Своя чужая жизнь

Сегодня я сварила нам борща и нажарила рыбы, которая, правда, пригорела. Ох, я вечно отвлекаюсь! Но Том любит человеческую пищу, хотя и не брезгует покормится человечинкой.

— Все прихорашиваешься? Ты куда-то собираешься? С Лешкой встречаешься? — спросил меня мой котик, когда завидел, как я поправляла прическу перед зеркалом. Да, надо было выглядеть красиво, все-таки Лешка — друг моего детства. А еще — он такой шикарный, восхитительный, молодой! А Томас такой скучный, такой противный! Лешка, напротив, с ним не скучно. Я уже освободилась и могла идти, куда хочу.

— Да и не вздумай шастать долго… А если захочешь — приводи только сюда — чтобы я видел…

— Том! Опять начинаешь? Ты же всего лишь кот! Никакого ты права на меня не имеешь! В конце-концов, должна же быть у меня какая-то личная жизнь!

Зеленые глаза кота сверкнули недобрым огнем:

— Да вот эту самую жизнь я тебе и спас… Ты была тогда очень маленькой, лет шести… Не помнишь…

Том так редко впадал в воспоминания, что просто заставил меня выделить ему несколько минут своего драгоценного времени — как-никак вот-вот подъедет Лешка, мы спешили на премьеру нового фильма.

— Тогда вы еще жили все вместе: твоя мама Элен, папашка Воцлав, всегда говорил: не пара он ей, ты и бабушка Энн, мать Воцлава. Старая кляча недолюбливала Элен. У нее был очень вредный нрав, кроме того — инвалидность по зрению, увечие на всю жизнь. Энн пребывала не в себе последние годы… Я был юным говорящим котиком. Все скрывали мой дар от старухи Энн, беспокоясь об ее психике. Я, видавший виды кот, и то не ожидал такого по отношению… Каждый вечер она укладывала тебя спать. Ты была еще ребенком и совсем ничего не понимала. Я часто видел, как старуха сидела у изголовья детской кроватки и читала тебе сказку, страшноватую, как мне показалось, но я и не жаловался. Смотрю украдкой: ты такая маленькая… Ангелочек черноволосый… глазенки такие добрые, лучистые, невинные… Да ты… Ты вообще с тех пор мало изменилась… Только начала выщипывать брови и подводить глаза — но нужно же выглядеть на свой возраст, а не на четырнадцать! Чисто «бабские» штучки. Вот… Сидит бабка у твоей постели… читает сказку… Я и не был тогда в комнате, но думаю, что и в тот вечер было точно так же. Ты начинаешь засыпать, твои глаза слипаются. Сухая корявая старческая рука гладит твои персиковые щечки и Энн приговаривает трескучим голосом:

— Спи, моя Ясочка, спи, моя милая! Ты так похожа на Элен. Та же улыбка, те же жесты… Ой, загубит, ой загубит она твоего отца! Спи, моя Ясочка… засни!

Энн, нежно улыбаясь, неслышно берет лежащую неподалеку подушку, подносит к твоему личику и с силой надавливает ею, будто пытаясь сломать тебя. Ты просыпаешься — ни о чем не догадываешься, мечешься и кричишь под подушкой, машешь беспомощно ручками… Но никто не слышит — никто не придет к тебе… Лишь добренький, старый Томас, которого сейчас и не слушаешь, как-то шел мимо по коридору. К тебе же зайти собирался — а увидел — эту злобную кикимору, насевшую сверху… Глупое сердце, знавшее уже тогда, что жизнь человека в этом мире не стоит ни гроша, чтобы выжить необходимо убить, иначе — будешь убит и съеден сам. Я в то время уже отведал человеческого мяса… Что-то во мне сжалилось над тобой, это отвратительное человеческого сознание, мужская психика… И я прыгнул и вонзил свои когти в спину старухи. Та взвыла от боли и отбросила подушку на пол. От испуга ты заплакала, кашляя от задышки. Конечно, на шум прибежала Элен, мое поведение осудили все домочадцы — скандал примяли. Но… в ту же ночь у нас с Элен состоялся серьезный разговор.

— Ты хочешь, чтобы твоя дочь жила? — спросил я ее.

— О чем ты? — она нервно затянулась сигаретой. — Ты же всего-навсего кот!

— Если хочешь, чтобы с Офелией все было в порядке — вам придется разъехаться со старухой. Послушай меня, Элен, ни о чем не расспрашивай!