Глава 3. Стать жемчужиной

Все пов­то­рилось в точ­ности до са­мых мель­чай­ших де­талей. Ева рас­кры­ла гла­за в тре­уголь­ной ком­на­те, а над ней скло­нилась Ре­нелин.

— Ку­да ты хо­чешь пой­ти?

— Что ты хо­чешь по­казать?

Ре­нелин за­гадоч­но улыб­ну­лась.

— По­кажи все, — поп­ро­сила Ева.

Они на­чали с го­рода. Ока­залось, Ре­нелин мо­жет зай­ти бес­пре­пятс­твен­но в каж­дый дом, поз­на­комить с каж­дым жи­телем сво­его ма­лень­ко­го ми­ра. Ос­новная мас­са пер­ли­ян жи­ла убо­го и прос­то. Ло­вили ры­бу, до­быва­ли все, что да­вал оке­ан. А его дары каж­дым обо­ротом вок­руг Пер­лии двух крас­но­ватых лун все боль­ше ис­то­щались. Зап­лы­вать при­ходи­лось да­леко. Ло­док ста­нови­лось все мень­ше: для то­го, что­бы их пос­тро­ить, го­дились толь­ко спе­ци­аль­ные ра­кови­ны. Пер­ли­яне меч­та­ли о па­русах и заг­ля­дыва­лись на от­ме­чен­ную пер­ла­мут­ро­вой пе­ной во­ду, да­ющую им жизнь и от­ни­ма­ющую ее. Гостья все ни­как не мог­ла по­нять, ка­ким вет­ром на глад­кую го­лую, как вы­сох­ший че­реп, пла­нету, за­нес­ло лю­дей. Кро­ме ма­лень­ко­го го­рода и его жи­телей, на по­вер­хнос­ти, над мо­рем, дру­гих оби­тате­лей не бы­ло. Пер­лия не мог­ла пох­вастать­ся ни рас­ти­тель­ной, ни жи­вот­ной жизнью. Еще за­гадоч­нее ка­зал­ся тот факт, что по­селе­ние воз­никло не пря­мо у во­ды, ря­дом с ес­тес­твен­ным ис­точни­ком пи­щи. Нем­но­го по­раз­мышляв, гостья приш­ла к вы­воду, что ког­да-то очень дав­но, уже не­яс­но, ког­да, сю­да при­лете­ли на ко­раб­лях пер­вые по­селен­цы. Мо­жет быть, про­изош­ло это, ког­да зем­ля­не в пер­вый раз на­чали всерь­ез за­думы­вать­ся об ос­во­ении чис­тень­кой ди­кой тер­ри­тории вза­мен сво­его за­мучен­но­го за­мусо­рен­но­го мир­ка. Ис­то­рия Пер­лии, впро­чем, не сох­ра­нила ни фак­тов, ни на­меков на пер­во­от­кры­вате­лей. Дос­ти­жений зем­ной ци­вили­зации здесь также не сох­ра­нилось. Толь­ко жизнь.

Ре­нелин ув­ле­кала Еву вглубь по ве­рени­це улиц, боль­шинс­тво из ко­торых, как те­перь уз­на­ла гостья, бы­ли уз­ки­ми про­хода­ми, вы­дол­блен­ны­ми в ска­лах нес­коль­ко ве­ков на­зад. Древ­ние сте­ны, ис­пещрен­ные стран­ны­ми сим­во­лами, вы­резан­ны­ми са­мыми ос­тры­ми ра­куш­ка­ми. Путешественницы ны­ряли вниз и ус­трем­ля­лись вверх, про­ходи­ли меж­ду слеп­ленных из да­ров мо­ря пи­рамид и мно­гос­лой­ных хи­жин. Ка­залось, пер­ли­ян­ка не­уто­мима. Ей слов­но хо­телось ус­петь за эти спрес­со­ван­ные ча­сы по­казать все. Но Ева смот­ре­ла толь­ко на улыб­ку Ре­нелин, и на то, что она, сво­ей ру­кой, по­казы­вала, отод­ви­гая за­навес­ки из во­дорос­лей в оче­ред­ном бед­ном до­ме. Гостья не ус­пе­вала удив­лять­ся.

