10

…. Поглядел напоследок, как Сторожишка бок свой наглаживает….

— Смотри, огрызок. Башку свою проспишь…, — говорит.

«Огрызок». Словечко какое колкое…. Понравилось мне даже чем-то оно. Ни в жизнь бы не догадался, что к человеку его можно применить. А ведь применить-то есть к кому…. Да хотя бы к Косорылу. Или ещё, к этому…. Сяма его зовут. Часто я видел его на рынке. И как он возле Белоны отирается, тоже видел. Сам-то и гроша не стоит, и кроме напыщенности глупой ничего у него нет…. Хотя строит из себя невесть что. Такую ерунду мелет, просто диву даёшься. Говорит, будто батька его, самый лучший отловщик кротов. Будто все те кротовьи шкуры, что у Заступихи в жилище имеются, все до одной им добыты…. И не только у Заступихи, но и у многих других богачей…. Смешно…. Все же знают, что Сямин папаша портошных дел мастер. Портки он шьёт да подшивает. А Сяма только башкой крутит в ответ…. «Нет. Нет, — говорит. — Сейчас просто время не ловкое. Все кроты далеко отсюда ушли…. Как назад вернуться, он опять ловить начнёт…». Что ещё тут скажешь? Огрызок, он огрызок и есть…. И чего она его слушает?

Тут старик размышления мои прервал. В плечо толкает…. И в нос мне кусок вяленый суёт, пожёванный немного да обмусляканный, изо рта, похоже, достал.

— На хоть. На зуб кинь, — говорит. — А то вишь как?

Ну…, в другое-то время я может и подумал бы…. А сейчас, куда деваться? Взял…. Да чего там, кусочек-то? Полетел он в брюхо как в яму бездонную. Как в пустое ведро плевок. Только аппетит раздразнил ещё больше…. Ну да ладно. И на том спасибо.

— Эх, — вздыхаю я, морщась и живот почёсывая. — Сейчас бы хоть водицы кружечку…. Как помню, бывало, из ведра зачерпнёшь…, смотришь на неё, а она чистая, прозрачная, через край плещется. А сама холодная и вкусная до чего….

— Видно, неплохо ты жил-то, — косится на меня старик. — Еды вдоволь. Вода всегда свежая. Не то что здесь, и жрать не дают, и вода не вода, а горечь одна.

— Ха, горечь, — усмехаюсь я. — Да хоть и горькая была бы…, а где она, вода-то? Где…? Нету.

— Отчего ж нет? — старик говорит, зевая. — В темноту получше всмотрись…. Вон вся стенка сырая. Только, правда, тут изловчиться надо….

Говорит он, а я ушам своим не верю…. «Ну, ничего себе», — думаю. Огорошил старикашка чёртов. Раньше-то где был? Мне тут пить жутко охота, а он только и делает, что сказками своими меня пичкает. А о главном-то только сейчас сказать соизволил….

Посмотрел я на него с укором, и к стенке побрёл. Руку вперёд выставил и крадусь — не видно ж ни черта….

И правда, уткнулась моя рука в мокрое. Течёт по стенке вода. А что толку? Она по всей стене растеклась. Её не соберёшь…. Я руку лизнул. Помочил и снова лизнул. Нет. Не напьёшься так…. Попробовал сразу языком…. Тьфу…. Горечь.

А старик, будто видит как я мучаюсь, изловчиться не могу, зевнул громко и говорит:

— Я тоже поначалу…. И так, и сяк…. А потом, ногтём желобки проковырял и под ними приямочек. Губу туда вставляй и жди, пока само натечёт…. Рукой пошарь, если как крот, слепой…. Да много не пей, брюхо заболит….

«Много не пей». Насмехается надо мной он что ли? Пока по капельке полный рот наберётся, рехнуться можно. Стоишь, с выпяченной брылой, прямо как Шаркало, когда подачку выпрашивает. Нос ещё мешает, и скулы немеют…. Сделал я глоток…. Ну и горькая…. Всё. Хватит. Не хочу больше пить.

