Без названия / Чужая дуэль / Игорь И.
 

Начало

0.00
 

ГЛАВА 11. Мышеловка.

 

Где-то недосягаемо высоко дрожало маленькое светлое пятнышко. Я рвался к нему сквозь упруго сопротивляющуюся, вязкую муть. Легкие полыхали нестерпимой болью от недостатка воздуха. Каждый гребок вверх давался с невероятным трудом. Руки и ноги от-казывались повиноваться. Я обреченно понимал, что вырваться на поверхность не хватит сил, и соскальзывал обратно в ледяную беспросветную бездну.

Так продолжалось бесчисленное множество раз. Я бы давно давным-давно отказал-ся от этих измотавших меня неудачных попыток всплыть, и уже исподволь растворялся в окружающей мгле… только вот голос. Едва слышный на самой грани восприятия, буб-нивший что-то неразборчивое, но, тем не менее, чудесным образом вынуждавший снова и снова собираться силами в упрямом стремлении пробиться к свету.

И однажды липкий мрак сдался. Голова с ходу пронзила упругую пленку, грудь на-полнилась опьяняюще чистым кислородом и… я сумел расклеить веки.

Свет керосиновой лампы резанул глаза, моментально наполняя их слезами. Сморг-нув искажающую перспективу влагу, я увидел близкий, крашеный белым потолок, а ско-сившись в сторону, прикорнувшую в кресле женщину.

Словно уколовшись о мой взгляд, она внезапно встрепенулась, вскочила и, бро-сившись к кровати, склонилась над подушкой. Затем, истово перекрестившись, свистящим шепотом произнесла: «Слава Богу».

Голову приподняла мягкая ладонь, а к губам прикоснулся теплая кромка кружки. Я захлебываясь пил, пил, пил, и никак не мог напиться. Когда же, наконец, снова упал на подушку, то забылся уже не бредовым, а настоящим, глубоким, оздоровляющим сном…

Пробудился я по внутренним ощущениям около полудня и первым делом увидел счастливую улыбку Селиверстова. Заметив мои открывшиеся глаза, он радостно хлопнул себя по коленке и тут же скривился, ухватившись за раненое плечо.

— Болит? – прохрипел я, ворочая непослушным языком.

— Да ну, ерунда, — отмахнулся околоточный. – Ты-то как? А то я уж, грешным де-лом, похоронил тебя.

— Не дождетесь, — мои губы растянулись в подобии улыбки, но попытка приподнять голову породило столь сильное головокружение, что сознание вновь куда-то упорхнуло.

…Солнечный зайчик разбился на тысячи разноцветных осколков на внутренней поверхности век. Еще не открывая глаз, я почувствовал, как щеки коснулась прохладная струйка, напоенная ядреным холодком прозрачного морозного дня. Почему-то не остава-лось никаких сомнений, что за стенами белым-бело от свежевыпавшего снега.

Но когда подручные Подосинского бросили меня в подземелье, на дворе стоял гни-лой, бесснежный декабрь. Взгляд, бесцельно блуждающий по комнате, ярко освещенной бьющим прямо в окно солнечными лучами, уперся в сидящую в кресле с высокой спинкой Шепильскую, как обычно наглухо затянутую в черное платье. Слабая улыбка чуть трону-ла тонкие губы графини:

— С возвращением, Степан Дмитриевич.

До меня не сразу дошло, к чему она это сказала. Немного полежав и собравшись с мыслями, поинтересовался:

— И как долго я отсутствовал?

— Без малого четыре недели.

— Ну вот, Новый год пропустил, — почему-то именно это обстоятельство расстроило меня больше всего.

Шепильская поднялась и успокаивающе потрепала меня по плечу:

— Было бы из-за чего горевать. Сколько их у вас еще впереди, праздников-то всяких разных?

— Ваши слова, да Богу в уши, — прикрыл я отвыкшие от дневного света глаза. — Та-кими темпами до ближайшего бы дотянуть.

