Глава 4

Все бы хотели летать

Как это сделал Дедал,

Все люди любят мечтать

Или искать идеал;

В жизни же точки всегда

Будут расставлены в срок,

Даже через года

Будет взведен курок…

Услышано в клубе «Меггидо».

Сентябрь и Нева — две вещи с трудом совместимые, поскольку ветер от холодной уже воды запросто может спровоцировать простуду, и Ната хорошо помнила, как вернулась в гостиницу «Морская» с больным горлом, хотя это совершенно не омрачило поездку в честь окончания школы. Да, так давно она была в Петергофе, Санкт-Петербурге и адмиралтействе, а запомнилось навсегда, и лишь по той простой причине, что рядом сейчас не было матери, девушка поняла, что это всего лишь сон.

Любимые сапожки развалились еще двадцать лет тому назад, равно как и классические брюки вместе с черной кофточкой-курткой с блестящими молниями, а красивый и любимый тогда свитер уже не подходил ей по размеру, ведь в семнадцать лет она, как ни парадоксально, не была еще до конца сложившейся девушкой. Как в песне: «Поздняя женщина, поздний цветок, позднее счастье», так ей говорили поэтично мимолетные кавалеры, жутко раздражая при том. во сне возможно все, даже снова стать страшненьким подростком с заплетенными в две переходящие в конский хвост косички.

Мама со смехом рассказала девушке, что, когда та отвернулась, гид, стоящая возле «Кающейся Магдалины», что-то сказала на японском, после чего все туристы как по команде уставились на крупные Наташины локоны, бывшие — именно тогда, не раньше, и не позже — того же цвета, что и на картине. Ната тогда отнеслась к подобному скептически, ныне же ей было уже даже не смешно, просто безразлично. Чувства, похоже, умерли, так зачем же ей снится Питер?

В родном веке темпоралка давно уже не была здесь, но грифоны на мосту возле ресторана «Князь Кутузов» были точь-в-точь такими же (хотя что им сделается?), да и гранитная набережная все та же. Если протянуть руку, она вновь подберет кусочек гранита в форме сердце, словно сам город подарил ей сердце свое… но одно очевидно — он намного лучше Венеции, в которой вода мутная и дурно пахнущая. Жить в северной столице невыносимо, а вот любоваться бесконечно можно.

Ната уселась на пьедестал одного из грифонов, обняв его за лапу как на своей же старой фотографии, сделанной новеньким тогда «Кодаком» и отпечатанной на великолепнейшей фотобумаге. Интересно, выцвела ли она? Выцветет ли вообще? Пусть, не жалко, там у нее, Наты, вид еще противнее, нежели в жизни. Зеркало девушке не один раз хотелось разбить, а фотографии она и вовсе ненавидела.

— И что я тут делаю? — вслух поинтересовалась сновидица.

Хорошо еще, что людей вокруг нет — больше, чем фотографии, она ненавидела толпы, ведь при большом скоплении народа голова порой начинала нестерпимо болеть, а толкотня и духота тому только способствует, если ты не находишься на открытом месте. Отдыхать лучше всего в одиночестве.

Чьи-то тихие, но отчетливые шаги заставили ее вздрогнуть. Вот и в сон уже кто-то приперся, наглость какая! Сейчас ей не очень-то хочется «Синей птицы» и «Я в твой сон зашел случайно…». Случайно вообще вроде как нечаянно, а за нечаянно бьют отчаянно.

— Дышло тебе в глотку.., — ругнулась она и замерла.

По улице шел высокий и стройный красавец, в котором она узнала Мэттью Кавана, ее прекрасного Ястреба (вот к чему приводит совместный просмотр «Капитана Пауэра»!), когда-то ее единственного жениха, так и не ставшего мужем, ведь, вместо этого, он сделался ангелом. Ната едва не кувыркнулась с насиженного места, лихорадочно соображая, что вообще происходит, но единственное, что оказалось сейчас бесспорно правильным решением, это вцепиться покрепче в гигантскую серую лапу.

Странно, но на нем была не красная форма, а элегантные хорошо сидящие темно-серые джинсы, сине-серая водолазка и нечто вроде мокасин (увы, в американской обуви она как в школе, так и сейчас разбиралась очень плохо); нехарактерное для этих широт солнце, породившее огромную радугу (в реальности она наблюдала такую над финским заливом), блестело в густых красивых волосах юноши, темные глаза его светились от искренней и потому прекрасной улыбки.

— Я еле нашел тебя, — тихо сказал Мэтт и протянул руку с явным намерением помочь ей спуститься на мостовую.

Девушка оказалась рядом с ним при помощи аккуратного прыжка и с трудом удержалась от того, чтобы или разразиться бранью, или же вовсе вцепиться в прекрасное лицо длинными крепкими ногтями.

— Черт подери, Мэттью, — двадцать лет спустя она все же стала хладнокровнее, а потому слова по интонации больше напоминали гвозди в крышке гроба, — я же все сказала в прошлый раз, что тебе еще от меня нужно?!