Осо­бен­но по­рази­ла ее то­чиль­ная мас­тер­ская. Тут ра­кови­ны с по­мощью ра­ковин прев­ра­щались в ос­трей­шие но­жи, в ши­ла и да­же ме­чи. Их ук­репля­ли и ук­ра­шали. Крош­ка, ос­тавша­яся у уме­лого то­чиль­щи­ка, в за­виси­мос­ти от раз­ме­ра, шла на различные нужды. Са­мой мел­кой, как крас­кой, пок­ры­вали ве­ки и ще­ки мо­лодые де­вуш­ки, пок­рупнее — ло­жилась на та­рел­ки, или на ме­бель, ис­кусные мас­те­ра соз­да­вали из нее при­чуд­ли­вые узо­ры. Круп­ные от­то­чен­ные об­ломки шли в хо­зяй­ство. И еще, оцен­щи­цу удив­ля­ла бед­ность в со­чета­нии с доб­ро­жела­тель­ностью. Хо­телось про­тереть гла­за: та­ких лю­дей не бы­ва­ет. За каж­дой дверью ждал по­дарок, от­ка­зать­ся от ко­торо­го бы­ло неп­рости­тель­ной глу­постью и ос­кор­бле­ни­ем хо­зя­ину до­ма, ко­торый, воз­можно, от­да­вал пос­леднее.

И вот, си­дя на наг­ре­тых сол­нцем кам­нях ря­дом с мас­тер­ской, гля­дя на то­чиль­щи­ка, лов­ко об­ра­баты­ва­юще­го оче­ред­ной изог­ну­тый нож, Ре­нелин вдруг спро­сила:

— Рас­ска­жи, как воз­ник твой мир?

Ева ед­ва уло­вимо пе­реме­нилась в ли­це.

— Мой мир — это жем­чу­жина, ко­торая ле­жит на ог­ромной ра­кови­не в по­токе звезд, — от­ве­тила са­ма се­бе хо­зяй­ка атол­ла, ре­шив на­чать пер­вой, — мы ве­рим, что, ес­ли дол­го-дол­го плыть на вос­ток, или на за­пад, мож­но уви­деть мол­люска.

— Вы — как Ве­нера, — за­мети­ла Ева. — У зем­лян есть бо­гиня кра­соты, ко­торая ро­дилась из мор­ской пе­ны. На кар­ти­не од­но­го ху­дож­ни­ка.

— Что та­кое кар­ти­на?

Ева при­куси­ла гу­бу. На Пер­лии нет ни кра­сок, ни хол­стов, ни де­рева. Как объ­яс­нить?

— Это то, что ри­су­ют. На­носят на … обыч­но это спе­ци­аль­ная ткань, но ри­совать мож­но на чем угод­но — на плос­ком кам­не, нап­ри­мер, или на сте­не. Да, нас­каль­ные ри­сун­ки в пе­рехо­дах.

— Бо­гиня кра­соты? — сно­ва пе­рес­про­сила Ре­нелин.

— Да, так вот, на кар­ти­не од­но­го ху­дож­ни­ка она вы­ходит из ра­кови­ны.

— Зна­чит, по­рошок мол­люсков на­носят на ткань? На это, на­вер­ное, нуж­но мно­го клея?

Ева рас­сме­ялась от не­ожи­дан­ности. Ре­нелин то­же. И пло­тину вос­по­мина­ний на­конец-то прор­ва­ло.

