Часть I Глава VI

На обратном пути поднялся прохладный ветер, неприятно трепещущий шерстку Барка, который по пути домой занял себя подсчетом оставшихся карманных денег. Почти две сотни бонсов, в виде потертых купюр с профилем Родерика в венке из лавров и шестерней. Колли поднял глаза, призадумавшись. Утренний разговор с Мичи, ее слова, задевшие ученого, гложили его удушающим чувством вины, будто кто-то надавил ему на грудь. Душили и стремительно пропадающие деньги, вынуждающие вести постоянный подсчет и привычку откладывать часть на «черный день». Правда, откладываемые ежемесячно пара сотен бонсов, рано или поздно исчезали под действием манипуляций Мичи. Барк не смел ей перечить, предпочитая делать вид, что тот уже вполне самостоятелен и может на постоянной основе обеспечивать свою пассию, а «финансовая подушка» не имела границ. И совсем не важно, что в конечном итоге это сильно било по бюджету. В конце концов, любовь всегда ценится жертвенностью, не так ли? Твоя любовь может считаться настоящей лишь тогда, когда ты собственноручно вырежешь из своей груди сердце и возложишь его и гарнир из смирения на золотое блюдо перед своим возлюбленным, вдобавок вручив ему хрустальный бокал со своей кровью.

Барк вышел из цветочного киоска, искусно украшенного собственным же товаром, с букетом лилий, белых с розовым градиентом по краям лепестков. Обернуты три цветка были в скромный «наряд» из розовой упаковочной бумаги в белый горошек и подвязанный ленточкой пурпурного цвета. Простенько, но со вкусом. С букетом наперевес он направился в сторону ближайшей остановки.

Барк поднялся по лестнице на свой этаж, по дороге бренча ключами. Колли отворил входную дверь и ступил за порог.

— Мичи? — позвал он подругу. — Я дома.

Никто не ответил. Барк принюхался. Мопса вообще не было в квартире. Ушла пару часов назад.

Барк пожал плечами, решив, что та вновь пошла встретиться с подругами и повернулся к двери, чтобы запереть ее, но подставленная кем-то задняя лапа помешала этому.

— Привет, Барн, — из щели показалась неприятно счастливая морда соседского сенбернара, живущего в квартире напротив. — Я войду, не возражаешь?

— Я...

— Спасибо, ты очень добр, Барн.

— Я Барк, не Барн. Барк, — устало возразил колли, как неодушевленный сдвинувшись от толчка лапы огромного пса.

— Ага, слушай, я к тебе по делу, — сенбернар, нагло и улыбаясь во всю пасть, зашагал на кухню, бесцеремонно открыв холодильник, и внимательно осматривая содержимое. — Займи мне немного. Ну, соточек пять. С зарплаты отдам, честно.

— Но, ты еще с прошлого месяца не отдал триста бонсов...

— Я помню-помню, не беспокойся. Все верну. Просто сейчас очень сложно у меня с деньгами, ну ты понимаешь.

— Да, у меня самого, что в кармане, что на жетоне пусто.

— Ой, не придумывай. У тебя с финансами положение получше моего будет. Ты же, вроде, неплохой ученый.

— Да, но...

— Ну вот! К тому же мы соседи. Невежливо будет мне отказать, верно? Хм, а что ж у тебя толкового ничего поесть нет? Ну что это за безобразие?

Сенбернар достал связку редвудских сосисок, демонстрируя скудность содержимого холодильника. Кроме них ничего внутри не было.

Барк вздохнул, нехотя сунув лапу за кожаным черным кошельком, оставленным в кармане плаща, весящего на вешалке у входной двери на случай ухудшения погоды. Оттуда он вытащил купюру в красноватых тонах с Родеригским Особняком. Ценная бумажка моментально была выхвачена Сенбернаром.

— Спасибо-спасибо, дружище, я потом отдам. Слушай, а пожевать совсем ничего нет?

— Нет, Даст, нет ничего. Я вообще-то немного занят и хотел бы...

