Начало

Глава 2. От тюрьмы, да от сумы…

Директор Департамента сыскной полиции Тагир Равшатович Бибаев находился в крайне скверном расположении духа. Он только что грубо сорвался на заместителя, но облегчения это не принесло. Полковник Подосинский с налившимся кровью лицом, как ошпаренный выскочил из кабинета, однако хлопнуть дверью не посмел.

Бибаев закурил дорогую папироску с длинным мундштуком, поднялся из-за рос-кошного стола красного дерева дорогим зеленым сукном на столешнице. Несколько ми-нут мерил шагами кабинет, давя раздражение, затем приоткрыл дверь и бросил адъютан-ту:

— Мой экипаж к подъезду. Через четверть часа выезжаем на место убийства Прохо-рова.

Тот, вытянувшись в струну, каркнул «Есть!» – и сорвался выполнять распоряже-ние.

Бибаев недавно стал генералом. Только он один знал, что стоило инородцу незнат-ной фамилии пробиться наверх. Тагир Равшатович сменил на посту директора Департа-мента генерала Завравжнова, промахнувшегося с покровителем.

Будучи длительное время чиновником пограничной стражи о повседневной дея-тельности сыскной полиции Бибаев не имел ни малейшего понятия. Но это, как он ис-кренне считал, совсем не являлось помехой в борьбе с преступностью. По его мнению, начальнику достаточно всего лишь жестко контролировать подчиненных, заставляя док-ладывать о каждом шаге. И еще обязательно искоренить специфический порок сыскных – поголовное пьянство.

Сам Тагир Равшатович позволял себе максимум пригубить вина, либо шампанско-го, когда отказываться было уже совсем неприлично. Зато немало заслуженных агентов, не один год успешно ловивших воров, грабителей, убийц, и привыкших снимать стресс испытанным методом, пострадали от его тонкого нюха во время внезапных инспекций полицейских частей. До таких крайностей, как увольнения со службы дело, конечно, пока не доходило, но в их послужных списках появилось немало незаслуженных взысканий.

То, что подавляющее число сотрудников департамента Бибаева на дух не перено-сило, он прекрасно знал. Поднимаясь по карьерной лестнице, опытный интриган Тагир Равшатович тянул за собой нескольких преданных прихлебателей, коих и расставлял по должностям в ближайшем окружении. Они совершенно не были способны выполнять обя-занности по службе, но зато исправно доносили хозяину о царящих в коллективе настрое-ниях.

Сейчас же Бибаева до нервной дрожи в пальцах бесило то, что он мог запросто ли-шиться должности, к которой упорно стремился долгие годы. Должности, открывавшей дорогу к ослепительному карьерному взлету. И все из-за какого-то припадочного идиота, ни с того, ни с сего возомнившего себя Джеком-Потрошителем.

Ну и резал бы себе, на радость желтой прессе, всякое быдло. На этом деле даже де-нег можно было подзаработать. Где-то продать верным людям закрытую информацию, где-то заказное интервью тиснуть, благо падких на жареные факты писак вокруг крути-лось более чем достаточно. Однако после доклада Подосинского о сегодняшнем убийстве, директор полицейского департамента оказался в весьма щепетильной ситуации.

На этот раз жертвой распоясавшегося маньяка оказался Николай Александрович Прохоров, известный пьяница, кокаинист и бабник, то есть, по большому счету, абсолют-но никчемный человечишка. Но он же одновременно приходился сыном влиятельному сановнику из высшего света, а что хуже всего, давнему покровителю генерала.

Узнав шокирующую новость, Бибаев не задумываясь, отмел все намеченные дела, и немедленно собрался в забытый Богом пригород, где по непонятной прихоти предпочи-тал проживать в роскошном поместье тайный советник, и в окрестностях которого в ко-нечном итоге зарезали его сына. В этом южном пригороде столицы последние два месяца регулярно убивали людей. Особенностью этих убийств было жуткое состояние жертв, ко-гда несчастных словно вспарывали громадным серпом, вываливая наружу изуродованные внутренности.

