Когда Антон проснулся, умылся и поел, день уже шел к закату. Аля сидела во дворе у колодца и смотрела вдаль. Антон подошел к ней и сел напротив.
— Привет, — сказала она. — Как твой сын?
— В порядке, — ответил Антон. — Но я его в ваше логово не потащу.
— Не логово, а полуостров, — уточнила Аля.
— Неважно. Я говорил вчера ночью с твоим Эдмундом. Наслушался сказок, покруче Гарри Поттера. Нет у моего сына никакой вампирской предрасположенности. И никаким магом, чародеем или вурдалаком он не станет.
— Он все равно им станет, — сказала Аля спокойно. — Как Марк, я и другие. Просто вне полуострова вы вряд ли до этого доживете.
— Нет уж. Вернемся в мой дом, укрепим его. Проживем. Осенью соберем по всему садоводству урожай. На худой конец будем ловить и есть ворон и мышей.
— Хорошие перспективы ты рисуешь.
— Это лучше, чем то, что ему приготовил твой безумный дружок.
Аля пожала плечами.
— Это не Эдмон ему приготовил, а сама жизнь. Он таким родился. Помнишь, я когда-то давно спросила тебя, что ты будешь делать, если твой сын вырастет и скажет, что он гей?
— Помню, — сквозь зубы сказал Антон. — И я ответил: я бы его выставил за дверь, пока дурь из головы не выйдет.
— И ничего за эти годы не изменилось? Гибкости не прибавилось в характере?
— Да какая гибкость! Тут даже не гей, тут гораздо хуже. Есть же правила. Есть принципы.
— Правила можно изменить, — сказала Аля. — Они не высечены в камне на веки вечные.
— Да нельзя их менять! — Антон разозлился. — Все всегда начинается с малого. Если постоянно все переигрывать, если все будут творить что хотят, не будет четкой организации, планирования, даже в мелочах, то начнется хаос и бардак. Что, собственно, мы вокруг и видим.
— Ну хорошо. А я? — Аля отбросила со лба прядь темных волос. — Я ведь тоже живу не по твоим правилам.
Антон промолчал.
— Со мной на остров пойдешь? — спросила Аля.
— Как — с тобой?
— Вот так. Не с Эдмоном. Со мной. Будешь жить в домике у реки. Ничего не решать. Ни о чем не волноваться. Слушать сверчков, наблюдать за птицами. Просто жить.
Антон вслушивался в ее спокойный голос и снова чувствовал теплую нежность, тягучую и обволакивающую, как туман. Аля смотрела не на него, а вдаль, и в ее зеленых глазах отражалось поле.
— Но мой сын все равно станет нечеловеком, — хрипло сказал Антон.
— Он уже не человек. Сколько ты еще будешь игнорировать факты? Твой сын уже другой, он задает нетипичные вопросы и сильно отличается от детей своего возраста.
В глубине души Антон знал, что Аля говорит правду, но слушать ее не хотелось. Нежность сменилась яростью.
— Вспомни, как он минут пятнадцать смотрел на кофейный столик, а потом сказал: сейчас упадет. Дети его возраста в принципе не могут так долго удерживать внимание. И упал ведь столик-то, — сказала Аля.
— Совпадение! Случайность.
— Случайностей не бывает.
Хотелось что-то разбить, расколошматить на мельчайшие кусочки. Антон встал и молча ушел в дом.
Войдя к себе в комнату, он хлопнул дверью, от души выругался трехэтажным матом и ударил кулаком в старый шкаф. Хлипкая фанера проломилась, в руку больно вонзилась щепка.
— Ну давай, круши все, — прокомментировал Полковник, разгадывающий кроссворд на своей кровати.
— Как она меня бесит! — выдохнул Антон.
— Просто ты к ней неравнодушен. А она к тебе неравнодушна, — спокойно ответил Полковник.
— Ерунда!
— Ну да, конечно. Меня, старого человека, не смеши. Я давно заметил.
— Она мне даже не нравится. Аля жутко высокомерная. Поступает всегда по-своему. Чужое мнение ничего не значит. Эгоистичная, живет в своем мире.
— Скажи проще: влюбился, — пробубнил Полковник.
— Да ничего подобного! — горячо возразил Антон.
— Влюбился, — усмехнулся Полковник. — Противоположности, знаешь ли, притягиваются.
Антон молча посмотрел на него, подошел к своей кровати и сел.
— Ну да, я идиот.
— Вот, так уже лучше, — Полковник укусил колпачок ручки. — Как там у психологов — отрицание, принятие, смирение.
— Я думал, у тебя с ней роман, — сказал Антон.