Мэтт в ужасе отшатнулся: что с ней происходит? Сейчас, когда он готов сбежать с Ночных границ, наплевав даже на мнение командира, она столь резко дает отпор? Он-то рассчитывал на совершенно иной прием.

Увы, несмотря на свой ум и, несомненно, высокие моральные качества, юный ангел так и не сумел достаточно повзрослеть с психологической точки зрения, и, пусть и став мужчиной после службы в армии, в душе остался все тем же мальчиком, что так любил свою девочку, собираясь на ней жениться, что чувство сие создало призму для, восприятия мира. Бесспорно, нечто подобное как раз и свойственно ангелам, которые не просто умны, они еще и очень добры, но Ната все-таки осталась человеком, следовательно, взрослела как и все остальные люди, в результате чего приобрела некие негативные качества, коими отмечено человечество.

Девушка и сама признавала охотно, что она не самый лучший человек на Земле, порой даже злая и жестокая, если речь идет о выполнении задания, но это в подобных случаях необходимо. Девушка даже ненавидела тенденцию XXI века к двойным стандартам, благодаря которым «добрые» люди, рассуждая об убийствах, стригли под одну гребенку фашистов и охотников за ними, вопрошая, чем охотник лучше фашиста, тогда как нормальному человеку и в голову не придет подобный вопрос задать. Ната знала четко: на войне надо убивать, пока не убили тебя, ибо, убив тебя, убьют твоих друзей и родственников, которые не в состоянии себя защитить. Воины и убийцы все же не тождественны.

Еще лучше она знала — а тут и подсказки матушки Каэтаны не особенно-то нужны, все очевидно, — что ангел вполне может стать падшим, а то и в аггела превратиться. Хотела ли она такой участи для своего Мэтти? Нет, и иного ответа быть не может.

— Убирайся вон из моей жизни, — зло произнесла она, — я больше не хочу тебя видеть. Ты и так мне все испортил, я не могу нормально разговаривать с парнями.

— Нати, я…

— Убирайся вон! Ненавижу!!

Пришло все же залепить ему пощечину, причем как можно больнее, а она прекрасно знала, как это сделать. Ангел отшатнулся от любимой девушки, на секунду прикрыл глаза — между густых ресниц ярко сверкнули слезы — но не отступил.

— Тогда убей меня на месте, — попросил он.

— Что за подростковая патетика? — прорычала сквозь стиснутые зубы Наталия. — Ромэо доморощенный! Еще Шекспира мне наизусть почитай! Тошнит от подобных театральных эффектов…

Хорошо еще, что ее саму не перегибало на экзальтацию, сыграть нужно как можно более убедительно, иначе он все поймет. Черт! «Проклятие… Мэтти, я все еще люблю тебя… неужели никогда не смогу разлюбить?» Она старательно держала глухой блок, ведь бесы слышат слова, а ангелы — мысли.

«Проснись!»

Резкий приступ головной боли, в глазах темнеет…

…Еще темно, будильник будет звонить не менее, чем через полчаса, голова разрывается так, словно в мозг засунули раскаленный буравчик, но она проснулась. Подняв голову, уперевшись в матрас локтями и коленями, Ната кое-как сползла на пол, соображая, не могла ли она оставить себе блокиратор, что сдерживал когда-то силы Элли. Едва заметный браслет-цепочка, пусть и серебряный, но очень крепкий. Она теперь и в душе снимать не будет, потому что это — гарантия того, что подобные сны не повторяться. Естественная защита разума темпорала дана ему от природы, телепаты не могут их читать, но ангел не телепат, от него нужна защита куда как мощнее.

Всхлипывая больше от боли, нежели от желания плакать, девушка натянула браслет даже не потрудившись его расстегнуть, затем попыталась отвести с лица выпавшие из косы вьющиеся прядки, но осознала глупость и бесполезность занятия, посему немедленно его прекратила. Еще немного повсхлипывав для порядка, Ната швырнула снятую ночную рубашку на диван, влезла в халат и отправилась унимать головную боль.

Да уж, тут лучше всего помог бы коньяк или виски, но потом-то на работу, так что придется ограничиться таблеткой… ай-ай-ай, что за безобразие, желудок-то пустой. Пришлось сделать парочку бутербродов, героически потерпеть, пока вскипит чайник, и, закусив, запить таблетки кофе. Не следует опускаться даже если ты совершенно один.

В голое колено ткнулся холодный влажный нос.

«Чего не спишь?»

Вот еще и напарника разбудила, каково? Киноиды спят обычно очень чутко, вот Ленньер уже и здесь, может, тоже захочет устроить ночной дожор глядя на нее.

— Дрянь приснилась, — сказала она почти правду.

«Сочувствую»

Напарник по-собачьи свернулся клубочком, растянул пасть в улыбке (часто киноидам приходится прикидываться не особо разумной особью, а то и просто милым песиком), а затем начал тихонько похрапывать. Да, одиночество ей явно не грозит.

В жизни многое поправимо.