Глава 8. Адам

Конечно, чтобы концерт прошел хорошо, нужно на него настроиться. Пережить чувства, которые вкладывал в строки песен, вновь пропустить через себя боль от пережитых воспоминаний и жизненных уроков. Странно как-то выходит… В реальной жизни я всегда остаюсь улыбчивым и довольным жизнью, никогда не открываюсь больше, чем позволяет мой сценический образ и предпочитаю многие вещи не договаривать. Но это никак не касается творчества.

Конечно, Станиславский не уставал диктовать правила относительно поведения, как на сцене, так и в жизни, и норовил сделать из меня очередную безвольную марионетку. После покраски волос и смены очков на линзы, я должен был быть уверенным в себе ловеласом. Но осознав, что мое творчество выходит за рамки обычной попсы и кричит о многих важных вещах, настоятельно рекомендовал принять образ депрессивного романтика. Максимальная искренность, как в песнях, так и в интервью — вот чего хотел добиться Андрей Викторович. Правда, ни к одному из его советов я так и не прислушался. Остался темной лошадкой для большинства людей и зарылся в себя ещё глубже, предпочитая выдавать желаемое за действительное.

На все вопросы у меня имелся один ответ, который не только всегда срабатывал, но и избавлял от надобности играть навязанную роль. «Это все в прошлом. Не хочу вспоминать. Сейчас все хорошо». Простые стандартные фразы, которым верила даже родная мать. Конечно, в сети разгуливало много слухов об истинном смысле песен, но ни один из них не соответствовал реальности. Меня такое положение вещей более чем устраивало.

Так и сегодня. Парикмахер — худенькая девушка лет двадцати двух, постоянно задавала вопросы об истинном значении моего творчества и настойчиво пыталась вывести ни личный разговор. Я отвечал уклончиво и с улыбкой — как и полагается нормальному воспитанному человеку. А еще отчаянно пытался настроиться на концерт, понимая, что сил душевных почти не осталось.

Честно говоря, последние дни настолько вымотали меня эмоционально, что я не мог сосредоточиться абсолютно ни на одной мысли. Был настолько напряжен, что вздрагивал от малейшего шума, даже если ничего не предвещало опасности. Чувство тревоги пожирало изнутри, приобретая статус хронической болезни. И вроде бы страх так и остался отголоском прошлого, не проникнув во внутрь даже на сотую процента, но вот чувства постоянного смятения и беспокойства не давали спокойно вздохнуть.

Конечно, я догадывался, что новость о моих якобы отношениях не на шутку разозлит Элис, но не предполагал, что настолько… Теперь почти каждое утро возле моего дома важно расхаживало несколько здоровенных амбалов, буровя меня грозными угрожающими взглядами. Они ни разу не вступили в контакт, но держали на чеку, подобно заключенному. А ещё странные подарки, которые я находил у себя под дверью каждый вечер, возвращаясь домой. Грязное кружевное белье, наручники, плётки, и другие сексуальные игрушки; фотографии из порнофильмов, какие-то диски, подозрительные вырезки из журналов. А после того, как в одном из подарков я обнаружил труп мертвой птицы с искусственным шипом в груди, все красиво упакованные коробки отправились в мусорный бак. Сегодня она сослалась на «Поющих в терновнике», а что же будет завтра? Мне не хотелось думать о последствиях, поэтому я принял твердое решение ее остановить.

Обратившись в полицию, я предоставил в виде улик большую часть подарков, писем, и снятых тайком видео с моими преследователями. Но к моему заявлению отнеслись более чем скептически. Узнав о личности сумасшедшей поклонницы, они лишь многозначительно переглянулись и пообещали рассмотреть мое дело, как можно скорее. Я понял, что намеки Элис о ее неприкосновенности и связях с правоохранительными органами более чем правдивы. А значит, у меня не было другого выхода, кроме как стиснуть зубы и молча подыскивать телохранителя. Наверное, без дополнительной защиты теперь не обойтись. И хотя я испытывал паршивое чувство поражения, пришлось включить благоразумие подумать, наконец, о своей безопасности. Слава Богу, мама не узнала ни об Элис, ни о моем заявлении в полицию, ни о моем душевном состоянии. Сестра, уехав учиться в другой город, вообще наблюдала за моей жизнью с экрана телевизора и даже близко не догадывалась, что за ней стоит. И хотя я сознательно скрывал от родных правду, боясь лишнего шума и нервов, все же чувствовал, что скоро моя выдержка непременно даст трещину.

