Панцерцуг

Анэгакодзи пустил конные патрули на охрану железнодорожных путей. Под вечер отряд Симы Сакона двинулся зачищать охрану и минировать пути, а ночью, под дождем, минеры Датэ ползли на коленях, срезая траву ножами, и ощупывали землю.

Обе армии заняли близлежащие деревни, объедая поселян. Знатные господа расположились в крестьянских хижинах, в амбарах, на сеновалах, а остальные мокли под дождем — и не только беднота, но и личная гвардия самого Иэясу скорчилась у амбара, и даже Хидэясу мокнул, накрывшись соломенным плащом.

Из щели в потолке капнуло на стрекозу, выгравированную на шлеме Тадакацу. В ту же прореху заглянул ангел, кинул бомбочку-хороку — Тадакацу взвился с места, перехватив бомбу на лету, пробил рогами крышу, разворотив весь амбар, и вылетел под дождь, чтобы уронить бомбу в грязь. Снаружи послышался взрыв. Иэясу, нервно посмеиваясь, вжался в угол и прислонился к стене, накрыв голову дзимбаори. Асигару полезли чинить крышу и восстанавливать стены, а Тадакацу погнался за юркими ангелочками; один был недостаток у вражеской авиации — ангелы светились и представляли собой яркую, хоть и шуструю, мишень.

Прошла бессонная дождливая ночь. Солнце поднималось, освещая разноцветные осенние холмы и перекрестье дорог в долине трех рек. Мицунаристы взобрались на холмы, а своего Повелителя Тьмы оставили в долине — сражаться по колено в грязи, падать на сухие рисовые стебли, торчащие над водой. Зато электрические разряды карет смерти разойдутся по воде, поражая вражеских солдат, когда ряды сблизятся и перестрелка сменится рукопашной.

Мицунари изучал карту расположения вражеских войск: желтый значок отмечал ставку Токугавы на холме Момокубари, а у него в тылу, на горе Нангу, засели Мори. Вся их армия притащила с собой огромные ветки, накрылась ими и изображала густой лес.

— Как, — захлебнулся Мицунари, — как они его пропустили? Мори… тварь… — Он кликнул адъютанта: — Подайте им сигнал. Я заставлю их драться!

Он пинком перевернул табурет и пробормотал:

— А если эти мрази не шевельнутся — ничего. Я пройду через всю Сэкигахару и сам его сдерну с этого холма. Коня мне!

Токугавцы расположились в формации «рыбья чешуя», обычно использовавшейся при превосходящих силах противника. В первом ряду стояли мушкетеры, которых прикрывали лучники, пока те перезаряжались. Следом — пешие копейщики, за ними — кавалерия.

Мицунари гарцевал перед строем:

— Сначала мы сомнем людей Масанори, потом — Нагамасы, за ними уничтожим Магоити и Цуру, а следом стоят войска Иэясу, но сам он не в поле, — Мицунари указал боевым веером на холм Момокубари; на таком расстоянии ему были не видны желтые полотнища с гербами. — Мы уничтожим этих четверых предателей, чтобы выманить его.

Когда луна закрыла солнце, взвились две сигнальных ракеты; восточная, из лагеря Куроды — мгновением раньше, и с востока атаковали первыми. У «чертей» Наомасы даже мушкеты были выкрашены в красный. После обмена залпами мушкетеры уступили место копейщикам, схватились отряды Масанори и Хидэиэ, Такаторы и Ёсицугу. Под горой Сасао, у лагеря Мицунари, шла самая жаркая битва. Всадники с копьями врезались в ряды пехоты, всадников баграми сбивали с коней, отбрасывали багры и, выхватив мечи, резали оглушенных самураев. Строй копейщиков прорежали мушкетеры, которых прикрывали лучники. Вскоре поле затянуло клубами дыма, еле виднелись мельтешащие фигуры. Комья земли разлетались в местах попадания картечи и взрывов гранат, но не могли рассеять дым. Шли в ход отравляющие и слезоточивые заряды. Кареты смерти колесили по полю, обдавая бойцов всплесками грязи и разрядами молний; механические быки топтали раненых в грязь.

Летали ангелы — кто с бомбочкой, кто с бойцом. Летали черно-фиолетовые сгустки, как маленькие кометы — жизненная сила убитых вливалась в убийц, обученных подпитываться во время боя. Мицунари крошил врагов с такой скоростью, что невооруженному глазу были видны только полосы застывшего на миг раскаленного воздуха. Нагамаса работал медленно и обстоятельно, иначе не повоюешь, когда в руке у тебя тэцубо, и от него разлетаются шипы, растягиваясь, превращаясь в нити, и перекачивая энергию из ран — из сердец, животов, расколотых голов; тела раненых воинов трепыхались, как куклы, подвешенные на нитях тьмы. Воздух вокруг него словно превращался в липкое болото.

