Виньетки-83. Поэтика. Голосование

Шут

Не надо рядить меня змееловом,

Павлиньи перья скорей по душе,

В мешке добротном, крапивно-холщовом,

змеиное сердце принёс госпоже.

А гады, что рядом, всё вьются и бьются,

приплодом хвастают, но с ним-то беда…

Приправлен он ядом,

Глаза, словно блюдца,

Кому-то родные,

Кому-то вода…

Не надо рядить меня змееловом,

Я – шут, напомажен, надушен и… брит…

За каплю бордо, как в походе крестовом,

Паду… Поднимусь. Как, мадам, веселит?

Вам сердце отдам я: хотите? Не надо?

Шальная награда, врагам-ни шиша…

Отныне, отрада, моя клоунада,

Мишень для придворных и цель палаша.

Жил-был мальчик седой у стремнины ручья,

Днём рыбёшек ловил, ночью пел или спал,

Никого не любил, никого не искал

Тихий мальчик седой у стремнины ручья.

А вокруг лес темнел многоокой стеной,

Ни огня, ни тепла — только холод и вой,

Только холод и вой, и уже не понять

То ли мальчик седой то ли волк у ручья.

Вскинул голову, выдал долгий крик в небеса,

Разорвал в клочья тряпки, что мешают бежать,

Припустил в чащу леса, подставляя бока

Ветра хлёстким ударам, когтистым ветвям.

Запах крови так манит, что трудно дышать,

Где-то рядом подранок, где-то рядом еда,

Грациозною тенью в царстве хлада и тьмы

Он стремит своё тело к излёту судьбы.

Блеет раненый агнец, к осине ремнями прижат,

Освещает костёр округлённую вечность ристалища,

Осторожный охотник злую пошлость ружья

Выставил пред собой. В ожидании замерло

И светило ночное, и исполненный паники лес,

Мальчик вырвался, выстрел раздался, послышался стон.

На колени охотник упал перед сыном своим,

Безнадёжно пытаясь собрать раскроённое пулей лицо.

… Жил-был мальчик седой у стремнины ручья…

Небо в чёрный муар спеленало луну,

Холодеет душа, слыша вой,

Вой собачий, тоскливый, что рвёт тишину,

Он всё ближе. И знаю – за мной

Ты идёшь, чтобы свой я исполнил обет:

«Я с тобою вовек не расстанусь, Одет!»

Завтра свадьба… с другою, что стала милей,

Взяв и душу, и сердце в полон.

Только чую, что ждёт не венчание с ней,

Погребальный – не свадебный звон.

Ты идёшь, чтобы свой я исполнил обет:

«Я с тобою вовек не расстанусь, Одет!»

Ты пришла. О пощаде тебя не молю,

Но теперь мы с тобой далеки

Друг от друга — ты душу сгубила свою,

Смерть приняв от своей же руки.

Я же жертва твоя, так забудь про обет,

Нам с тобою не встретиться больше, Одет.

При свечах и при плачущей горько родне

Она умерла.

Так тиха и спокойна была,

Что казалось – жива, лишь в предутреннем сне,

В зачарованном сне…

Но она умерла.

Чёрной тканью закрыли мои зеркала.

Долго дождь за окном горевал,

Шумный дождь за окном горевал,

Час за часом, как будто бы он,

А не я Леонору мою потерял…

Тихий звон

Вдруг донёсся, и стукнули в дверь.

И услышал я голос, печальный, как стон,

Безнадёжный как стон:

«Милый мой, в темноте я одна,

Отчего-то так холодно сердцу теперь,

Дай мне руку скорей, не смотри, что моя холодна!»

И по имени голос меня называл,

Тихий голос меня умолял.

Я стоял перед дверью, и мглою сырой

Холод ночи в мой дом проникал.

Холод пахнул дождём и землёй.

Где река машин шумела вдали,

Где даже репей не цвёл,

Стеклянный корабль на краю земли

Нечаянно нас с ним свёл

Я уже была почти что стара,

Он был и весел, и юн.

Хоть и весил он, не боюсь соврать,

Не меньше пятёрки юнг.

Сквозь дожди и метели корабль плыл,

Сквозь штили и ветров рать.

Но шторма напрасно тратили пыл,

Стараясь нас напугать.

Но путь наш был выверен, путь был прост,

Рассчитан на много лет…

Я хотела задать ему вопрос,

Боясь услышать ответ.

Набиралась смелости много дней

И вот решила: пора…

«Разве ты не знаешь?» — сказали мне. —

«Он умер ещё вчера.»

Алиса

Мне слышится голос старинных баллад:

«Алису завлек зачарованный сад».

Пусть воды искрятся, пусть ивы грустят:

«Алису завлек зачарованный сад.

И тот, кто был милым, ей больше не мил.

Ее зачарованный сад заманил.»

Кукушка кукует, кричит козодой:

«Ей вечно блуждать здесь над черной водой».

Иные гости. Терцеты кошмаров

Бесстрастны взгляды, призрачны тела…

Не спрашиваясь, не страшась запрета,

Иные гости входят в зеркала.

Идут они — так люди входят в дверь.

Ногами не касаются паркета.

Но, кажется, дрожит земная твердь.

Идут. Пред ними страх летит стремглав.

Становятся мрачней и зыбче тени,

Всё беспросветней, непроглядней мгла.

И горькой безнадёжностью полна,

Суля всему разор и запустенье,

Встаёт над миром чёрная Луна.

И больше нет ни света, ни тепла…

Покуда не наступит пробужденье,

И станут зеркалами зеркала.