Глава 3.

На следующий день по квартире прошло цунами уборки — и без того идеальный порядок доводился до абсолютнейшего совершенства. Я честно пытался помочь маме, но попытки эти были безуспешны: то целый час разбирал один и тот же ящик, то вообще обнаружил себя смотрящим в пустую стену. Сконцентрироваться на домашних делах совершенно не получалось. Готовка тоже прошла мимо. Мне было даже не под силу проследить за кухонными роботами. Более-менее пришел в норму лишь во второй половине дня, когда прочитал ответ приятеля на вопрос про его память: «Знаешь, Джин, звучит тупо, но я вообще не могу ничего вспомнить. Затмение какое-то. Забей, и без того в мире столько всего творится, голова кругом идет».

За окнами темнело. На верхушках флоренов — в нашем дворе это были модифицированные липы — начали разгораться огни. Пора одеваться. После приобретения умной гардеробной это занятие даже доставляло мне удовольствие. Не могу представить, как большая часть человечества обходится покупной одеждой. Я зашел в небольшое помещение с белыми стенами и вогнутым, темным пока экраном во всю стену, и задумался: очень хотелось произвести на папу впечатление. Включил экран. В его фокусе тут же появился мой двойник в белых предельно простых одеждах. Стараясь удержать в голове придуманный образ, я выбрал цвет на развернувшейся сбоку в воздухе палитре. Пусть будет бирюзовый. Потом аккуратно провел ладонями вдоль рукавов, задавая им форму и диаметр. Скачал из ноосети новую коллекцию пуговиц и перетащил понравившийся вариант из панельки на пиджак, заодно обновил раздел «Узоры и принты», наверняка найду там что-нибудь интересное. Долго возился с кармашками и фасоном. Критически осмотрел то, что получилось, и позвал маму.

Маме понравилось:

— Джин, ты делаешь успехи! Вишневый галстук на мятно-зеленой рубашке интересно смотрится, и сам костюм очень стильный. О, эти искорки бегают по невидимому узору? Здорово! Только с прической что делать будем?

Я откинул со лба длинную челку, опустил взгляд на достигшие пояса кончики распущенных, с металлическим отливом волос:

— Расчешу!

— А подстричься?

Щеки предательски покраснели. Я неспроста ходил с такой прической. Мои волосы наращены нитями нановолокон-антенн, которые, как утверждали производители, могут принимать сигналы космических кораблей. Для прекращения приема достаточно сделать хвостик. До сих пор, правда, ничего путного не поймал, но всегда носил волосы распущенными… Мама о волос-антеннах не знала — я не был уверен, что она одобрит приобретение. Особенно после нашумевшей статьи о нанороботах-убийцах. Ответил, мучительно придумывая тему для отвлечения внимания:

— Неа. Мам, а дядя Костя с бабушкой и дедушкой придут на праздничный ужин?

— Конечно! Я уже пригласила их в гости. — взгляд мамы затуманился.

— Во сколько? Папа ведь будет в семь.

— Я позвала их к шести.

— Хорошо! Мам, можешь выйти? Я переоденусь. — я бросил красноречивый взгляд на часы, показывающие половину шестого. — Тебе ведь тоже надо будет успеть принарядиться.

Она рассеянно кивнула и вышла за дверь. Я сбросил халат, выбрал опцию «печать» и, пока спустившиеся с потолка щупы ткали вокруг моего тела кокон-заготовку, читал отзывы пользователей ноосети о наряде: «скинь мне модель», «круть!», «+1!». Полупрозрачный вначале, кокон с каждой секундой уплотнялся и насыщался цветом, пока не стал точь-в-точь как на голограмме. Мама поскреблась в дверь:

— Джин, выходи! У меня такая идея насчет платья...

