Маленькое предисловие
Моя невероятная благодарность Светлане Гольшанской за ту адову кучу работы, что она взвалила на себя в этом году! Потому что лично для меня стилистика — это очень важно. Не менее важно, чем сама идея. Все помнят стишок про ежа и хорошую идею?
Автор неизвестен
Если взрослого мыша
Взять и бережно держа,
Напихать в него иголок
Вы получите ежа.
Если этого ежа,
Нос заткнув, чтоб не дышал,
Где поглубже, бросить в речку
Вы получите ерша.
Если этого ерша,
Головой в тисках зажав,
Посильней тянуть за хвост
Вы получите ужа.
Если этого ужа, приготовив два ножа…
Впрочем, он наверно сдохнет:
Hо идея хороша!
ПАРОДИИ НА ЭТИ СТИХИ
1.
Если, мысли вороша,
Опус рвет с карандаша,
Вы твореньем насладитесь
И прибейте, как мыша.
Если жалостью греша,
Пожалеете, дрожа,
Вы портки свои снимите
И садитесь на ежа.
Если, крыльями шурша,
Муза кинула, спеша,
Мыла вдоволь. Нет веревки?
Так используйте ужа.
Если скажут кореша,
Что поэма хороша,
Врут они корысти ради,
Чтоб налили им ерша.
Если муза, все круша,
Манит вас, как анаша,
Бросьтесь в реку… Захлебнетесь,
Но, идея хороша!
Так вот, плохим изложением можно загубить все!
Так что пишите, участвуйте и не бойтесь ошибиться или ответить не на все вопросы — ничего страшного не произойдет!
Часть 1. Ответы на вопросы
1. Охарактеризуйте свой стиль, когда вы только начинали писать.
О, вы правда-правда это хотите узнать?
Зима краснеет. Мой писательский опыт — четыре года, что не помешало мне собрать всевозможные ошибки новичков. Я писала фанфик, мысль бежала впереди слов, я хотела всего и сразу: оборвать все серебряные лепесточки и понадкусывать все! золотые яблочки!
1. Этика полыхала! Мои герои искрили глазами с ненавистью, скрежетали зубами и гневались на каждом предложении!
2. Я использовала такое безумное количество прилагательных и оборотов, что могла бы заработать звание самого накрученного автора.
3. Имелось множество местоимений, которые были не совсем на месте, как и обороты (шедевр: «девушка сидела рядом с гномом в синем платье»), потом я начала пользоваться не менее бесчисленным количеством заместительных…
4. Безумнейший перегруз атрибуции! Я прерывала героев раза по четыре и у читателей наверняка трепыхалась только одна мысль: Дайте им уже договорить!
5. У меня постоянно присутствовало «тело было перенесено», «ее глаза вскинулись», а «кисти были заброшены на его плечи».
И прочее, и прочее. Не говоря уже о проблемах с орфографией (я-то думала, что раз много читала, то все знаю, ха!), неправильно разбивкой на абзацы и полным отсутствием в них логики.
И очень благодарна всем тем, кто тыкал меня носом в ошибки. Потому что это реально была жесть жестокая, конечно.
2. Как вы пишете теперь?
Говорят, что неплохо, в чем я лично до сих пор сомневаюсь. Опять же, есть те, кто считает мой стиль то слишком прямолинейным (ни одной достойной цитаты), то чрезмерно витиеватым. Так что расслабиться мне особо не дают
Минусы.
1. несогласование времен сейчас выходит на первый план
2. использование одного прилагательного или глагола чрезмерно часто «безумный» в 35 главе — 10 раз, «яростно» в 21 главе — 9 раз!
3. слова-паразиты (просто, остро, немного, впрочем и пр.) и были
4. отсутствие описаний, перебор с диалогами
5. сухость — чрезмерна краткость и желание больше показывать иногда приводит к тому, что читатели не видят вообще ничего
6. микрологика абзацев, повторы одного и того же на разные лады
отсутствие подробного плана, который приводит к многочисленным переделкам. Т.е. я знаю начало и конец… и это все.