— Нет и не было никогда. Просто она учила меня быть вампиром. Аля для меня слишком сложная и к тому же похожа на мою дочь.
— И у вас ничего не было?
— Ничего — только пили кровушку друг друга, пока совсем не осатанели.
— А потом что?
— Потом скатали на экскурсию в ПГТ. Попили кровушки у других. Затем она меня с Эдмундом познакомила. А потом весь этот бардак начался.
— Ну и что делать-то теперь? — спросил Антон.
— Делай что хочешь, терять уже нечего, — Полковник нахмурился, водя ручкой по кроссворду. — Вот, здесь по твоей части. "Заболевание головного мозга, возникающее после 50 лет, характеризующееся потерей памяти и прогрессирующим снижением интеллекта". Слово длинное, первая буква "А".
— Альцгеймера, — ответил Антон.
— Подходит, — Полковник записал слово в кроссворд. — Только ты учти, это не просто баба с обычными бабскими ценностями. Тут особый подход нужен. Вот, смотри. — Он достал из тумбочки исписанный мятый листок бумаги и передал его Антону.
— Это что?
— Стихи. Алька написала. Про волков, дожди и лед. Мрачные. Я их читал перед тем, как в меня выстрелили. Так со стихами в кармане сюда и перенесли. Хорошо хоть кровью не залило.
Антон прочитал стихи.
— Мрачные — не то слово, — сказал он. — Депрессия, агрессия, противопоставление себя обществу и мания величия. Тьфу! Психиатру бы это показать.
— Влюбился, — ухмыльнулся Полковник. — Слушай, вот еще. "Бабочка, названная в честь врача-хирурга, принимавшего участие в походе на Трою на стороне греков во время Троянской войны". Шесть букв, вторая "А".
— Не знаю. Греческий врач… может, Махаон? — предположил Антон.
— Точно, махаон, — Полковник размашисто вписал в клетки кроссворда бабочку, встал с кровати и подошел к шкафу. Поправил волосы.
— Ты собираешься куда-то?
— Веслава Владиславовна на чай звала, — ответил Полковник. — Имя у нее, конечно… Еле выговорил.
— Мне она сказала, что ее Вера зовут.
— Это чтоб тебя не грузить лишний раз. А я с ней вчера часа два проговорил. Зовут Веславой. Родилась под Краковом в начале двадцатого века. Очень любит детей. Работала воспитателем в детском саду.
— А потом?
— А потом началась война. Оккупация, нацисты, все дела. Веслава вместе с другими женщинами пыталась вытащить из гетто еврейских детей. В итоге ее поймали за укрывательство евреев и чуть не расстреляли.
— Но не расстреляли, — сказал Антон.
— Расстреляли ее сына и его молодую беременную жену. А ее саму нашел Эдмон. И сделал вампиром. Я особо не расспрашивал. Вроде бы у них родственные связи.
— Если кто-то здесь совсем не похож на упыря, то это Вера.
— Интересная такая женщина, — оживленно говорил Полковник. — Разумная, веселая. Еще и готовить умеет. Травки всякие заваривает.
Антон сидел и смотрел, как Полковник застегивает куртку, поправляет рукава.
— Нас чуть не перебили, а ты к женщине подкатываешь.
— А я жизни радуюсь. В кои-то веки наступило такое время, что не надо ничего делать и ни за что отвечать. Сиди себе и отдыхай, выздоравливай. Книжки читай, решай кроссворды. Пей чай с приятной дамой. Даже защитное кольцо вокруг дома нам сделали, а ты все страдаешь. — Полковник обернулся, стоя в дверях. — Что нам терять-то? Живем одним днем, как на войне. А вы ругаетесь.
Полковник ушел. Антон сел на кровать. В голове было пусто. Он перечитал стихи Али.
"Полный бред. Красиво, конечно, хотя местами рифма хромает. Пульсирующие огни, сплошная дождевая завеса… Да не мое все это, блин! Я гастроэнтеролог-эндоскопист. "Наши силы питает ненависть", — интересно, кого она ненавидит? Судя по стихам, всех подряд. Вот так, знать человека восемь лет и в итоге ни хрена его не знать".
Антон отложил стихи и уставился в стену напротив. Вместо васильков перед глазами стоял лес и таежный ручей. Бабочка над ручьем. Темные волосы Али.
"Полковник не дурак. Конечно, зачем эти сложности. Вот есть Вера-Веслава. Простая как песня. Борщец с фасолью, чай с травками. Теплая домашняя женщина. Милая, улыбчивая… Белая и пушистая. А Аля — темная и колючая. Лед, клыки и светящиеся в темноте души. Вот я попал-то, кретин!"
