Начало

Передо мной — чистый лист. Задумчиво разглаживаю загнувшийся уголок. Ещё несмелые, приходят первые строки. Не спугнуть бы… Беру карандаш.

В тот день было на редкость красивое небо. Почти не затянутое вечной завесой, сквозь которую отдалённые предметы видятся расплывчато, словно через толстое пыльное стекло. Ярко-зелёного цвета. Ярче, чем платье младшей жены Водяного. Наверное, такого цвета были яблоки, о которых мне рассказывал дядюшка Адам. Он говорил, что и спустя годы помнит их вкус. Я почти завидовала доброму старику в такие моменты…

Я видела небо, когда поднялась из Ада в Чистилище, чтобы купить себе в подарок от Верити галлон* воды третьей степени фильтрации. В тот день мне исполнилось семнадцать лет.

Я совсем не знала наших родителей, но знала, что мы с Верити — сёстры. Когда я была совсем маленькой, называла её мамой. В те годы она была младше, чем я сейчас. И уже тогда торговала собой.

Проституция и воровство — всего два пути, по которым могла пойти живущая в Аду девушка-подросток, да ещё и с ребёнком на руках. Впоследствии Верити призналась мне, что предпочла бы второй выход, но ремесло воровки было ещё опаснее. Если продажная женщина из Ада ещё имела какую-то уверенность в завтрашнем дне, то в жизни воровки не могло быть ничего стабильного, да и сама эта жизнь грозила оборваться в любой момент. Пример подобной печальной участи каждый день мелькал перед моими глазами… Верити не могла рисковать, я пропала бы без неё. Знаю, сестра пыталась оправдаться передо мной. Она думала, что я презираю её. Неправда, я обожала её с той самой минуты, когда осознала себя в этом мире. Я восхищалась ею: её силой и самоотверженностью.

Ад, Чистилище и недостижимый Рай — всё это вместе носило название «Убежище №7» или Эсперанса. Не знаю, быть может, помимо нас на Земле существуют ещё десятки и сотни подобных убежищ или же Седьмое Убежище осталось единственным, и вокруг — лишь долгие мили выжженных пустынь, населённых дикими племенами мутантов-каннибалов, от которых нас защищают прочные металлические стены. Пожалуй, оба эти варианта имеют равную степень вероятности. Что же до Эсперансы*… Дядюшка Адам не раз говорил, что надежда навсегда покинула этот город. Порой мне хотелось вырвать из памяти его рассказы о тех давних временах, когда то, от чего остались лишь бетонные обломки, было фантастически огромными городами, в которых жило столько людей, сколько я не в силах себе представить. А главное, даже самый жалкий из них имел вдоволь воды. В то время как в Эсперансе таких счастливчиков можно назвать по именам. Водяной, контролирующий все запасы воды Убежища, члены его семьи и приближённые — те ещё мерзавцы, основа его власти.

Запрокинув голову, я любовалась сверкающими отполированными стеклом и сталью громадинами Рая. Между ними проносились гравимобили, бесшумные и манёвренные, и каждый пилот старался обставить остальных. Время от времени казалось, будто, того и гляди, стремительная машина окончит серию безумных разворотов, проломив металлическую конструкцию стены ближайшего небоскрёба. Но в очередной раз хищно заострённый нос нырнёт в сторону, не добрав каких-то пары дюймов до столкновения. И всегда самые впечатляющие трюки проворачивал чёрно-алый зверь с обтекаемым корпусом. Кажется, он принадлежал Ублюдку. Вот уж кто мог себе позволить с лёгкостью выложить за вызывающе дорогую игрушку горсть золотых баррелей*! В то время как большинство людей из Ада, гораздо лучших, чем он, людей, вынуждены каждый день пить техническую воду первой степени фильтрации, сгнивая изнутри!

Закусив губы и сжав кулаки так, что стиснутый в ладони серебряный галлон распорол кожу неровными краями, я едва ли не впервые в жизни испытывала прилив дикой ненависти. Ненависти к Ублюдку, который, по сути, не сделал ничего плохого ни мне, ни моим близким. В тот миг я почти мечтала, чтобы чёрно-алая стальная птица взорвалась в воздухе или чтобы её пилот потерял управление и рухнул с огромной высоты.

Словно подчинившись мысленной команде, гравимобиль завихлял из стороны в сторону. Проскрежетал крылом об опору моста… бестолково дёрнулся вниз, носом перпендикулярно земле. Гнев потух, вместе с собравшейся кучкой зевак я наблюдала за представлением.

— Ублюдок, чё, накурился? Какого хера этот *** клоун там вытворяет?! — Громила в вышарканной кожанке присовокупил матерное пожелание убиться побольней.

— Похоже, кто-то основательно покопался в потрохах гравика, — буркнул остроносый рыжий тип. Худющий, джинсовка болтается на перекошенных плечах, а макушкой достаёт бугаю лишь до подбородка.

— Ты на чё это намекаешь, Крыс?! Типа, я Ублюдковой пташке крылышки подрезал?