3. Чего бы вы хотели добиться после редактуры вашего текста и в идеале?
Гармонии, позволяющей передать то, что обуревает автора. Чистоты и внятности тескта, динамики при живой картинке.
А по большому счету…
Чтобы читатели сопереживали героям! Чтобы было интересно и весело, и временами страшно! Чтобы они проживали за них то, что я вижу пишу. А уж если после прочтения увидят какую-то идею — то и вовсе прекрасно!
А еще я хочу, чтобы после общения с моим миром и героями читателю захотелось сделать что-то хорошее. Чтобы он порадовался за моих, и чтобы эта радость перетекла в его реальную жизнь и украсила ее, показав то, мимо чего в обычной жизни он мог проходить мимо. Чтобы душа читателя согрелась и распустила крылья!
4. Что вы для этого делаете?
Учусь. Не скажу, что очень серьезно, но стараюсь. Рассматриваю все замечания и правлю-правлю-правлю…
Очень тщательно продумываю при редактировании каждую фразу, стараюсь подобрать максимально подходящее (говорящее) слово. Прогоняю через «Свежий взгляд», избавляюсь от былей.
Пытаюсь! писать план. И хоть поначалу это выглядит наброском, при завершении романа я стараюст выровнять текст, и не на один раз.
Прислушиваюсь к чужому мнению — отзывы и рецензии тут как нельзя более кстати.
5. Процитируйте несколько текстов, чью стилистику вы могли бы выбрать как пример для подражания и расскажите, что конкретно вам в них нравится.
Мне очень нравятся некоторые вещи наших семинаристов и моих добрых знакомых. Но да, я самый любимый для себя автор! Нет, зарваться мне не дадут
Тем более, я периодически впадаю в ощущение «ну я и днище», так что это компенсирует мою шизофрению по поводу собственной гениальности.
Фонарщик я.
Всю жизнь был фонарщиком, и отец мой, и дед. Не самое плохое занятие. Лучше, чем прилипалы-доносчики. Вы скажете, все профессии важны, да… Только жить доносами — себя не уважать! Хоть и платят им поболее.
Я зажигаю свет. Каждый вечер зажигаю, каждое утро гашу, коли само не прогорит. Но это нечасто бывает: гасить-то все мастера. И гасят, и гасят…
Эх, давайте уже про фонари!
Гордость нашего города. Стеклянные, красивые! Не на всех улицах, правда. В нижней части и вовсе нет. Там всего не хватает.
Сколько себя помню, Городу-на-Воде всегда не хватало света. Даже днем пасмурно, а вечером сплошь туманы, что уж говорить про ночь. Фонари хоть чуть мрак рассеивают, а так — темно, тихо, лишь вода о сваи колотится. Редкие прохожие и норовят пробежать побыстрее от фонаря к фонарю. Хотя кто в водном городе ходит ночью по мостовым? Вот, правильно думаете. Одни фонарщики да страшные сказки.
Как зажигаю? Подхожу к столбу, приставляю лесенку. Поднимаюсь осторожно — имущество городское, а последняя перекладина малость поизносилась. Я уж просил заменить ступеньку, да! Не одну бумагу составил, да все зря. Ну ладно, на мой век хватит, а смены у меня и вовсе нет.
Ну так вот, открываю стекло, зажигаю спичку и дую. Не знаю, зачем, просто так. Начал один раз, вот и дую, пока тонкий фитиль не схватывает радостное пламя. Глупо, да. Но словно рядом тоже теплеет, в доме, у которого я фонарь зажег. У нас ведь часто окна нараспашку. Нет, вы не думайте, я не прислушиваюсь! Да как тут не услышишь, коли, почитай, крику и ругани летит из каждого окна… Ну вот, а подую — и вроде тише становится. Разглаживается, как приливная волна под ветром. Или светлеет, если есть чему светлеть.