— Да-да, конечно, я понимаю. Жаль, конечно, но я не обижаюсь. О!

Пес вытащил из букета одну лилию и стремительно направился к выходу.

— Своей подарю. Ну ладно, до новых встреч, Барн!

— Я Ба...

Дверь с хлопком закрылась перед носом Барка, заставив последнего в одиночестве уставиться на нее, покрытую лиловым свечением от исчезающих лучей солнца. Пес обреченно взглянул во внутренность кошелька, которая, пусть заметно и не уменьшилась, но недостающая купюра сильно повлияла на то, что они с Мичи будут в ближайшее время есть. Барк угрюмо вздохнул, протерев глаза и направился в свою спальню. Придется еще раз взять в долг некоторую сумму. Все больше и больше подобная просьба звучит как наглость, вызывающая дискомфорт у всех, вплоть до самого просящего. Бордер достал лист бумаги и механическое перо из ящика под столом и сел на поживший скрипучий деревянный стул.

"Уважаемый мистер Йенс Белая Луна в Золотом Небе,

Мое имя Барк Золотое Сечение. Ваш адрес мне дали ваши знакомые фальшивожетонщики. От вышеупомянутых я узнал, что вы были знакомы с печально известным Сохо Корона Империи Аустерлиц. Для предотвращения всевозможных инцидентов со стороны данной персоны, прошу ответить на эту телеграмму и договориться о встрече.

П.С. Надеюсь на ваше понимание, так как дело чрезвычайной важности и не потерпит отлагательств.

Мистер Барк З.С"

Барк заложил письмо в шершавый конверт из крафтовой бумаги и вывел каллиграфическим почерком адреса получателя и отправителя. Колли проникся абсолютной тишиной в его собственной квартирке, нарушаемой шуршанием бумаги и скрипом наконечника механического пера, что невольно улыбнулся, покосившись на сумерки за окном. Облачный купол сгустился, окружение стало играть сине-фиолетовым градиентом, а ветер поднял опавшие листья в небеса. Боковым зрением Барк улавливал взглядом свет от свечей, вставленных в бронзовый канделябр, стоящей на столе. Свечение придавало спальной комнате некий золотистый оттенок, пуская по стенам танцующие тени. Бордер взял конверт и вышел в прохладный из-за сквозняков в щелях между кирпичами, подъезд. Быстрыми шагами он спустился на первый этаж к входной двери и вышел за нее. На улице как-то заметно сильно похолодало. За закрытыми оконными стеклами это не так ощущалось. Вроде, еще днем было пусть и не жарко, но приемлемо прохладно. А сейчас стало совсем холодно, как в ноябре, хотя был лишь август. Барк поднял ворот своей рубашки, придерживая его лапой. Второй он бросил конверт в почтовый ящик, откуда почтальон забирал письма. Пес поднял глаза на небо, полное облачных разводов. Листья продолжали кружиться где-то там высоко под куполом. Глядя наверх, создается точно такое же ощущение, как если встать на край высокой скалы. Ноги так же дрожат и подкашиваются под иррациональным страхом гигантского мира, словно ты вот-вот провалишься куда-то в бездонное пространство, где исчезает время и теряется всякая связь с реальностью. А ведь все кажется вокруг нас таким понятным и камерным, лишь потому что видим мы лишь «фасад», окружающий нас с детства и до самой старости. Стоит призадуматься, и ты тихонько ужасаешься и восхищаешься с того, как же же все вокруг неоднозначно. И вот уже прежняя камерность сходит на «нет». За мнимым облачным куполом есть бесконечный космос. За самыми далекими зданиями, что может уловить зрение, есть и другие районы, города, страны. И все равно мы видим, по факту лишь то, что находится совсем недалеко от нас самих, либо то, что мы сами хотим видеть. А ведь за привычной и несколько невзрачной оболочкой может таится нечто любопытное. Возможно, даже способное изменить твое мировосприятие.

