Глава 2. Адам

Вечер был необыкновенно теплым. Вокруг слышались пение птиц, радостные детские голоса, свист пролетающих мимо машин, музыка из придорожных кафе. На лицах людей сияла улыбка, все чаще можно было заметить гуляющих за ручку парочек и матерей с детьми. Москва, наконец, ожила после затяжных холодов. Я, наверное, был единственным человеком, который не радовался приближению лета. Зимними вечерами, возвращаясь домой, я обычно погружался в мрачное одиночество и закутывался в это состояние, как в теплый плед. С приходом весны мой график стал насыщеннее, а душевная пустота ощутимее.

Шагая быстрым шагом и скрывая лицо под капюшоном, я как раз проходил мимо кафе "Ультрамарин", когда рядом послышался звук резкого торможения. Я вздрогнул, на секунду остановился, но сознательно не обернулся. Спиной ощутил пристальный взгляд и понял, что интуиция меня не подвела — это она. Телефон завибрировал и я, в надежде на обычное смс по работе, быстро достал его из кармана. «Сегодня не на такси? Какая смелость!» Входящее сообщение подтвердило мои догадки. Что ж, список номеров в черном списке пополнится еще на один. Внутри предательски дрожало сердце. Нет, я давно не испытывал страха. Это чувство умерло ещё в детстве, когда отец регулярно запирал меня в кладовке с крысами, и колотил за малейшую провинность. Я жил постоянно с надломом внутри до того злосчастного прошлого года, когда страхи вдруг стали реальностью. Надлом дал глубокую трещину, и моя без того израненная психика разломалась ко всем чертям. Весь прошедший год я собирал ее по кусочкам, пытаясь вернуться к нормальной жизни. Иногда получалось, а иногда нет. Сегодня, во всяком случае, я не был готов встретиться с прошлогодним кошмаром лицом к лицу.

«Пошла ты», — быстро настрочил я ответ, и, не оборачиваясь, спокойно пошел дальше. Я знал, что нахожусь в безопасности. Вокруг было слишком много людей, и никто не решился бы украсть человека у всех на виду. Вот только инстинкт самосохранения умолял перейти на бег, но я скорее умру, чем позволю ей увидеть мое замешательство.

— Посмотри, это Нэлл! Точно он, никаких сомнений!

О, нет, меня снова кто-то узнал. Никакая маскировка не помогала. Сзади послышались быстрые шаги, и мне перегородили дорогу две девушки, приблизительно моего возраста. Встретившись со мной глазами, они запрыгали на месте, даже не пытаясь скрыть свой восторг.

— Нэлл! Какое счастье встретить тебя просто так, на улице! Мы как раз обсуждали твой новый альбом — он такой клевый! Можно сфотографироваться с тобой, пожалуйста? Ты просто супер, мы в восторге от твоих песен!

«Если бы вы еще их смысл понимали», — с насмешкой подумал я и ответил:

— Хорошо, только быстро.

Они начали перекрикивать друг друга и возиться с настройкой камеры, а я, тем временем, оглянулся назад. В трёх метрах от нас стояла машина с затемнёнными стеклами. Номера опять другие, но сомнений не было — это ее машина.

Я надел на лицо улыбку и сфотографировался с девочками. Затем расписался в их блокнотах, ответил на несколько стандартных вопросов, и посмешил удалиться.

Домой я добрался без происшествий. Меня никто не преследовал, не догонял и никаких сообщений больше не писал. Быстро проглотил безвкусную мамину стряпню, принял душ и отправился в свою комнату.

Неужели этот день подошёл к концу? Я чувствовал усталость каждой клеточкой, и мне хотелось только одного — покоя и одиночества. Мама с сестрой вернутся позже, и пока я могу уйти с головой в абсолютную тишину. Наверное, это был первый вечер за последние три месяца, когда я вернулся домой не ночью, а не позже восьми. Завтра меня ожидали две сьемки, учеба и вечерний концерт.

Взглянув на свое отражение в зеркале, я отметил, что выгляжу неважно. Неестественная бледность и синяки под глазами напоминали о недосыпе и хронической усталости. Взгляд не фокусировался в одной точке, изображение дрожало и раздваивалось. Я понимал, что нахожусь на пределе. Если и этой ночью не смогу уснуть, можно смело обращаться к психотерапевту.

Я не успел подойти к кровати, когда телефон вновь завибрировал. Пятнадцать минут без единого звонка — это почти рекорд. Обычно больше двадцати минут в спокойствии не проходило.