Графиня вздохнула и, уходя от скользкой темы, нарочито бодро продолжила:

— Я, пожалуй, пойду, а то к вам еще один посетитель рвется. Прямо спасу нет.

Еще не успела закрыться дверь за Шепильской, как в комнату влетел Селиверстов и с размаху плюхнулся в кресло, где до него сидела графиня. Едва сдерживая кипевшие внутри эмоции, в пол голоса спросил:

— Говорить-то в силах? Или как в прошлый раз?

— Ты, Петр Аполлонович, хотя бы поздоровался ради приличия, — дернул я уголком губ, изображая приветливую улыбку и выпростав из-под одеяла руку, протянул околоточ-ному ладонь.

Тот пожал ее с такой осторожностью, словно хрустальную, на что я не смог удер-жаться:

— Прям как с девицей. Тогда уж и поцеловать не забудь.

— Да ну тебя, — прыснул околоточный. – Вас болезных не поймешь. Когда намедни после пары слов в бесчувствие впал, я уж решил – все, Богу душу отдал. Страсть как пе-репугался.

Наблюдая за цветущим, несмотря на недавнее ранение, Селиверстовым я неожи-данно ощутил прилив сил. Без посторонней помощи подоткнул под спину подушку, сел, опершись на спинку, и уже в полный голос съязвил:

— Сказал же – не дождетесь… Да и ты, Петя, смотрю, оклемался. Бодрячком смот-ришься.

Околоточный, явно обрадованный происходящими со мной переменами, облегчен-но выдохнул:

— Графиня-то просто волшебница. Глазом моргнуть не успел, как на ноги постави-ла. Вон, даже рукой вовсю шевелю. Почти и не больно, — он несколько раз поднял и опус-тил левый локоть, слегка прикусив нижнюю губу. – Только вот на погоду ноет, зараза.

Я усмехнулся, огладив отросшую за время пребывания в беспамятстве бородку:

— Нет худа без добра. Зато теперь барометра не нужно. Лучше всяких бабок будешь дождь предсказывать… Ты мне лучше вот что скажи – до сих пор в покойниках числишь-ся или уже воскрес?

Селиверстов провел указательным пальцем по усам, подкрутил кончики, и то ли с осуждением, то ли с восхищением, сказал:

— Да-с, ваше благородие, заварил ты кашу. Даже не знаю, с чего и начать.

— А ты с начала начни и все по порядку, как есть, изложи, — я повозился, устраива-ясь удобнее в ожидании долгого рассказа.

Околоточный, не сумев до конца удержать важный вид, вдруг хлопнул в ладоши, и по-мальчишески, звонко рассмеялся, а затем выдал:

— Да меня самого распирает тебе все быстрее рассказать. Столько всего приключи-лось, что, наверное, и часа не хватит.

— Давай, давай, — подбодрил я Селиверстова, — мне спешить некуда. Выспался на де-сять лет вперед. Можешь болтать хоть час, хоть два.

Полицейский машинально вытащил из кармана портсигар и тут же, замешкавшись, вопросительно посмотрел на меня:

— Дыми, не стесняйся, — махнул я рукой. – Только форточку шире открой, пусть воз-дух свежий идет. А то натопили, дышать нечем.

Околоточный, все же отойдя к окну, закурил и начал рассказывать:

— Значит, дело было так – Прохоров, что тебя прямо у него в доме схватили, узнал только на следующий день, как вернулся. Уж и не знаю, кто и сколько из дворни плетей получил, но рассвирепел он знатно. Слава Богу, я к тому времени уже на ногах был и пер-вым делом в часть к себе заявился. А там уж Никодим вовсю хозяйничает. Он спервонача-лу опешил, перепугался, а потом отошел, запетушился. Мол, знать ничего не знает, по-ставлен должность исполнять личным указанием самого Подосинского и передо мной от-читываться не собирается. Но, мы тоже не лыком шиты, — злорадно оскалился Селивер-стов, — у Буханевича под трактиром замечательный погребок имеется. Там-то я с этим кра-савцем и побеседовал предметно, благо их превосходительство народцем подсобил.