Пейджер запищал и завибрировал. Барк поспешил скрыться в подъезде, чтобы ветер не мешал разговору, и достал аппарат из кармана брюк. Знакомый номер заставил пальцы задрожать. Пес судорожно сглотнул и принял звонок.

— Привет, пап.

На той линии послышалось недовольное сопение.

— Почему ты не ответил на мое письмо?

— Я не… Я был занят.

— Чем ты можешь быть занят?

— Ну, я… — Барк скрестил лапы на груди и сжался подобно струне. — Я ищу работу. Да, целыми днями от одного места в другое.

— В выходные?

— Да, представляешь, — Барк скривился, осознав, что ложь не удалась. — Тут просто такое дело...

— Чтоб ты знал, я не молодею, Барк. У меня огромное количество проблем со здоровьем, и твои сестры, в отличии от тебя, беспокоятся за меня. Всегда. И не только в письмах, но и лично заходя ко мне. Они не такие горделивые и бездушные, как ты.

— Но у них больше свободного времени и живут они в квартале от тебя, а я то в другом конце города...

— Я уже сыт по горло твоими оправданиями. Тебе зарплату урезали и хоть бы кончиком хвоста пошевелил! Впрочем, я знал, что это произойдет. Я вполне наслышан о профессоре Персивале и его… Странных извращениях. Норд БернНовел сильно ему мозги промыл, а господин Вайс еще и министром назначил. За какие заслуги? Лучше всех вылизывал канцлерскую задницу? И даже в этом гадюшнике ты не смог достойно показать себя.

— Я пытаюсь...

— Я сделал тебе огромное одолжение, позволив жить отдельно с твоим хрюкающим недоразумением. И особенно позволив тебе заниматься биологией вместо физики, вместе со мной… А впрочем, может оно и к лучшему.

— Я говорил, что профессор Персиваль меня хвалил за хорошую работу и…

— Вот что, Барк, давай я тебе еще раз кое-что поясню. Тебе уже тридцать. Прошла уже половина твоей жизни, ты уже не просто юноша, а взрослый пес. Я недавно был на журфиксе у моего коллеги Саймона. Ты помнишь его, мы часто к нему приходили.

— Да, помню. У него еще почти все блюда были с морепродуктами, — Буркнул Барк, вспомнив неловкий случай того, как он в первый раз с чьего-то совета попробовал мидии, от которых его стошнило прямо на стол.

— Верно. Что сказать, он с отцом часто ездил рыбачить на Марлиз, а потом ему довелось побывать в городе Леонберге В Лабрадорской Республике. Одного раза, когда пес, сдающий ему комнату, показал ему свою ферму с… что это? Рачки? Не разбираюсь. В общем, он влюбился в их вкус. Но не об этом речь. У него есть сын, ему двадцать восемь, вроде. Он не бросил учебу после бакалавра, как ты. Продолжил учиться на заочном и подрабатывает в Экономическом Университете. И вот сидим мы, а Саймон спрашивает, мол, «как дела у твоих детей?» А я что? С Софи и Юни всё вполне ясно, я не считаю, что суки должны многого добиваться в жизни. У них есть один стабильный запасной вариант в виде успешного брака. С кобелями такого нет. Кобель — это добытчик. И то, сколько ты добываешь, прямо зависит от твоего места в социальной иерархии. У нас в Империи что ценится? Образование. От него зависит не только твой доход, но и отношение общества к твоей персоне. Это негласное правило существует еще со времен, когда Родерик только вступил на трон. Просто отучиться где-то и просто работать на непыльной работенке, как ты, это значит быть средним классом.

— Институт Биологии и Медицины — это престижное место. Туда очень сложно попасть, но я попал…

— Тогда оно таковым, может, и было, но не сейчас. К тому же, слышал я от кого-то, что устроили тебя и твою подругу Юфрау лишь потому, что за вас кто-то там ручился.

Барк недоуменно наклонил голову.

— Ручился? За нас не ручались…Мы с Юфрау просто прошли собеседование и нас взяли. Я не знаю даже никого из знакомых, кто на тот момент был бы знаком с Персивалем и мог пристроить нас, — пес задумался. — Не знаю уж как Юфрау, но я устраивался сам без чьей либо помощи.