— С Куродой справишься влет, он неповоротливый, давит грубой силой, — тем сильнее оказалось бешенство Мицунари, когда его ловкий и быстрый Сима Сакон прыгнул с парой мечей и отлетел от удара в грудь — доспех пробит, кости всмятку. Нагамаса стал втягивать в руку нить тьмы, а Сакон рухнул к ногам врага, как панцирь высосанного насекомого. Сквозь пробитый доспех виднелся открытый перелом — черные края выеденной раны вмиг загрубели, стали похожими на створки. Разлагающаяся внутри плоть источала омерзительный запах.

— Выел бы его уже полностью, мразь, — пробормотал Мицунари. Он знал: переломанные кости срастутся, но с незакрывающимися ранами тьмы можно прожить еще сорок лет. — Держись, Сакон, вот убью его и помогу тебе!

Махать дубиной — неминуемо открываться, но колющие и режущие удары Мицунари оказывались бесполезны: Нагамаса успевал отражать меч дубиной, принимать на свободную руку с кастетом — Мицунари не удавалось даже задеть его пальцы.

С северо-востока по Косю-кайдо пригромыхал бронепоезд Датэ.

Густой грязный дым стлался над составом: первой шла платформа прикрытия, второй — платформа для зенитной мортиры, следом — паровоз, тендер с углем и артиллерийские вагоны с амбразурами, а за ними снова платформа, груженая мешками с песком, запасными рельсами, бревнами и инструментами. «Раз бездымного угля у нас не водится, — решили в Осю, — зачем маскировка?» Поезд был выкрашен в радикально синий цвет, и по вагонам тянулось изображение лазурного дракона.

Вскоре у Мицунари не осталось карет смерти. Сорин развернул боевую платформу с портретом Франциска Ксаверия и понесся наутек; за господином отступил весь отряд.

На горе Нангу Тёсокабэ пытался прорубить себе дорогу через ряды Мори. С собой пираты пригнали полторы тысячи Нацуки Масаиэ, поначалу расположившегося с фланга — но пираты не дали Нацуке отсидеться.

Решив, что бой на горе Нангу идет слишком близко к токугавским отрядам, прикрывавшим ставку от войск Мори, Иэясу приказал перенести ставку в долину. На руки он надел два чучела тануки, и в ответ на пристальный взгляд Окадзи (другие гвардейцы не посмели таращиться!) пояснил:

— Внутри — кастеты. Ходил на охоту, убил двух тануки, отдал чучельщику.

— Куда вы стреляли, чтобы шкуру не испортить?

— Я ребром ладони. Над ушами в затылок.

— Но это сувенир, Иэясу-сама? Головки тануки разрушатся, когда вы будете пробивать кому-то череп ударом кулака. — Иэясу осклабился. — Ну и в самом деле, новых наловите…

Отряд Иэясу спустился с холма, и Мицунари, нырнув вбок, бросился прочь от своего противника — под мушкетный огонь, под копыта лошадей, расчищая себе путь сквозь доспехи и кровавое мясо. Нагамаса кинулся в погоню.

— Куда, трусло?!

— Плевал я на тебя, каторжник! Я сюда пришел за головой Иэясу!

Бронепоезд разделил Сэкигахару пополам.

Вопль «Иэясу-у-у!» перекрыл грохот состава. Мицунари вспрыгнул на вагон. Нагамаса, не отставая, прыгнул на платформу прикрытия, уронил тэцубо, схватил мешок с песком и метнул в бегущую фигурку Мицунари, пытаясь сбить его с вагона, и Мицунари рассек мешок на лету. Кашляя в туче песка и протирая глаза, Мицунари головой встретил второй мешок, опрокинулся и покатился, но повис, зацепившись за край брони. Отъехала крышка люка, и показался мушкетер. Неразличимый глазом бросок, и куски четвертованного тела разлетелись по обеим сторонам полотна.

Мицунаристы вытащили пушки, и Нагамаса успел запрыгнуть на вагон, прежде чем ядро врезалось в платформу. Вагон тряхануло.

Пока Мицунари вырывал мушкет у лезущего из люка асигару, Датэ выбрался на крышу штабного вагона. С другой стороны подоспевал Курода.

— Трусливые мрази, — взвыл Мицунари.

А с рельсов раздалось привычное:

— Аспадин, если вы не остановите свой драндулет, я щас усэппу...

