11

Бесило на землю повалился, а этот, наоборот, на ноги вскочил, и опять: «Помогите мне…». А у самого нож в руке и кровь с него капает…. Мужики попятились. А этот, башкой повертел и в проходы убежал. И что с ним не так? Какая хрень его укусила? Чёрт знает….

Долго он по проходам бегал. Дядька Валун, когда от Вострецовских холуёв прятался, слышал тоже, как голосил он, помочь всё просил…. Рассказывал, потом…, дядька-то: « Орёт он. А где орёт? С какой стороны? Непонятно. Вдруг, из-за угла выскочит? Да ещё, откуда не ждёшь…». Опасное дело. Настороже постоянно, быть приходилось….

А братец, ясное дело, помер. И хоть не скажу, что он прямо-таки замечательным братом был, и тычки я от него получал, и затрещины, но всё же, родной человек, как-никак. По этому, когда вокруг плакали все и причитали, не удержался от слёз и я. Тоскливо на душе стало. Да ещё, вдруг, представилось мне, будто все мои родные, мамка, батька, сёстры, братья, дядьки и тётки, тоже, померли вдруг. И остался я совсем один, горе мыкать…. Как же тут не прослезиться?

Но, чёрт возьми, кто мне через стенку-то нашёптывает? Ума не приложу. Со стариком я посоветоваться хотел, было, так тот носом в бороду уткнулся и храпит….

Ладно…, не буду его тревожить. Подожду, пока сам проснётся….

Сижу. Жду. А меж этим делом через прутья клетушки смотрю. На то, как люди туда-сюда шастают, на то, как нашего Сторожишку, другой сторожишка менять пришёл. Как они разговаривали долго, слушал ещё…. Наш-то, жаловался всё, бок свой потирая. Да отомстить, тому любителю пинаться, грозился….

А потом, когда уж надоело наружу пялиться, подумалось мне вдруг, от чего не знаю: «А вдруг, в клетушке этой, за непроглядной тьмой, скрывается ещё что-нибудь…? Не только горькая вода стекающая по стене, а что-то ещё, о чём старик не захотел рассказывать? Он ведь не так уж прост старикашка чёртов…».

Постарался я вглядеться получше, туда, в темноту….

И неожиданно она расступилась, будто спасовав передо мной и пугаясь моего взгляда….

Мне так показалось. Я решил, что так…. И, подавшись вперёд, попался на эту коварную уловку…. Тьма обхватила меня, крепко прижала к себе и потащила, беспомощного, вглубь клетушки. Плавно и неспешно несла она меня в своих объятиях. Всё дальше и дальше….

И ведь сколько раз я подумать успел, что пора бы мне в стенку упереться. Так нет…. Не зря я похоже подозревал, что нечисто здесь что-то. Клетушка-то оказалась вовсе не тесной, а какой-то слишком уж большой. Просто уму непостижимо, какой большой она оказалась…. Безграничной просто….

А тьма всё несла меня и несла, пока я не ощутил, что нахожусь на какой-то грани между тем, что было и есть, и тем, что ни осознать, ни объяснить не возможно. И это неосознанное и необъяснимое бушевало там, на той стороне, за гранью, которую я ни за что не смог бы преодолеть. И не потому, что она являлась для меня серьёзной преградой, а потому, что я сам являлся для себя преградой.

То бушующее и неосознанное, прикосновение которого я чувствовал, вызывало у меня одновременно и восторг, и трепет, и любопытство…, и ещё…, чёрт знает что…. И стремление хоть как-то постичь непостижимое, и хотя бы попытаться его осознать.

Я, конечно, даже надеяться не мог и за всю свою жизнь осуществить хоть малую толику моих стремлений, если бы не тот голос….

Он зазвучал совсем не так, как слышал я его когда-то, прислонясь ухом к стене, а горазда отчётливей и громче. Это он поведал мне, что и как движет этим миром, внутри и за пределами его. И уже в следующий момент всё сущее показалось настолько простым и настолько понятным, будто я смотрел не на этот мир, а на свои раскрытые ладони.

Ни одного секрета, ни одной тайны от моего понимания не смогли бы теперь ускользнуть. Всё что происходило и происходит, и всё что будет происходить, я знал, я видел и мог предугадать….