— Разве? Мой коллега с Политехнического Университета как-то на обеденном перерыве сказал, что его друг, этот твой Персиваль, получал письмо от какой-то там «важной шишки». Мол, «возьмите ка Барка с Юфрау, у них большой потенциал и всё такое». Цербер знает, о каком это таком потенциале идет речь, что вы, не работая нигде, а только проходя практику в круглосуточной аптеке, вдруг открыли в себе талант к биомедицине. Намешали быстродействующий сироп от кашля из аспирина и какого-нибудь дешевого антибиотика, небось?

Барк ничего не понимал. Он свободной рукой налил воды в стакан и сделал пару глотков чтобы промочить горло.

— Не знаю ничего об этом, пап. Я знаю, как ты к кумовству относишься, в этом мы схожи взглядами. Я сам устроился, клянусь хвостом.

На том конце линии послышался недоверчивый вздох.

— Если ты такой самостоятельный, такой весь из себя потрясающий, что тебя сразу взяли в эту вашу кантору, так что же ты так засиделся в рядовых ученых? Получаешь всего десять тысяч бонсов, это же прожиточный минимум. А что это значит? Значит ты бедный. Это очень странно, что тебя всё устраивает. Это не нормально не хотеть для себя всего самого лучшего. И почему Персиваль не суетится по поводу своих сотрудников? Ты так его нахваливаешь, а за что? Я преподаватель физики и я занимаюсь тем, что делаю из молодого поколения вельшингтонцев будущих механиков, инженеров, ракетостроителей. Тех, кто будет развивать Империю. А что делает Персиваль? Его однокурсники поговаривали, что в университете он был весьма… невменяемым. Превратил свою комнату в общежитии в какую-то свалку, алкоголем увлекался, наркотиками, и эта постоянная зацикленность на БернНовельской теории про разумных приматов.

— Злые языки, пап, не более. Я не видел более уважаемого и ответственного пса, чем он… Ну, может только господина Вайса...

— Скорее то были показания очевидцев. Потом вдруг Вайс его ставит во главу Министерства Развития Науки, повесив на него ответственность за наше здравоохранение. Я до сих пор этого не могу понять. Не было альтернатив? Были, уверен в этом. Видать, тоже кто-то из знакомых пропихнул… Позор, что творится с властью…

Барк перестал слушать, а лишь присел за кухонный стол, обдумывая свои дальнейшие действия. Всё вокруг будто бы давило на него, голова пухла от беспокойства. Как бы зарплату не стали задерживать в принципе…

— Я буду ждать тебя через неделю у себя. Сделаю одолжение и найду тебе достойное место для работы. Кто тебе еще так поможет, как не семья? Но устраиваться будешь сам. Пора, все-таки, взрослеть Барк.

— Я понимаю… Доброй ночи, пап.

Ответа не последовала, звонок тут же оборвался.

Чего добивались первые главы государств? Утопии. Мира во всем мире, равенства пород, возрастов и полов, того, чтобы абсолютно никто ни в чем не нуждался. Чего хотел господин Родерик? Будущего, где для каждого найдется свое место. Он и создал в Империи культ науки. Культ того, чтобы лечь костями, но сохранить свое имя в истории. Не у всех это, конечно, получается, но эта гонка за славой эффективно порождала огромное количество изобретений, а разные области науки развивались с невероятной скоростью. Этим Вельшингтонская Империя и отличилась от всех прочих. Но никто так и не учел главного — Утопия невозможна. Родерик был хорошим правителем, как про него вспоминают, но моментами его политика несколько «проседала». Мотивация к развитию науки породила общество, где поводом для унижения становились такие банальные вещи, как выбор профессии, престижность учебного заведения и даже оценки в школе. Появилось это, правда, уже к моменту смерти Родерика. Возможно он мог бы что-то сделать для того, чтобы искоренить возникшее предвзятое отношение к тем, кто не грезит статусом «Величайшего гения». Господин Родерик правил десять лет ровно, отсюда взяли за правило, чтобы канцлер Вельшингтонской Империи не властвовал более этого срока. Дурная примета, как говорят. Исключений было всего два: четвертый правитель шотландский терьер господин Гизмо, который вынужден был подольше повести Империю на время атаки со стороны Риджбергенского короля ротвейлера Тео. К слову, тогда помощь со стороны Лабрадорской республики была неоценима. Их провиант и их шпионы и дешифраторы буквально за три года прекратили войну, длившуюся в сумме пятнадцать лет. Вторым исключением был БернНовел, которого признали сумасшедшим и, оставшись без канцлерского статуса, он провел последние годы своей жизни в психиатрической больнице.