До нынешнего дня маньяк, а даже непосвященному было понятно, что действует серийный убийца, довольствовался маргиналами, да представителями низших сословий. Несмотря на нездоровый интерес газетчиков, информацию пока удавалось фильтровать, не допуская паники среди горожан.

Не зная пока подробностей убийства Николая Прохорова, Бибаев в душе искренне молил Аллаха о том, чтобы того прирезал собутыльник во время очередной попойки. В противном случае огласки уже избежать не удастся.

…Миновав чисто выметенный дворик полицейской части, мы с Никодимом Анань-евичем вошли в уютную комнату. Язык не поворачивался обозвать ее казенным кабине-том. Небольшая, чисто убранная и хорошо протопленная. Вот только домашнее впечатле-ние портили грубая решетка на окне, да пропитавшее мою одежду камерное амбре.

Небрежно пнув в мою сторону колченогую табуретку, сам конвоир устроился за маленьким столиком, с деловым видом закопавшись в бумагах. Минут через пять распах-нулась входная дверь, и в комнату ураганом ворвался хорошо сложенный, симпатичный парень лет тридцати. На его по-мальчишески румяном лице комично смотрелись жидень-кие усы, с модно закрученными вверх кончиками.

На ходу сбрасывая пальто, он жестом усадил на место подскочившего Никодима и, улыбнувшись, представился:

— Околоточный надзиратель Петр Аполлонович Селиверстов, к вашим услугам.

Повернув стул спинкой вперед, с размаху плюхнулся на сиденье, и продолжил:

— Ну, что ж, приступим… Имя? Фамилия? Когда и где родились? Сословие? Веро-исповедание?

Выдержав сколько можно паузу, я, будь что будет, все же решился ответить:

— Степан Исаков. Родился 5 февраля…, — и тут я запнулся, в поисках ответа блуждая глазами по сторонам, пока не наткнулся на настенный церковный календарь. Судя по не-му, на дворе стоял 1879 год. Ругнувшись про себя неприличным словом за вопиющую невнимательность, и со скоростью калькулятора произведя вычисления, уверенно закон-чил, — 1843 года в городе Вышний Волочек Тверской губернии.

Остался вопрос о сословии. Поскольку крестьянином я никогда не был, а звание старшего офицера, пусть даже в прошлой жизни, как-никак позволяло претендовать на жалованное дворянство, пришлось выбирать компромисс:

— По происхождению мещанин, — если не изменяет память, простой горожанин. Я прикинул, такой генезис в вольном толковании не так уж далек от истины. — По вероиспо-веданию – православный.

Заминки в ответах сильно не понравились околоточному. Не нужно было быть се-ми пядей во лбу, чтобы сообразить, если человек не может быстро и вразумительно отве-тить на элементарные вопросы касаемые его самого, значит, он, скорее всего, банально врет.

Выражение лица Селиверстова с обманчиво-простодушного в одну секунду смени-лось на напряженно-хищное. Сыщик почуял добычу и, скорее всего, решил, не теряя да-ром время, примерить меня на последнее убийство. Уже без улыбки, он холодно продол-жил допрос:

— Из какой местности изволили прибыть, любезнейший и когда?

— Не далее как вчера вечером из Казани, — ответ родился сам собой. В Казани я слу-жил много лет назад после окончания военного училища. Оставалось надеяться, что когда совсем придавит, география города вспомнится сама по себе.

— Значится из Казани, — повторил за мной околоточный, задумчиво покачивая го-ловой. – Издалече, однако. Не утомились, дорогой-то? – и не дожидаясь ответа, приторно продолжил: — А документик, личность удостоверяющий, какой у вас имеется?

Гаже вопроса придумать было сложно. Я ни сном, ни духом не ведал, какими до-кументами здесь должен располагать добропорядочный обыватель.

— Документов в настоящее время показать не могу. В силу определенных обстоя-тельств их у меня просто нет.

— Так, так, так, интересненько, — покачал головой Селиверстов и неожиданно под-скочив, грозно рыкнул:

— Очень печально-с!.. Для тебя, голубь, печально! – фамильярный переход на «ты» оптимизма мне не добавил.

