Глава шестая

ТВОЯ НАВЕКИ, гл5

***

— Была у неё дурная слава, и кличка шалава. Теперь таких девиц в ранг возвели гламурных львиц.

— Тебе не понравился наш ночной ужин? Ну, что ты так на неё окрысилась? Не сварение желудка? И с чего бы! Не переели, не перепили, и вполне, кажись, можем трезво рассуждать. И я продолжу...

— А мне интересно, куда ты смотрел?!

— Вот на этот вопрос я до сих пор не найду ответа, и в попытке ответить на него невозможно обойтись без общепринятых штампов.

Любовь зла и слепа. Ничто не оглупляет человека так, как это делает любовь. Теряется нюх, слух. Пропадает аппетит! А ты за пятьдесят лет нашей совместной жизни заметила, надеюсь, что ничто человеческое мне не чуждо?

Влюблённый не похож сам на себя, и перемены в нём видят все, кроме него самого. Он перестаёт слышать окружающих, а сам не видит, что с ним происходит. Обычная история. Вот и я попал в такую обычную историю. А лекарство от любви на тот момент не подвернулось. Тебе тогда было только четырнадцать лет. В такие годы даже хорошенькие девочки бессильны вылечить душу влюблённого юноши. А нас к тому же ещё разделяло не только время, но и пространство. Тысячи верст советского бездорожья.

В общем, ничего мы тогда не знали о существовании друг друга, а я находился на грани нервного срыва. В таких случаях некоторые спешат сунуть голову в петлю, и я женился, не дожидаясь прозрения. Ведь разочарование бывает сильней охмурения, и — в оиут головой, пока ты холостой и никому ничем не обязан.

— Кроме агрессивности, в ней было что-то ещё, заслуживающее внимание?

— Она была из тех, о которых в деревнях говорят: «Пройдёт, словно солнце осветит. Посмотрит — рублём подарит.» Она не могла быть некрасивой. Внешность задавала тон всем её поступках. И нахальничать она привыкла, очевидно, с детства. Красивым всё прощается: и невежество, и хамство, и даже невыученные уроки.

— Это точно. У нас красивые на особом положении, как спортсмены. По себе знаю.

— Да, была бы ты дурнушкой, и ещё неизвестно, с кем бы ты маялась всю жизнь. Впрочем, как знать, и прав ли я здесь. Самое грустное в нашей с ней любви было — её полное отсутствие. Мы не любили друг друга. Что касается меня, так я даже не был влюблённым, а был охмурённым в течении нескольких дней, по истечении которых она отвела меня в ЗАГС.

Вот так с небес я опустил тебя на землю. Я сам путаюсь в том, что случилось со мной без малого шестьдесят лет назад. Но то, что сейчас говорю, это — истина. И когда я это вспоминаю, каждый раз ярость вскипает во мне с новой силой. Так облопошить, в общем-то, неглупого человека. Как ты думаешь?

— Так я и думаю.

— Как, так?.. Но ты, наверное, соображаешь, что я был, словно в бреду. Тебе и это должно быть знакомо. За плечами у каждого из нас — большой житейский опыт. Ты видишь, как сутулятся пожилые люди. Слишком тяжела для некоторых эта ноша. А праздник ещё продолжается, и я потешу тебя рассказом о первой брачной ночи суррогатной девственницы. Хотя ночь та была у неё не новогодней, но всё равно не уводи, пожалуйста, меня от темы. Эту тему сегодня я выбрал неслучайно.

— Ты мне уже говорил об этом.

— Да-да, но ты всё время норовишь сигануть впереди паровоза.

— А ты всё время пытаешься запутать меня, и у меня уже создаётся такое впечатление, что первую брачную ночь твоя жена провела не с тобой, а был кто-то подставной, ну как раньше в деревне, в которой всё принадлежало барину, в том числе и первая брачная ночь с молоденькой крепостной, выданной замуж с его согласия. Она у тебя была деревенская, как я понимаю.

— В первую брачную ночь моя жена ещё не была моей женой, и провела её в родной деревне с первым парнем на селе.

— Если к другому ушла невеста, то неизвестно, кому повезло! Рули-трули, тра-та-та! Кто стучится в ворота?

