Глава 3. В гостях у воеводы.

Возле ворот боярина с гостями уже встречала челядь. Слуги приняли коней у вельмож, а повозки увели на хозяйственный двор.

Вдоль дорожки ведущей от ворот к крыльцу, выстроились ратники, в железных кольчугах, остроконечных шлемах и с красными щитами. По сравнению с этими богатырями, считавшие себя довольно крепкими телом Гильон и Банифаций Савойские, выглядели хрупкими, словно безусые юноши. Народу возле боярского терема скопилось видимо, не видимо. Киевский люд хотел знать, зачем это к их воеводе пожаловали иностранные гости.

На крыльце послов встречала боярыня. Любава была слегка встревожена, сообщением мужа о сватовстве, но стояла гордая и как всегда прекрасная.

— Прошу гости дорогие, — по обычаю поклонилась Любава, — проходите в горницу. Стол уже давно накрыт. Мы вас заждались…

Пьер Рош, в сопровождении братьев Савойских, сватов и Оронта, прошли в обеденный зал. Здесь уже был накрыт стол, ломившийся от различных яств и напитков. Но гости не спешили занять отведенные им места.

— Где же ваша дочь? — поинтересовался Рош, пригубив вино из поднесенного ему кубка.

Гордеев повернулся к лестнице, ведущей на второй этаж.

— Милана! — крикнул он, — сделай милость, спустись в горницу!

На площадке появилась его дочь. Дмитрий с удовольствием улыбнулся, испытывая отцовскую гордость. Английские герольды замерли, с восхищением глядя на грациозно спускающуюся по ступеням девушку. Она была не просто красива, а ослепительна прекрасна. Статная и элегантная, в платье из небесно голубого шелка она не шла, а словно парила, с уверенной грацией пантеры. Ослепительная улыбка играла на ее губах, обнажая жемчужно белые зубы. Ее глаза, сверкали словно звезды. Волосы были заплетены в косу. В разрезе платья высокая девичья грудь спокойно вздымались при каждом вздохе.

— Здравствуй батюшка, здравствуй матушка, здравствуйте люди добрые.

Милана трижды поклонилась в пояс всем присутствующим.

— Скажи же батюшка, что случилось?

— К нам доченька, пожаловали гости из далекого королевства.

Дмитрий указал на столпившихся друг против друга послов.

— Из какого королевства они прибыли? — вежливо поинтересовалась девушка.

— Из английского, — ответил Гордеев.

— Я рада вас видеть, — переходя на язык послов, сказала Милана.

— О, — изумился Рош, — вы прекрасно говорите на нашем языке. И позвольте заметить, что вы выглядите гораздо прекраснее, чем изображение на портрете.

Милана улыбнулась. На ее щеках проступил румянец.

— Портрете? — переспросила она, — но я никогда не позировала для рисовальщиков.

— Несомненно, — учтиво поклонился Рош. Он решил не рассказывать всей правды о происхождении рисунка. — И все же видимо кто-то, восхищенный вашей красотой, запечатлел ваш лик. Вот он…

По знаку епископа, Гильон сдернул ткань, закрывающую один из двух холстов, установленных перед столом на треножниках. Это был портрет, тщательно скопированный придворным художником с рисунка барона Олдреда де Холонда.

Милана подошла к холсту, с которого на нее, как из зеркала смотрел ее собственный лик.

— Признаться, я совсем обескуражена, — смутилась девушка, — неужели существует такой мастер, что по памяти может так точно изобразить лик человека.

— К сожалению мастер нам неизвестен, — соврал Рош, — но барон Олдред, увидев ваше изображение влюбился в него с первого взгляда. И не видит дальнейшую свою жизнь без вас. Он поручил нам передать его просьбу, стать его женой…

— Что же благородный барон, сам не приехал? — Милана лукаво взглянула на посла.

— К сожалению, не отложные государственные дела в парламенте, не позволили ему это сделать, — развел руками Рош, — но поверьте, он рвался увидеть вас лично.

— Как же я могу судить о нем? — поинтересовалась дочь воеводы.

— Он прислал вам свой портрет.

Пьер Рош вновь кивнул. Гильон тут же снял ткань со второго портрета.

Взглянув на изображение жениха, Милана ахнула, отступила на шаг, приложив ладони к груди. Это был именно тот человек, которого она увидела в зеркальном коридоре, когда гадала со своими двоюродными сестрами.

— Что с тобой? — увидев, как побледнело лицо дочери, Гордеев бросился к ней, обняв за плечи.

— Все хорошо, батюшка, — слабо улыбнулась Милана, приходя в себя. — нашло что-то. Обо мне не беспокойся. Посмотри, гости совсем устали с дороги. Их нужно накормить, напоить, а уже после о делах беседу вести…

Уже совсем стемнело. Горящие свечи, медленно оплывали воском на серебряные чашечки светильников. От их света в горнице стало совсем жарко. Уже совсем упившиеся заморским вином и крепким русским медом, почтенные гости, расстегнув камзолы, осоловело поглядывали друг на друга.

— Милая, — решив окончательно добить послов, Дмитрий обратился к дочери, — не усладишь ли ты наш слух песней? И не дожидаясь ответа, крикнул, обращаясь к слугам, — принесите арфу!

Милана бережно взяла в руки изогнутый как лебединая шея инструмент, села на лавку и тронула пальцами серябрянные струны. Под ее плавными движениями полилась прекрасная музыка. Смущенно опустив глаза, Милана запела. Звонкий голос струился как ручеек, гипнотизируя и завораживая слушателей.

Когда песня закончилась, наградой ей были восторженные восклицания. Очарованные гости подняли за ее здоровье красоту и талант, наполненные кубки…

За час до полуночи, повинуясь знаку хозяина дома, Любава с дочерью поднялись из-за стола и покинули пиршество. Боярыня пошла вслед за Миланой, проводив ее до светелки.

— Хотела бы я знать, — Любава остановила дочь, подозрительно взглянув в ее лицо, — почему ты так побледнела, увидев портрет барона? Ни это ли стало причиной того, что за столом ты так смущалась и мало ела.

Милана открыто взглянула в на мать. Она никогда не могла от нее хоть чего-нибудь скрыть. Матушка всегда сердцем чувствовала, вскрывая любой обман.

— Мне просто нездоровилось, — все же попыталась уклониться от правды Милана.

— Не обманывай меня, — Любава обняла дочь за плечи и прижала к себе, — я ведь заметила, как горит твое лицо. Расскажи мне. Поверь, твоя тайна останется между нами.

— Я не могу тебе лгать, — всхлипнула девушка. Она решительно все рассказала, ничего не утаив…