Закончив приготовления, я достал телефон, чтобы набрать маму. Изводило плохое предчувствие, словно вот-вот что-то случится и помешает моему выступлению. Вчера Элис назначила мне свидание в отеле за городом, угрожая сорвать концерт, если я не приду. Разумеется, меня она не дождалась, а значит, нужно быть начеку.

Обнаружив в телефоне смс от мамы, где она сообщила, что уехала к бабушке из-за ее плохого самочувствия, меня охватила паника. Как же так? И бабушке плохо, и мама бросила меня тогда, когда больше всего нужна. Все навалилось в один момент, будто Элис и к этому приложила руку. Когда раздался внезапный звонок, я даже подпрыгнул от неожиданности. Звонила Яна:

— Адам? Слава Богу, ты объявился! Никто не может к тебе дозвониться. Ты в порядке?

— Более чем, — растеряно ответил я. — Просто был занят подготовкой. Не думал, что пятнадцать минут моего отсутствия вызовут такую панику.

— Главное, что ты на связи, — облегченно вздохнула Яна. — Мама поручила нам с Кариной забрать тебя. Когда можно подъехать? До начала концерта двадцать минут.

— Ничего страшного, мне не сразу на сцену. Пригласили одну певицу выступать на разогреве. Уже можете выезжать. Только набери меня, когда будете здесь.

— Хорошо! Будем через десять минут. Жди...

Я спрятал телефон в карман и подошёл к окну. В груди сдавливало нарастающее чувство волнения. Переживания за бабушку, нервы перед концертом, пугающая неизвестность… Все это постепенно затягивало меня в липкое болото отчаяния. Медленно и уверенно, по крупицам добавляя все больше моментов, способных понемногу нарушить мою железную выдержку.

Я задержал дыхание в груди, заметив у вдоха знакомую машину. С приоткрытого окна выглядывала женская рука с красным маникюром и кольцами на длинных пальцах, небрежно держащая сигарету. Трое мужчин в черных кожаных куртках о чем-то разговаривали, не сдерживая противный громкий смех. Неужели у нее нет других дел, кроме как следить за мной? Маразм какой-то...

Не прошло и пяти минут, как Яна вновь позвонила.

— Слушай, ты не могла бы подъехать с другой стороны здания? Там есть черный ход. Я выйду оттуда. Только припаркуйся поближе, хорошо? — Черт, кажется, я не сумел скрыть нотки паники в голосе.

— Поклонницы уже и там выследили? — весёлым голосом ответила Яна. — Мы как раз здесь собираемся припарковаться. За тобой выйти, или сам проскочишь?

— Э-м-м… — Я не знал, что ответить. А вдруг, с ними случится что-то плохое, если они выйдут с машины? Вдруг их уже заметили? — Не нужно. Я уже спускаюсь.

Осевшим голосом я попрощался с остальными и, взяв пакет с одеждой к последующим выступлениям, направился к черному выходу. Нужно только выйти и быстрее сесть в машину. Всего лишь короткое мгновение, когда я буду один. Они не догадываются, что я выйду через черный ход. Не должны...

Я прошел по темному коридору и спустился по ступенькам вниз. В подъезде было темно и тихо. Лишь эхо голосов сверху напоминало, что жизнь продолжается. Сейчас я открою дверь, и темнота сменится дневным светом. Ничего не случится. Быстрым шагом преодолел последние ступени и оказался возле двери. Но открыть мне её не дали…

Резкий рывок — и земля вмиг пошатнулась. Я ощутил удар сзади о твердую поверхность. Осыпалась штукатурка. В ноздри врезался едкий запах сигаретного дыма и дешёвой водки. Оборванные фрагменты детских воспоминаний смешались с чувством холодного давно забытого страха. Это запах отца — моего главного детского кошмара. Запах, который способен в секунде обнажить всю ту слабость и боль, которую я так тщательно прятал в душе. Запах, который убивает меня и возвращает к жизни ребенка — маленького, испуганного, беззащитного.

