Приглашение

.

«Она сидела на полу

И груду писем разбирала,

И, как остывшую золу,

Брала их в руки и бросала...»

Федор Тютчев

Я закрываю глаза и — вижу старенькую сгорбленную маму. Она вновь пожаловала ко мне из неизвестных далей, из дней минувших, сотканных из печалей, радостей, чудес горько-сладкой дымки. Замечаю слезы в ее затуманенных глазах, нет, не счастья, упрека, обиды. Я, ее мятежная, ни на что негодная дочь, и в этот раз не даю ей покоя, не оставляю ни на минуту в этом самообмане, не позволяю забыться! Нет, мам, я все еще думаю о тебе. И мысль за мыслью опережает время. Время же не смогло ничего стереть из моей памяти. Мечтала я о белом листе, глупая, но в мире не бывает былых пятен, нет черных дыр. На всем, на всем-всем есть след. Сколько бы ни прошло секунд, минут, часов, лет, а след на душе останется, как ни старайся этого скрыть, словно безобразный шрам, старое ранение, поломанная ранее кость, в ненастную погоду, он будет напоминать Вам о прошлом, ушедшем безвозвратно.

Ты бунтуешь, мама. Ты злишься, что я отвернулась от тебя, не видела сестры… В трудную минуту меня не было рядом. Почему?.. Почему ты не могла прислушаться ко мне? Почему шла на поводу у мужчин? Почему их мнение стало важнее моего? Как я хочу знать, что было бы, останься я дома...

Всепоглощающий резкий аромат сирени забивает пьянящий запах каштанового цвета. Только сирень царствует в моей памяти. Кружится голова… Негодует сознание. Уже не цветет сирень так же, как в детстве. Вырубили каштаны. Сожгли мой рай. Нет возврата в тот мир, где мы были так счастливы вместе. И упрек в глазах матери еще долго не отпускает меня, цепкими своими мыслями, ласковыми словами...

А помнишь, как ты меня учила читать стихи? Ставить правильные ударения? Наши долгие разговоры, прогулки по вечернему городу? Твои глупые мечты об удачном и выгодном замужестве? Сперва о твоем, потом — о моем, о внуках. Ох, какие внуки! У тебя у самой уже подрастает маленькая дочка, моя сестричка. Она родилась, а что-то умерло во мне, часть самой меня.

Никогда не забуду твой безумный взгляд, когда ты рвалась к оконной раме. Я знаю, ты брала меня на испуг, хотела поторговаться. Но чем? Своей жизнью? Да, в тот момент твоя жизнь была мне важна, я надеялась, я верила, что ты исправишься, что вернешься к прежней жизни, порвешь с порочными привычками. Что любишь меня… И вот, я сижу на диване, плачу, умоляя тебя, удерживаю в своих руках твое сознание, прошу: «Не надо, мамочка, живи! Я люблю тебя, мамочка, ты мне нужна!» Сегодня я бы сказала: «Твоя жизнь, мам, тебе решать. Я уже взрослая. Я смогу сама всего добиться в этой жизни». Мне не пришлось бы бежать, лишь как-то пережить твои похороны...

Нет, я не могу так думать… Ты же еще жива. Ты приходишь в мои сны, ты думаешь обо мне с ненавистью, с затаенной обидой. Зачем продолжать эту пытку? Хватит больше игр. Болит… что-то болит в груди, горящим комом колет в сердце. Сон отступает. Лицо матери тает в дымке, в слащаво-горькой улыбке. А грудь болит.

Это кот Томас проснулся. Он заснул, свернувшись калачиком, под одеялом. А потянувшись, оцарапал кожу чуть ниже ключицы...

«Том! Киш отсюда!» — нервно буркнула я. Он опять принялся будить меня, да еще в такую рань. Что мне снилось? Ах, да, мама… Теперь вспомнила. Я вынуждена жить на содержании у кота, потому что не сумела прижиться с маминой новой любовью. Так, надо вставать. Впереди — новый рабочий день. Не смотря на работу в аптеке, я все же в зависимости от Томаса. Он любит меня, конечно. А я? Уже давно никого не люблю.

Ежеутренний разбор писем. Так, счета, счета за электричество, газ, интернет, выписка из банка… Письмо. Бумажное. Странно, такой родной почерк!

«Доченька!

Приходи к нам на Новый год. Я так соскучилась. Твоя мама»

Кот не упустил перемены в моем лице. Сейчас будет высказывать, какие гады у меня родственники, не ценили меня. Это одна из его любимых тем. Поэтому я не придала никакого значения письму, сложив все в одну стопочку. Потом, вечерком, я тайком от него перечитаю ЕЕ приглашение.