Глава 18. Паладин.

Над верхушками дубов и буков медленно взошел диск солнца. Греясь в его первых лучах пичуги, перепрыгивали с ветки на ветку, оглашая ущелье веселым щебетанием. Утренний воздух переполняли ароматы луговых цветов, в изобилии покрывающих небольшие участки земли перед хижиной монаха отшельника.

Ночь выдалась теплой, потому Тук проспал с заката до зари на топчане хибары.

Проснувшись, он умылся в ручье прохладной водой и принялся наводить порядок в пещере.

Совсем недавно народ был счастлив. Крестьяне трудились, не опасаясь, что их обворуют или не заставят выплачивать не посильные налоги.

Но в один миг все изменилось. Теперь этими землями распоряжался жестокий и жадный барон Роланд де Обеньи, подданные которого влачили жалкое существование. Его наемники, не зная жалости, грабили селян, забирая у них не только скопленные их трудом излишки, но даже последнее. Теперь Тук вновь вспомнил о своем мече, который стал носить под рясой.

Хозяйства, некогда процветающие вокруг пристанища монаха, в одночасье опустели. Люди покидали свои дома. Многие подались в лес, собираясь в мелкие банды. Однако, что могли поделать бывшие крестьяне, против хорошо организованных наемников. Люди барона организовывали облавы, загоняя повстанцев, как охотники дичь. Оказавших сопротивление перебили. Сдавшихся, привезли в клетках в город, где публично повесели, в назидание остальным.

Все изменилось с появлением жены пропавшего владельца земель. Эта, еще совсем юная леди, проявила незаурядные организаторские способности. Она сумела объединить разрозненные шайки, ввела строгую дисциплину и в кратчайшие сроки обучила стрельбе из лука, азам владения холодного оружия и ведения боевых действий в лесу.

Ее летучие отряды вихрем налетали на обозы наемников. Пленных не брали. Трофеи возвращали селянам. Доставалось и мелким феодалам и священнослужителям, поддерживающим Обеньи.

Крестьяне боготворили своих защитников. Кормили их, укрывали от властей и сообщали о передвижении карательных отрядов. Благодаря содействию населения благородные разбойники были не уловимы, а сами наемники ухе побаивались соваться в лес.

Покончив с уборкой, Тук вышел наружу. Вдохнул полной грудью наполненный ароматами трав свежий воздух. Он чувствовал себя замечательно и был готов противостоять любому злу.

Шорох в кустах заставил его обернуться. Неизвестно от куда появившейся у людского жилья кролик выскочил на каменистую площадку. Заметив монаха, он метнулся в сторону и тут же упал, пронзенный стрелой.

Тук, было отступивший к хижине, где оставил свой меч, мгновенно расслабился, узнав нежданного гостя. Из-за деревьев вышла Милана, одарив монаха лучезарной улыбкой.

— Добрый день, святой отец, — поприветствовала она монаха, закинув лук за плечи, — я принесла тебе немного дичи к обеду.

Она отцепила от пояса вязанку из нескольких куропаток, двух уток и довольно жирного зайца.

— Тот кролик, который только что прыгал, будет хорошим дополнением к моим трофеям.

— Я рад тебя видеть, дочь моя, — Тук раскрыл свои объятия, по-отечески обняв девушку, — значит все это ты, принесла к сегодняшнему обеду? Разве ты забыла, что сегодня пятница, и никто не должен вкушать мясо в этот святой день?

— Разве тебя это когда-нибудь останавливало, мой милый толстячок? — Милана лукаво взглянула на монаха.

— Конечно, — рассмеялся Тук, — думаю, что святая дева Мария не даровала бы удачу в охоте, если бы желала лишить меня вкусного обеда. Пойдем, я угощу тебя превосходным элем.

— А разве можно пить в пятницу? — удивилась девушка.

— В пещере темно и не видно, что там происходит, — хитро сощурился Тук.

— Спасибо за предложение, — покачала головой Милана, — я пришла за твоей чудодейственной мазью, что так хорошо заживляет раны.

Тук кивнул и на не долго исчез в хижине. Через несколько минут он появился, держа в руках банку с мазью.

— Возьми дочь моя. Но что у вас случилось?

— Друг моего мужа ранен, но думаю, твоя мазь скоро поставит его на ноги. Ведь только он может сказать где держат Олдреда…— Милана взяла банку, аккуратно упаковав ее в суму, — завтра я пришлю за тобой. Будь готов, мне нужны все люди.

Она распрощалась с монахом и исчезла в лесу…

До самого вечера Тук занимался хозяйственными делами. Когда уже стали сгущаться сумерки, он зажег светильник и взяв с собой большой кусок пирога уселся перед входом. С аппетитом жуя пышную сдобу, Тук вдруг услышал приближающееся цоканье копыт. Доев последний кусок пирога, он поднялся на ноги, готовясь встретить нежданного гостя.