В открытую дверь негромко постучали. На пороге стоял Эдмон.
— Вы не возражаете? — вежливо спросил он.
Антону совершенно не хотелось с ним разговаривать, но он все-таки сказал:
— Проходите.
Эдмон присел на соседнюю кровать.
— Догадываюсь, что возражаете, — сказал он, прислонив трость к тумбочке. — Собственно, это не так важно. Вы просто очень громко и напряженно думаете. Я услышал вас из сада.
Антон слушал, насупившись.
— Пульсирующие огни, горные ручьи, треск ни в чем не повинного шкафа… — продолжал Эдмон. — Видите ли, Антон, в такой ситуации, когда группа очень разных людей — и не только людей — вынуждена находиться в одном узком замкнутом пространстве, неизбежны трения различного характера. Эмоции, ссоры, страсти, любови…
Антон смотрел на него в упор и молчал.
— Бремя страстей человеческих — так писатель Сомерсет Моэм назвал свою излишне затянутую, но вполне жизненную книгу. Вы ее, конечно же, не читали.
— Не читал, — сквозь зубы ответил Антон.
— Понимаете, Антон, более пятисот лет я листаю книгу человеческого бытия, и я заранее знаю, что будет, — Эдмон повернул голову к окну, глядя на закатное небо. — Я вижу насквозь вас, вижу насквозь Алю, и ваша расцветающая бурная страсть для меня тоже не новость. Наверняка вам льстит мысль, что вы испытываете нечто уникальное, но, к вашему возможному разочарованию, все это уже было много миллионов раз.
— Мне неважно, — хрипло ответил Антон.
— Конечно, — улыбнулся Эдмон. — Допустим, ваша страсть достигнет своего апогея. Какое-то время вы будете поглощены друг другом. Но что же дальше? Вы даже никогда не хотели понять ее, не понимали ее ум. Никогда не осознавали, какая Аля чуткая, многогранная, какой у нее сложный внутренний мир.
Эдмон встал, шагнул к окну. Смахнул с подоконника пылинку.
— Даже меня, который многое познал, она иногда удивляет, — сказал он, повернувшись вполоборота. Солнце красиво освещало его точеный профиль. — Ее душа очень стара, видела немало и многое осознала. Антон, зачем вам эти высокие сферы? Вы же гастроэнтеролог-эндоскопист. Какую картинку совместного будущего вы рисуете? Вы думаете, что будете жить вместе, а Аля станет варить борщи и воспитывать вашего сына?
— Почему бы и нет, — упрямо сказал Антон. — Все женщины хотят полноценную семью. Может быть, она просто не встретила пока своего человека, которому захотела бы варить борщи.
Эдмон посмотрел на него с сочувствием, снова присел на кровать.
— Мальчик мой, вы серьезно верите в то, что говорите? Вы натягиваете эти шаблоны и свое представление о женщинах на Алю только на том основании, что у нее, как выражается наш друг Полковник, две сиськи и жопа?
— Одиночество для всех противоестественно. Человек — существо социальное, — ответил Антон.
— Во-первых, она не человек. А во-вторых, некоторая потребность в дозированном общении с себе подобными, к коим вы, кстати говоря, не относитесь, и желание постоянно, каждый день жить в паре — это очень разные вещи. Але не нужна пара, ей, по большому счету, вообще никто не нужен. Вы же слышали песню группы "Наутилус Помпилиус" об одинокой птице?
— Слышал, — буркнул Антон.
— Вы даже не осознаете, что вы с ней на совершенно разных уровнях, — Эдмон поправил перчатку на запястье. — А Аля, между прочим, осознает. Заметьте, свои стихи она дала почитать Полковнику, а не вам. Потому что у Полковника в голове от них возникли яркие образы и воспоминания, а у вас — только пачка диагнозов.
— Чего вы от меня хотите? — раздраженно спросил Антон.
— Я хотел вас предостеречь, чтобы вы не надеялись ни на что долгосрочное. Безусловно, противоположности притягиваются, страсти пылают… Но для Али это будет незначительный эпизод, а вас может серьезно подкосить. Даже если вы попытаетесь понять ее, выше головы вам не прыгнуть. А вы пока и не пытаетесь.
Какого черта, подумал Антон. Учить он меня тут будет.
— Может, конкуренции боитесь? — спросил он.
Эдмон негромко рассмеялся.