Я задыхался. Он держал меня за горло и прижимал к стене. Огромный человек в бумажной маске с блестящими глазами, полными ненависти.

— Она говорила, что ты не из пугливых, — иронично произнес сиплый прокуренный голос. У меня отлегло от сердца — это не мой папа. Всего лишь человек Элис. Это не мой детский кошмар. Изнутри разобрал нервный хохот, который я с трудом подавил. Подумать только! Я не боюсь быть похищенным или убитым безумной Элис, но боюсь встретиться с отцом лицом к лицу.

— Ты обидел свою суженую, парень. А значит, должен быть наказан — никакого концерта. Правда, у тебя ещё есть шанс все исправить, если придёшь завтра по указанному адресу. Она говорила, что сделает тебя самым счастливым. Заманчиво звучит, правда? Ну, так что, будешь?

— Нет, — сдавленным голосом прохрипел я.

— Ты пожалеешь. Это не пройдет тебе даром, понимаешь, парень?

Сейчас на кону слишком многое. И самое главное — твоя жизнь.

Перед глазами что-то мелькнуло. Прямо перед носом я увидел блестящую сталь маленького ножика. Острие плавно опустилось сначала на мою щеку, затем на подбородок и шею. Ощущая холодную поверхность ножа, я понимал, что одно неловкое движение — и он перережет мне глотку.

— Я никуда не пойду, — прошептал в ответ, будучи не в силах выдавить ни звука. Нет, я не был готов умирать. Только не сейчас. Но что-то мне подсказывало, что убивать меня сейчас в планы Элис не входит.

Я не стал ждать, когда он меня прирежет. Свободной ногой ударил мужчину в пах и, когда он отстранился, пытаясь унять боль, оттолкнул от себя. Я знал, что наши силы неравны. Противник был выше на несколько голов, и, казалось, весь состоял из мышечной массы. Но все же нельзя не отдать должное двум годам бокса и каратэ, которыми я занимался раньше. Сейчас мои навыки были, как нельзя кстати.

Воспользовавшись его поражением, я быстро скользнул к двери, рассчитывая вырваться наружу. Но оказаться на воле, увы, не успел. Мужчина схватил меня за волосы и снова оттолкнул к стене. А потом под грудью что-то стрельнуло. Я не понял что случилось. Он оскалил зубы, улыбаясь победной улыбкой. А затем продемонстрировал нож, который был испачкан кровью.

— Я предупреждал. Откажешься — и концерта не будет. Но ты предпочел своенравность. Посмотрим, как ты запоешь теперь.

Он достал носовой платок и аккуратно завернул в него нож. Меня передернуло от вида собственной крови.

— Не переживай, рана неглубокая, жить будешь. Посмотрим, к чему придем позже, и захочешь ли дальше сопротивляться. И запомни, малец. Если она сделала выбор — убегать бесполезно. Просто смирись, иначе ты не жилец.

Он скрылся в темноте, оставив меня одного — раненого, потрепанного, истекающего кровью. Сжав рукой место, задетое ножом, я лихорадочно соображал, что делать дальше. Острая боль пульсировала в ране, подстраиваясь под сердечный ритм. Голова, казалось, налилась свинцом и тяжело прислонилась к холодной стене. Под пальцами медленно растекалась горячая кровь.

Дрожащими руками я расстегнул рюкзак и достал носовой платок.

Красное пятно увеличивалось в размере, испачкав дорогую рубашку. Я прижал платок поверх ткани. Главная задача — остановить кровь.

В голове вихрем кружило множество несуразных выходов из положения. Если буду в сознании — выступить смогу. В практике были случаи, когда приходилось выходить на сцену с температурой под сорок и с ужасной болью в горле. Я знал множество секретных уловок, которые на время снимали симптомы и помогали нормально чувствовать себя на сцене. В моей профессии отменить концерт позволительно только по одной причине — если ты умер. А пока я жив, должен найти выход.

