Глава вторая. Прощальный визит

Глава вторая

Прощальный визит

***

Он стоял у двери квартиры, в которой не был уже больше двух месяцев.

Это была его квартира, и в кармане пальто лежал ключ… Но воспользоваться им он не решился.

Подходя к дому, он посмотрел на свои окна. На кухне и в большой комнате горел свет. Была ли одна его жена, ещё не ставшая бывшей, или кто-то развлекал её?.. Праздники не кончились, и всё могло быть...

Уйти! И вообще, как он здесь оказался?!

Сослаться на чёрта, что чёрт его сюда занёс, было бы не совсем верно. Но и это не был зов сердца. Просто вдруг оказалось, что идти ему некуда...

Из бани они вышли вроде бы с одинаковым настроем, но уже на автобусной остановке Сима, поёживаясь и пританцовывая, сказала:

— Нам нельзя сейчас возвращаться в зимовье. Мы распаренные, и там простынем. Схватим двустороннее крупозное воспаление легких или плервопневмонию с гарантированным летальным исходом. Давай разъедимся по общагам, а завтра в тот же час, на том же месте.

Сёмён охотно согласился, тем более, что общежития у него не было. Он чувствовал, несмотря на то, что они распаренные, у них появился какой-то холодок внутри, и к морозной погоде он не имел никакого отношения.

— Я хотел предложить тебе тоже самое, — сказал он в утешение Симе, но побоялся быть неправильно понятым...

Мороз стоял зверский. Даже водка в ларьках замерзала, и ларьки торговали спиртом, а город прикрылся плотным слоем тумана.

Впервые в их отношениях разум торжествовал над чувством. Погода вносила свои коррективы.

…………

Ну, что же, милая… ну, что же… Ты говоришь, уйти? А я пришёл. Люди расходятся и сходятся. Женятся и разводятся. Это же так естественно. И нам надо оговорить условия нашего развода.

Он позвонил.

Дверь открыла Анастасия и ничуть не удивилась.

— Ты одна? — спросил он.

— Пока одна.

— Это как раз то, что надо.

Он прошёл сразу на кухню. По пути на вешалке оставил шапку и пальто. По-хозяйски сел за стол. В собственном доме иначе у него и не могло получиться.

— Вареники варишь?

— Ага! — отозвалась Настя, остановившись в дверях и с интересом разглядывая блудного супруга.

В это время в кастрюльке вскипела вода и бросилаксь было через край бежать на плиту. Но он вскочил на ноги и выключил газ.

— Как думаешь, сварились? — спросил он у хозяйки, усаживаясь на своё место.

— Сварились.

Она взяла с полки глубокую тарелку, наполнила её варениками, полила густой сметаной, посыпала сахаром и поставила блюдо перед Семёном.

— Мужики любят баб не сердцем, а животом. Кушай. Какао в кофейнике.

— Стоя в дверях и по-прежнему подпирая косяк плечом, она молча наблюдала, как жадно он ест.

— А ведь ты совсем голодный, — с сожалением заметила она, когда он разделался с варениками.

А он, не глядя на неё, холодно заметил:-

— Я сюда не из ресторана пришёл, а из бани.

— Да, от тебя пахнет банно-прачечным комбинатом и земляничным мылом.

— Под душем мылся, — буркнул он, и больше ничего про баню не сказал.

— Зачем ты ушёл? — вдруг тихо произнесла она.

— Не понял вопрос. Ты наверное, хотела спросить, зачем я пришёл?

— Зачем ты сюда пришёл после душа, я и без тебя знаю. Только сразу скажу тебе: все твои попытки обречены на провал. А если ты попытаешься изнасиловать меня, тебе дадут срок, как насильнику.

— Ты неправильно понимаешь ситуацию. Я ещё из квартиры не выписался, и квартира эта, значит, моя. Я ещё не развёлся с тобой, и эта женщина, значит, тоже моя. Иди сюда! Не придуривайся.

— Мужчина уходит, а женщина по-прежнему его любит, — вздохнула Анастасия. — Чёрт с тобой, пользуйся моей слабостью.

Она села к нему на колени и одной рукой обняла за шею.

— Поцеловть?