Дилемма прожгла мозг Датэ. Пока Мицунари вопил:

— Дай мне убить Куроду, а потом подходи, тварь, я тебя следом отправлю… — Датэ вертел головой, размышляя: если удастся удержать поезд, то стоит ли? Зачем ему вассал, который позволил себя скрутить и привязать к рельсам?

Датэ спрыгнул с поезда, выхватив в полете шесть клинков, и вонзил их в грузовую платформу. Пока он удерживал состав, под ногами его, на рельсах, без толку искрил привязанный Кодзюро — веревки только обугливались, но не распадались.

В этот момент в локомотив проникла Касуга.

Датэ не видел, Мицунари был тем более занят, сражаясь на крыше вагона. Режущие лучи света вскрыли люк, и Касуга запрыгнула в будку машиниста. Угрожая локомотивной бригаде лучами, она потребовала загнать поезд в тоннель в горе Ибуки.

Поезд прибавил скорости, и Датэ не выдержал. Три меча его переломились, и он с обратным сальто вспрыгнул снова на крышу вагона, перемахнув через две платформы.

Датэ скакал к штабному вагону, готовый запрыгнуть в люк и заорать: «Эй, я не понял! Куда?! Дезертиры!», но путь ему блокировали Нагамаса и Мицунари. Гора Ибуки приближалась, и поезд оставлял позади поле боя.

Когда весь состав скрылся в тоннеле, и единственным источником света остались укрепленные на стенах фонари, мины сдетонировали.

Контрольную платформу подбросило в воздух. От удара с укрепленного свода посыпались камни и стропила, завалив тоннель. Материалы рассыпались вокруг платформы, перевернутой вверх дном; вокруг лежали мертвые, раненые и умирающие бойцы. Зенитная мортира опрокинулась, тендер лежал на рельсах, похоронив в угле несколько тел. Первый артиллерийский вагон рухнул набок, пробитый, как сёдзи картечью; второй вагон сошел с рельсов и накренился, уперевшись в стену. Третий удержался стоймя, половиной на рельсах. И лишь покалеченный обломок хвостовой платформы остался на пути.

Бойцы и рабочие полезли наружу, кто с ушибами, кто с переломами; поволокли тяжелораненых. Когда зажглось достаточно фонарей, командир поезда послал людей очищать рельсы от обломков, оттаскивать трупы и разбирать материалы с перевернутой платформы: нужно было отцепить сошедшие с рельсов вагоны и столкнуть вбок, а потом разобрать завал, чтобы хоть пешком выйти, если не вывести поезд с противоположного конца туннеля.

Касуга погибла зря, уничтожив только асигару и ранив нескольких самураев. Знатные господа сверзились с крыши, помятые, но живые.

Датэ прохрипел:

— Я потом тебя зарежу, Исида. Сначала помоги толкнуть вагон.

— Я тебе не позволю меня использовать! — Мицунари выхватил меч. Датэ было негде развернуться, пришлось пятиться, уйдя в оборону, и вскоре противник оттеснил его до хвостовой платформы. Пока оттуда неслись крики и звон мечей, перемежающиеся вспышками молний, Курода Нагамаса угрюмо толкал вагоны, расшатывал и таскал камни, как простолюдин.

Когда Мицунари выбрался на поле боя, половина его армии избивала своих, а Мори на холме откушивали гайдзинский попкорн. Ни флагов, ни шагохода Тёсокабэ видно не было.

— Иуды, — пробормотал Мицунари, — без надзора оставить нельзя.

— Сам себе злобный баклан, ничему тебя Киото не научило, — попенял ему Нагамаса.

— Я не буду ловить рыбу для Иэясу! — взревел Мицунари и выдернул меч из ножен. Нагамаса смахнул его дубиной, но все-таки не сбил с ног — только отодвинул на пять сяку. Тэцубо не коснулось его.

— Ублюдок, тебя что, предали?! — из туннеля выпрыгнул Датэ. Следом плелись северяне, поддерживая раненых. — Стоять, толку от вас…

Затмение кончилось, и солнце заливало Сэкигахару. На поле перемешались знамена режущих друг друга мицунаристов. Мицунари вертел головой, но нигде не было видно знамен с бабочками.

— А где Гёбу? Они убили Гёбу?!

— Ты сам его убил! — ответил Датэ. — Ты развалил империю Хидэёси. Твой господин на том свете тебя проклинает.

Мицунари с воплем выхватил меч. Парировав удар, Масамунэ отпрыгнул, и в тот же миг на Мицунари обрушилось тэцубо.

— Стой, Буйвол! Не добивай его. — Датэ выставил руку с мечом. — Пусть ухромает! Он — всего один человек, армии у него больше нет.