Последующие правители видели в иерархии по образованности «необходимое соперничество, вынуждающее науку не стагнировать». Это укрепилось не просто как общественное мнение, а как политическое устройство. Вельшингтонская Империя превратилась из псевдокоммунистического в ноократическое(1) государство с элементами технократии(2). Сколько заводов было построено… А сколько закрыто… С быстрым развитием науки так же быстро теряется и потребность в тех или иных предметах быта. Кто еще мог переквалифицироваться — переквалифицировались. Заводы и фабрики, что производили уже исчезнувшие приборы и технику, сносились, но чаще просто закрывались. Отсюда по всей Империи можно найти их заброшенными. Иногда можно было наткнуться на целые «промышленные кладбища», состоящие из нескольких фабрик, построенных совсем рядом. Жуткое зрелище, прямо скажем. Каменные исполины, почерневшие, местами рассыпавшиеся, тянущие огромные железные трубы к небесам. Как умершие титаны, совсем недавно выдыхавшие из себя дым и пар. В один момент их механические сердца остановились и на том жизнь исполинов была прекращена. Стоят, сохраняя свое величие, тревожимые силами природы.

А чего хотел господин Вайс? Хороший вопрос. Его предвыборная компания была особо привлекательной на фоне более консервативных партий. Что-то он упоминал о возобновлении работы заброшенных фабрик и увеличению производительности. И он, можно сказать, обещание сдержал. Но лишь «воскресив» их для создания военной техники для грядущей Вельшингтоно-лабрадорской битвы. И она была… Неожиданной. Для всей Империи в принципе. Псов призвали на учения в армию и уже спустя полгода выпнули на захватываемую территорию вместе с парой десятков наспех созданных военных машин.

Что же до вельшингтонцев? Их более чем устраивало то, что озвучил Вайс. Он потребовал небольшую часть территорий Республики для развития собственного сельского хозяйства. На отказ аргентинский дог пошел войной, которую благополучно проиграл, судя по всему, благодаря Сохо, который выбрал весьма изощренную, но действенную тактику. Что-то в том сгоревшем корпусе было важным, вероятно, гарантией победы (или продолжением битвы как минимум). А тут еще и дополнительные траты на восстановление стратегически важного объекта.

Барк сложил эти факты в уме. Слова полицейского о том, что ризеншнауцер может быть засланным лабрадорцем, всплыли в памяти. Похоже на правду. Колли взмахнул хвостом. Какая разница в том, почему Сохо делает то, что делает? Сейчас важная задача — найти его. «Живым или мертвым», как приписывалось в розыскных листовках. И даже если придется ради этого пройтись по каждому углу мрачного Вельшингтона, то так тому и быть.

***

— Я заменил камеры у входа в бордель. Какой-то мудак посчитал забавным отлить в подворотне и разбить две из них. Билл и Ван немного не успели до того чтобы спасти их.

Альбинион откинулся на спинку стула, сделав очередной глоток.

— Не налегай на спиртное, Ал.

— Тоже самое касается и тебя, Юф, — босерон игриво свернул хвост в кривое кольцо.