— Мой мир очень су­ров. Он под­нялся из ла­вы и не сра­зу стал твердью. Над ним нес­коль­ко ты­сяче­летий но­сил­ся огонь, по­ка бо­гиня жиз­ни, М’та­ана, не вдох­ну­ла в зем­лю нем­но­го сво­ей ду­ши. Тог­да мой мир на­чал ос­ты­вать. Он под­ни­мал­ся из ла­вы все боль­ше, за­нимал все боль­шую пло­щадь, и в кон­це кон­цов ла­ва ос­та­лась толь­ко глу­боко под твердью. М’та­ана сно­ва вдох­ну­ла часть сво­ей ду­ши, и вок­руг все зац­ве­ло, за­пели пти­цы, рас­теклись ре­ки, в са­мом воз­ду­хе, как го­вори­ли древ­ние, раз­ли­лась жизнь. Третью, и пос­леднюю часть ду­ши М’та­ана вдох­ну­ла в че­лове­ка, и с тем по­кину­ла свое прис­та­нище, свое те­ло, но ос­та­лась в са­мой пла­нете, в лю­дях, ее на­селив­ших, в де­ревь­ях и тра­вах. Мы ве­рили, чем нас боль­ше, тем боль­ше ста­новит­ся ду­ша бо­гини, тем ра­дос­тнее ей. Чем свет­лее ее ду­ша, тем ей луч­ше пе­режи­ва­ет­ся то, что она по­жер­тво­вала ра­ди нас обыч­ным су­щес­тво­вани­ем, жизнью в од­ном те­ле. М’та­ана во всем. И каж­дый от­ветс­тве­нен за свой ку­сочек ее ду­ши.

— Вас бы­ло мно­го?

— Да. Мы стро­или пристанище М'тааны в фор­ме две­над­ца­тико­неч­ной звез­ды. Две­над­цать лу­чей — городов и сто­лица — в се­реди­не. В каж­дом го­роде — по нес­коль­ко со­тен ты­сяч жи­телей. Мы со­зида­ли. И поч­ти не уме­ли во­евать. Толь­ко со зве­рем.

— Ты не по­хожа на жен­щи­ну, ко­торая не уме­ет во­евать.

— Я — м’та­ан­рит. Во­ин бо­гини. Нас бы­ло все­го нес­коль­ко — на це­лую пла­нету. Мо­жет быть, по двое или трое на го­род.

— А что по­том?

— По­том все за­кон­чи­лось, — от­ве­тила, как от­ре­зала, Ева.

Еву всег­да по­ража­ло, как эти при­митив­ные во­яки, со­вер­шенно нес­по­соб­ные к вос­при­ятию кра­соты зем­ля­не, мог­ли сот­во­рить столь­ко оче­вид­ных чу­дес ис­кусс­тва. «Ве­нера» Бот­ти­чел­ли бы­ла од­ной из мно­гих мил­ли­онов сох­ра­нив­шихся кар­тин, для ко­торых соз­да­ли элек­трон­ную ин­стал­ля­цию. Ева вспом­ни­ла про Объ­еди­нен­ный Му­зей пла­нет Сод­ру­жес­тва со­вер­шенно слу­чай­но. Как бук­валь­но зас­ты­вала и по­дол­гу рас­смат­ри­вала каж­дую кар­ти­ну, на­дева­ла тонкие го­сударс­твен­ные на­уш­ни­ки и слу­шала ис­то­рию соз­да­ния оче­ред­но­го ше­дев­ра. И в го­лове кру­тилось не­от­ступ­но: как вы это ус­пе­ли? Вы, всег­да уби­вающие, ра­зоряющие, не­нави­дящие, за­виду­ющие, обо­гаща­ющи­еся? Как? Цен­траль­ные од­но­об­разные се­рые длин­ные га­лереи му­зея бы­ли от­да­ны, ра­зуме­ет­ся, зем­ным мас­те­рам. На пе­рифе­рии рас­по­лага­лись за­лы Один­надца­ти Пла­нет Сод­ру­жес­тва. Ну а на зад­ворках, в по­лупод­валь­ных по­меще­ни­ях, юти­лись ос­таль­ные, ча­ще все­го да­тиру­емые ре­ги­оны.

Ева раз­мечта­лась, жи­во пред­став­ляя, ка­кой ог­ромный зал от­ве­ла бы в Объ­еди­нен­ном Пер­лии. Как раз­мести­ла бы в уг­лу то­чиль­щи­ка за ра­ботой и вы­ложи­ла бы пол са­мыми при­чуд­ли­выми ра­кови­нами. В уг­лах сто­яли бы лам­пы из ос­татков хи­тино­вого пок­ро­ва ра­ков и кра­бов. И, ко­неч­но, жи­лища. Пе­рехо­ды, ар­ки, по­дог­нанные друг под дру­га все­ми вы­пук­лостя­ми и впа­дин­ка­ми сте­ны, две­ри, эле­мен­ты де­кора. И пе­сок, пот­ря­са­ющий пер­ла­мут­ро­вый пе­сок. Жаль, что нель­зя пе­ренес­ти ту­да бес­ко­неч­ные жем­чужные об­ла­ка. Да, Все­лен­ная, не­сом­ненно, дол­жна уз­нать о Пер­лии.