— Алло, — устало протянул я. Голос Андрея Станиславского, моего продюсера, звучал рывками и с явным недовольством:

— Адам, ты уже начал писать новую песню? Запись через две недели, а ещё через две нужен готовый вариант. Я не должен напоминать тебе об этом!

— Что-нибудь придумаю, — машинально ответил, мечтая лишь об одном — чтобы он, наконец, заткнулся. Станиславский был меркантильным и скользким типом, который думал лишь о своей выгоде. Я выучил этого человека от «а» до «я» и мог безошибочно предугадать все его мысли и планы. Конечно, в своей профессии он мастер с гениальными идеями и их воплощением, но желание полностью владеть ситуацией раздражало и выводило из себя. Кроме меня он работал с женским дуэтом, и собирался вывести в топ еще одного певца, на два года старше меня. Дел у него было по горло, что, впрочем, не мешало ему звонить мне в любое время дня и ночи и напоминать о том, чего я ещё не сделал. Без лишней скромности хочу заметить — иметь со мной дело достаточно выгодно, ведь я самобытный персонаж. Пишу музыку и тексты песен, хорошо владею несколькими музыкальными инструментами, являюсь автором идей собственных клипов и абсолютно не поддаюсь дрессировке. Конечно, последнее раздражало Станиславского и создавало между нами нотку неприязни, но, тем не менее, не отбило у него желание иметь со мной дело. Стэн, как я называл его про себя, частенько угрожал разорвать контракт, но видя принесенные мной доходы, лишь смачно плевался и покрывал меня трехэтажным матом. Практически все интервью я завалил. Навязанные романы для пиара публично отвергал, хотя должен был поступить наоборот. Все его схемы касательно моей карьеры терпели крах, но Станиславский, как истинный мужчина, не отступал от первоначальной идеи меня переделать. Иногда ему это удавалось, иногда нет, все зависело от моих тараканов. Конечно, были причины, почему я вел себя именно так, и это, отнюдь, не своенравный характер. Просто в виду того, что я пережил за свою недолгую жизнь и с тем багажом травм за спиной я не умел поступать иначе. Да и особенности моей психологии, которая с детства отличалась от других людей, сыграли немалую роль.

— Я понимаю, у тебя другой стиль, — после паузы продолжил Станиславский. — Но песни о любви необходимы для более широкой востребованности. Это побьет все рекорды! Первая песня не о душевных муках и смысле жизни, а о земной любви к девушке! Или ты считаешь эту тему недостойной своих творений?

— Я просто не могу писать не от сердца. Мои песни рождались изнутри. А вы хотите, чтобы я создал то, чего не испытывал?

— Значит, тебе нужно влюбиться. Подумай над этим вопросом. Ты ведь не хочешь, чтобы тебе приписывали неправильную ориентацию?

— Если честно, мне все равно.

— В общем, я предупредил. Надеюсь, этот вечер ты проведешь с пользой и завтра покажешь мне наброски.

Не дождавшись ответа, он отключился, а я упал на кровать. Мечты уснуть на месяц не покидали. Хотя и насовсем тоже казалось весьма заманчивой идеей, но я отгонял эти мысли. Закрыв глаза, представил, что меня нет. Да, я часто об этом думаю. Приносит ли смерть облегчение? Год назад, я, как самый законченный слабак и эгоист, едва не свел счеты с жизнью. Остановили лишь мысли о маме и сдвинутых на всю голову фанатках, которые могут последовать моему примеру. За все необходимо платить. Тогда я заплатил свою цену. А жить необходимо дальше, несмотря ни на что. Если не можешь идти — ползи. Ты же сильный! С детства отвечаешь за все сам. Просто так сдаться и опустить руки — все равно, что проиграть войну. Зачем тогда ты на эту войну шел? Если родился, значит пришел в мир с какой-то целью, смыслом. Разве это не логично? А я очень логичный человек. Вот так и дополз до весны. Ничего, жив.

— Адам, ты дома?

Кажись, мама пришла. Я ожидал побыть в одиночестве хотя бы часик, но зная ее нрав, мне нельзя ложиться спать, не отчитавшись, как прошел день. Стянув свое тяжёлое тело с кровати, я нехотя поплелся на кухню. Меня покачивало, в глазах троилось, и чувствовал я себя из рук вон плохо.