Я удивленно покачал головой:

— Господин околоточный надзиратель, ты меня пугаешь.

— А что? – обиженно взвился Селиверстов. – Им все можно, а я по головке гладь, да?

— Не обращай внимания, — успокаивающе махнул я рукой в его сторону. – Это шут-ка неудачная. Все правильно сделал. Давай, продолжай.

— А дальше, — околоточный раздавил в пепельнице окурок и тут же зажег новую па-пиросу, — самое интересное началось. Приемничек-то мой не той закваски оказался. Ло-мался не долго. А когда заговорил, то у меня волосы дыбом встали… Никакой он ни Ни-кодим Колесников, а Николай Палкин, из донских казаков, осужденный за убийство вдо-вы-дьяконицы, которую перед смертью зверски пытал. Содержался он в Рыковской кан-дальной тюрьме и был прикован вместе со знаменитым убийцей тридцати двух человек Пащенко. Каким-то образом они на пару умудрились отковаться и бежали. Сначала пря-тались в руднике, где их рабочие кормили. Когда же рискнули вылезти на поверхность, то Пащенко пристрелили, а этот прохвост скрылся. И пока его искали по всему Сахалину, он спокойно пересидел зиму в Рыковской вольной тюрьме.

Тут я перебил Селиверстова:

— В вольной тюрьме – это как?

Он удивленно посмотрел на меня, но, тем не менее, пояснил:

— В кандальной тюрьме содержаться за тяжкие преступления и на работу не водят. А в вольной сидит всякая мелочевка и их можно выводить за территорию. Вот этим Ни-ко… тьфу ты, то есть Палкин и воспользовался. Как потеплело, сразу ушел в тайгу. Мало того, умудрился выжить и добраться до Петербурга. Тут-то он и обратился по каторжан-ской протекции к некоему Старосте – редкостному негодяю, насильнику и убийце. А ста-роста, между прочим, по описанию одноногий старик, ни много, ни мало, состоял в услу-жении у самого Подосинского. Вот тут круг и замкнулся. А дальше – все просто. Мерза-вец Подосинский снабдил Палкина документами убитого уголовниками студента сироты и пристроил ко мне в полицейскую часть.

Околоточный скрипнул зубами от ненависти.

— Верно ты тогда угадал. И пожар его рук дело, и Филиппа Самохина, которого курьером посылал, он зарезал. Тот, само собой, и подумать не мог, что его свой же ножом в спину… А когда про тебе спросил, Палкин, про подземелье-то и поведал. Потом расхо-хотался так зловеще, и прошипел, что от Ахмеда еще никто живым не возвращался. А ес-ли, мол, ему жизнь гарантируют, то дорогу покажет… Само собой, пришлось с соглашать-ся. Путь-то он и впрямь показал. Однако, сука, перед самым тайным домом Подосинского с дрожек дернул. Пришлось стрелять, иначе бы утек.

— Попал? – насмешливо приподнял я бровь.

— Попал, — тяжко вздохнул Селиверстов. – Наповал.

Дрогнувшим голосом я задал давно вертевшийся на языке вопрос:

— А с Подосинским как? Взяли?

Околоточный поскучнел.

— Улизнул полковник, гнида скользкая… Правда, тоже недолго на воле погулял.

— Попался таки, сволочь? – я аж приподнялся на кровати.

— Да какое там, — в отчаянии рубанул кулаком воздух околоточный. – Лишь труп выпотрошенный мне достался. Аккурат на том самом месте, где ты ухажера мадмуазели Прохоровой нашел. Помнишь?

Кивнув головой, я задумчиво почесал в затылке и спросил, заранее зная ответ:

— Следы звериные рядом были?