— Вместо ответа, он процитировал стихотворение Есенина, там, где поэт упрекал свою подругу в том, что она многим садилась на колени, а теперь сидит вот у него.

Настя рассмеялась и неожиданно жарко прильнула к его губам.

Поцелуй оказался долгим и сладким, и Сёмен загорелся. Он не спеша растегнул пуговицы халата, не жадной, а нежной рукой заскользил по её рубашке, под которой ничего не было.

Настя дома всегда не одевала трусы и всё прочее, что мешает свободно дышать.

— У тебя и без меня готовность номер один, — вроде бы как с упрёком заметил он.

— А кого мне тут стесняться? У меня ведь даже кошки нет, а мальчика я отвезла к твоей маме. Всё им развлечение на старости лет. Ведь у них тоже даже кошки нет.

— Да-да, это так. А Новый год с кем встречала?

— Ни с кем.

— Верю. Опостылили тебе мужики. Но это пройдёт. Природа возьмёт своё.

— На это нужно время.

— Времени у тебя будет предостаточно.

— А ты ревнуешь.

— Ну, как тебе сказать… мы часто путаем зависть с ревностью. Так вот, я не завидую тому, кто после меня будет у тебя.

— А что же тебя привело ко мне?

— Погода.

— Да, Мороз лютует.

Настя пересела с его колен на пустующую табуретку, слегка запахнув полы халата, и грустно улыбнулась.

— Наш диалог достиг светского совершенства, — сказала она, увидев в его глазах немой вопрос. — Нам вроде бы уже и не о чем говорить, как только о погоде.

— Нет, у нас есть интимная тема, которую никто из нас никогда не затрагивал даже в постели, и каждый — по разным причинам. Твоё замужество со мной было не первым, и ты наверняка прочно отложила в своём уме, что я такой же девственник, как и ты, пропустившая через себя до первого брака и после него ни один десяток разнокалиберных мужиков.

— Они, конечно, были, но не в таком количестве. В своё время я тебе рассказала о всех своих порочных связях, и сама о них забыла, и думала, и ты о них забыл.

— Ты мне не рассказала, как, когда и кем была дефлорирована.

— Ах, вот ты о чём! Она у тебя — не девственница, и ты пришёл справки наводить.

— Не совсем так. Я просто хотел бы знать, как это у вас бывает в каждом конкретном случае.

— Я такой информацией не владею. Я знаю один конкретный случай, ну ещё два-три, о которых мне поведали подруги. И всё.

— Вот ты об одном конкретном случае, который случился с тобой, и расскажи мне подробно, без утайки.

— Это никому было неинтересно. Ты первый меня спрашиваешь об этом, так я тебе с удовольствием расскажу всё со всеми жуткими подробностями. Для тебя в мой интим двери всегда были распахнуты. И уж теперь-то утаивать что-либо — ни к чему. Меня изнасиловали на Ленинградском вокзале, в Москве.

— В зале ожидания? У постамента с Владимиром Ильичём?

— Нет, в камере хранения. Я пришла за чемоданом, а мужик, который багаж выдавал, мой чемодан найти не смог, и сказал: «Пойдём, поищешь сама». И я пошла с ним, ничего не подозревая, в глубь камер, заставленных стеллажами с разной кладью. В одном из помещений, наверное, самом тупиковом, в нём даже окон не было, и звуки с вокзала в него не проникали, он схватил меня за руки, заломил их и, пригнув к полу, сунул головой вперёд между полками стеллажа. «Матвей! — крикнул он. — Иди, держи за ноги — брыкается!» А я ещё и кричала: «Что вы, сволочи, делаете! Я же девственница! Я всех вас сдам в милицию!» Увы, мои вопли не вызымели никакого действия… Когда они выпроваживали меня, тот, который всё начал, сказал мне: «Ты такая же девственница, как я святой.» Я пошла в туалет, оглядела себя и задумалась: «Действительно, где же моя девственность!?.. Когда же я успела потерять её?» Это был такой шок, что мне даже расхотелось идти в милицию, да к тому же, все они были там заодно.

— Девственность — не кошелёк, девственность нельзя потерять.