— Вы все так же мыслите своими узкими категориями. Уверяю вас, я не собираюсь мешать вашим забавам. Пускай Аля повеселится. Она моя протеже, и, не скрою, я к ней весьма привязан. Но, в отличие от вас, я понимаю ее и не пытаюсь перекроить под свои представления о мире и женщинах. — Эдмон задумчиво покрутил в руках трость. — Вы знаете, куда я отвел Алю после той ночи, когда на вас напали? Показать ей домик на нашем острове, который выстроили лично для нее. Этот домик находится вдали от остальных и отделен протокой. Там есть камин, краски, мольберт, кипа бумаги, коробка ручек и карандашей, музыкальные инструменты. На дереве рядом с домом месяц назад свили гнездо птицы, на чердаке поселились летучие мыши. Все, что нужно для творчества и уединения. Маленький рай.
Антону надоело слушать. Он встал с кровати.
— Странно, — сказал он. — В тот самый день я разговаривал с Алей во сне, и ваш маленький рай она назвала кошмариком.
Эдмон вздохнул и тоже встал. Мягкими кошачьими шагами направился к двери. На пороге обернулся.
— Редкая бабочка — махаон, не правда ли? Вам, Антон, гораздо больше подошла бы какая-нибудь банальная репейница или крапивница.
"Дать бы ему по роже", — подумал Антон.
Эдмон укоризненно покачал головой.
— Зря вы злитесь на меня. Злиться имеет смысл только на жизнь. Это сама жизнь создала удивительное биологическое разнообразие, в котором даже представители одного вида с трудом понимают друг друга. А что касается меня — я вам не враг. Возможно, вы думаете иначе, но, если бы вы помнили свою предыдущую жизнь, вы бы в этом убедились.
— Вы меня знали в прошлой жизни? — спросил Антон.
— Знал. Вы были справедливым, неподкупным и ревностным защитником правосудия. А Марк, который вас ударил, был тогда вечно пьяным контрабандистом и дебоширом. На чем в конце концов и погорел.
— Как такой человек мог стать одним из вас?
Эдмон пожал плечами.
— Предрасположенность. Как вы понимаете, я долго и тщательно изучал данный вопрос. Всегда все решает один основной фактор. Предрасположенность.
— А я смог бы? — спросил Антон.
Эдмон покачал головой.
— Это вряд ли.
— А если сильно захотеть? Как Полковник, когда он встретил свою женщину на Кавказе?
— El amor lo conquista todo — любовь побеждает все, — улыбнулся Эдмон. — Но все равно я скажу, что в вашем случае это маловероятно.
— Почему?
Эдмон вздохнул.
— Вы простите меня, Антон, но даже Полковник не настолько деревянный, как вы.
Он кивнул на прощание и удалился.
…На следующий день Лера уже не спала, а вполне уверенно передвигалась по дому. Веслава явно потрудилась не только над ее телесными, но и душевными травмами.
Девушка достаточно спокойно приняла смерть своей сестры, Лёни и все происходящее вокруг. Увидев Леру на террасе, Марк разинул рот от удивления, потом подскочил к ней, тряс ее руку и расспрашивал о самочувствии, перемежая свою речь цветистыми комплиментами и итальянскими словами. Потом пустил откуда-то из рукава разноцветный фейерверк и всех напугал, за что получил нагоняй от Веславы и Полковника.
Антон провел почти весь день с сыном в его комнате. Снаружи моросил дождь, и выходить не хотелось. Играли в найденную в шкафу старую железную дорогу, читали книжки, потом бегали друг за другом по комнате и в конце концов принялись строить на полу избушку из деревянного конструктора. Антон как раз приделывал избушке крышу с трубой, когда услышал за спиной знакомые мягкие шаги. Ребенок поднял голову, посмотрел на вошедшего и широко улыбнулся.
— Привет, дядя Эд! — весело сказал мальчик.
— Привет, Саша, — ответил ему Эдмон.
— А мы дом строим!
Эдмон посмотрел на избушку. На его губах появилась легкая улыбка.
— Хороший дом, — сказал он. — Но ваш будущий дом еще лучше.
Антон зло посмотрел на него снизу вверх.
— А у меня там будут друзья? — спросил Саша.
— Конечно. Много друзей, с которыми можно будет играть, — ответил Эдмон.
— А когда мы уже поедем?
— Тебе что, плохо здесь, с папой? — спросил Антон сына.
— Мне хорошо. Но я же здесь ненадолго.
— Это кто тебе сказал?
— Никто. Я сам придумал.
— Скоро, — сказал Эдмон. — Только не поедем, а переместимся. Как в "Гарри Поттере".
— Через камин? — Саша открыл рот от удивления.
— Достраивай крышу, — сказал ребенку Антон, вставая с пола. — Я сейчас приду.