Пара овчарок сидела за среднего размера столом. Юфрау уныло ковыряла в тарелке кусочки неудачно приготовленного сухого мяса, замешанного в каше из овощей — это должно было быть жаркое со свининой. Дешевое пресное пиво было налито в обычные граненые стаканы. С появлением эмбарго, качество пищевых продуктов заметно ухудшилось. Спасали только частные хозяйства, но ценники на их товары были не всегда подъемными. Столовая была отделена от кухни продолговатым и несуразным выступом стены. Скорее всего там проходили трубы и провода. Ее овчарка пыталась украсить за счет своей любви к мелким деталям. Пространство лиловой квартиры было полно мелкими предметами: статуэтки, мелкие и крупные игрушки, ящички, коробочки и органайзеры. Всё это перекликалось с картинами и вставленными в рамки открытками. Можно сказать, что Юфрау построила себе гнездо из безделушек, которые однажды суке понравились и с тех пор она тешится их владением. Она как могла пыталась обуздать появляющийся постепенно хаос, по-всякому группируя мелочевку и еженедельно протирая их от пыли. Но небрежность, в виде до сих пор не заправленной постели и грязной посуды в раковине, всё еще сохранялась и намекала на одинокое проживание в бетонной собачьей клетке.

— Не слишком ли ты сюда зачистил, Ал?

— А тебе не нравится? Мне казалось, что ты страдаешь от одиночества. Или я не единственный посещаю эту однокомнатную будку?

— Может и не единственный, — Юф встала из-за стола и забрала тарелку у друга.

— Заставляешь меня ревновать? — заигрывая спросил Альбинион.

Юфрау на нервах резко опустила посуду в железную раковину, заткнув пасть знакомому громким звуком.

— Не говори, пожалуйста, так, будто мы с тобой пара.

— Агх, Юф, надо было думать об этом до того, как решила поскакать на мне в тот день.

— Это была отдушина. К тому же, я была немного пьяна.

Знаешь, твои действия в моем борделе очень сильно выдают твое отчаяние. Это меня удручает. Такая красивая одинокая сучка. Это все так неправильно.

Ал встал и подошел к Юфрау сзади, прихватив ее за талию. Овчарка дернулась от неловкости и вполсилы убрала от себя лапы босерона. Кобель еле сдерживая обиду, опустил морду к ее шее. Юф почувствовала, как под его дыханием прогрелась шерстка.

— Я не поверю, что ты настолько ветрена. И не нужно думать о том, что я не отвечаю взаимностью.

— О чем ты?

— Ну, твой дружок сказал мне, что у тебя есть на примете один кобель, которого ты хочешь охомутать, но он для тебя слишком недоступен. А ведь неплохо ты придумала, но я догадливый.

— Я говорила не про тебя.

Юфрау грубо оттолкнула Альби и направилась в прихожую.

— Что? Про кого тогда?

— Барк и есть тот кобель, который не отличается догадливостью, но мне нравится его добродушие и забота. И, к счастью, сейчас он избавляется от своей несамостоятельности…

— Вот как, — Альби насупился. — Тебе вроде нравилась политика Сохо. И теперь ты бегаешь за инфантилом, который многое о себе возомнил и строит из себя главного героя, желающего покончить со шнауцером? Заботы тебе, значит, не хватает? Сраного щенка в теле взрослой псины?

— Чего уж точно мне хватает, так это твоей ревности. Абсолютно беспочвенной.

— Беспочвенной? У меня серьезные намерения, и я уж точно не имею желания влезать в эту глупую любовную драму. К слову, что-то я не вижу взаимного интереса от твоего очкастого дружка. У него к Сохо больше чувств, чем к тебе. Впрочем, ты не лучше. Молчишь в тряпочку и огрызаешься на каждого, кто хочет сблизиться. В том числе и на меня. Думаешь таким образом показаться сильной? Бред! Кажешься лишь больной на голову, что скулит от одиночества, но сама же вокруг себя его и сохраняет. Хочешь, чтобы тебя полюбили? Переступи через себя. Говори о чувствах прямо и возьми себе за правило не вести себя так, будто у тебя бешенство.