— Тебе не кажется, амиго, что ты чересчур высокого мнения о собственной персоне? — фыркнул Крыс. Вот уж точно — опасная злая тварь. И глаза как у крысы, тёмные, взгляд шныряет — зырк-зырк. — Вечно всё принимаешь на свой счёт. Кроме того — каждая «несвоевременная кончина» на трёх ярусах… тут даже тебе не управиться.

— Придержи свой крысиный язык, или заставлю его откусить! Если бы Папа пронюхал, что кто-то помог Ублюдку свернуть шею, он бы любого…

Каким образом «отблагодарил» бы Папа поспособствовавшего скорейшему отправлению Ублюдка на тот свет, никто не узнал. Чёрно-красный гравимобиль, извернувшись под невероятным углом, проскочил в крошечный зазор между двумя домами, описал полукруг и выровнялся. По земле прямо у моих ног промелькнула длинная тень. Как бы то ни было, таланта первоклассного гонщика у правой руки Водяного не отнять.

— Вот ведь живучая сука! — со смесью досады и восхищения воскликнул верзила и сплюнул.

Глядя на то, как гравимобиль опускается на небольшую посадочную площадку, я испытывала… облегчение. Да, именно облегчение. Конечно, моё мысленное послание никак не могло стать причиной неисправности. Но какая-то смутная тень всё равно осталась бы. А я не хотела стать причиной чьей-то смерти. Пусть даже такой твари, как Ублюдок.

Под пыльным навесом стояли три врытые в землю канистры. Целое состояние. На низком стульчике лениво обмахивался грязным платком шарообразный продавец жизни. Приподняв отёкшие веки, он удостоил меня мутным взглядом, который приобрёл малую толику благосклонного интереса, когда я протянула раскрытую ладонь с монетой. Серый кругляш перекочевал в фартук толстяка. Тяжко вздохнув, продавец вразвалочку подошёл к средней канистре, открыл кран и нацедил в жестяную ёмкость драгоценной воды. Причём проделывал все манипуляции с таким несчастным видом, будто должен налить галлон собственной крови. С выражением снисхождения на заплывшем лице протянул сосуд, в котором, как я определённо знала, конечно же, не было положенного галлона. Обычное мошенничество, но не птице моего полёта возмущаться несправедливостью. Вот если бы Ублюдка облапошили хоть на унцию*… Вот тогда да. Он бы попросту пристрелил эту истекающую п`отом свинью на месте. А у меня, чего доброго, отобрали бы то, что есть, да ещё и поколотили. Выдавив из себя положенные слова благодарности (которые, разумеется, были высокомерно проигнорированы), прижала к груди своё сокровище и, стараясь быть как можно более незаметной, пошла в сторону спуска из Чистилища.

— Эй, Крыс, зырь чё! Эта малолетка — сестричка лучшей давалки во всём нижнем ярусе.

Во рту пересохло и внутри будто образовалась тянущая пустота. Пожалуйста, ограничьтесь парой пошлых шуток, позвольте спокойно уйти! Но белобрысому дружку пакостно ухмыляющегося Крыса было не лень догонять какую-то девчонку. Видно, заскучали жариться, охраняя канистры, в тот раз не нашлось какого-нибудь доведённого до крайности безумца, который решился бы попытаться отбить воду. Расправа над такими «преступниками» традиционно была кровавой. И зрелищной. Показательной. Крыс остался, но забавы себя не лишил. Твари, твари…

— Куда торопишься, малышка? А, яссн, семейный бизнес. У сестры на подхвате, а то она уже не справляется, стареет цыпочка? Клиенты заждались? А не обслужишь без очереди?

Воздух в Чистилище прохладней и влажнее, чем тот, к которому я привыкла в Аду. Но, конечно, не поэтому тряслись руки. Ещё на что-то надеясь, шла своей дорогой, изо всех сил стараясь не перейти на бег. Тогда бы это превратилось в настоящую охоту, а подобных зверей нельзя провоцировать… Когда верзила заступил мне путь, стало невозможным делать вид, что это меня никак не касается.

— Ты чё, сучка, оглохла? Я ж с тобой по-хорошему, а ты нос воротишь? Или берёшь плату вперёд? На! — В лицо полетели медные унции — где набрал столько, нищих в Аду тряханул?

Я видела знакомые лица, но люди отворачивались, делали вид, что ничего не видят и не слышат и вообще ужасно спешат. Я понимала их — кто в здравом уме свяжется с головорезами Папы?

— Я этим не занимаюсь, — непослушные губы с трудом выговаривали слова. Даже не знаю, какое чувство сильнее заставляло их дрожать — страх, ненависть, беспомощность, унижение? Они обратились в огненных и ледяных демонов и рвали меня изнутри.

— Детка считает, что у тебя мерзкая рожа для такой красотки, как она, — глумливо захихикал Крыс, подливая масла в огонь. Даже от канистр отошёл ради такого развлечения. Изобьют? Изнасилуют? То и другое?

Белобрысый дёрнул кадыком.