Свою идею мама воплощала долго. Успели прийти родственники, и я проводил их в гостиную. Бабушка с дедушкой деловито осматривались, оценивая качество уборки, а дядя, похоже, чувствовал себя очень неуверенно: молча встал у окна и уставился на вечерний город, нервно теребя краешек ажурной занавески. Внешне он очень походил на старшего брата, моего папу — те же пшеничного цвета волосы, тот же пристальный взгляд, та же гордая осанка. И то же неукротимое стремление к познанию. Только отца оно увело в глубины космоса, а дядю — в глубины человеческой души. Мама рассказывала, что братья частенько ссорились из-за своих пристрастий, пытаясь склонить друг друга на свою сторону, и меня волновало, какими их отношения будут теперь. Особенно если учесть, что старший брат из-за парадоксов околосветовой скорости превратился в младшего брата…

Я нервно проверил время. Уже почти семь, а мама все не появляется! Стоило мне подумать об этом, как в коридоре послышался цокот каблучков. Ну наконец-то! Мать вплыла в комнату алой русалкой. Ее образ сильно меня озадачил. Высокая прическа с огромным маком, над которым кружили черные с бархатистыми крылышками бабочки. На мочках ушей снова микророботы-бабочки. На руках тонкие черные браслеты — пять на одном запястье, шесть на другом, всего одиннадцать. Красное обтягивающее платье заканчивалось скрывающим туфли шлейфом. В нем мама напоминала изящную вазу. Красивый образ, но слишком агрессивный, полный ярости и страсти. Вот что творится у мамы на душе...

Дядя Костя откашлялся и тихо произнес:

— Жанетт, ты прекрасна в любой одежде. А сейчас от тебя взгляд не оторвать!

Да уж, объективной оценки от него не дождаться. Я давно догадался, что не имеющий своей семьи дядя влюблен в маму. Он всегда и во всем был готов ей помочь и очень старался заменить мне отца — помогал с учебой, делал дорогие подарки, брал с собой в поездки. Сейчас мы будем видеться реже, гораздо реже. От этой мысли стало очень грустно. А маме я сказал:

— Мамочка, ты только не обижайся! Но сейчас тебе надо успокоиться, взять себя в руки и быстро создать другое платье. Если хочешь, я помогу найти шаблон в ноосети.

Мама ушла с глазами, полными слёз. Дядя последовал за ней, напоследок кинув на меня укоризненный взгляд. Я раздраженно уставился на часы, мысленно умоляя маму не возиться так же долго, как с красным платьем. Времени нет, уже без десяти семь.

Я принялся наматывать круги по гостиной, поглядывая в коридор, где под дверью гардеробной дежурил дядя. Мама, скорее! В желудке защекотало. Еще пять минут!

Без одной минуты семь я топтался под входной дверью, вглядываясь в экранчики камер наблюдения. Во дворе — пусто, не считая двух подростков у гаражей. У парадной — пусто. В самой парадной — тоже. Показалось движение, но нет — это сменился режим в одном из фонтанов. Папа, да где же ты? Часы показали ровно семь, а потом начали отсчет следующего часа. Папа не пришел.

Мы продолжали ждать в домашней столовой. Средняя стрелка часов делала очередной бесконечный вираж по кругу, а короткая очень медленно ползла к восьми. Всё было готово к приходу главного гостя и по сто раз перепроверено, мы сидели перед пустыми тарелками и пытались заполнить тянущееся время кто чем мог. Мы ведь верили, что он придет… Я обшаривал ноосеть, читая последние статьи о «Паломнике». Ничего нового, мусолят одно и то же. Наверное, папа поведает о совершенно иных вещах… Дядя Костя вполголоса рассказывал маме что-то смешное — периодически она начинала хихикать, но глаза все равно оставались очень печальными. Я заметил, как дрожат дядины руки. Молодец, виду не подает, да еще и маму взбодрить пытается. Она, кстати, в бледно-розовом платье с белыми кружевными бабочками смотрелась очень милой и беззащитной. Именно то, что нужно. Бабушка с дедушкой обсуждали лунную политику, на которую неизменно и неведомым образом перескакивали с любой темы.

Восемь… Новый цикл, новый виток напряженного ожидания. Мама созвонилась с ЦОДК, и те подтвердили, что папа уже выехал. Ну почему он едет так долго!

К девяти в квартире повисла тишина, холодная и звенящая, словно кусочки льда в беспокойной воде. Я смотрел в окно на фосфоресцирующие далеко внизу липы: под порывами ветра их ветви чуть колыхались, создавая впечатление, будто смотришь на поверхность поблескивающего под Луной озера. Изредка проносились быстрые тени летательных средств, но ни одно не затормозило у нашего дома. Я сменил позу на диванном подлокотнике. Сидеть было невмоготу, но и оторваться от окна я не мог. Бабушка с дедушкой примостились рядом и что-то читали, кажется, стихи. Отслеживающие здоровье браслеты на их запястьях помаргивали оранжевыми индикаторами, на самой границе критической отметки. Дядя Костя молчал, его рука механически гладила мамину ладонь. Сама мама замерла со странным и в то же время отсутствующим выражением лица. Говорит с кем-то по моньке?