— Ну, что ж… Направим-с нарочным запросы в департамент, а тот, в свою очередь запросит Казань и Вышний Волочек. А тебе, мил человек, покудова придется поскучать. Да только уже не у нас в гостях, а в центральной городской тюрьме, — вкрадчиво вымол-вил он и выжидающе вперился в меня.

По логике околоточного, теперь должен был последовать мой вопрос о сроках хо-ждения запроса. Но именно потому, что полицейский явно на это нарывался, спрашивать я не стал. Повисла хрупкая тишина, разбавленная лишь скрипом пера и шуршанием бума-ги, на которой старательно сопящий помощник Селиверстова старательно фиксировал наш диалог.

Ловя момент, я прикинул возможное развитие ситуации. В пассиве у меня имелось отсутствие каких-либо документов, изъятая в номере одежда непонятного происхождения, крупная сумма денег, плюс мобильный телефон, назначение которого будет весьма за-труднительно объяснить. А так как в этом мире в принципе не существовало людей, спо-собных удостоверить мою личность, то срок сидения в ожидании ответа в теории стре-мился к бесконечности.

В активе было значительно меньше. Разве что невозможность законными методами повесить на меня убийство возле трактира. Свое алиби я мог предъявить посекундно, да-же, если ради этого пришлось бы освежить память Стахову.

А еще в ходе допроса мне почудились интонации не очень умелой вербовочной бе-седы. Неужто и здесь начальство настолько жестко требует дутых показателей, что они готовы первого встречного-поперечного в стукачи записать? С другой стороны, не исклю-чено, что околоточный, пользуясь случаем натаскивает малоопытного подчиненного. То-то Никодим то и дело зыркает исподтишка, да прикусив от усердия кончик языка, истово конспектирует за начальником. В любом случае, если околоточный явно попытается склонить меня к сотрудничеству, появляется реальный шанс поторговаться. А пока я ре-шил проверить это предположение, слегка поддразнив Селиверстова.

— Итак, что вы имеете нам сообщить? – как ни в чем ни бывало, словно и не он гру-бил минуту назад, прервал затянувшуюся паузу околоточный.

— О чем, собственно? – приподнял я брови, демонстрируя искреннее непонимание.

— Насчет убийства господина Прохорова нынешней ночью, — вновь насупился поли-цейский.

— А кто это? – тут я уже не играл, так как названная фамилия мне действительно ни о чем не говорила.

— Вас же половина посада видала возле его тела? – неподдельно возмутился Сели-верстов.

— Так это, которого рядом с трактиром нашли, что ли? – на всякий случай уточнил я.

— А вам еще где-нибудь нынче на мертвецов натыкались? – тут же напрягся около-точный.

— Боже упаси, — входя в роль, театрально всплеснул я ладонями. — С детства покой-ников робею.

— Значит, вы утверждаете, что не знали убитого господина Прохорова? – не уни-мался Селиверстов.

— Да в первый раз о таком слышу! – нервно повысил я голос.

— Тогда с какой целью вы крутились возле его трупа? – продолжал гнуть свое око-лоточный.

— Исключительно из праздного любопытства, знаете ли. Насколько я понимаю, оно, то бишь любопытство, пока еще ненаказуемо, – с ядовитой улыбкой проникновенно поин-тересовался я у полицейского.

— А документов, значит, у вас никаких нет? – налился темной кровью околоточный, не зная к чему еще прицепиться.

— Так я ж говорил уже, нету. Ну, так случилось, потерял. С кем не бывает? – с тяж-ким вздохом развел я руками.

— А какие документы потеряли? – едва сдерживая кипящий внутри гнев, прошипел Селиверстов.

— Так все что были, те и потерял, — как ни в чем не бывало, беззаботно ответил я, склонив голову к плечу и разглядывая клочок весело голубеющего в квадрате решетки не-ба.

И тут околоточный, не выдержав, взвился. Подскочил ко мне в упор, подскакивая, как клоун на арене, потрясая сжатыми кулаками, и бешено брызгая слюной, заорал прямо в лицо:

— Так ты глумиться вздумал, сукин сын?!!! На каторге, в железе сгниешь!!!