Не говорил никому, да и зачем? Работа у меня такая, и у отца моего, и у деда… Устал я, признаться, тепло и свет отдавать каждый день. Стар стал. Суставы болят, да и как не болеть в нашей-то сырости! Но хожу, хожу.
Где света добавлю, где теплом подую.
В одних домах и дуть не нужно, и зажигать. Но мало таких. В других хоть задуйся, хоть какой огонь зажги — там голосов не слышно, а только удары. Или молчание такое, что похуже криков будет.
А есть такие дома и люди, ровно весло на лодке — качается. Его лишь подтолкнуть — оно и упадет. Либо вверх, либо вниз.
Так вот, к чему я про то весло заговорил… Есть один дом, там и дуть никогда не нужно было! Самому душу грело, только постой рядом. И с фонарем никогда осечки не было.
Но не в этот раз.
Холод я почуял, когда фонарь гасил. Его с утра всегда гасить приходилось, сколько бы я масла с вечера ни налил. А тут погасил — и поплохело мне. Да так, как никогда ранее. Закашлялся я, обернулся в окошко глянуть…
Вот тогда и увидел его.
Стоит, за дверь уцепился, словно там вся жизнь его осталась. А девушке той, что не только дом освещала, но и меня, старого фонарщика, грела, еще хуже было, чем ему.
Ему бы вернуться, ей бы позвать! Но молчат оба, не шевелятся. Она в подушку зубами вцепилась, он на ручке двери пальцев разжать не может.
Не знаю, зачем я это сделал. Не позволяют нам такого, да и вам вот говорю и вижу: глупость это была.
Да только вернулся обратно, а ведь уже до мостовой дошел. Зажег аж две спички, влил все масло, что оставалось, и подул.
Кашлял и дул, пока не разжег снова этот проклятый фонарь! А он все гореть не хотел!
И тут в глазах потемнело. Бывает, старость. Но все же увидел я, как дверь открылась, а те двое обнялись. Вот только не знаю, как я потом у вас оказался.
Ну вот вы спрашивали, кто я. Фонарщик я, что тут скажешь. Тот, кто зажигает свет.
Кто читал «Проклятие Айсмора», тот понимает, что за герои… Ну вдруг бы Бэрр вернулся к Ингрид раньше, чем через год?
Ладно, от лирики к теории. Это бывает редко, анализировать свои тексты я могу после написания (части или общей, без разницы)
Что мне тут нравится? Есть ощущение мрачности города, есть ощущение того, что эти двое любят. Но все дано намеками, а не впрямую, как и про тепло, которое разное бывает. И то, что фонарщик умер, пожертвовав своей жизнью, чтобы зажечь огонь в сердцах других — тоже не совсем ясно. Есть стилизация, вернее, речевой портрет персонажа, но он не перегружен до такой степени, что и читать невозможно.
Пожалуй, такая акварельность мне нравится больше всего. Только, как выяснилось, ее не все понимают, а уходя теперь из пышности в краткость, я могу опустить главное.
6. Приведите эпизоды из своего текста, которые вы считаете удачными и неудачными с точки зрения стилистики и объясните почему.
Я пробовала, Света. Теперь мне не нравится почти ничего, а что не нравится — я активно переделываю… Поэтому количество переделок достигает немыслимых цифр, а то, что не нравится, исчезает.
Но вот есть из свеженького, то, что еще не удалено. Все же нашла!
Мидир видел себя со стороны — оборванного и едва живого. Что-то гнало его вперед, почти тащило по обломкам двух королевств туда, навстречу грифону.
Каменная груда поднималась на высоту нескольких ростов, и вышедший оттуда навстречу Лорканну Мидир виделся озадаченным, немного растерянным. Волчий король наблюдал себя: появился из-за камней, пропал, опять появился, а потом возник на расстоянии вытянутой руки. Тот Лорканн, во сне, очевидно, спрыгнул с каменной груды.