Сима вскочила с кресла, весело отплесала и села на своё место, как ни в чём не бывало.

Сёмён смотрел на неё с улыбкой, и, скорее, он улыбался не жене, а своим мыслям. Он понимал, она не верит ему. Слишком далеко они ушли из того времени, и теперь его воспоминания, запоздалые его воспопинания о событиях тех дней, кажутся ей сплошным бредом.

О.времена! О, нравы! И у каждого времени они свои. Испокон веков все усилия людей направлены на улучшение их души и тела, на самосовершенствование. А человек остаётся неизменным. Разве что жить стал дольше. Но это уже другая наука.

Истинное название повести:

ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ И ОДНА НОЧЬ

Вот когда я написал последнюю главу, оно мне показалось самым удачным.

*****

Слёзы, набегая, капали из глаз на пожелтевшие листы мягкой, неписчей бумаги, вырванной из старой прогнившей бухгалтерской книги.

Настя читала письмо из дома. Она не хотела плакать, но слёзы набегали сами собой, и она даже не знала были ли это слёзы радости, или на подсознательном уровне она оплакивала свои несбывшиеся грёзы.

Но та пропасть, которая легла между деревенскими и ею, прожившей два года в городе, была зримой и более чем очевидной. Она ощущала её на всех уровнях своего мышления всеми фибрами души, если таковые, как и душа, вообще есть у человека.

Она внутренне протестовала против своего возвращения в деревню.

А письмо матери призывало её вернуться.

Невозможно дословно передать то, что было написано в нём химическим карандашом старой женщиной, в детстве аллюром проскочившей без всякой аттестации несколько классов церковно-приходской школы. В нашем современном языке просто нет таких слов.

Когда Настя пересказывала содержание письма Семёну, она пользовалась доступным их пониманию современным русским языком, и, в общем-то, Семён всё правильно понял.

Во первых строках письма был длинный перечень всех их родственников из родной и ближайших деревень, которые желали ей всяческих благ и скорейшего возвращения в родные пенаты.

До них Насте не было никакого дела так же, как и им не было до неё никакого дела, и она интересовала их только на словах. Когда она узжала в город с пустым кошельком, никто из них не додумался на прощанье одарить её хотя бы червонцем.

Первые строки Настя читать не стала. Оставила она без внимания и несколько следующих страниц, лишь мельком просмотрев их. Мама в них вовсю расписывала прелести деревенской жизни, после того, как бородавчатый хохол повырезал крупный рогатый и мелкокопытный скот, а поля засадил кукурузой.

Но жить ещё можно, резюмировала мама, стараясь на этих страницах, особо не напугать дочь.

Жить и в городе ещё можно было, хотя хлеб исчез не только со столов в общепите, где она кормилась, но и в магазинах он стал появляться от случая к случаю. С перебоями, как утверждало радио в тщетной попытке успокоить население. А в магазины всех городов и весей на полуторках и подводах везли консервные банки с надписью: «Завтрак туриста».

Вся страна по воле партии стала самой туристической, и теперь не только на завтрак, но и на обед и ужин городские ели моченую кукурузу.

А в деревне были должно быть к обеду щи, к ужину картошка с капустой или солёными грибами. Впрочем, капусту мог колхоз и отобрать, а вот солёные грибы — дары леса, пока оставались у тех, кому повезло в лесу.

В лес ходить не возбранялось, и природа худо-бедно подкармливала деревенских.

Всё это, просматривая письмо, Настя держала в уме, и понимала одно: в любое лихолетье крестьянину выжить легче, чем рабочему в городе.

На последней странице она задержала свой взгляд. Здесь мать настаивала на её возвращении в деревню для участия в собственной свадьбе и пространно описывала достоинства жениха, только что отслужившего в армии, и теперь, по старой школьной памяти, пожелавшего жениться на ней.

******

В городе ей жилось несладко.: никак не могла привыкнуть к тесной комнате в общежитии, почти вплотную заставленного ржавыми скрипучими койками. А семейная жизнь, ради которой она и стала городской, не наклёвывалась, несмотря на её великолепные внешние данные.

Женихов было много, но стоящих подбирали более удачливые соперницы. У ней на лобовую атаку еще не было нужных навыков и необходимого для этого нахальства.