Прошло пять минут, и мертвую тишину в подъезде нарушил звонок Яны. Я быстро выключил звук и спрятал телефон подальше. Кровь, к счастью, перестала течь, а самочувствие почти не ухудшилось. Присутствовало лёгкое головокружение и резь в ране, но в остальном я чувствовал себя вполне сносно.

Расстегнув рубашку до середины, я связал две части между собой, а пропитавшийся кровью платок положил под нее. Пиджак, слава Богу, был в норме. Трясущимися руками застегнул пуговицы, пригладил волосы и неторопливо вышел на улицу. Картинка перед глазами дрогнула, но я упрямо подавил слабость. Передохнул и направился к машине сестер.

— Адам! Ты в номере? — спросила Яна, подбежав ко мне. Они обе вышли из машины, и уже, видимо, направлялись к подъезду. Карина замешкалась, увидев меня, но затем подошла ближе и растерянно посмотрела в глаза. Даже в столь паскудный момент жизни я ощутил смущение и лёгкую радость от встречи с ней. Оставалась самая малость — каким-то образом скрыть недавнее происшествие. В противном случае я даже не знал, как следует себя вести.

— Со мной все в порядке, спасибо что приехали. Просто я с утра на ногах и чувствую себя немного сонным, — с веселой улыбкой оправдался я, пытаясь скрыть истинное состояние.

— Ты выглядишь немного… потрёпанным, — сузила глаза Яна, внимательно вглядываясь в мою позу и лицо. «Черт победи! Да прекрати же ты так пялиться»! Постоянно играть роль сложно, хоть я и закалённый в этом деле.

— Спешил, собирался на лету, — запинаясь, продолжал врать. Должно быть, моя широкая улыбка выглядела не очень уместно, так как в глазах Карины мелькнула тревога. — Поехали быстрее! Опаздываем.

Я быстро открыл дверцу и сел в машину, всем своим видом показывая, что очень тороплюсь. Сестры последовали моему примеру, но несколько раз я поймал на себе их озадаченные взгляды. «Привет, Ната. Мне нужна простая белая рубашка. Ты знаешь мой размер. Срочно! Нет времени объяснять. Привези, как можно скорее!» — быстро написал сообщение Наташе — моему стилисту и помощнице. Именно она занималась моим образом и договаривалась с известными слонами за пошив одежды для вступления. Конечно, моя просьба вызовет немало вопросов. Но это сейчас не главное.

— Ты хорошо себя чувствуешь? Тебя никто не напугал? — допрашивала Яна, глядя на меня через переднее зеркало. Конечно, заметила, что со мной что-то не так. Может не столь очевидно, как Карина, но она тоже не слепая. Я мысленно обругал себя за плохую актерскую игру. Надо срочно собраться! Под грудью спазмами пульсировала боль, а перед глазами проплывали разноцветные пятна. Мое состояние оставляло желать лучшего.

— Просто давление упало. Иногда случается, — раздражённо отмахнулся я. «Пожалуйста, только не задавай лишних вопросов!» — Можешь здесь остановиться? Я отлучусь в аптеку на несколько минут.

Она кивнула и припарковала машину возле маленького здания. Время поджимало, а сообщения Станиславского с множественными знаками восклицания я даже не хотел открывать.

— Давай я куплю то, что тебе нужно? Кто знает, сколько людей в аптеке? Продавщица, возможно, в обморок упадет, увидев, кто к ней зашёл. А потом напишут статью о возможных болезнях Адама Нэлла. — Яна обеспокоено повернулась ко мне. Карина, сидящая впереди, продолжала хранить молчание. Кто знает, что в голове у этой неразговорчивый девушки?

— Нет, я сам. Подождите здесь. — Я поспешил выйти из машины и торопливо закрыть дверь. Надеюсь, они ни о чем не догадаются. Главное, чтобы в аптеке было немного покупателей, и я лишний раз не попадался на глаза. Без капюшона и привычной маскировки я чувствовал себя голым.

Возле двери окружающий мир опять пошатнулся. Я с трудом сохранил равновесие, и перешагнул порог.