— Ты заболел? — с порога спросила мама, глядя как я сползаю по стенке вниз и сажусь на теплый пол.

— Со мной все в порядке. Хроническая усталость, недосып и круглосуточная работа. Просто нужно выспаться.

— Ты раньше вернулся. — Мама поставила чайник на плиту. — Почему не позвонил, чтобы я тебя забрала? Нежелательно одному домой добираться, тем более в метро.

— Стэн раньше отпустил. Испугался, что я не доживу до завтрашнего концерта. Да ладно, мам! Может еще телохранителя нанять? Типа статус.

— Когда выплатим кредит за квартиру, тогда и можно будет о телохранителе подумать. И не Стэн, а Андрей Викторович, — исправила меня мама. — Он тебе в отцы годиться!

— Пофиг. — Тяжело вздохнул и вытянул ноги. — Я съел что-то из черной кастрюли в холодильнике, похожее на гнилую рыбу. Ты не возражаешь?

— Это мидии в соусе, Адам! Я добавляю их в салат! — Она схватилась за голову. — Я купила мясо, сейчас сделаю тебе стейк.

Мама, кроме того, что была моим менеджером, работала тренером в фитнес центре. Правильное питание и спорт — ее главные ценности в жизни. В свои тридцать девять мама выглядела чуть старше двадцати пяти. В собственную внешность она вложила нереальную сумму денег, сделав себе губы, грудь, убрав морщинки и прикупив дюжину дорогой одежды. Раньше, до моей популярности, когда мы жили в общежитии, мама зарабатывала лишь фитнесом, и все ее клиенты были уверены, что она — козырная дама. Ее любимая фраза: «Даже если ты оказался по уши в дерьме, убеди всех, что это шоколад». Это была главная причина, почему на людях мы всегда выглядели пристойно, живя при этом в общежитии с тараканами.

Ее желание убедить весь мир в своем счастье и везучести передалось и мне, и старшей сестре, которая была копией мамы. Таня такая же уверенная в себе красотка, сумевшая окончить школу с золотой медалью и бесплатно поступить в университет с математическим уклоном. Я с детства старался быть сильным мужским плечом для них, обучаясь всем видам ремесла, чтобы потом пойти на какую-то работу. Так и выживали втроем до внезапного взлета моей карьеры.

— Ты похудел и выглядишь неважно. Я переживаю за твое здоровье. — Она подошла ближе, внимательно вглядываясь в мое лицо. Скорее всего, ей не понравилась то, что она увидела.

— Ты, скорее, переживаешь, что фанаточки отваляться, — съязвил я, и тут же пожалел об этом. Мама посмотрела на меня, как на убийцу живодера, убившего кого-то из ее родни.

— Чтоб я больше не слышала таких замечаний, Нэлл!

— Можно я хотя бы дома побуду Адамом? — Слышать творческий псевдоним из уст моей матери вне рабочей обстановки было не очень приятно. Ненависть к Нэллу, успешному популярному парню, у которого было все по нынешним меркам счастья, нарастала изо дня в день, и точила внутренности, подобно паразиту. Я не разрешал чужим называть меня по имени, потому что Адам — такая же личная собственность, как и душевные ценности, и моральные принципы, в которые свалившаяся на голову известность так же норовила влезть.

— Ты думаешь, смена имиджа изменила твою сущность? Это никому не под силу, если ты сам этого не позволишь! — Мама проявила одну из тех граней женской проницательности, которую я терпеть не мог. Ее умение читать мысли просто добивало.

— Когда я пришел на прослушивание с тетрадкой авторских песен, на меня косо смотрели даже в студии, — вспомнил я, тяжело вздохнув. — Очкарик с темными волосами, в простой одежде и со старенькой гитарой в руках показался странным привыкшему к блеску обществу. А мои песни они назвали слишком тяжелыми для восприятия.

— Не все. Андрей Викторович сразу тебя заметил. Явный талант не скрыть. Пусть ты и не был стилягой из высшего общества, но лицо у тебя всегда было очень красивое.

— Ты только подтверждаешь мои слова, — возразил я. — На душу твою всем просто насрать, если ты не красавчик с красивым прессом.

— За красивый пресс скажи «спасибо» своему тренеру. — Мама гордо выпрямила спину. Мои глубокие разговоры она всегда пресекала, считая их глупыми и странными. Впрочем, и сестра, и мама имели более прагматический склад ума, и многие волнующие меня темы считали не достойными внимания.