И она боялась опростоволоситься. В городе не то, что в деревне, полно было брошенок и матерей одиночек. Это у них в деревне существовал принцип: стерпится — слюбится.

Она блюла себя. Сомнительных знакомств не заводила, да и вообще ни с кем не дружила. Она верила в удачу, и, как кошка у мышиной норы, терпеливо ждала свою добычу.

А тут такое письмо! Столько сразу разочаровний и новых надежд. Всё смешалось воедино. Гордеев узел разрубить проще. Это был клубок хитроумных сплетений идей и возможностей. Ей надо было найти кончик ниточки и потянуть за него.

Городская семейная жизнь подменялась деревенской.

Ну, и что? Ей не привыкать к деревне. Да и отощала она тут, хоть сейчас на подиум иди умирать. А ноги уже и без подиума заплетаются...

Слезы сами собой капали на письмо. Жалела она себя, жалела. Убежала из деревни, а деревня догнала её.

Никто не мог заставить её вернуться. Никто!

Мать это знала, разговор на подобную тему у них уже не раз был, и родительница не скупилась на соблазнительные посулы.

Вот и жениха подыскала. Туфли— «лодочки» для дочки купила в сельмаге. И в строках своего письма вдохновенно расписывала с ужасными ошибками, как они пойдут к ногам невесты и как вся деревня пораскроет рты, когда она в этих полированных чёрных «лодочках» на высоком каблуке пойдёт по деревне в городской юбке и с жинихом под руку.

«Эх, мама!» — вздохнула Настя и смахнула с глаз последнюю слезу.

Она уже приняла решение, и слёзы сами собой перестали капать.

Ещё раз она просмотрела письмо в надежде найти прилипший к листам бумаги червонец, а лучше — четвертной, но ничего дельного больше в нём не обнаружила и, скомкав его, бросила в урну. Из почтампа, однако, не ушла. Поразмышляв немного у дверей, подошла к телеграфной стойке.

Через пару минут она вручила телеграфистке синий бланк, на котором, кроме адреса, было всего два слова: «Завтра приеду».

— А имя! — скавзала та. — Подписаться надо. Ишь ребус-кроссворд какой! Они должны знать, кто приедет.

— Кого приглашали, тот и приедет, — хмуро ответила Настя, размалёванной девице немногим старше её и, отсчитав положенную сумму с точностью до копейки, передвинула деньги поближе к ней.

Та в свою очередь тщательно пересчиала мелочь и проворчала:

— Зажимистая деревня. На своё имя тридцать копеек пожалела.

— Зовут меня Настя, уж раз так тебе нужно моё имя, — сказала зажимистая деревня. — Но дружить с тобой я не буду.

— Это почему же? — взыграли в телеграфистке амбиции.

— Телерантности в тебе нет никакой.

— Чего-чего у меня нет?.. Да ты сама дура! Сейчас я милиционера вызову!

— Милиционер тебе не поможет. У нас разный образовательный уровень. Я и в деревне буду ходить в «лодочках» с походкой и со взглядом цариц. А ты здесь всю жизнь вот так и будешь считать мелочишку.

Довольная собой, уходя, Настя хлопнула тяжелой дверью, тем самым громко выразив своё презрение к мелочной телеграфистке.

На улице, поостыв, она быстро осознала, что даже эта пустяшная ссора косвенно подтвердила правильность выбранного ею жизненного пути.

По дороге в общежитие она решила последний раз посмотреть городское кино. Шла импортная картина про воров-разбойников, которую в деревне могли и не показать, чтобы не культивировать у наших куркулей страсть к лёгкой наживе.

На дневные сеансы билеты были дешевле, чем вечером, да и народ днём у касс не толпился. У нас всё ещё существовал принцип: кто не работает, тот не ест, а день был будний. Но всё равно зрители более чем наполовину заполнили зал.

В те годы любые художественные фильмы предворял киножурнал. В тот раз показали Урхо Кекконена, Подгорного и Хрущёва, разгуливающих с непокрытыми головами в кукурузных зарослях.

В жаркий олнечный день им наверняка досаждали слепни, и они между разговорами отгоняли кровопийц тяжелыми чёрными шляпами, размахивая ими над своими лысыми головами, словно приветствуя зрителей, собрашихся в тёмном зале.