Слава Богу, покупателей в аптеке не оказалось. Лишь молодая продавщица чуть за двадцать вела какие-то записи в тетради и переставляла лекарства. Я тяжело вздохнул, обдумывая план действий. Не люблю попадаться на глаза молодым девушкам. Всегда приблизительно одна реакция.

Невольно напрягся, когда она внимательно взглянула мне в глаза. Однако ни крика, ни восторга, ни взволнованного удивления не последовало. В ее взгляде читался обычный интерес, не более.

— Чем могу вам помочь?

Господи, неужели есть еще люди, которые меня не знают? Значит, все не так плохо.

— У меня серьезные проблемы. — Решил не ходить вокруг да около, а сразу расстегнуть пиджак и продемонстрировать мою главную проблему. Пятно крови увеличилось. Картина явно не для слабонервных. — Пожалуйста, помогите перевязать рану. Только об этом никто не должен знать!

— Господи! — Ее брови взметнулись вверх, а в глазах застыл ужас. — Что с вами произошло? Я вызову скорую!

— Не сметь! — сорвался на крик я. Она подпрыгнула от неожиданности. — Если об этом узнает кто-то, кроме вас, я сделаю все, чтобы вы завтра здесь не работали.

Девушка смотрела на меня непонимающим злым взглядом. Ну, а что мне ещё оставалось делать? Слишком много стоит на кону, и ради неразглашения ситуации я был готов стать ублюдком.

— Никакой больницы и шума, пожалуйста. Мне нужны силы хотя бы на три ближайших часа. Перевяжите рану и дайте что-то выпить для поддержания сил. Я очень спешу. За пять минут управитесь?

— Я не врач и боюсь крови! Давайте, я позову ассистентку?

— Никаких ассистенток! Я и так рискую, открыв это все вам. Перевяжите, как можете, дайте лекарство и все! Или вы хотите, чтобы я прямо здесь отключился?

Я достал деньги и положил на стол. Счёт шел на минуты, и мне необходимо было как можно быстрее добраться до места проведения концерта. Как выступать с этим всем, я даже не догадывался.

Назвав чокнутым, девушка схватила меня за локоть и отвела в рабочую комнату. Ее руки дрожали, а лицо заметно побледнело. Она долго не могла найти лекарство и ругалась про себя, даже не скрывая нервозного состояния. Затем уколола два укола, которые должны были поддержать мои силы, и, остановив кровь специальным лекарством, сделала перевязку.

— Вы модель, певец или актер? — тихо спросила она, когда я начал торопливо завязывать рубашку в узел, чтобы скрыть кровь и не запачкать пиджак.

— Неужели у меня на лбу написано, что сделан в шоу-бизнесе? — криво усмехнулся я.

— Нет. Но так выглядят только звёзды. Как с обложки журнала.

Как же я не любил замечания, касающиеся внешности! Талант, творчество, достижения — это другое, но вот внешний вид… Еще немного, и я сам психану, и перережу себе лицо.

— Спасибо, что помогла. Деньги оставь себе. И пожалуйста, молчи, даже если узнаешь, кто я.

Она нахмурилась и хотела отдать деньги. Я понимал, что пройдет немного времени, и она кому-то непременно расскажет о случившемся.

— Пусть у нас с тобой останется маленькая общая тайна, ок? — перешёл на флирт я и улыбнулся ей той обезоруживающей улыбкой, от которой сходили с ума все девушки. По правде говоря, подобными приемами я пользовался крайне редко и только ради достижения какой-то цели. Сейчас был один из тех исключительных моментов.

Девушка залилась краской и стыдливо опустила глаза. Подействовало! Теперь, скорее всего, я в безопасности.

После перевязки и выпитых лекарств мне действительно стало лучше. Резь в ране утихла, взор стал ясным, и я, наконец, твердо ощутил землю под ногами.

— Тебя так долго не было, — с укором сказала Яна, когда я сел в машину. — Концерт должен был начаться пять минут назад.

— Ничего, подождут. — Я старался придать голосу беззаботные нотки.

— А самочувствие твое как?

— Хорошо, спасибо. — Я поймал взгляд Карины, от которого внутри все болезненно сжалось. Он был наполнен болью, растерянностью и криком отчаяния. Хотя может, мне это лишь показалось?