Но стенка всё же хорошая. Если не напиться, так умыться можно. И ещё послушать, не шепчет ли ветер за ней….

Нет. Не слышно ничего. Вода только в ухе журчит…. Зато услышал я, как старик керкает опять.

— Одно-то ухо ты напоил, — посмеивается он. — А другое когда будешь?

— Ничего я не поил, — обиделся я.

Да и правда, сколько можно насмехаться?

— Бывает, что ветер шепчет за стеной, — говорю. — Вот я и прислушиваюсь…. Чего тут смешного?

А ведь подействовали мои слова на старика. Ухмылка с его лица сползла. Задумался он, нахмурился. Ладонью машет…. Подойди, мол.

— Правда твоя, — шепчет он. За рубаху меня клешнёй своей прихватил и к себе тянет. — Ничего смешного нет тут…. Говоришь, ветер? Да…. Ветер…. А ветер что есть? Ветер есть — дух. А какой дух с той стороны может тебе шептать? Тот, который с этой стороны на ту перебрался. Понял, да…? Вишь, как получается-то? Я ведь тоже слушал, что прадед мой шепчет…. Там…, на дальнем тупичке, его хорошо слышно…. Великим человеком был при жизни-то. Все его уважали и слушали. А я его и после смерти слушал…. Вот так….

Тут уж и моя очередь пришла призадуматься. Но сперва я рубашку из стариковских пальцев вытянул и на место своё уселся.

— Странно, — начал я вслух размышлять. — Нам всегда говорили, что на той стороне ничего нет…. Когда-то давно, там все жили. И люди…, и вообще..., всё живое…. Но когда старый бог рассердился, жить там стало невозможно, и кто смог сюда перебрался. А с той стороны…, я не знаю…, чудища какие-нибудь живут только…. Так наставники нас учили….

Опять смеётся старикашка. Башкой трясёт и керкает.

— Что же, по-твоему? Тебе чудища оттуда шепчут? — спрашивает.

— Не знаю я, — отвечаю. — Это ведь я так сказал, что ветер. А на самом деле…. Чего там…? Хотел я дядьку спросить да не решался всё. Думал, не поверит. Думал, скажет, мол, чудится мне…. А потом….

— Эх. Хороший ты парень, — старик, плечом меня в плечо толкает. — Пужливый только…. Но зато толковый, сообразительный. Сам слушать научился…. Не то, что мои остолопы…. Одному грибы голову затуманили, другому лишь бы дубиной помахать…. А ты, вишь…. Только не учили тебя, видно. А если и учили, то не тому. Ты меня слушай…. Как ведь получается? Был же твой дух, до того как здесь появиться, где-то? И будет он в другом месте, потом…. А другое-то место, оно как раз с той стороны и есть. Вот…. Слушай, чего говорю-то…. Тот, кто отсюда туда перебрался, глядит на нас здесь живущих, как мы на улиток глядим. Разве ж улитка может знать, что её ждёт? Что крот её унюхал, или ёж того и гляди настигнет…? А ты можешь знать. Ты видишь…. Со стороны-то виднее…. Понял? То-то же…. Смотрят, значит, они оттуда, как мы барахтаемся здесь, слепыши будто, и жалко им нас становиться. Им бы подсказать нам, как да чего…. Да они и пытаются…. Не всё равно им, что у нас происходит-то…. Они ж предки наши. Только нам-то их услышать тяжело. Вишь, как получается…? Мне-то мой прадед ещё при жизни сказал, что, мол, слушай меня, как скажу так и делай…. Знал, что я сумею. Такой, вот, был человек…. А ты-то хоть, знаешь, кто тебе нашёптывает? Кто-то из родственников твоих, должно быть. Ты подумай, кто это мог быть. Подумай. Тебе так легче понимать его будет….