И даже тогда, когда я проснулся от шума и гама, вместе с остатками сна всё ещё сохранялись и мои знания. Но лишь стоило мне отвлечь внимание, как они развеялись, и вспомнить хоть что-нибудь, хоть самую малую толику, я уже смог.

«Ну что за люди, чёрт возьми…. Чего там у них всё время случается? Опять что ли жужелица прорвалась и кого-то искусала?».

Так я думал с досадой, глядя наружу и удивляясь тому, что меня уже никто больше не сторожит…. Ну нету нигде этого сторожишки. Съели его будто….

А шум и крики все не утихали. А иногда даже громче становились.

Эх, если б мне удалось заглянуть подальше…. Жаль что глаза у меня не как у улитки. Прижался я к прутьям щекой что есть силы, и всё одно ни черта увидеть не удалось.

И тут мелькнуло что-то перед глазами…. Прутья хрустнули. Отпрянул я. Смотрю. Стрела в них застряла…. Торчит и всем своим видом говорит мне как бы: «Хватит мечтать, балбес, опомнись…». Вот здесь-то и захлестнуло меня. Так жутко стало, что даже дыхание перехватило. «Всё, — думаю. — Началось. Придут сейчас убивать». А что я-то сделать смогу? Как уберечься? В уголке тёмном затаиться если только, да и то…. Найдут, всё равно….

Вскочил я, попятился. Да забыл, что старик тут, рядом сидит. Запнулся я об него, да и на него же и повалился.

А тот, проснулся, и перепугавшись спросонья, давай меня отпихивать….

— Ты что…?! Бешеный! — орёт.

Сполз я со старика кое-как, к мокрой стенке в углу прижался….

— Смотри, — говорю ему. — Началось уже. Теперь недолго осталось.

А он только башкой вертит, сообразить пытается, что происходит. А когда всё-таки сообразил, затрясся весь тут же. Пальцами прутья клетушки обхватил. Лбом к ней прижался. Глаза вытаращил. И запричитал как ополоумевший:

— Дождался наконец…. Наконец-то дождался…. Дождался….

Я забеспокоился даже, как бы ему вдруг плохо не сделалось. Знаю я, что с человеком от радости большой или от горя, удар может случиться…. Бывает такое, говорят.

Или спятит вконец…. Тоже нехорошо ведь. Вон он уже клетушку трясти начал. И не причитает, а рычит:

— Наконец-то! Дождался! Ну же…, ну же…!

Я стою, смотрю на это буйство, а у самого ком в горле и лишь одна мысль в голове вертится: «Ни чем хорошим это закончится не может…». А тут уж я и вовсе присел, когда тень чья-то в проходе мелькнула.

Старик её тоже заметил и ещё пуще клетушку принялся трясти.

— Набой! — заорал он. — Набой!

И уже, будто узнав кого-то…:

— Молотило!

Того мужика, что в проходе мелькал, похоже действительно Молотилом звали. К клетушке он подошёл, удивлённо хлопая глазами, и за голову свою косматую схватился, шлем ненароком с неё спихнув…. Шлем, грохоча, покатился по земле, а Молотило пробормотал:

— Дядька….

Старик меж тем, на ноги поднялся и говорит с укором:

— Ну что вылупился? Долго вас, чертей, ждать? Отворяй, давай уже….

— Да мы ж, дядька, думали, что помер ты, — бормотал Молотило, суетливо открывая запор. — Думали, что уморили тебя здесь….

А потом, распахнув дверь, старика в охапку сгрёб и сдавил так, что тот взмолился:

— Осторожней. Поломаешь ведь…. Бугай.

Смешно было видеть, как здоровенный косматый мужик, в доспехах, с дубиной, а расчувствовался, малый ребёнок будто. Я даже заулыбался. И хорошо так сделалось…. Прямо от сердца отлегло. Я как-никак совсем недавно к смерти готовился, так что теперь и улыбнуться не грех….

— Ладно. Будет тебе…, — говорил старик Молотилу, похлопывая его по спине. — Иди-ка, скажи там, что живой я. Пускай встречают. А то вишь, сам-то я боюсь не дойду….

— Да чего там, — усмехнулся Молотило. — Я тебя на руках донесу….