Яна договорилась за хорошее место возле центрального входа, чтобы припарковать машину. Подъезжая, я ощутил прилив тошноты, которая на несколько минут заставила меня вжаться в спинку сидения. Пульс, наверное, перевалил за сто, ладони вспотели, а спазмы в груди мешали нормально дышать. Я увидел огромное множество машин, людей, столпившихся около входа, папарацци, охрану… Самое время собраться с духом, надеть улыбку и уверенно выйти из машины.

Нас заметили сразу, несмотря на затемненные окна. Охрана встала по обе стороны машины, Яна вышла первая, за ней Карина. Не знаю, почему меня одолевало такое волнение. Чувствовал себя лучше, кровотечение остановилось и я, скорее всего, смогу нормально выступить. Вот только слишком быстро моя карьера пошла вверх, и я еще не успел до конца свыкнуться с мыслью, что теперь знаменитость. Мама говорила, что билеты разлетелись с немыслимой скоростью и зал будет переполнен. Но, видимо, я не был готов к такому масштабу. Если не выступлю — проиграю. Не только Элис, и людям, которые следят за моим творчеством, но и самому себе.

Я уверенно открыл дверь и вышел наружу, улыбаясь нескольким десяткам фотокамер. Послышался оглушительный визг поклонниц, заставивший сердце подскочить вверх, а из-за ограждения ко мне тянулись сотни рук. Вместе с охраной я мужественно преодолел расстояние в несколько метров к входу в здание, улыбаясь и маша поклонникам. Надеюсь, они не заметили следов недавнего происшествия.

— Где тебя носило, Нэлл? Ты опоздал на двадцать минут! — на меня сразу же набросился разъяренный Станиславский. — Данилова вынуждена была спеть шесть песен вместо трёх! Люди устали ее слушать.

Света — начинающая певица, на год младше меня, с радостью согласилась выступать на разогреве, когда ее пригласили. Я знал, что она до сих пор борется со страхом перед публикой и столько песен перед такой огромной аудиторией — настоящий прогресс. Я решил, что после концерта отдаем ей хорошую часть своего гонорара — заслужила. Если смогу, конечно, спеть все песни и не свалится в обморок прямо на сцене.

— Адам, что с рубашкой? — перебила Станиславского Наташа. — Я нашла другую, похожую, но она дороже на две тысячи.

— Возмещу, не волнуйся, — заверил я, на ходу хватая упакованный сверток. Воспользовавшись секундным отвлечением продюсера, незаметно забежал в гримерку и закрылся на ключ. Быстро переоделся, припудрил вспотевшее лицо и поправил чуть взлохмаченные волосы. Заметив в отражении неестественную бледность, попытался сделать глубокий вдох. Колющая боль мгновенно растеклась вдоль ребер и тут же стихла. Песни у меня непростые — драматические, с надрывом, требующие большой эмоциональной отдачи и сильного вокала. Скорее всего, петь будет больно. Но разве я слабак, чтобы паниковать раньше времени? Выдержу.

Через несколько минут я собрался с духом, откашлялся и направился за кулисы, предупредив музыкантов. Обнял Данилову, проигнорировал замечания Станиславского, нашел взглядом Карину, сидящую вместе с Яной и Лизой. Тут же оценил количество зрителей, испытав лёгкий шок. На ходу проглотил сырое яйцо, стойко дождался, пока меня объявит ведущий, и под настойчивый зов и аплодисменты зрителей вышел на сцену. Я справлюсь. Смогу. Должен. Уши едва не заложило от пронзительного визга. На меня упал луч прожектора, в глаза врезалось мерцание разноцветных огней, и лица заждавшихся зрителей.

И вот снова я ощущаю этот щемящий азарт каждой клеточкой тела. Внутренний восторг мгновенно возвращает силы, а переполняющие чувство эйфории служит дополнительным лекарством. Кричу слова приветствия, слышу радостную отдачу зрителей и понимаю, что смогу. Выдержу все ради того, что люблю.

