Вступление

… — Арсюша, где ты был?

— Старушка моя, чего спрашивать, Ведина знаешь?

— Знаю, он под Смоленском сейчас?

— Под Смоленском...

— Кажется, меня сон поджидает… — произнесла она с волнительной печалью, из дряблой груди матери вырвался хриплый стон, она что-то пробормотала и опустила голову на подушку, повернулась лицом к стеночке, где возвышался во всю стену шерстяной овальный коврик, и попыталась забыться, закрыв свои слабые веки.

— Спи.

Я укутал её полотняным одеялом, а сам смотрел на слабо сверкающие свечи, надеялся, упрашивал их, примените там магию что ли, ради Христа! Мать моя увядает как цветок лилии. Настигла её болезнь. Настигла. Черт меня дернул всем, кому не попадя, деньги раздавать. Милосердие, тьфу! А мать-то моя от моего милосердия чахнет с каждым днём. Я вышел, всё, хватит, я вышел, закрыв за собой тугую дверь. А утром она выздоровела! Свечи, спасибо Вам! Но я по-прежнему не верю в магию, может, она сдаваться не хотела, она у меня сильная. И нет тут никакой магии, нету! Всё это брехня на постном масле. Просто сдаваться не хотела, вот и всё!

Собранные Шевроновым Иннокентием Степановичем письма из бюро хранения, и положены в долгий ящик от посторонних глаз. Некоторые он выставлял на показ, чаруя каждого уникальным своим умом находить истории не только захватывающие и интригующие, но и очень, очень трогательные, которые могут растрогать даже отъявленного браконьера, и он в скором времени перестанет совершать варварское дело, и поступит уже благородно. Среди всех этих историй, лежали, пожалуй, самые трогательные и откровенные, два больших свертка, завернутые плотной бумажной тканью, были помещены на дне сундучка, в надежде на то, что владелец заметит их, и от любопытства вскроет один сверток, и непросто прочтет, а не станет хвалится находкой… Но этого не случилось, они так и остались в самом холодном месте сундучка, среди уже использованных бумаг и сорванных жгутов, не вскрытые, и по-прежнему затаенные, в надежде, что в будущем предстанет случай, и владелец найдет им должное применение…