— Заткнись, ***! А ты, цыпочка, веди себя попроще. А то вдруг твоей сестричке кто-нибудь подпортит невзначай её смазливую мордочку…

Верити! Нет, они не причинят вреда Верити! — Да ну, и кто им запретит? Наверное, ты?

— Жарковато сегодня, тебе не кажется? — заржал этот скот и выхватил у меня воду. — Совсем в горле пересохло. Ты, конечно, не против, если я глотну?

А сам уже отвинчивает герметичную крышку. «Не против», конечно же, я не могу быть против! Прозрачная жидкость стекала двумя струями по квадратному подбородку, по куртке, образовывая лужу в пыли, у тяжёлых ботинок. «В горле пересохло»! Это с полными флягами на поясе! Чтоб ты захлебнулся! Он больше проливал, чем пил, чтобы я видела, как то, что было мне жизненно необходимо, достаётся бесплодной земле! Остатки мерзавец выплеснул на ладонь и с преувеличенным наслаждением умылся. Пустая посудина, громыхая и разбрызгивая последние капли, покатилась в пыли.

— Мразь, — отчётливо произнёс кто-то. Кажется, даже двигатели гравимобилей от этого заглохли. И все взгляды были обращены в мою сторону. Неужели это я сказала? Крыс ощерился, его дружок побагровел до корней волос. Впервые в жизни я нарвалась и нарвалась по-крупному. Но думала не о неминуемой расправе, а о том, какими глазами буду смотреть на Верити, когда буду объяснять ей, куда делась вода.

Нарастал почти неразличимый ещё ропот. Подтягивались люди, которые не вмешивались, но и не уходили. Более ушлый Крыс пару раз нервно обернулся. Верзила с перекошенным лицом схватился за пистолет.

— Опусти пушку, Хиляк. На этот раз ты заигрался. — Этому ровному, лишённому интонаций голосу невозможно было не подчиниться.

Хиляк прошипел сквозь зубы ругательство, но убрал пистолет за пояс брюк.

— Не лезь не в свои дела, Ублюдок! Эта маленькая дрянь оскорбила меня!

— Вот как? Оскорбление стоило пролитой воды? Папе эта история может очень не понравиться.

— Папа о ней не узнает, если ты не побежишь докладывать!

— Ты подал мне неплохую идею, — Ублюдок откровенно издевался, но в следующий момент его тон вновь стал серьёзным. — Не испытывай терпение Папы, Хиляк. Из-за таких, как ты, люди могут перестать уважать его. Ты позоришь Папу, а своими выходками вызываешь ненависть людей. Однажды ненависть может пересилить… уважение, и последствия будут печальными для всех нас. Подумай над этим.

Тут Ублюдок наконец «заметил» меня. Кроме нас четверых никто уже не присутствовал при этом разговоре, люди разошлись с появлением Ублюдка. Если Папу ещё и впрямь уважали, то Ублюдка только боялись. Ну а мне, после всего пережитого, кажется, напрочь отбило инстинкт самосохранения, раз уж посмела задержаться. Я даже не подумала отвести взгляд, и Ублюдок принялся смотреть в ответ, скрестив руки на груди. Я никогда не видела его так близко, и теперь могла с полной уверенностью сказать о том, что зрелище было неприглядным. Нет, Ублюдок мог бы показаться даже очень ничего… со спины. Среднего роста, сухощавый — ни капли жира, одни только прекрасно развитые мышцы бойца, не качка, как тот же Хиляк. Тёмные, немного вьющиеся волосы забраны в низкий хвост. Но вот лицо… Его попросту не было. Точнее, была закрывающая лоб, нос и скулы маска, а ниже — изуродованная отвратительными рубцами воспалённая кожа. Старый ожог, когда-то обезобразивший его внешность, покрывал всю правую щёку, подбородок и спускался на шею. Я изо всех сил старалась не представлять, какое уродство скрывала маска, раз уж таким было открытое на обозрение.

— Нравлюсь? — наверное, устав ждать, пока я его разгляжу, поинтересовался Ублюдок. Уголок рта зло скривился, кожа на щеке натянулась и побагровела.

Я с трудом сглотнула вязкую слюну. Какой ужас, познавший все муки Ада, обречённый на скорую смерть Паук выглядит просто красавцем по сравнению с ним.

— Шлюхи на то и шлюхи, чтоб им нравились все, даже такие, как ты, — сплюнул в щербину на месте выбитого зуба Хиляк. — Хотя нет, такие, как ты, особенно — ведь у тебя всегда водятся деньжата.

— На, — Ублюдок насильно всучил мне кругляш монеты. Только когда он стянул гравимобильные перчатки, заметила, что руки у него тоже обожжены, но по сравнению с тем, что было на лице, это даже не считалось за ожоги. — Иди уже. И, если не хочешь проблем, не трепли языком про то, что здесь было.

— Мне не нужны проблемы.

Но Ублюдок уже потерял к маленькой проститутке всякий интерес. Ублюдок, но не Хиляк.

— Ещё встретимся, куколка!

Что ж, от этой встречи я не могла ожидать ничего хорошего.