…На террасе сидели Марк с Лерой. Марк что-то увлеченно рассказывал. Лера явно его не слущала, рассеянно смотрела на дождь и накручивала на палец прядь волос. Эдмон глазами указал Марку на дверь, и тот вскочил, уводя Леру в дом. Эдмон сел на его место, достал из куртки изящный портсигар. Предложил сигарету Антону. Тот отказался.
— Мы с вами, Антон, разговариваем уже четвертый раз за два дня, и так ни до чего конструктивного не договорились, — сказал Эдмон, тонкими пальцами извлекая из кармана зажигалку.
— А я думал, вы создадите уголек на ладони и прикурите от него, — ответил Антон.
— Жаль портить хорошие перчатки, — парировал Эдмон.
— Я принял решение. Мы с сыном остаемся здесь. Полковник, конечно, уйдет с вами, Аля тем более. Если Лера захочет, я ее не держу. Но сам я остаюсь вместе с сыном.
— Вам было мало двух нападений?
— Нападений, которые вы спокойно могли предотвратить, — зло сказал Антон. — Я тоже в состоянии сложить два и два. Вы с самого начала следили за нами и знали, что происходит. Могли бы сразу создать это ваше защитное кольцо вокруг нашего дома, и все бы спокойно жили. Никто бы не погиб. А вы этого не сделали. А почему? Чтобы нас запугать. Внушить нам, что самостоятельно мы выжить не сможем, если не придет добрый дядечка-вампир и не потащит нас в свой рай.
Эдмон устало посмотрел на него.
— Чтобы вы понимали, — сказал он. — Для поддержания этого защитного кольца ежедневно требуется около полутора литров человеческой крови. Для того, чтобы окружить туманом костер на похоронах ваших жены и брата, потребовалось еще столько же. Полтора литра крови людей, таких же, как вы сами. Таких, которые приходили к вам в качестве пациентов, которых вы лечили.
Эдмон затянулся сигаретой и выдохнул дым. Серо-сизое колечко медленно поплыло под потолок террасы.
— Вопреки всем популярным мифам, мы сами употребляем крайне мало крови, — продолжил он. — Когда в фильмах показывают, что вампир присасывается к жертве и выпивает пару литров — это омерзительно. Вампира после такого будет как минимум долго и вдумчиво тошнить. Кровь дает энергию, необходимую для определенных ритуалов, достижения некоторых целей, но не увеличивает собственную силу вампира. Более того, у многих людей в голове творится такое, что после их крови несколько дней снятся ужасы. Свою энергию мы копим самостоятельно, используя для этого силы природы. У нас есть один чудак, который три года почти не пил и прекрасно себя чувствует, каждый день обнимаясь с деревьями, — Эдмон сделал еще одну затяжку.
— Но полтора литра в сутки — это очень много. Как вы знаете, у нас есть доноры, обычные люди. Мы расходуем их кровь крайне экономно. Но мало того, что нужно поддерживать нашу жизнь, их здоровье, охранять остров, на котором мы все живем. Теперь еще и ваше защитное кольцо, — в голосе Эдмона появились металлические нотки. — Я не могу, Антон, из-за вашего упрямства и ребяческой глупости мучить этих людей, которые доверили мне свою жизнь, жизнь своих детей и живут под моей защитой.
Он затушил сигарету прямо о стол и щелчком сбросил окурок на землю.
Антон внезапно почувствовал, что ему не хватает воздуха. Он попытался встать, но ноги не слушались. Поднял руку — пальцы как будто ватные. Веки тяжелели, голос Эдмона доносился откуда-то издалека.
— Когда летом бабочки влетают в окно и случайно попадают из своего залитого солнцем мира в глухой коридор с белым потолком, они не понимают, где оказались и как оттуда выбраться. Вшитые в них биологические программы в данных условиях срабатывают на уничтожение. Бабочки просто сидят на белом потолке и ждут смерти. Если им повезет, к вечеру придет девушка с зелеными глазами, встанет на табуретку и начнет их снимать с потолка по одной и выпускать через окно обратно в их мир, чтобы они прожили в нем свою жизнь. Когда девушка прикасается к бабочке, та пытается вырваться и улететь. Бабочка не понимает, что ее хотят спасти, потому что вся эта ситуация выходит за пределы масштабов ее мышления.
Антон изо всех сил пытался бороться со сном. Он с трудом поднял голову и посмотрел на Эдмона. Тот улыбнулся и похлопал его по плечу.
— Да, Антон, в данном случае бабочка — это вы. Спите спокойно. Проснетесь в дивном новом мире.