Озадачил меня старик здорово…. А ведь и правда…, кто же это может быть? Ума не приложу. Может, дед…? Хоть и побаивались мы его, потому как строгий был и бранил нас за шалости часто, но уж если брался о чём-то рассказать, то вся его строгость будто улетучивалась куда-то. И не только мы, мелочь пузатая, но и взрослые собирались в круг, и с открытыми ртами сидели, слушали…. Интересно уж больно у него получалось и складно. Даже по нескольку раз одно и то же рассказывал, бывало. И всё равно просили: «Расскажи опять».

Может и он…. А может…? У мамки брат был младший. Нам-то он тогда большим дядькой казался. Но только разве с другими-то дядьками было когда-нибудь весело так? Мог ли кто придумать игры веселее, чем дядька Подмига придумывал? Помню, убегаешься, упрыгаешься, насмеёшься так, что руки и ноги, и щёки — всё болит…. Мы и представить не могли, как без него станет скучно.

А он заболел. Из жилища совсем выходить перестал. Всё лежал…. Лежал…. Мамка у него часто бывала. Ухаживала всё…. Нам ещё говорила: «Проведали бы дядьку-то хоть. Он ведь опять про вас спрашивал…».

Понятно, что проведать надо. Да только как-то страшновато становится, когда вокруг все только и говорят, что, мол, залезла в Подмигу какая-то тварь, и изнури его, теперь, пожирает.

Но куда деваться-то? Пришлось идти…. Помню, через порог переступили только и всё, дальше боимся…. Как букашки в кучу сбились…. Мы-то дядьку увидеть рассчитывали, а там лежит кто-то маленький, иссохший, с потемневшим лицом. Разумом нам может и понятно, что это он, наш дядька Подмига и есть, а глаза верить не дают…. И уши не дают. У дядьки голос был зычный, громкий, а у этого, такой слабый…, ни слова не разберёшь.

А мамка всё: «Скажите хоть чего-нибудь дядьке-то…». «Скажите чего-нибудь».

Вот я и сказал:

— Дядька Подмига…. Выздоравливай скорей….

Да и в глаза ему случайно заглянул. И увидел там столько тоски сразу, сколько, наверное, за всю жизнь по крохам не насобираешь…. Даже внутри похолодело.

А Бесило, помню, потом ещё ругал меня:

— Дурак ты, что ли? Все уже давно говорят, что не жилец он. А ты…, «Выздоравливай»….

Или…? Или, может, это он и есть? Брат мой старший, Бесило? Он мне нашёптывает?

Вот ведь как в жизни всё вдруг перевернуться может…. Радуется человек большой удаче, например, а и не знает, что она ему боком выйдет. Да и откуда человеку знать? Он человек всего лишь, а не вещая блоха. Поэтому и брат мой радовался, когда его в артель приняли.

Да и в самом деле…, хоть и грязная работёнка клеем от насекомых проходы мазать, да заслоны ставить, да плесень светящуюся обновлять, зато при деле всегда. Всегда есть в тебе потребность. А от этого и кошель не пустой….

Ну и опасность есть, конечно, что уж говорить. Гадина какая-нибудь тебя исподтишка цапнуть может, или с лестницы навернёшься во хмелю…. Но вот так, чтобы…? Небывалое, говорили, дело….

Говорили, будто всё было как обычно…. Сидели, отдыхали да обедали. Потом на работу собираться стали…. Все поднялись, инструмент свой подбирают, а один всё сидит и сидит. Спит как будто. К стенке спиной прислонился, сопит, только глаза открыты и в разные стороны глядят.

И кто же полез в чувство его приводить? Кто на корточки перед ним присел, за плечи схватил, и трясти его начал? Конечно же Бесило…. Остальные-то мужики в сторонке стоят, перешёптываются да посматривают с опаской.

А этот-то…, который, то ли спит — то ли нет…, голову поднял. Говорит: «Помогите мне…». Потом нож свой из кармана достал и брата моего пырнул в живот. Да ещё несколько раз….

Бесило на землю повалился, а этот, наоборот, на ноги вскочил, и опять: «Помогите мне…». А у самого нож в руке и кровь с него капает…. Мужики попятились. А этот, башкой повертел и в проходы убежал. И что с ним не так? Какая хрень его укусила? Чёрт знает….