Дол­жна.

Звук от­ра­зил­ся от стен. Кто-то пос­та­вил ря­дом, на тем­ный пол, под пол­ку-кро­вать, тус­клую лам­пу-ра­куш­ку. Ева еще не прос­ну­лась, но уже по­тяну­лась к пис­то­лету. Дви­жение, хо­рошо ус­во­ен­ное за го­ды об­ще­ния с зем­ля­нами. По­это­му, ког­да над ней нак­ло­нились двое, и по­пыта­лись схва­тить, под ухом у од­но­го из них ока­залось ду­ло.

— Спо­кой­но, — раз­дался в пол­ней­шей ти­шине го­лос До­хор­на.

Он под­нял с по­ла лам­пу, ос­ве­тив свое ли­цо, и нем­но­го — фигуру стоящего за его спиной спут­ни­ка. Тот был юн и силен. силу решили применить? Смешно.

— Я хо­чу по­гово­рить, — нер­вно сглот­нув, про­из­нес До­хорн.

— Го­вори, — от­ве­тила Ева.

— Ты...

Он, ви­димо, при­шел тре­бовать и ста­вить ус­ло­вия. И сов­сем не ожи­дал, что у гостьи ока­жет­ся не толь­ко буй­ный нрав, но и от­то­чен­ная до уров­ня реф­лекса при­выч­ка за­щищать­ся. А ведь толь­ко се­год­ня она в са­мых нед­вусмыс­ленных фра­зах объ­яс­ни­ла вла­детель­ни­це атол­ла, кем бы­ла. Зна­чит, пос­ла­ла неп­ро­шеных гос­тей не Ре­нелин.

Как ни стран­но, эта мысль пон­ра­вилась Еве.

— Ты приш­ла за жем­чу­гом! — ис­те­рич­но зак­ри­чал вдруг ста­рик. — Ну идем, я те­бе его по­кажу.

Гостья нах­му­рилась. Опять края ман­тии пра­вите­ля, как го­вори­ли в Краю По­гас­ших Звезд, не схо­дились. Она уб­ра­ла пис­то­лет, со­вер­шенно не бо­ясь за собс­твен­ную шку­ру, при­выч­ную ко все­му, и толь­ко сра­зу же схва­тила с по­ла свой не­оп­равдан­но тя­желый рюк­зак.

— Пош­ли.

Что-то вро­де: «Не со­ветую на­падать», так и вер­те­лось на язы­ке, но Ева по­дума­ла о том, как не­лепо, дол­жно быть, выг­ля­дит. Зас­панная, хо­рошо, хоть оде­тая, не го­товая, ка­жет­ся, к ата­ке. И бу­дет выг­ля­деть еще смеш­нее, ес­ли ста­нет уг­ро­жать.

Они прош­ли сквозь Дом и вы­ныр­ну­ли из тем­но­ты как раз око­ло пя­ти­уголь­ных ба­шен. В чер­но­те сгус­тившей­ся душ­ной но­чи ис­по­лины бе­лы и неп­риступ­ны, и сей­час на­поми­нают ред­кие стар­ческие зу­бы, вы­вали­ва­ющи­еся из де­сен. Имен­но к баш­ням повел До­хорн. Они обош­ли од­ну из них, и Ева уви­дела вход — в чер­ную во­ду озе­ра спус­ка­лись бе­лесые сту­пени. Из-под две­ри-ра­куш­ки тя­нуло смертью. Этот за­пах она уз­на­ла бы из мил­ли­она дру­гих.