— Ты слишком тяжело воспринимаешь мир, Адам. — В глазах мамы появился странный блеск. Очевидно, она затронула тему, которая ее давно волновала. — Да и сам ты слишком сложный. Нужно быть проще и соответствовать своему возрасту. Смотрю на тебя и вижу красивого молодого парня, которому только головы крутить. Но внутри ты старик, который пережил войну и похоронил всех своих близких. Откуда это, скажи?

— Я не хочу ломать себя, чтобы быть серой массой. Я такой, какой есть. Меня не переделать, — грустно ответил и посмотрел куда-то в сторону. Иногда мне хотелось окунуться в этот мир с головой. Получать кайф от внимания, обожать свое отражение в зеркале и купаться в деньгах, которые резко свалились на нас после взлета карьеры. Возможно, так оно и было бы, если бы не одно "но".

— Послушай. — Мама присела рядом и заглянула мне в глаза. — Я знаю одного хорошего психолога. Она вытаскивает людей даже из самых тяжёлых форм депрессии. Это не те врачи, которые мучали тебя в детстве. Ты удивишься, настолько тебе станет легче. Она специалист от Бога.

— Мама, у меня все хорошо. Нет никакой депрессии! — горячо отрезал я. От каждого слова становилось не по себе. Если ты сходишь с ума, и это становится заметным для других — значит, ты проиграл.

— Адам, я знаю тебя ещё с тех пор, как ты появился у меня в утробе, и понимаю, когда тебе нужна помощь.

— Все от усталости. У меня нет выходных, работаю на износ.

— Это отдельная тема, которой мы займёмся в ближайшее время. — Она опустила руку мне на плечо. — Я сейчас о твоём душевном состоянии. Во-первых, у тебя бессонница, я не раз замечала, что ты не спишь до самого утра, что при твоих нагрузках равно медленному самоубийству. Во-вторых, все песни, написанные тобой, хоть и пользуются популярностью, на самом деле имеют ужасающий смысл. Душевная боль, нежелание жить, поиск смысла жизни, сомнения в человеческой искренности, страх перед людьми, философские размышления… Откуда это все в твоей голове, если не идёт от сердца? В-третьих, ты дерганный, нервный, закрытый, дерзкий, драчливый. Я никогда не забуду, как ты явился перед важной съёмкой с разбитым носом, весь в грязи и сказал, что по дороге домой случайно подрался. Да, и, в конце концов, тебе абсолютно все равно — на все! На поклонниц, работу, отношения с девушками, да и на самого себя. Твоя карьера только взлетела, ты популярен и красив. Я не понимаю, почему ты, как любой другой парень не хочешь этим пользоваться? Светские вечера для звёзд, красные дорожки, радио, съёмки… Ты всего этого стараешься избегать, а если не избегаешь, то присутствуешь там с таким видом, будто от самого себя тошно. Что с тобой происходит?

— Я с детства не такой как все. — Похоже, у нас вновь зашла та самая опасная тема, которою всегда избегал. А я ведь считал, что неплохо скрываю свое состояние под улыбчивой маской. Из дому всегда выходил бодрым, сияющим и полным сил. С поклонниками общался вежливо, работу выполнял прилежно и вообще старался со всеми быть паинькой. У меня всегда все хорошо. Правда, срывы, когда я переставал контролировать себя, все же случались. Это касалось, в основном, посторонних, нагло сующих свой нос в мою душу. В этом и была главная причина, почему я сторонился общественной жизни, длительных интервью и, особенно, наглых журналистов из желтой прессы. А потом мне приходили гневные сообщения о том, что я гордый, самовлюблённый и наглый. Мама была восприимчива к подобной грязи в сети и часто сокрушалась по этому поводу, в то время как мне плевать на все хотелось. Она была единственным человеком, который смотрел на маску и видел то, что под ней. Это, должен признать, здорово выматывало и заставляло меня притворяться еще больше. Авось, прокатит.

— Я знаю, — согласилась она. — Но дело сейчас не в этом. Когда ты стал знаменитым, и люди поняли твои песни, ты светился от счастья. Впервые я увидела своего закрытого и непонятого миром ребенка настолько сияющим. Ты будто обрёл то, о чем всегда мечтал. Но все изменилось после того случая...

— Мам, не продолжай! — Ну, вот, не прокатило. Я внутренне напрягся, желая уйти от разговора. Слишком опасная и болезненная грань. Я не был готов ворошить страшные воспоминания.