— Не в характере дело, — буркнула овчарка. — Природа сыграла со мной злую шутку, превратив меня в подобие кобеля. Почти все суки женственные и хрупкие, а меня как будто всё детство кормили стероидами. Что это за голос, что за мускулы? Знаешь как меня за это в школе гнобили? Ну и что, что я хотела себе завести пару и знать, что я кем-то любима не за внешность? Какая к черту разница, чего я хотела? Кобели не хотят строить будущее с другим псевдо-кобелем, пусть и с вагиной вместо члена.

Босерон, театрально задумчиво почесал подбородок.

— Ну, увидев габариты твоего клитора, я сначала подумал, что это…

— Заткнись, Ал, ты не помогаешь.

— Брось, ты не думала сделать пирсинг на нем? Тебе бы подошло.

— Нет, не думала! И вообще, прекрати, он такой большой из-за гормонального сбоя, как и в случае с голосом и мышцами.

— Меня это никогда не смущало. Ты мне нравишься и такой.

— Не льсти себе, тебе сперма в голову ударила, вот и чудится, что я тебе особенно нравлюсь. Я правда очень сожалею о том, что с тобой тогда потрахалась. Я не хотела тебе создавать ложные надежды, но так случилось.

Босерон вздохнул, поджав губы. Твердой походкой направился к выходу и резко отворил дверь.

— Знаешь, Юф, как кобель, заинтересованный в нашем совместном будущем, я не оставлю попыток тебя добиться.

***

Барк услышал щелчок открывающегося дверного замка. Бордер поднял голову, оторвав взгляд от книги. «Прощай, тишина, — подумал пес, поднимаясь с кресла». Мичи зашла в квартиру и выглянула из-за угла.

— Барки! — Пискнула она, сияя улыбкой, подобно уличному фонарю. — Я учуяла индейку.

Да, я спустился к Рэдвуду и он щедро отдал мне филе индейки за полцены. Там срок годности у него заканчивался… Где ты была так долго?

— Встретилась с подружками, в кафе посидели. Ой, а это мне цветы?

— Да, прости что не получилось вручить их красиво…

— Да брось, они восхитительны!

Мопс взялась за его лапы. Колли недоуменно улыбнулся в ответ.

— С чего это вдруг такой приступ счастья?

— Ну, я поболтала с подружками и кое-о-чем подумала. Почему бы нам не завести щенков?

У Барка тут же опустились уши и скривилась морда.

— Щенки?!.. Я…Но… Слишком рано. Я думал мы поживем годик для себя…

— А что нам ждать? Я не хочу быть старородящей и, к тому же, я в тебе полностью уверена. Ты будешь прекрасным отцом.

Колли эти слова нисколько не подбодрили, а лишь пощекотали его изнутри.

— Не-не-не. Погоди, Мичи, щенки — это большая ответственность, которую я вряд ли осилю.

— Мы очень ответственные! Если что — нам помогут мои родители.

— Они же совсем пожилые и живут на пенсию в 5000 бонсов, чем они могут помочь?

— Не сомневайся в них, у них есть заначка на крайний случай.

— На похороны, я так понимаю?

— Ну не сгущай краски. На похоронах и сэкономить можно.

— А наши деньги? Ты не работаешь, а моей зарплаты на нас двоих то еле-еле хватает.

Мичи прошла в спальню и стала медленно снимать с себя маленькое багровое платье, повернувшись к Барку спиной. У кобеля невольно завилял хвост.

— Барки, неужели ты меня не любишь? — Мопс подмигнула и уронила платье на пол, оставшись в кружевном белье.

— Люблю, — Глаза колли прикрылись от возбуждения и тот переступил порог спальни.

— Тогда я хочу чтобы мы с тобой наконец создали семью. Ну же, даст Цербер зайку — даст и лужайку.

Мопс села на кровать, свесив задние лапки в чулочках. Барк сделал несколько шагов и прижал свою возлюбленную в постель. Она игриво закусила губу и плавно стянула с себя бюстгалтер.