Начинает играть живая музыка, в руках людей зажигаются фонари телефонов, и я полностью погружаюсь в состояние, которое делает меня счастливым. Сколько себя помню, всегда спасался творчеством. Писал песни и музыку, когда одолевала боль и плохие воспоминания. Музыка меня вытаскивала из глубочайшей ямы, под названием «депрессия». Миллионы вопросов в пустоту, глубоких мыслей и противоречивых чувств выливались в песнях. Когда было больно, я пел. Брал в руки гитару и начинал играть то, что шло изнутри. Накладывал музыку на слова, вылезал на крышу многоэтажки и под шум ветра исполнял собственные песни. Мне казалось, я один в этом мире, состоящем из нот. Как живая струна, созданная, чтобы звучать в пустоте. Звучать по-разному, но всегда так, как подсказывает сердце. В эти моменты я был по-настоящему счастлив. А когда понимал, что это состояние разделяют другие, обретал крылья. Значит, я не так одинок, если в мире есть люди, понимающее мое творчество. И живу я не напрасно. И пусть в другое время существую, закрываясь в собственном темном мире, на сцене вновь обретаю второе дыхание.

Одна песня сменялась другой, и я чувствовал, что живу. Голос не срывался, хотя боль в груди увеличивалась с каждой минутой и заполняла все нервные окончания. Несколько раз я испуганно проверял собственную грудь, боясь увидеть кровь. Присутствовало некое напряжение и чувство прострации, но мне казалось, что в этом состоянии я лучше ощущаю то, о чем пою.

После седьмой песни я отправился в гримерку, переоделся, как того требовал сценарий, и закрепился дозой энергетика — единственного средства, способного поддержать физическую форму. Силы пока были, но состояние оставляло желать лучшего. Я начал ощущать холод в груди, словно острая сталь так и осталась во внутренностях. А ещё слабость в мышцах, ломоту в суставах и раздвоение картинки перед глазами.

Вторая часть концерта далась мне сложнее. Зрители заряжали восторженными криками, а полное погружение в исполняемые треки помогало забыть о тайном недуге. После пятнадцатой песни меня сменила потрясающая танцевальная группа с постановкой под музыку моего авторства. Чтобы переодеться и настроиться на последнюю часть концерта, у меня было не больше десяти минут.

— Потрясающе, Адам! — встретила меня возле гримёрки Наташа. — Ты сегодня в таком ударе, что у меня от каждой песни мурашки.

— Спасибо, стараюсь, — улыбнулся в ответ я.

— Я подготовила твой последний костюм. А первая рубашка где? Дай посмотрю, как можно её починить.

— О нет, забудь, — категорично отмахнулся я. — Все решим после концерта.

Боясь лишних вопросов, я быстро проскочил в гримерку и снова закрылся на ключ. Двое помощников стилистов, которые должны были помогать переодеваться, так и остались без работы. Я тщательно скрывался от всех, боясь, что кто-то рассекретит мою тайну.

Переоделся быстро, стараясь не делать резких движений. Хорошо, что мои песни далеки от попсы, и танцевать мне приходится мало. Иначе пришлось бы совсем не сладко. Немного пугала необходимость играть на рояле в последней части концерта. Гитару я выдержал раньше, значит с этим тоже обязан справиться. Закрыв глаза, постарался успокоиться и ощутить второе дыхание. Оно вот-вот должно открыться и блокировать спазмы в области раны.

Я направился к выходу и неожиданно столкнулся с Кариной. Что она забыла у двери моей гримерки? От неожиданности я замер на месте, ошарашенно глядя на нее. Пульс предательски участился, и я ощутил прилив крови к щекам.

— Что ты здесь делаешь?

Опять этот долгий контакт глазами! Она смотрела на меня с такой болью, тоской и волнением, что я понятия не имел, как на это реагировать.

— Тебе плохо, да?

— С чего ты взяла?

— Я же вижу, Адам! С тобой что-то происходит.

— Я всегда такой, когда выступаю на сцене. Полностью отдаюсь песне.

Господи, неужели мое состояние настолько очевидно? Я прилагал столько усилий, чтобы выглядеть здоровым! Ни разу не пошатнулся на сцене, не изменил мимику от болезненных спазмов и сохранил равновесие, несмотря на двоящуюся реальность.