— А то как же, — Селиверстов скривился, словно раскусил лимон. – Все в точности как в прошлый раз. Мертвец, следы и никаких зацепок… Впрочем, мне это уже не инте-ресно. Намедни Бибаев к себе вызывал. Приказал никуда носа не совать и крепко-накрепко язык за зубами держать. Иначе пригрозил самого в острог упечь. Дело-то замяли и этого упыря Подосинского с почестями погребли, как героя… Вспоминать противно… Вот такие дела, Степа…

Пошедшее было вверх настроение, стремительно испортилось. К тому же невыно-симо разболелась голова. Я сполз вниз и прикрыл глаза.

Околоточный вернулся в кресло и вдруг хлопнул себя по лбу:

— Забыл совсем тебя напоследок порадовать. Обидчика-то твоего, Ахмеда, я теп-ленького спеленал, прямо у стола пыточного.

Я приоткрыл один глаз:

— Допросил хоть?

— Пытался, — он в сердцах шлепнул ладонью по подлокотнику. – Только туп он ока-зался, что твоя пробка. Двух слов связать не смог. Пришлось с ним обойтись, как сто лет назад с волжскими разбойниками поступали. Слышал когда-нибудь?

У меня открылся второй глаз:

— Нет, не приходилось?

Селиверстов плотоядно ухмыльнулся:

— О! Это была замечательная казнь. Кувалдой под ребра забивался железный крюк, и тело, наподобие говяжьей туши, подвешивалось на столб … Вот похожий крючок я у него в орудиях для истязания и нашел. Тут уж сам Бог велел… Как же это ублюдок вере-щал, как рыдал. Даже обмочился со страху.

По мере продолжения рассказа лицо околоточного каменело.

— Во время обыска подземелья под пыточной еще один этаж обнаружился. Туда трупы скидывали. Ох, и крысы там, — он развел ладони, показывая размер, — с мелкую со-баку ростом. Я Ахмеда в нем подвесил… Раздел до гола, пятки разрезал, чтобы крови по-боле лилось, и оставил.

Полицейский закурил и, предваряя вопрос, заговорил снова;

— Бибаев приказал вход в подземелье замуровать и всем про него забыть. Так что, Степан Дмитриевич, о кровожадном азиате ты больше не услышишь.

— Знаешь, Петр Аполлонович, — в тон околоточному ответил я, — вот по кому-кому, а по нему плакать, точно не буду. Собаке собачья смерть… А во всем остальном просто бе-да. Несмотря на потраченное время, силы и даже здоровье, остались мы с носом. Так и не сумели добраться до режиссера спектакля. Обидно.

Селиверстов удивленно уставился на меня:

— Ты считаешь, не Подосинский главным был?

Я снова приподнялся в кровати:

— Конечно не он. Ты сам посуди, зачем его сюда понесло? Мне, что ли решил отом-стить?.. Так это чушь полная.

— Чушь, — согласился околоточный.

— А шел сюда Подосинский к своему хозяину за помощью. А тот, пользуясь случа-ем, обрезал концы. И мы теперь… Хотя, уже не мы, — я с хитрецой прищурился на Сели-верстова. – Тебе же Бибаев запретил этим делом заниматься…

Околоточный возмутился:

— Да шел он лесом, твой Бибаев! Запретил он мне, понимаешь! А я прям так и по-слушался!

— Так ты же сам только говорил, что тебя ничего больше не интересует, — продолжал я дразнить полицейского.

Селиверстов обижено надулся и пробурчал:

— Мало ли чего в запале не скажешь. Ты ж меня знаешь, ни за что не отступлюсь, пока до истины не докопаюсь.

— Увы, истина в том, — невесело вздохнул я, — что нам опять придется начинать сна-чала. Пока можно более-менее точно предположить только одно – тот, кого мы ищем, где-то рядом. Может так статься, под самым носом… Ладно, даст Бог, разберемся.

Околоточный промолчал, и повисла долгая пауза. Потом он хлопнул себя по коле-ням, поднимаясь из кресла.