Но вот журнал кончился, и… на экране, во весь экран, появилась красочная чёрно-белая надпись: «БАНДА БРИТОГОЛОВЫХ».

Зал взорвался аплодисментами. Люди хохотали и, стоя, хлопали в ладоши.

Подчиняясь общему порыву, Настя тоже соскочила с места, заулюлюкала, захлопала в ладоши. И бах! Как колом по голове. Сработала мысля. Настя вспомнила рассказ женщины, по сути дела беженки, бежавшей из Новочеркаска, с которой как-то оказалась в одной электричке. Соседка по скамейке поведала ей о том, как в её городе жестоко расправились с демонстрантами.

Они никого не били, ничего не требовали. Они шли организованной колонной и несли лозунги с надписью: «Да здрвствует коммунизм».

Четырнадцать человек из этой колонны, тех, которых можно было узнать по любительским фотографиям, расстреляли, среди них и друга, внебрачного мужа, той женщины.

«За что? — со слезами на глазах вопрошала женщина. — Ведь нынешнее поколение не позднее, чем через двадцать лет, будет жить при коммунизме. Он сам это утверждает! Или он врёт, и сам не верит в дармовщинку!?»

…………………

Случайная попутчица была ужасно напугана. И вот сейчас тот её страх передался Насте. Она вдруг решила, что такое ликование даром публике не пройдёт, и тяжело опустилась на место.

В это время в зале включили свет. Первым желанием было бежать. Но она усмирила предательский порыв, понимая, что так обозначит себя, выделится из толпы… Собрав всё своё мужество, она дождалась конца сеанса и, смешавшись с зрителями, покидавшими кинотеатр, вышла на улицу.

Теперь она уже нигде не задерживалась.

Теперь она понимала смысл слова беженка и откуда оно взялось.

Как просто всё в русском языке и в самой России.

Стране нужен хозяин.

Хозяин нашёлся сам —

Самый надежный хозяин:

Хрущёв Никита Сергеевич.

Но зачем убивать!? Можно и голодом уморить. Вряд ли на кукурузе кто-то протянет ещё двадцать лет до коммунизма.

Сомнений больше не оставалось. Надо бежать в деревню. Когда вот только она была беженкой: тогда, когда из деревни бежала сюда, или теперь?

— Были сборы недолги, и часа через полтора она уже сдала в багаж свой нетяжелый чемодан. Ну, а что с ней случилось потом, в багажном отделении, ты уже знаешь...

Сима неожиданно спросила:

— Создатель совнархозов сам их так обозвал или кто-то свыше вложил в аббревиатуру его инициалы? Как, например, в ВВП?

— Ни сам, и всякая случайность здесь исключена. Над удивительным совпадением названия хозяйственной организации, разрушившей экономику страны, с инициалами первого генсека большевистской партии, им же переименованной в КПСС, хорошо поработали идеологи того времени, а над расшифровкой аббревиатуры весело поиздевались юмористы тех дней. У всякой власти, какой бы она не была хорошей или плохой, всегда есть те, которые её поддерживает, и другие, которые над ней издеваются письменно и устно. А ВВП — действительно случайное совпадение, и к мистике оно не имеет никакого отношения… хотя именно в ВВП таится погибель нынешней власти. Но ты не уводи меня в сторону.

— Да надоела мне она. Я ведь тоже жила в то время в той стране и так не страдала, и в бега не пускалась...

— Извини, я тебя перебью. Не забывай, что ты на девять лет моложе её, и тогда, в то лихое время, у тебя ум был ещё детский и были родители, и ты ещё не думала о замужестве. А для неё замужество было тем единственным спасательным кругом, с помощью которого она могла бы в этом мире удержаться наплаву. Так во всяком случае она его воспринимала. Даже в самых безнадёжных ситуациях она оставалась верна себе. Вот в багажном отделении, сунув ноги в разлетевшиеся в разные стороны туфли, она первым делом всхлипнула и сказала своим насильникам: «Разве я не кричала вам, что я ещё девственница? Как же я теперь замуж выйду!?»