— Иди. Иди, говорю тебе, — повторил старик настойчиво. — Пускай сюда Набой придёт. А то, что это…? Ждёшь его, ждёшь….

А потом меня, когда Молотило-то ушёл, к себе подозвал, за шею рукой обхватил, и зашептал на ухо:

— Всё теперь. Можешь не бояться. Не обидит тебя никто…. Но только, вишь чего…. Не говори, что ты не торгаш. А говори, что ты, мол, торгаш. Ограбили тебя здесь. Всё отобрали…. Понял?

Я кивнул.

Конечно, я всё понял. Я ведь и не думал расслабляться. Всё-таки не в родительском доме нахожусь. Далеко ещё до родительского-то дома. И неизвестно попаду ли туда…. Ну а так-то если прикинуть…, что мне жаловаться? Жив, здоров, укус на ладони заживает. Человек, который вроде и чужой совершенно, а обо мне заботится как о своём…. Встречаются ещё, значит, хорошие-то люди?

А то, что испытал? Ну, помариновали меня немножко тут. Ну, понервничал. И что? В конце концов, удача опять мне улыбнулась…. А вот тем, кто меня взаперти держал, нет. И кое-кому из них уже никогда не улыбнётся.

Лежат они в проходе, где бойня была, и там и тут. Четверо, не меньше…. Увидел я их, когда мы со стариком до развилки доковыляли. Одного я кажется даже узнал. Того что поодаль лежал, и с которого доспехи стаскивали…. На Зубзазуба он был больно похож. Правда, я особо не вглядывался….

Да и когда вглядываться-то…? Набой, сын стариковский, со своими бугаями насел. Глядят на меня с подозрением, недобрыми взглядами. И выпытывают, что и как, кто есть такой и откуда. Неуютно даже стало как-то…. Хоть и подмышками дубины у них, но выхватить-то их не долго. Хорошо еще, что самому мне на вопросы отвечать не пришлось. Старик за меня ответил. И то, что я торгаш, и что вещи у меня отняли…. Всё сам рассказал.

И тут я понял, как прав он был, когда торгашом мне советовал назваться. Слово «торгаш», и на бугаёв Набоевских да и на самого Набоя, как заклинание подействовало. Недобрые взгляды подобрели, а подозрительность сменилась сочувствием. А гнев и досада, что в голосах их слышались, относились совсем не ко мне, а к прежним врагам — Битку и Щуру.

— Да…. Ну и дела, — говорили они негодуя. — Что же это они совсем предела не видят?

— Нет уж, — сказал Набой, к бугаям своим обращаясь. — Мы такое позволить не можем. Чтобы торгашей грабить…? Что же это будет, если все торгашей грабить начнут? А…? Если Щур с Битком бандючинами стали, то ведь мы-то не такие…. Мы сами вернём, что забрали у торгаша эти скоты. Что там было-то? Нож, торба, товар? Что ещё?

— Да всё…, вроде, — говорю.

— Ну, значит только это, — кивнул Набой, и на бугаёв своих глядя, спросил. — Ну что?

А те плечами пожали, головами покачали и согласились…. Только один из них спросил:

— Как это будет-то? По жребию или как?

— Да на кой нам это надо…! — заголосили наперебой остальные. — На кой чёрт его в наши дела впутывать…! Пускай своё забирает, а там мы сами…! Отдадим, да и с плеч…!

Принесли они ножи, которые, похоже, у убитых нашли. Мне показывают…. И тут мне повезло. Чертовски повезло. Причём дважды….

Сначала я среди тех ножей, что мне показали, свой нож увидел. Увидел и чуть не подпрыгнул от радости. Рука, было, сама к нему потянулась, и я готов уже был крикнуть: «Вот он! Вот он!»…. Как мне второй раз повезло.

Опередили меня. Один из бугаёв Набоевских раньше меня, его схватил.

— А это откуда?! — сказал он удивлённо. — Это же Слизня нож…. Да точно…. Помню я…. В руках держал. Слизень частенько его на кон ставил. Сколько раз такое было, сначала проиграет, а потом отыгрывается…. Всегда отыгрывался. И ещё хвастался, бывало. Ничего, говорил, вернее этого ножа нет. Всегда назад к хозяину вернётся….