— Пойду я. А то вон совсем тебя замотал. Надолго не прощаюсь, днями загляну, — и, пожав мне руку, вышел, бесшумно прикрыв за собой дверь…

Но ни на следующий, ни через день, ни через два, Селиверстов не появился. Я же, только на третьи сутки, после того как пришел в себя, смог самостоятельно спуститься в столовую. Однако стоило мне, вернувшись прилечь после завтрака, как в дверь едва слышно поскреблась, а затем, не дожидаясь приглашения, юркнула Мария Прохорова.

Вот кого-кого я меньше всего ожидал увидеть в своем обиталище, так это ее. Меж-ду тем девица, потупив глаза, на цыпочках приблизилась к кровати и присела на край. Комната наполнилась насыщенным цветочным ароматом, с явно примешанным к нему, почему-то духом болотной тины.

Кровь ни с того ни с сего ударила в голову, и я поплыл в томительной истоме. А ее рука скользнула под покрывало и медленно поползла вверх по моему бедру. Плохо сооб-ражая, что творю, я вцепился в худые плечи и, рванув ее к себе, впился губами в напря-женные, безответные губы.

Приветливая улыбка на лице как обычно без стука вошедшего Прохорова в доли секунды превратилась в зловещий оскал. Побагровев и с хрипом втянув в себя воздух, он прошипел, обращаясь к дочери: «Вон отсюда, шлюха». А когда она как подпаленная вы-скочила, разворачиваясь, бросил мне через плечо: «Жду у себя в кабинете через четверть часа».

Ровно через пятнадцать минут с тяжелым сердцем, но при полном параде, я стук-нул в тяжелую дубовую дверь и дождавшись позволения, вошел.

Хозяин кабинета с каменным лицом неподвижно сидел за столом. Не отрывая глаз от зеленого сукна столешницы, он замогильно, словно судья, зачитывающий обвинитель-ный приговор, заговорил:

— Господин Исаков. Я вынужден просить вас немедленно покинуть этот дом. Вам будет выплачена ранее оговоренная сумма в расчете на сегодняшний день и плюс к ней компенсация за причиненный урон здоровью… Но!!! – Прохоров неожиданно вспыхнул и грохнул кулаком по столу так, что подпрыгнул, жалобно звякнув крышкой чернильницы золоченый письменный прибор. – Как можно быстрее избавьте меня от тяжкой необходи-мости вас лицезреть!.. Все, подите вон!..

Дальнейшее происходило, словно во сне. Более-менее я пришел в себя только в трактире, куда меня доставил все тот же бессменный хозяйственный экипаж. Заспанный лакей натужно крякнул, приподнимая саквояж с презентом от графини. Зато недавно, буд-то по наитию приобретенный чемодан с моими вещами, подхватил как пушинку.

Отправив его в уже знакомый номер, из которого, казалось, совсем недавно забира-ли меня полицейские, в тяжкой задумчивости вяло ковырялся в поданной еде. Раздражен-но отодвинув тарелку, вытащил часы и откинул крышку. Стрелки показывали двадцать три минуты восьмого.

Поддавшись внезапному интуитивному порыву, я вскочил, швырнул, не считая, деньги на стол и бросился к выходу. В дверях нос к носу столкнулся с Буханевичем. Тот попытался меня остановить, на ходу хватая за рукав. Но, довольно невежливо его оттолк-нув, я выскочил во двор и со всех ног кинулся к околоточному.

Селиверстов, что-то увлеченно строчивший в отдельной комнате, выторгованной у хозяина постоялого двора, изумленно выкатил глаза:

— Ты?!

— Нет, тень отца Гамлета, — с раздражением огрызнулся я. – За три дня так изменил-ся, что не узнать? Или не вовремя? Могу уйти, если теперь знать не хочешь.