Карина закрыла дверь за собой, и мы остались одни. Она стояла настолько близко, что я боялся вздохнуть. От взгляда, проникающего насквозь, хотелось бежать.

— Неужели так видно, что со мной что-то не так? — начал сдаваться я. — Никто ведь ничего не заметил!

— Яна тоже не заметила. Сказала тоже, что и ты. — Карина выглядела озадаченной. Мне казалось, что она дрожит, но сложно утверждать наверняка, когда самого изрядно потряхивало. Она ладонью потянулась ко мне, и я едва не отскочил. Когда ее рука оказалась на моем лбу, я замер как вкопанный.

— Господи, ты весь горишь! — Карина шарахнулась от меня, как от огня. Я с непониманием потрогал свой лоб. Неужели, правда?

— Со мной все в порядке! — постарался убедить ее я. — Чуть простудился, наверное. Чувствую себя хорошо, это же такая мелочь!

— Адам, это не шутки. Ты должен сейчас же показаться врачу, тем более, он здесь есть.

— Никакого врача, Карина! Не смей! — жарко возразил я, а потом понял, что возможно, стоит прислушаться. Мне нужно как-то закончить концерт. Правда, страх, что врач догадается о моей ране, не давал и шагу ступить.

— Я часто выступал с температурой. Это нормально, — неуверенно заверил я, ощущая, как дрожь пробирает до костей и бросает в холодный пот. Мне становилось все хуже и хуже. Необратимый процесс.

Она молча схватила меня за руку и потащила в другой конец коридора. Я не сопротивлялся, почему-то ощутив доверие. Сил противостоять, почти не осталось.

— Не меньше 39, — грустно отметила врач, потрогав мой лоб. — Дам тебе таблетку. Должно сбить температуру через минут десять.

Карина молча следила, как я принимаю лекарство. К счастью, врач не стала заострять внимание на причине моего состояния. Пронесло. Заботливо придерживая под локоть, Карина провела меня за кулисы.

— Если тебе станет плохо, не обязательно петь все песни. Ты и так спел уже много, — тихо попросила меня Карина, когда я приготовился идти на сцену.

— Это исключено, — покачал головой я. — И не профессионально. Со мной все хорошо, уверяю тебя.

— Держись, умоляю. — Ее глаза стали влажными. Внутри пронеслась лавина заполняющего тепла. Никогда ещё на меня не смотрели так… Я мог вспомнить разные оттенки эмоций в женских взглядах. Чаще это были восхищение, заинтересованность, слепая влюбленность, вожделение. Но я не помню такой нежности, участия и заботы. Впервые на меня смотрели без слепого желания, и это настолько согрело изнутри, что хотелось выйти и спеть ещё лучше. Лучше, чем когда-либо вообще. Спеть именно для нее…

На сцену я вышел со вторым дыханием. Казалось, за спиной выросли крылья, и нужно всего лишь их расправить, чтобы взлететь. Как мало, оказывается, надо для счастья. Всего лишь ощутить себя нужным. И хотя она всегда убеждала меня в обратном, я всем своим существом знал, что это не так. Глаза не умеют врать.

Я начал петь и понял, что выдержу. Несмотря на боль, ощущение невесомости и холод, пробирающий до костей. Как птица с шипом в груди. Она пела прекрасно, чувствуя приближение кончины. Смерть подбиралась ближе с каждым звуком, издаваемым ей, терзала невозможной болью и по крупицам забирала силы. Наверное, Элис не зря прислала мне такой скверный подарок. Знала, что вспомню ее именно сейчас, когда буду чувствовать себя так же. Умру, но отыграю концерт так, что никто и никогда не поймет, через что мне довелось пройти.

Я спел последнюю песню и поклонился зрителям. Оглушили громкие аплодисменты и восторженные крики. А я видел только ее — Карину. Она умывалась слезами и смотрела на меня с таким восхищением, что мне вдруг снова захотелось жить. Впервые за последний год.

Я был счастлив, уходя за кулисы. Счастлив, несмотря на то, что почти угас. Оказавшись подальше от чужих глаз, я, наконец, выдохнул и тяжело рухнул на холодный пол. Реальность померкла, превращаясь в черные обрывистые фрагменты. Мне больше не было больно.