КОНФУЗ

Твоя навеки Гл4

КОНФУЗ

****

Лгунья она была! Семён в этом уже не сомневался. Она о своих житейских передрягах каждый раз рассказывала с новыми подробностями, меньше всего согласуя их с теми, которые уже вложила в его уши, и каждый раз лгала вдохновенно.

Теперь, повествуя Симе о своей первой жене, из множества вариантов он выбирал единственный, который, по его мнению, хоть в какой-то степени мог иметь место в её и в его жизни, и в их совместных житейских передрягах.

Сам того не подозревая, Семён любил её слушать, а в некоторых случаях так даже подталкивал к самым интимным откровениям, пытаясь среди нагромаждений лжи докопаться до правды.

Напомню, тогдв ещё телевизоров и секса в нашей стране не было, И долгими зимними вечерами, уложив ребёнка спать, молодые и сами вынуждены были, потушив свет, забираться в постель.

А что молодым делать такими скучными вечерами в постели да ещё в темноте, когда уже не слышно шума городского?

Чтение на ночь?

С чего это кто-то решил, что мы были самой читающей страной в мире? Может быть и были, пока у нас не появились юбочные издательства типа ЭКСМО.

Но и до них мы заполняли книгами пустующий интерьер в квартирах, а не их содержанием пустоту в наших мозгах.

А молодые ещё были в том возрасте, когда и газет не выписывают, и книг в постели не читают, на ночь глядя.

Мысли их работали в другом направлении, и нужно было только завестись.

Стартёром была Настя.

Полежав нмного, поворочавшись с буку на бок, Сёмём ощупывал супругу ниже бюста и сам бюст, словно пытаясь убедиться в её наличии, и после этих нехитрых процедур задавал ей тему для очередных её интимных «воспоминаний» и, развесив уши, с удовольствием слушал, как она лгала.

Оба они за «железным занавесом» ничего ещё не знали о садизме и мазохизме, а маркиза де Сада вообще не читали.

И не потому, что они вообще ничего не читали, а потому, что книг распутного француза в стране победившего пролетариата не издавали.

Зато с каким удовольствием слушал Семён эротические бредни своей супруги, восхищаясь богатством её фантазии и умением подать самаю себя в полуголом и извращённом виде.

Частенько, когда ему нехватало запала и он никак не мог разогреться, он начинал подтрунивать над рассказчицей. Больше всего она заводилась, когда он выражал сомнения в правдивости её откровений.

— Ну, чему ты особо не веришь? — спрашивала она, гневясь. — Не можешь же ты не верить ни единому моему слову!

— Дело к этому идёт, — многозначительно замечал он. — Но особо я не верю, что тебя изнасиловали грузчики на московском вокзале.

— На Ленинградском! — поправляла она. — На Ленинградском вокзале в сердце нашей родины. Это потому ты такой неверующий, что никогда не был на площади трёх вокзалов. Затеряться там и сгинуть бесследно проще простого. Там такой пассажиропоток в три стороны! И на Юг, и на Запад, и даже в Прибалтику прямой поезд есть. Только в Сибирь везут в специальных вагонах с запасных путей по особому секретному графику и с личной вооружённой охраной. В Сибири добровольцев нет. Испокон веков сюда люди бежали, спасаясь от Закона и голода. Вот, как ты попал в Сибирь?

— Семён молчал. Она всё знала и спрашивала только потому, что хотела досадить ему. Она сама попала в Сибирь не от хорошей жизни и всеми фибрами души ненавидела эту огромнейшую территоррию с несметными богатствами, заросшую тайгой и прокрытую тундрой.

Дикий край. И Семён знал, тут нет ни одного сибиряка, который не мечтал бы перебраться в европейскую часть Союза, если уж не в саму Москву, то хотя бы в ближайшее Подмосковье, чтобы не так накладно было ездить в столицу за варёной колбасой.

Конечно, он злился и остывал.

— Ну-ну! На сердитых воду возят, — говорила Настя, и, если они были в постели, а чаще всего так и было, плотней прижималась к нему. — Видишь, как кусается правда? А ты хочешь, чтобы я во всём была искренней. А искренность скрывается в деталях. Ну, раз так тебя мучит безвременная утрата мной моей девственности, слушай по-новой.

… И вот когда он засунул меня в стеллаж между полками и чемоданами, я поняла, что должно произойти что-то ужасное, и испугалась до смерти.

Больше всего меня пугали большие кожаные чемоданы, которые, и чёрные, и бардовые, стояли от меня и слева, и справа, и впереди на других стеллажах, и в которых, как мне подсказывало моё воображение, лежали расчленнные трупы доверчивых девиц.

Я не сомневалась, что и меня ждёт участь моих наивных предшественниц, и от страха потеряла голос.

Пришла я в себя только тогда, когда мой насильник позвал помощника. Оказывается я брыкалась. Инстинктивно. Интуитивно...

— А вот здесь ты завралась! — торжественно объявлял Сёмён. — Зачем он позвал помощника?

— Ясное дело, зачем. За ноги меня держать.

— Вот я и уличил тебя в неправде! — Радовался супруг. — Ты где была? Была засунутой между полок, как я понимаю, головой вперёд, а пузом вниз!

— Ну да, так оно и было.

— Так вот, насильник никак не мог тебя изнасиловать. Представь себе эту позу! Уж как— никак, а кое что в сексе ты теперь понимаешь, и соображаешь наверняка, что когда в этой позе держат за ноги, никто не может со своим инструментом добраться до места насилия!

— Я-то понимаю, — ворчала Настя. — Жаль вот, что ты ничего в половых сношениях не панимаешь, и, чтоб хоть что-то до тебя дошло, я вынуждена выдавать пошлятину. Они были мастера этого дела. Тут же перевернули меня брюхом кверху и мои ноги распределили между собой. Помощнику досталась правая нога. Он придавил ступню этой ноги к полу. А инициатор схватил левую мою ногу и забросил её к себе на плечо. Теперь понимаешь, какая фигура образовалась?