— Рехнулся, Дракон? — Нагамаса соображал: убить Датэ — полдела. Придется добить всех раненых из команды бронепоезда, а потом закопать голову их господина. «Все побежали предавать, и Датэ побежал».

Мицунари сел, обломки доспехов осыпались с него, а вокруг него медленно кружили Масамунэ и Нагамаса, выжидая, кто ударит первым. Раненый оперся на меч и встал, шатаясь и хрипло дыша; сломанная рука плохо слушалась, и Нагамаса, в этот миг оказавшийся у него за спиной, увидел, что фиолетовые крылья на белом дзимбаори окрасились кровью — сломанные ребра проткнули тело насквозь. Мицунари медленно развернулся, чтобы ударить, и на губах у него запузырилась кровавая пена. Молния прошила руку с мечом, Мицунари пошатнулся и рухнул на спину, под ноги Датэ.

— Курода, ты болван. Убить его — это милосердно. Подарить быструю смерть. Пусть уползет и издохнет в канаве.

— Скрутим его и притащим к Иэясу!

— Я не буду ему дарить мою победу!

Мицунари ждал, пока один из дуэлянтов оттеснит другого подальше, неважно, кто кого — все трое изрядно устали, всех троих побило камнями при крушении поезда — и наконец, увидев просвет для броска, вскочил и метнулся прочь, но не на дорогу, а к раненой дичи — к команде бронепоезда. Удары, неразличимые глазом, на миг оставили решетку светящихся полос в воздухе. Мицунари запрещал себе чувствовать боль. Выпитые жизни не помогли ему срастить кости и заживить раны, только кровотечение остановилось, но чем больше поглощенных жизней — тем больше сил, чтобы добраться до Иэясу.

Занятые боем Курода и Датэ слишком поздно заметили его побег.

— Где?!

— Обожрался и сбе… Буйвол, ты слепой?! Два глаза — но слепой!

— Я сюда не с тобой драться пришел, — мрачно напомнил Нагамаса.

Ругаясь на голландском, португальском, французском и языке айнов, Датэ побрел обратно на Сэкигахару.

На поле боя Нагамаса не сразу нашел взглядом собственные гербы. Чувствуя себя отбившимся от отряда ронином поневоле — нет, хуже, крестьянином — он шагнул в дым. «Я сюда командовать пришел, а не… Все мои обязанности на дяде… Стыдоба…» По пути схватился с конным копейщиком — пришлось самому добывать себе лошадь!

Из токугавцев первой он встретил Цуру. Ее подчиненные резали головы бойцам Укиты, застреленным госпожой; другие волокли трофейную пушку, третьи добивали схваченных. В числе ее пеших самураев оказался Матабэй, с бумеранга свисала связка голов в окровавленной тряпке, на спине знамя с гербом Иёконо. Нагамаса фыркнул: «Иэясу избавился».

— Тыквы с огородов насобирал, кровью обмазал…

— Тыквы еще не выросли, Буйвол, — процедил Матабэй.

— Цуру-доно, вы не видели моих? — крикнул Нагамаса.

— Они погнали Укиту к пруду!

— Тот пруд к югу от Хоккоку-кайдо?

«Там изначально стояли Симадзу, — прикинул Нагамаса; их атаковали Ии и Хонда, смяв фланг Укиты, — интересно, старый Ёсихиро убит или сбежал?»

Уговаривая чужую лошадь, он двинулся вдоль реки Тэрадани. «Все веселье пропустил. Осталось только гнаться за отступающими». Нагамасе не сразу удалось загнать упрямящуюся лошадь в воду.

Тем временем Мицунари орал перед вражеским строем:

— Не стрелять, трусы! Я пришел к Иэясу! Выходи! Пропустите меня к нему! Иэясу, я тебя вызываю!

Иэясу решил выехать навстречу.

Противник стоял в пропитанном кровью поддоспешном костюме. Из доспехов на нем остались только латная юбка и поножи.

— Ты, никак, сам ранен, мой бесценный друг! Ступай в лагерь. Я тебе предоставлю лекаря, и потом, как поправишься, уже и сразимся.

— Издеваешься, доброхот?! — Мицунари сплюнул кровь под копыта его лошади.

— Поединок с раненым — это неблагородно, — заявил Иэясу. — Вот когда тебя вылечат, тогда я с удовольствием с тобой померяюсь силой.

— Ты меня не отравишь, Тануки. Слезай!

— Жаль, что ты мне не доверяешь, — приговаривал Иэясу, избивая его. — Ну вот, по перелому попал! Ты не можешь драться в таком состоянии. Мы тебя подлатаем!