До­хорн отом­кнул дверь. За ней сту­пени ве­ли вверх. Он под­нял по­дол сво­его прос­торно­го оде­яния. Еве приш­лось за­мочить бо­сые но­ги. За лес­тни­цей на­чина­лась длин­ная га­лерея, ос­ве­щен­ная рас­став­ленны­ми у стен мас­ля­ными лам­па­ми, а за ней — ме­рещи­лось яр­кое пят­но све­та .

В глу­бине баш­ни слы­шались го­лоса. Дохорн прош­ел га­лерею нас­толь­ко быс­тро, нас­коль­ко во­об­ще воз­можно ее прос­ко­чить, и вош­ел, меня за собой, в поч­ти круг­лый зал. В се­реди­не вид­не­лись очер­та­ния сто­ла. Ева не сра­зу по­няла, что сто­ит на ши­рокой ко­лон­не, воз­вы­ша­ющей­ся над во­дой. На та­ких же ко­лон­нах по кра­ям за­ла рас­по­ложи­лись ог­ромные лам­пы. К каж­дой из них вел уз­кий мос­тик. А все ос­таль­ное прос­транс­тво за­пол­ни­ла чер­ная во­да. Над тем­ной мутью воз­вы­шались ка­кие-то ди­кие конс­трук­ции, по­хожие на при­митив­ные подъ­ем­ни­ки. Ева прош­ла даль­ше, к сто­лу, за ко­торым ра­бота­ли две не­моло­дые жен­щи­ны. Обе пок­ры­вали кле­ем си­дящую на сто­ле в са­мой спо­кой­ной по­зе аб­со­лют­но на­гую де­воч­ку. Пок­ры­тые тол­стым проз­рачным сло­ем рес­ни­цы и зас­тывшая нелепая улыбка зас­та­вили сер­дце бе­шено ко­лотить­ся. За­тем в па­мяти осе­ло все, до мель­чай­шей де­тали. И зас­тывшие кор­кой, зап­ле­тен­ные в ко­сы чер­ные во­лосы, и ском­канная бе­лая прос­ты­ня, в ко­торой она хо­дила, ле­жащая ря­дом, как бес­по­лез­ные отор­ванные крылья. Ева от­шатну­лась, чувс­твуя, как по-зве­рино­му ще­тинит­ся на ней весь име­ющий­ся во­лося­ной пок­ров.

Нет, та­ких ди­кос­тей она не ви­дела, да­же ког­да по­гас­ли звез­ды и умер­ли все де­ти М'та­аны.

Ког­да еще нес­коль­ко че­ловек на­чали под­ни­мать что-то ог­ромное из чер­ных пу­чин, и это неч­то, об­росшее ти­ной и про­пах­шее смертью, ока­залось ог­ромной ра­кови­ной, Еву ста­ла бить круп­ная дрожь. Она не вспом­ни­ла по­том, кто ра­зом­кнул створ­ки, и как из неж­ной ро­зовой пло­ти на свет по­яви­лась ог­ромная чер­ная жем­чу­жина. Те са­мые тон­ны жем­чу­га. В ко­торых пес­чинкой, раз­дра­жа­ющей ра­кови­ну, зап­росто мог­ли слу­жить жи­вые де­воч­ки.

Две жен­щи­ны сня­ли со сто­ла зас­тывшую в клею бу­дущую жем­чу­жину и с пес­ня­ми, ра­дос­тны­ми ри­ту­аль­ны­ми пес­ня­ми ки­нули в ро­зовую пасть мол­люска. Створ­ки сом­кну­лись. Пес­чинка не зак­ри­чала. Она во­об­ще не из­да­ла ни зву­ка. На ли­це-мас­ке — глу­пая уми­рот­во­рен­ная улыб­ка. Ра­куш­ка пош­ла ко дну, вы­пус­кая на­верх наб­равший­ся внутрь воз­дух. И те­перь все вни­мание ра­бота­ющих сос­ре­дото­чилось на ог­ромной кап­ле­вид­ной жем­чу­жине — без еди­ного изъ­яна. Сколь­ко же та­кая мо­жет сто­ить?

Ева се­ла на ка­мен­ный пол, зак­ры­ла го­лову ру­ками и тщет­но по­пыта­лась не выть.