— Ты всегда так говоришь! Когда пришел домой под утро, истекающий кровью, ты все списал на злодеев, которые якобы украли твои вещи и избили. Но мне кажется, ты что-то недоговариваешь… Ведь после того случая тебя, как подменили.

Я резко встал и ушел в свою комнату. Изнутри что-то душило, перекрывало кислород и болезненно сжимало внутренности. Мой голос наверняка бы сорвался, если бы что-то ответил. Да и вообще неуважительно вот так вот резко обрывать разговор. Но она не состоянии помочь. Никто не в состоянии.

Уткнувшись лицом в подушку, я лежал очень долго, пока дверь не отворилась и не вошла мама. В руках она несла тарелку с моим любимым стейком. За время, пока я, как неблагодарная сволочь, валялся в кровати, желая сбежать от мира, она с заботой приготовила мне ужин.

— Прости меня, — сдавленно прошептал, когда она присела рядом.

— Я не хочу тебя вынуждать чем-то делиться. Но мне кажется, ты сам не справишься.

— Никто не знает настоящего меня. Даже ты. Психолог не способен мне помочь, это старые травы.

— Когда на старые травмы налагаются новые, ещё более сильные, человек может сломаться. Любой взрослый, а мальчик, которому едва исполнилось семнадцать, тем более.

— Мне кажется, ты забыла, с кем говоришь, — твердо ответил я. Глаза мамы сверкали. — Я справлюсь сам, обещаю. А что происходит у меня в душе тебя не должно волновать. Это мой мир. И чтобы со мной не случилось, я это смогу пережить.

— Это сложно. Шоу-бизнес явно не то место, где должен быть такой человек, как ты. Либо становишься таким, как они, либо всегда будешь в нем изгоем, пусть даже популярным.

— Меня уже подогнали под стандарты, — гневно усмехнулся я, бросив взгляд на свое отражение в зеркале. — Милый блондин пришелся девочкам по вкусу.

— Адам, хватит переживать за свою прическу! Как по мне, она даже подчеркивает твою индивидуальность.

— Да фигня все это, — я лишь отмахнулся. — Мои мысли о другом. Стэн что-то затевает. Не зря заставляет писать любовную лирику. Подозреваю, что скоро мне припишут роман с какой-нибудь знаменитой фифой.

— Ну, это в его духе. Что тебя смущает?

— То, что мной пытаются управлять. Ненавижу…

Я отвернулся и закрыл голову подушкой. На душе было грустно, тоскливо и серо. Хотелось спать, но я знал, что, скорее всего, проведу ночь, глядя в потолок. Из-за хронической усталости, нервов и общего душевного состояния я уже месяц не мог нормально спать.

— Поешь, когда остынет. Спокойной ночи, не сиди долго. — Она бесшумно встала и направилась к двери, но возле выхода внезапно остановилась. — Кстати, мне звонила какая-то девушка, которая вместе с сестрой выпустила свою линию одежды. Она сказала — ты дал согласие на сотрудничество. Мы договорились в субботу устроить тебе съёмку.

Она замолчала в ожидании какой-то реакции. Но я лишь повернулся к ней лицом и молча кивнул.

— Мне интересно, зачем ты согласился на это сотрудничество? У нас нет времени на подобные съемки.

— Не знаю, — честно ответил я. — Там их двое, близняшки. Мне они показались милыми...

— Неужели? — Брови мамы удивленно взметнулись вверх. Ее реакция смутила больше, чем собственный ответ. Я лишь пожал плечами и отвернулся. Мама поняла намек и ушла. Я открыл инстаграм, и ещё раз перешёл в профиль одной из сестер, которая мне написала. У нее было много фотографий с близняшкой, которую невозможно отличить. Так же снимки со звёздами в одежде из их коллекции, личные фотографии свадьбы, отдыха и выходов в свет. Ничего особенного — очередные гламурные блондинки, которые могли сами сниматься для журналов. Но что-то меня подкупило. Скорее всего — утонченная женственность, обаяние и какой-то свет, исходящий из глаз. Смотришь на них — и хочется улыбаться. Таким милашкам рука не подымается отказать.

Я поднялся и подошел к окну. Жадно вдохнул вечернюю свежесть из приоткрытого окна. Посмотрел вниз и узнал возле подъезда знакомую машину. А может, это просто похожая? Как бы там ни было, я ощущал опасность, грозно дышащую в спину. И очень скоро она настигнет меня снова.