— Что ты, в самом деле?! – полицейский отложил ручку и поднялся из-за стола. – При чем тут – вовремя, не вовремя? И когда я тебя знать не хотел? Мне вообще Шепиль-ская строго-настрого запретила тебя еще минимум неделю беспокоить. А тут ни с того за-являешься и с порога лаяться начинаешь. Я-то тебе что-то дурное сделал?

Нотки неподдельной, даже какой-то детской обиды, прорезавшиеся в его голосе, моментально остудили гнев. Сдувшись, словно шарик, из которого выпустили воздух, я, с трудом переставляя ноги, добрел до стула и рухнул на него, закрыв лицо ладонями.

— Попал я, Петя, как кур в ощип. Влип, по самые уши.

Околоточный молча вернулся к столу, небрежно сдвинул бумаги в сторону, погре-мел ящиками, поочередно извлекая на свет початый штоф и две граненые стопки. Налил по самый рубчик и приказал, как отрезал:

— Пей.

Степлившаяся водка неприятно обожгла пищевод, оставив во рту противную го-речь. Селиверстов дождавшись, когда я, скривившись и шумно выдохнул, брякнул пустую посудину на стол, опрокинул свою. Занюхал согнутым указательным пальцем, откинулся на стуле и закурил.

— Отпустило?.. Тогда рассказывай.

Я не смог удержаться от усмешки. На глазах растет, молодчина. Профессионально релаксирует. Не забыл, как самого после пожара в чувство приводили. И ощущая разли-вающееся внутри тепло, не столько от водки, сколько от дружеского участия, приступил к печальному повествованию.

Выслушав, в общем-то, недолгую и незамысловатую историю, Селиверстов не стал никак ее комментировать, а лишь тяжко вздохнул.

— Схорониться тебе, Степан Дмитриевич, нужно. И чем быстрее, тем лучше.

— Думаешь? – озадачено почесал я в затылке.

— Уверен, — твердо ответил полицейский и в упор тяжело посмотрел на меня.

Не выдержав, я отвел глаза и промямлил:

— Ладно, подумаю. Утро вечера мудренее. Переночую на постоялом дворе, а завтра-послезавтра в столицу, наверное, подамся… У тебя там, кстати, никого нет, на первое вре-мя перекантоваться?

Селиверстов продолжал сверлить меня взглядом:

— Не завтра-послезавтра, а немедля. И никаких столиц. Сейчас пошлю за твоими вещами, и поедешь в одно укромное местечко. Там точно никто не найдет. Отсидишься, пока все стихнет, а там поглядим… Все, не вздумай высовываться, пока не вернусь, — и он выскочил за дверь.

Мне же оставалось нервно курить и мерить шагами комнату, уныло размышляя об идиотской ошибке, которая, если смотреть правде в глаза, несомненно, изменит мою и без того непростую судьбу далеко не в лучшую сторону…

  • Лайтовый / Кожин Алексей
  • Цирк / Рассказки-2 / Армант, Илинар
  • Среди козлиных рож и пьяных женщин / Изнанка / Weiss Viktoriya (Velvichia)
  • Мёртвые глаза / Цой-L- Даратейя
  • Правитель / Медведникова Влада
  • Армант, Илинар - Повезло! / 2 тур флешмоба - «Как вы яхту назовёте – так она и поплывёт…» - ЗАВЕРШЁННЫЙ ФЛЕШМОБ. / Анакина Анна
  • За окошком зима (Джилджерэл) / Лонгмоб "Истории под новогодней ёлкой" / Капелька
  • комплекс кассандры / маро роман
  • История 10 / Сборник недетских рассказов / Финагин Данила Ильич
  • Мнение Даны Арнаутовой (Твиллайт) / Конкурс «Легенды Ландории» / Кочетов Сергей
  • Во зле / БЛОКНОТ ПТИЦЕЛОВА  Сад камней / Птицелов Фрагорийский

Вставка изображения


Для того, чтобы узнать как сделать фотосет-галлерею изображений перейдите по этой ссылке


Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.
 

Авторизация


Регистрация
Напомнить пароль