Годунова войной идти хочу. У него там холодно, но мне не привыкать.

Иэясу сравнил масштабы Русского царства и родного архипелага, и вопрос, что Датэ хочет найти на Руси, отпал сам собой. На таких просторах есть всё.

— Я гравюры привез! — Датэ жестом веера подозвал слугу, и тот подал раскрытый альбом. Спрыгнув с глобуса, Датэ перелистнул страницу: — Вот, пожалуйста: зимняя охота простолюдинов с рогатиной на медведя. А это русский самурай!

— Суеверные они там! — поморщился Иэясу, заметив, что у каждого нарисованного опричника свисает с седел по собачьей голове.

— Я тоже спрашивал у миссионера, тот божился, что верований в инугами у них нет. Обычное чучело возят! Как ты сам! — Датэ отпустил несколько ударов в воздух.

— Спасибо, что напомнил, Дракоха!

— Что?

— Как инугами делают.

— А как? — спросила Цуру.

— Закапывают в землю, — жизнерадостно поделился Датэ, — и отрезают голову тупой деревянной пилой. И сохраняют голову собаки, колдуя, чтобы ее дух им служил. Но такой дух может наброситься на хозяев, поскольку перед смертью закопанных собак морят голодом и держат рядом миску с едой: так положено, чтобы совсем озлобилась и измучилась.

— Это у вас в Осю такое делают? И как вы их за это наказываете, Масамунэ-доно?

— Цуру-доно, я приеду домой, специально перетряхну уложение о наказаниях и вам отпишу. Мне никогда не доносили о таких случаях.

— Так, Масамунэ, — напомнил Иэясу, — ты куда собрался — в Новый Свет или все-таки в Русское царство?

— Думаю начать с Нового Света, — Датэ снова забрался на опоры глобуса и провел веером прямую линию через Тихий океан, остановившись на Калифорнии. — Потом пройдем весь континент на север и через вот этот пока безымянный пролив переберемся на Чукотку. Там высадимся и пойдем осваивать Сибирь.

— Я восхищен масштабностью и амбициозностью твоих планов!

— Ха! Дракон низко не летает! My wings will spread over Pacific Ocean! — Взмахнув руками, Датэ соскочил с глобуса. — Тогда я полетел. See ya!

— Иэясу-ко, — проводив Датэ взглядом, горько начала Цуру, — вы божились, что ваша цель — остановить экспансионистов. Вы восстали, чтобы предотвратить...

— Если я не буду учитывать мнение моих номинальных вассалов, сёгунат долго не простоит, — мягко объяснил Иэясу. — Я бы от всей души хотел установить лимит на количество, размер и водоизмещение кораблей, но пока что мои позиции не настолько прочны, и я вынужден считаться с владетелями, располагающими мощным флотом. Моему предшественнику, — он указал на город, — пришлось возглавить экспансию. Я, по крайней мере, не втягиваю тех даймё, кто не хочет в этом участвовать, и предоставляю каждого экспансиониста самому себе. Вернутся ли они — неизвестно.

«А если и вернутся с грузом заморского золотишка, Иэясу будет удобно подчинять их по одному», — поняла Цуру.

* * *

Перебинтованного, с заштопанными легкими, Мицунари держали в камере для знатных особ. Третий этаж, сухой пол, свежие соломенные циновки, не менее завидная кормежка — впрочем, токугавского доброхотства Мицунари в этом не видел: уход и лечение узникам обеспечивали из средств, конфискованных у них же.

— Иэясу мне обещал поединок, — заявил он следователю. — Я жду, когда он сдержит свое слово. Нас тогда господь рассудит!

Исповедание запрещенной религии — единственное, в чем Мицунари был согласен признаться. Остальные пункты обвинения — развязывание гражданской войны, попытку захвата власти, растрату казны, расхищение государственного имущества, самозванство — он отверг, заявив, что все это — преступления Токугавы.

Главе магистрата осталось только выдать разрешение на пытку.

Мицунари повлекли на экскурсию в застенок. Зафиксировав в протоколе второй отказ от признания, обвиняемого передали заботам палача.

Плачевное состояние здоровья обвиняемого вынудило дознавателей выбрать пытку водой — даже без наложения каменной плиты на переполненный живот. Писарь отмечал: «Истрачено 3 сё воды. Пытка приостановлена в связи с уборкой рвотных масс. Произведен врачебный осмотр обвиняемого. Обвиняемый отказывается от признания своей вины. Пытка возобновлена».

Раз признание не вытекло с водой — Мицунари водрузили на деревянную «кобылу», связав руки за спиной и привесив к ногам тяжелые камни. Срамной уд его протянули назад между ног, обвязав промежность так, чтобы он сидел на собственном уде и яйцах, раздавливая их своим весом.

— Ублюдок… — хрипел Мицунари, ерзая на «кобыле». — Боится меня раненого… не идет на дуэль… до смерти запытать меня хочет, чтоб я сдох в луже своей крови!

— Сей же час, как изволите признаться, вам немедленно окажут помощь! — подбадривали дознаватели.

— Господин Хидэёси увидит, что я заслужил свою смерть…

Его смерть под пыткой не входила в планы победителя. Так и не признавшегося Мицунари водворили в клетку и прокатили по улицам Осаки, оглашая список его преступлений.