— Всё, что помимо нашей воли, исчезает в никуда, пропадает бесследно, как сквозь землю проваливается, всё это мы считаем безвозвратно потерянным, и в таких случаях ничего другого нам на ум не приходит. И я сначала так думала. И огорчало меня не то, что я оказалась не девственницей, а то, что берегла до двадцати лет нечто такое, чего на самом деле уже и не было. Да, ты прав. Но ведь был когда-то день утраты. И если нельзя потерять, то украсть можно, и я задумалась: кто же это украл моё сокровище, лишил меня главных девичьих козырей? И теперь свадебный букет непорочных белых лилий уже не для меня… Я перебрала в уме всех своих кавалеров, которые до этого ухаживали за мной, и нашла воришку.

— Домушник? Карманник?

— Твоя ирония более чем неуместна. А по классификации следовало бы этого полового разбойника отнести к карманникам. Он ухаживал за мной, когда мне ещё не было и пятнадцать лет.

— Детская любовь!

— Так считали все, и я тоже. Но она, эта детская любовь, сопровождалась поцелуями и ласками, которые, как и поцелуи, становились всё слаще и откровенней. Сначала я его рукам не позволяла забираться выше моих колен. Но время шло, и с каждым вечером он всё больше и больше наглел, и наконец его пятерня оказалась не только под моей юбкой, но и в моей промежности. Мы так были увлечены поцелуями, что я на это не обратила внимание. Более того, это его действо было мне приятно. Настолько было приятно, что я не почувствовала даже боли, когда он рукой дефлорировал меня. Но кровь на его руке я заметла. Её было немного, но она была. Тогда я не придала этому особого значения, но стала осторожнее и перестала пускать охотника за девственницами под юбку. Осознала я всё это после того, как меня изнасиловали на Ленинградском вокзале. И горько раскаялась, что все эти годы близко к себе никого не подпускала. Защищалась от половых разбойников на инстинктивном уровне. Беречь-то, как оказалось, мне было нечего. Так вот, и суди сам: потеряла я девственность или у меня её украли?

— Насколько мне известно, ты потом с лихвой наверстала упущенное. И, может быть, хорошо, что ты была в неведении. Это позволило тебе окрепнуть и телом, и духом. Из девочки ты сразу стала женщиной, но к этому уже была готова и физически, и нравственно. И изнасилование, которое открыло тебе глаза на самаю себя, ты приняла, как дар божий.

— Ты кощунствуешь!

— Нет, милая! Я говорю только то, что ты все эти годы твёрдо держала в уме… на инстинктивном уровне.

— Мы с тобой никогда не ругались. Плохо ли, хорошо ли, но жили мирно. Ты пришёл под занавес поскандалить со мной?

— Мне негде в такой мороз приткнуться на ночь. У меня даже койки своей в общежитии нет.

— И ощежития нет.

— Не дали. Из партии выгнали, завтра я получу расчёт и уеду.

— Так ты пришел только на одну ночь?

— Я тебя разочаровал?

— Спать где будешь? Со мной или на диване в большой комнате.

— На диване будет честнее.

— Благородный ты человек, хотя и сволочь большая. Сейчас я застелю тебе на диване.

*

Зимнее солнце, хоть и пошло на лето, но поднималось медленно и, насквозь пронизав комнату, достало его на диване.

Он посмотрел на часы. Время перевалило за полдень.

«Ну, и поспал я, — подумал он, потягиваясь. — Сон человеку дороже еды. И вообще, когда ты спишь, ты обедаешь, как говорят французы, и правильно говорят. Завтрак я уже проспал. Анастасия! — крикнул он.

Нет ответа.

«А сегодня — третье число, и у всех рабочий день. Только он безработный. Человек без работы и определённого места жительства… То ли ещё будет.»

С этими мыслями он поднялся с дивана и пришел на кухню. Так оно и есть. Законной супруги, пока что законной, в доме не было. Вместо неё на столе лежал лист бумаги, на котором размашисто были начертаны три слова: 2Зачем ты ушёл?»

Внизу листа было много пустого места. Семён достал из кармана куртки, которую набросил на плечи по пути на кухню, ручку и написал на чистой стороне листа:

«Я знаю, почему я ушёл, а зачем — не знаю!»

Сравнив в уме две надписи, он положил ключ от квартиры на исписанный ими листок.

****************

Продолжение следует