Те переглянулись и рассмеялись: «Вспомни, кто похител твою девственность, а мы хищениями не занимаемся. За вредные привычки нас сразу выгоняют с работы».

«Ну, раз вы такие положительные, может быть, кто-то из вас возьмёт меня в жёны?»

— Это вообще бесподобно! — завозмущалась Сима.

— Говорю с её слов. За что купил, за то и продал.

— И она была твоей женой!

— Я ещё раз повторю: на тот период времени я вообще не знал о её существавании. Но если бы не эта женщина, ещё неизвестно, с кем бы ты мыкалась всю оставшуюся жизнь после замужества. Тебе не бранить её надо, а шляпу перед ней снять.

— Женщины даже перед королями шляпу не снимают.

— Читал я это во французских романах о распутных людовиках.

— И о ней ты с каким-то умилением рассказываешь, как беспутные французы о своих королях. Правильным путём идёте товарищи!

— Обстоятельства делают нас. Ты же изучала в институте «Основы марсизма-ленинизма». А поскольку теперь мы снова стали религиозной страной, напомню тебе старую деревенскую мудрость наших предков: каков поп — таков и приход, и он у нас по своим идейным соображениям меняется каждый раз с приходом новой власти. Это раньше всё было просто. Достигли дети определенного возраста, и, если родители с родословной, они своих детей и женят, и замуж выдают, и бегать по стране в поисках счастья их чадам не приходилось. Ты «Евгения Онегина» читала?

— Я такую литературу не читаю!

— Да-да, ты мне уже не раз говорила об этом. Мог бы и не спрашивать, а сразу сказать: любовь придумали распутные французы. Сначала в натуре шашни и шуры-муры разводили и заводили. Потом с натуры неудачники начали писать романы, вроде бы как натюрморты в буквеном изложении. Американские домохозяйки, подражая тем отвергнутым и отверженным, стали в кухонном чаду сочинять дамские романы. А наши дамы ещё дальше пошли, создали юбочную литературу. Но всё равно бред, даже если и писали на кухне с открытой форточкой. Человек с хорошим нюхом сразу определится. Особенно в юбочной литературе преуспело издательство ЭКСМО. Вот ты соображаешь, почему перестала в книжный магазин ходить и книги читать? Давай спасибо юбочному ЭКСМу, потому что потому, благодаря ему, ты до сих пор очками не пользуешься.

А любовь — это чувство, приходящее и изменчивое. Как порыв ветра. И сердце крсавицы склонно к измене и к перемене, как ветер мая. Она не сразу поняла, но поняла, как писал последний поэт деревни: у неё нет любви ни к деревне, ни к городу. Она была полностью зациклина на саму себя. Но любви к самой себе не бывает. Любовь к самой себе называется по-другому. Ей хотелось жить и жить хорошо, и инстинкт выживания подавлял в ней все другие чувства.

Но парадокс в том, что она не хотела оставаться старой девой, быть чем-то вроде феминистки. Ей нужно было плечо, на которое она могла бы опереться.

— В этом нет никакого парадокса. Это нормальное желание любого слабого пола с нормальными мозгами.

— Да-да, наверное, это так… всё дело — в мозгах. Плачут, смеются, в любви клянутся и изменяют так же шутя. Ну так вот, слушай дальше...

— Сразу об измене? Так Будет короче.

— Нет, об измене — чуть позже. Сначала о свадьбе и о том, что было после свадьбы.

— А, может быть, сразу о том, что было после свадьбы?

— С младенческих лет всем известно, что после свадьбы по программе торжества должна быть брачная ночь. Впрочем, откуда тебе это знать. Свадьбы у нас не было по этическим, нравственным, материальныи и моральным соображениям. У нас было скандальное бракосочетание, и, кроме скандала, оно ничем нам не запомнилось. А из книг и фильмов ты знаешь: бракосочетание с happyand предполагает брачную ночь для молодых, впрочем, как и свадьбу. И если в фильмах показывают, а в книгах описывают свадебные торжества, то первую брачную ночь свежеиспеченных супругов нигде не показывают и не описывают из этических, моральных и нравственных соображений. Но нам уже далеко за восемнадцать, и что раньше было моим секретом, таперь станет и твоим достоянием.

***************

Продолжение следует