В десять я поднялся с дивана. В горле стоял ком разочарования и обиды на весь мир, под лопатками покалывало. Сердце сильно билось в тяжелом, тягостном предчувствии. Ощущение чем-то напомнило мне то, которое возникло перед взрывом «Скитальца». Что что-то не так. Муторно, неспокойно. А ведь и у ЦОДК было то же самое, только хуже. Я провел рукой по волосам и вдруг заметил, как топорщатся их кончики. Картинка, наконец, сложилась. Нет никаких предчувствий и дело вовсе не в интуиции. Антеннки поймали сигнал, который был не в состоянии расшифровать имплант в моей голове! Отсюда и неприятно-тревожное ощущение. А спину покалывает из-за статических разрядов в работающих на грани своих возможностей «волосах». Что же за странный сигнал такой и что он передает?

Прихожая внезапно вышла из режима ожидания, ожила: тускло-коричневые стены разгорелись янтарем, заиграла радостная мелодия. Папа пришел! Его появление было настолько же неожиданным, насколько долгожданным. Я безуспешно попытался пригладить торчащие во все стороны антеннки, тут же забыл об этом и побежал вслед за мамой. Дядя Костя помогал бабушке с дедушкой подняться с дивана. Заметив это краем глаза, хотел вернуться, но мое внимание снова переключилось на того, кто ожидал нас в прихожей, и я опять обо всем забыл. Мой папа — там! Я наконец увижу его, наконец вспомню, каково это — иметь отца!

Да, это он стоял в прихожей. Слегка растерянный, с блуждающей на лице улыбкой. Его широко распахнутые глаза бегали, перескакивая с мамы на меня, потом на дядю, бабушку с дедушкой и обратно. Мне отчего-то показалось, что он не узнает нас. Нет, не так. Узнает, но памятью разума, как заученный факт, без эмоциональных переживаний. Да нет, точно показалось… Папа снова улыбнулся и шагнул нам навстречу:

— Простите, меня в самый последний момент задержали… Я так по вам скучал, я столько думал о вас. Жанетт…

Он заключил маму в крепкие объятия, и она, всхлипывая, уткнулась лицом в его плечо. Я, не мигая, смотрел папе в глаза. В отличие от мамы он никогда не умел скрывать своих переживаний, вот и сейчас в его мимике легко читалось выражение муки и нечеловеческой боли. А еще он выглядел гораздо старше, чем должен был быть. И эти седые виски…

Когда мама попыталась поцеловать папу в губы, он, словно только меня заметив, вскрикнул:

— Джин! Ты так вырос… Дай я тебя обниму.

Папа прижал меня к себе, крепко держа за плечи — так держат, чтобы было удобно оттолкнуть в любой момент. Сбитый с толку, я не ответил на объятия. В них не чувствовалось ни тепла, ни любви. Раньше, в детстве, все было совершенно иначе. Папины объятия казались мне самыми нежными, самыми родными, они обещали защиту от всех бед мира…

Следующим к папе подошел дядя Костя. Шмыгая носом, коротко обнял и, изо всех сил пытаясь скрыть слёзы, произнес:

— Сева, ну и кто из нас теперь старший?

Папа в притворной покорности чуть склонил голову:

— Конечно ты.

В нем наконец промелькнуло что-то настоящее, живое. А потом дедушка сказал что-то про ЦОДК, и взгляд отца вновь сделался холодным и настороженным — он как будто себя одернул. Мама вытерла слезы и позвала всех на праздничный ужин. Я обратил внимание, что она пошла в столовую первой, не оборачиваясь, и мысленно пообещал себе поговорить с ней позже.

Уходя из прихожей, в самый последний момент вспомнил про зеркало. Быстро повернулся к умному устройству, но поздно, в помещении я остался один, наедине со своим отражением. Автоматически в него посмотрелся и вдруг в том самом месте, где папины ладони сжимали мои плечи, увидел медленно угасающие коричневые с зелеными вкраплениями отпечатки отвращения.