Упершись потяжелевшим взглядом в пол и раздувая ноздри, я внутренне подобрал-ся, в готовности пресечь малейшую попытку рукоприкладства, ледяным тоном, отчетливо, чуть не по слогам, процедил:

— Фильтруй базар, мусор… А то как бы за оскорбления ответить не пришлось…

Селиверстов побагровел так, что алыми огоньками полыхнули ставшие прозрач-ными ушные раковины. Будто выброшенная на берег рыба несколько раз немо хватанул ртом воздух, но, отдышавшись, неожиданно равнодушно заявил:

— Стало быть, по-хорошему не хочешь. Ладно, быть по сему, – и он отвернулся к Никодиму. – Оформляй необходимые бумаги. Завтра лично отконвоируешь его, как ос-новного подозреваемого в убийстве Николая Александровича Прохорова в городскую тюрьму.

Такой финал допроса меня здорово расстроил. Пока я судорожно раскидывал моз-гами, как выкручиваться из ситуации, очень уж в городскую тюрьму не хотелось, без сту-ка распахнулась дверь. Судя по тому, как подскочили и вытянулись в струнку околоточ-ный вместе с помощником, стало ясно, что прибыло высокое начальство.

Вошедший первым был просто двойником генерала, по милости которого меня спровадили на пенсию. Такой же долговязый, худой и сутулый, с вечно брезгливым вы-ражением узкоглазого скуластого лица. От столь явного сходства у меня непроизвольно отвисла нижняя челюсть.

Второй производил более приятное впечатление. Значительно старше своего спут-ника, на первый взгляд он уже разменял седьмой десяток, ниже ростом и поплывший в талии, одет он был просто, но дорого. Вот только его холеное, гладко выбритое и припуд-ренное лицо было болезненно, до синевы бледным, а обведенные темными кругами глаза, с покрасневшими белками, смотрели из-под воспаленных век с иконописной строгой скорбью.

Подхватываться с табуретки я, само собой и не подумал. Наоборот, попытался раз-валиться как можно развязанней. Это для служивых они начальство, а по мне так никто. Однако на мое демонстративное хамство никто не обратил не малейшего внимания, от че-го в глубине души даже ворохнулась обида.

Втянувший от страха голову в плечи, посеревший Селиверстов, пытался, что-то, заикаясь докладывать заплетающимся языком, но получалось у него невнятно и невразу-мительно.

— Эко тебя, братец, расколбасило. Неприлично же так начальство бояться, — озада-ченно пробормотал я в усы, а азиат властно перебил околоточного:

— Что вы за дичь несете, Селиверстов? Какой подозреваемый, в каком убийстве? На каком основании вы вообще посмели задержать гостя его высокопревосходительства Александра Юрьевича?

И тут последовала немая сцена, совсем как у классика. Оказывается, я гость неиз-вестного мне Александра Юрьевича. Чем же теперь закончится представление?

Пока Селиверстов отходил от шока, Александр Юрьевич, обратился ко мне сам:

— Здравствуйте, многоуважаемый Степан Дмитриевич. Простите, что так нескладно вышло. Предлагаю обсудить сию коллизию без посторонних. Вы как, Тагир Равшатович, не возражаете?

Важный полицейский чин растянул бескровные тонкие губы в любезной, как ему видимо казалось, улыбке, и часто, словно китайский болванчик, закивал головой:

— Как вам будет угодно, ваше высокопревосходительство. Нам выйти?

— Да нет, не стоит, — остановил его порыв Александр Юрьевич. – Лучше уж мы со Степаном Дмитриевичем оставим вас. Как раз к обеду поспеем.

— Как прикажете, ваше высокопревосходительство, — азиат услужливо бросился рас-пахивать дверь перед спутником и уже из-за его спины, обернувшись, прошипел: – Мы же пока о своих, служебных делах потолкуем.

Мне же, ничего не оставалось как, сохраняя хорошую мину при плохой игре, со всех ног кинуться за избавителем, пока тот вдруг не передумал. Бросив на пороге побед-ный взгляд на поникшего Селиверстова, я неожиданно посочувствовал несчастному око-лоточному, которому, судя по всему, предстоял очень непростой разговор с начальством.