Горожане и гости города собирались на площадь Сэннити. Датэ ехал верхом во главе свиты; мимо по каналу Ниси-Ёко проплывала яхта новоявленной наместницы.

— Кацуиэ! Раз уж мы в Осаке. Посватаю наместницу за тебя, а?

— Господин! Свататься во время казни до добра не доведет!

— Shut up, Кацуиэ! Для тебя же стараюсь!

Кацуиэ взмолился господу Айдзэну: «Только бы отказала!» Он хотел любить мечту и сладко страдать, а не обзаводиться семьей!

Кордон городской стражи отделял толпу простолюдинов от трибун для знатных особ. Мрачный Симадзу Ёсихиро громко глотал сакэ из бутылочной тыквы: когда Укита добежал до него и позвал продолжать борьбу, Симадзу утопил гостя в вулкане — но Иэясу требовалось доказательство лояльности, голова Укиты или, что лучше, живой Укита в клетке. Бывшим союзникам было не понять раздражения Ёсихиро: ну, выбранил его Иэясу, зато Симадзу были единственными мицунаристами, кого Иэясу не обобрал.

Оставив свою свиту охранять трибуну с гербовыми флагами, Датэ подсел к Оити.

— Что вы там не видели! — задушевно сказал он, махнув рукой на эшафот. — Любовь побеждает смерть! Я пришел просить вашей руки для моего вассала Сибаты Кацуиэ.

— Такэтиё вверил мне город, — прошелестела Оити. — Я не могу отказаться от должности и уехать в Осю.

— И не надо! Я готов вернуть вам Кацуиэ. Будет вам служить, как раньше.

— Вы его приютили — вы себе и оставьте.

Датэ начал закипать. Отрешенный взгляд, неживой голос — наместница оскорбляла его своим равнодушием. Даже не пожелала узнать, дал ли он Сибате поместье или назначил только жалованье рисом, и почему решил от него избавиться. Ответ Датэ был бы прост: «Прискучила мне его кислая рожа и россказни о ёкаях!»

— Зачем это он ушел от своих… — прошептала Цуру, наклоняясь к Оно Наосигэ. — А если он прыгнет с трибуны на эшафот освобождать Тёсокабэ и лупить Иэясу…

— Ода попытается его удержать, — успокоил вассал. — Должно быть, потому и попросила с ней сесть.

Тёсокабэ Мототика заживо разбух, как утопленник. В тюрьме его держали в бочке под крышкой с отверстием для головы, чтобы он не поджег камеру. В бочке его и привезли на казнь, из бочки он смотрел, как Мицунари отпиливают голову.

* * *

К часу змеи благородные доно расселись в конференц-зале. Холодный ветер приносил из-за энгавы дождевую пыль. Над помостом висел золоченый веер с солнечным диском, штандарт Токугавы. Иэясу уселся на подушку, мощный, уверенный, но не надменный, в черном катагину-камисимо с золотыми гербами; веер — наоборот, золотистый с черным гербом.

— Итак, у нас сформируются четыре эскадры. Датэ изъявил желание осваивать Новый Свет. Мори и Амаго направляются в Корею. Симадзу — на Окинаву. Уэсуги — на Хоккайдо. А я дома на хозяйстве посижу.

Датэ вскочил:

— И в Японии наступит вспышка активности икко-икки — самураи уплыли! Оставили полупустые замки — будем резать, будем бить!

— Ицки сможет повеселиться со старыми дружками, — подхватил Сибата.

— Дракон, я ценю твою тревогу обо мне, благодарю за заботу, польщен!

— Тануки, хватит медоточить, не у Имагавы!

— Я говорю — остаешься помогать мне?

— Чего я на этом острове не видел, Тануки? Но я тебе вассала своего оставлю. Пусть приглядывает за тобой. Только которого из вас… — Датэ подбросил монетку. — Кацуиэ!

— Слушаюсь!

— Без Мицунари коалиция развалилась аж за пределы архипелага, — покачал головой Сатакэ.

— Туда ему и дорога, — уронил Мори Такамото из облака духов и зеленых шелков.

Когда выяснилось, что бывшие мицунаристы планируют походы на следующую весну, Датэ выкрикнул:

— А я не буду ждать весны, я отправляюсь прямо сейчас, потому что у меня галеоны! Мы же морская держава! А ума хватило только на эти плавучие гробы!

Только после заседания Цуру узнала, зачем Иэясу приглашал ее слушать планы Датэ.

Сёгун не надеялся на тихоокеанские шторма. Он считал, что надежнее будет сразу потопить.

— Почему вы не поручите это Кагэкацу? Ему ближе со стороны Хоккайдо.

Иэясу передвинул фишку по карте:

— А ты выходи из Тацугоямы, зайдешь в гости к Удзимасе. Тогда и возьмешь с собой Котаро.

— Я рада быть вам полезной, Иэясу-ко, вы не подумайте, что я увиливаю… — смутилась Цуру, сообразив, что у Иэясу есть основания не доверять Кагэкацу — вчерашний враг, потерявший две трети своих земель, может объединиться с Датэ и ударить по Иэясу.

— Ты — самая ценная моя союзница, — сладко пел Иэясу. Цуру вспомнила, что на Сэкигахаре он то же самое он говорил Куроде, и подумала: если на благородном собрании в Эдо они поспорят, кто больше сделал для господина, выиграет Цуру. Она притащила к нему Тёсокабэ, закованного в лед; она же для него утопит Датэ.