— Не совсем! — поразмышляв, буркнул Семён.

— Нет! Я таких тупых в постели ещё не встречала! — завозмущалась Настя, сбросила с себя одеяло и побежала, шлёпая босыми ногами по полу.

Вскоре Семён сообразил, что надо бежать вслед за ней, и побежал в чём мать родила.

Настю он настиг в большой комнате. Босая, растрепанная, в одной рубашке, она слегка пританцовывала у противоположной стороны тяжелого круглого стола.

Весь её вид говорил: поймай!

И начались ночные бега по кругу.

Конечно, он был быстрее. Он был ловче и хитрее. И он горел желанием…

А она была мудра деревенской мудростью, и с детства знала, что держит курочка в голове, убегая от петуха...

А потом, когда она из его объятий упала навзничь на стол, оставив одну ногу на полу, а другую забросив ему на правое плечо…

Да потом, в тот момент, он ещё ничего не соображал. Они только наслаждались друг другом, и оба были без ума друг от друга...

…………………

Оказавшись снова в постели, Настя спросила:

— Ну, понял наконец, что и без слов каждому идиоту ясно?

— Да, с большими профессионалами ты имела дело, — согласился он. — К таким попадёшь, и изнасилуют, и неудовлетворённой не оставят. А у тебя, как было?

— Ты переплюнул их двоих, — Но я об этом никому не скажу.

— А почему?

— Чтоб не создавать очередь к тебе.

Она нежно поцеловала Семёна чуть ниже виска, около самого уха.

Полежав немного, мечтательно псмотрев в темноту, она вздохнула:

— Расчувствовалась я. Вот оказывается, чем можно тронуть душу женщины, взволновать до самой глубины. Так уж и быть, расскажу я тебе про свою первую брачную ночь. Мне кажется, более удачного момента для таких моих откровений у нас больше и не будет… Так вот, на вокзал я попала неслучайно. Я получила вызов на свадьбу и ехала в деревню к своему жениху.

А тут такой конфуз с этими багажными половыми разбойниками. Я была в шоке, узнав, что я — недевственница.

У нас деревня — целомудренная, строгих правил. И на меня, городскую, лишенную невинности, понятно, как бы там смотрели.

Мои туфли валялись в разных углах комнаты. Вылезла я из ниши, сунула в них ноги...

— Прямо, как в анегдоте про охотника.

— А ты откуда знаешь охотничьи анекдоты? Ты же не охотник.

— Не из газет, конечно. Устное народное творчество, фольклор.

— Ничто так не запоминается, как устное народное творчество. Просвети!

— Начальник рассказывает своим подчинённым о своих охотничьих приключениях. «Убил я лань, — говорит он, — а добыча оказалась великоватой. Как до машины тащить? И бросить жалко. Недолго думая, схватил я её за ноги, забросил ноги на плечи и...»

В это время зазвонил телефон. Переговорил шеф по телефону, повесил трубку и спрашивает коллетив: «Так, на чём я остановился?»

«Взвалил ноги на плечи...», — подсказывают ему.

«Да-да, взвалил ноги на плечи и как трахну! Только туфли в разные стороны полетели.»

— Сеня! — сурово молвила Настя.

— Арсений, — поправил он её.

— Нет, Сеня! Ты так меня достал, что твоё деревенское имя сейчас тебе в самый раз к твоему лицу.

— Да с чего бы такой поворот в твоём настроении? Я ведь только и хотел потешить тебя.

— Откуда у тебя в голове такой мусор?

— Ну, я ж говорил тебе: фольклор.

— Выброси этот фольклор из головы. Забудь. Такая устная прямая речь растлевает душу человека. Это сладкие байки, но они от Сатаны для таких, как ты. Не обижайся, но у тебя ещё слабая психика и воловье тугоумие. Вот когда я сделаю из тебя современного человека, подогнанного под требования нашего времени, вот тогда я разрешу тебе рассказывать любые анекдоты, и сама пополню твой запас. Анекдотец, который ты мне выдал, я ещё в детстве слышала от деда. У него их неистощимый запас. Особенно он любит анегдоты про Чапаева. Дед мой от самого командарма их слышал. Самокритичный был человек.

— Дед?

— Чапаев. А дед все анекдоты знал про Анку.

— А дед твой в самом деле с Чапаевым воевал?

— А то как же! Только он не воевал с Чапаевым, а был у него оруженосцем. Ну, что ты вылупился?

— С чего ты взяла? Темно же ведь.

— Напрягся. Сабля Чапаеву нужна была только в бою, а между боями, будучи командармом, зачем бы он её таскал и без нужды размахивал ею. Для этого везде есть чины пониже. Вот мой дед таким и был. Как нитка за иголкой. Куда Чепаев, туда он и саблю тащил… Извини Сеня. Ты разочаровал меня. Я должна отдохнуть от тебя. Спокойной ночи.

Семён был возмущён таким идеологическим давлением. Но он не умел возражать, а только повернулся спиной к супруге и, лёжа лицом к стене, проворчал в стену:

— Не плачь — куплю калач.

Будешь плакать —

Куплю лапоть.

Настя тут же отозвалась:

— Когда жена возмущена — она не плачет, она негодует! Не утрируй, пожалуйста, свой идиотизм!

Уже засыпая, Настя думала: «А ведь у него есть чувство собственного достоинства. Из него можно верёвки вить — во, какой он мягкотелый, но нельзя его топтать, как петушок топчет курицу.»

Но сон одолевал её, и вскоре она заспала эту мысль.

******************************

Продолжение следует