Через несколько минут в ущелье въехал одинокий всадник. Это был высокий, широкоплечий воин, облаченный в видавшие много сражений кольчугу и шлем, полностью скрывающий его лицо. В руке он сжимал копье с развивающимся на его наконечнике вымпелом.

Всадник осадил коня перед монахом, который от неожиданности отступил на несколько шагов.

Тук пожалел, что занимаясь делами, снял меч. Сейчас от любого путника можно было ожидать всего. Он мог оказаться добропорядочным человеком, а мог убить и ограбить.

— Кто ты добрый человек? — спросил Тук, продолжая пятиться к двери.

— Я направлялся к замку благородного барона де Холонда, — ответил путник, снимая шлем, — но заблудился в этих местах. Прояви же милосердие святой отец, к бедному путнику…

Тук внимательно оглядел рыцаря. Это был еще молодой мужчина с светлыми волосами и аккуратно подстриженной бородой. Лицо выглядело благородно. Но определить его намерения монах не мог.

— Ступай своей дорогой добрый человек, — смерено проговорил Тук, — не мешай служителю господа нашего и святой девы Марии, творить вечернюю молитву. Ступай бог, поможет тебе…

— Да какой дорогой?! — не сдержался путник, — здесь нет ни каких дорог! Так-то служитель церкви встречает рыцаря, проливающего свою кровь в святой земле?!

— Так вы сэр рыцарь прибыли из святой земли? — всплеснул руками Тук, — что же вы сразу не сказали. Теперь я вижу перед собой не вора и не разбойника, а доброго самаритянина. Проходите же сэр рыцарь в мою скромную обитель.

Тук первым вошел в хижину, предложив гостю сесть на топчан.

— Ты здесь один? — спросил воин, оглядывая небольшое помещение.

— Один, — вздохнул монах, — разве, что святая дева Мария является мне в моих молитвах.

Тук протянул гостю блюдо с сухим горохом.

— Вкусите сэр пищи отшельника. Если же вы желаете пить, то в кувшине вода из святого источника.

Рыцарь взял горошину, покрутил ее в пальцах и бросил назад на блюдо.

— Слушай преподобный, — он по-дружески похлопал монаха по его большому брюху, — сдается мне, твоя скудная пища и простая, пусть даже и святая вода, идут тебе на пользу. Позволь же узнать твое имя?

— Все называют меня причетником из Коперхеста, — скромно потупил взгляд Тук, — правда, еще добавляют при этом святой. Но я на этом не настаиваю. А как мне вас называть.

— Называя меня просто паладин.

Рыцарь принюхался.

— Сдается мне, что у тебя где-то подгорает мясо…

Он встал, подошел к холсту, скрывавшему вход в пещеру и отдернув его вошел в соседнее помещение.

— Во истину ты святой! — воскликнул паладин, осматривая пещеру, — раз господь настолько расширил твое скромное жилище! Я же говорю, что мясо подгорает, — сказал он, указав на котел под крышкой которого булькала похлебка.

— Ах это? — замахал руками Тук, — лесной сторож оставил кое-какие съестные припасы. Грех было бы, если бы они пропали. А я в своих думах о боге, совсем забыл о них. Хорошо, что ты напомнил. Я думаю, что лесник не будет возражать, если я угощу дорогого гостя сытной похлебкой и куском мяса.

Тук снял крышку, наполнил черпаком плошку, а мясо вывалил на большое блюдо.

Паладин, не стесняясь, стал жадно, есть, поглядывая на монаха. У голодного Тука текли слюнки от вида и запаха вкусной пищи, но он продолжал скромно сидеть в сторонке.

— Что же ты не ешь? — удивился рыцарь.

— Обет, данный мною, — поднял глаза к потолку Тук, — не позволяет мне вкушать мясо в пятницу.

— В землях, где я воевал, — сказал паладин, отложив в сторону, обглоданную заячью лапку, — каждый хозяин, принимающий у себя гостя, должен сам вместе с ним вкушать пищу, дабы гость не подумал, что пища отравлена…

— Да? — сделал вид, что задумался Тук, — ну разве, что только лишь для вашего спокойствия.

Он набросился на еду, с жадностью откусывая куски мяса.

— Теперь я вижу, — расхохотался паладин, беря в руки кувшин с водой, — что пища годная.

Он уже поднес горлышко к губам, но монах остановил его.

— Стой! Это же вода! Для такого гостя добрый лесной сторож оставил прекрасный эль.

Тук разгреб ветошь, поставил на стол большой бочонок, вытащил пробку и наполнил до краев две чаши.

— Ого! — гость с удовольствием отпил напиток, — а как же твой «обет»? Нет ли греха в питье эля в святой день?

— Это только для вашего успокоения, — улыбнулся Тук, осушив свою чашу до дна одним глотком, — дабы вы не решили, что питье отравлено.

Монах и его гость взглянули друг на друга и дружно расхохотались…