— Это всё равно как-то сомнительно, — томно произнес Барк. — Я не знаю, что я смогу дать нашим детям и чему смогу научить.

— Не бойся, дорогой, это обязательный этап жизни, — она сняла свои трусики и зализалась с бордер колли.

Пес погрузился в этот омут страсти, вцепившись когтями в бежевое одеяло. От мопса пахло ее восхитительными цветочными духами. Такими сладкими, что слюни потекли. Хвост неистово вилял туда-сюда, создавая поток воздуха, который чуть охлаждал собачий пыл. Барк окончательно осмелел и встал на колени. Он наспех, едва не сорвав пуговицы, снял с себя рубашку и швырнул ее куда-то в сторону, изобразив кого-то из старых приключенческих фильмов, где в главной роли был сногсшибающей красоты похититель сучьих сердец. Мичи игриво усмехнулись и потянулась крошечными лапками к брюкам Барка. За секунду вожделение сменилось паническим страхом от того, что они оба осознанно обзаведутся бременем воспитания маленьких пищащих щенят. Колли притих, понимая, что толком то и не знает, как быть отцом. По идее, воспоминания о детстве с примером в виде Акселя должны были ему помочь. Первое, что врезалось в память, это начальная школа и то, как разгневанный отец кричал на бордера, делающего домашнее задание. Отец заставлял выводить все буквы красиво, без единой помарки. Иначе Аксель с раздражением отбирал у щенка тетрадь и вырывал страницу и заставлял переписывать заново. Барк обливался слезами, слыша над ухом колкие высказывания и задыхаясь от запаха перегара. «Ебучий гандон. Тоже мне кобель. Ты сука, блять. Потаскуха сраная, — зазвенело в ушах, повторяя то же заплетание языка. — Скажи мне, гандон, ты смерти моей хочешь? Папку тебе не жалко, тварь? А папка ишачит только ради того, чтобы тебе было чем жопу подтирать, сволочь». Барка передернуло от фантомной пощечины и тот зажмурился. Мичи трогала крошечными лапками его полу-вялый член, облизывая его, и тщетно стараясь его сделать тверже. Бордеру же хотелось просто прекратить весь процесс и лечь спать, прекратив тем самым поток мрачных воспоминаний об отце. Желательно в одиночестве.

— Что не так? — С возмущением подняла голову Мичи.

— Я не могу так, дорогая, прости. Я не готов.

— Что значит «не готов»? Ты придуриваешься? Натрахался со своей шлюхой и родная девушка уже больше не удовлетворяет?

— Да я не трахался ни с кем. Сейчас не то время, чтобы делать щенков. Понятно? — Барк все больше и больше заводился со злости.

— Нормальные собаки, чтобы ты знал, заводят щенков еще в двадцать пять лет, а мы...

— А может я, черт возьми, ненормальный?!

Барк встал с постели и направился на кухню, не желая говорить с мопсом вообще. В груди что-то клокотало, а по венам словно текла раскаленная магма. Колли лег на диван на кухне, даже не накрыв себя пледом, покрывающим кресло в спальне. Свернувшись калачиком и вдыхая пыльный воздух, он старался успокоится, но не мог. Его не волновало даже шмыгние плачущего мопса, оставшаяся в другой комнате. В голове Барка звучало лишь твердое «Я не хочу быть как мой отец».

______________________________

1 — Ноокра́тия — вид политического устройства или социальной системы общества, которая «основана на приоритете человеческого (в данном случае собачьего) разума» при формировании ноосферы Земли. Совокупность теоретических философских концепций, обосновывающих эволюционную необходимость перехода от демократии к более совершенной форме государственного правления — власти интеллектуальной элиты с рациональным мышлением, выступающей в роли главной направляющей силы научно-технического прогресса и социально-экономического процветания общества.

2 — Технокра́тия — форма правления или устройства общества, власть в которой принадлежит техническим специалистам, руководствующимся в принятии решений исключительно технологическими императивами (применение технологий на благо общества).