Мидир полюбовался собственным исказившимся от удивления лицом, а в следующий момент рассмотрел грифоньи когти, без шуток и предисловий летящие к груди волка. Там, во сне, его, грифона, неожиданно быстро скрутили, уронили на землю, впечатали в песок… Затем развернули.
Его собственное, мидирово лицо исказилось чем-то, напоминающим жалость. И чувствовал волчий король упертое в спину грифона колено, будто был в этот момент темным. Ныла заломленная рука, скрипел на зубах песок, а привычная золотая ярость утихала.
Горел костер, плечи грело благое одеяло, пахнущее волком, а Мидир напротив с усталым видом вещал о произошедшем. Он вздрагивал, за спиной шумели, перестраиваясь, камни, которые тут же опять заносил песок.
Мидира в настоящем передернуло.
Сколько Лорканн провел на окраине своих владений? Миг, бесконечность?
— Черный замок мертв, — услышал Мидир свой голос. — Я успел нырнуть в водоворот времени. Лорканн, слушай меня! Смотри на меня! Еще можно все исправить! Да куда ты смотришь, фоморов неблагой!
В один момент за спиной Мидира во сне встала невероятных размеров статуя. Она вытянулась до небес в полном блеске величия трёх королей Нижнего мира… Каменный Айджиан задевал рогами звезды. Крик грифона резал его же неблагие уши: «Мы должны были быть такими! Такими! А мы!..» И вся группа с грохотом обвалилась вниз, разнимаясь на круглые камни с подписями «высокомерие» и «самоуверенность».
Почему камни не зашибли их с Лорканном, Мидир бы не сказал. Но почувствовал, как грифона встряхнули жестко за плечи. Ни один камень не упал на них, на их месте остались три фигуры обычного роста: Айджиан со сломанными рогами, Мидир с продырявленной грудью и грифон — без головы.
— Я знал, что ты безумен, — опять выговорил Мидир из сна. — Не знал, что настолько.
— Я тоже не знал, насколько я могу быть безумен! — расхохотался грифон.
Мидир из будущего показывал черный камень, твердил: время! Время можно завести вновь, нужно лишь добраться до Парящей башни.
— До Парящей башни?!
Мидир из настоящего услышал кашель, очень похожий на плач. От того, что плачет ужасный грифон, озноб продрал еще сильнее.
Пустыня за спиной приблизилась, выступила из марева. Появились барханы: желтая занесенная равнина, бесплодная, широкая и опасная. Край настоящей, не выстроенной мыслями, каменной кладки показался Мидиру смутно знакомым.
Песок в момент выдуло из всего города, золотистая взвесь повисла в воздухе, осколки домов приподнялись… Мидир видел пустынные улицы, слышал почти стон «Ты хочешь взглянуть на Парящую башню?!» и наблюдал вытягивающуюся вперед, неумолимо указывающую в центр неблагой столицы руку грифона. Разорванный рукав не скрывал кожу, изборожденную незаживающими рубцами.
— Парящая башня лежит на Золотом городе! Золотой город занесен песками безвременья и засыпан осколками Города Отражений, рухнувшего с небес! И только птицы Роака кружат над тем местом, что когда-то было столицей: моим! родным! городом! Мы исчезли, истреблены, канули в небытие!
Разбуженные магией, в небеса поднялись невероятные птицы. Взмахнули крыльями, стремясь поймать, изловить будто из ниоткуда объявившихся ши. Темного владыку захлестнули злоба и горечь, а воздух вокруг птиц раскалился и стал острым. Пелена кровавой ярости разошлась, когда Мидир из сна встряхнул Лорканна до щелканья челюстей. Птицы Роака, вывернутые и искромсанные, лежали на пустынных улицах, тот Мидир был бледен, и Лорканн поспешил опять замести город и птичьи трупы песком.
— А Камень? — прохрипел Мидир. — Ключ мира неблагих?
— Камень при мне. — Перед глазами засиял желтый кристалл. — Не помню, как я это сделал. Айджиан?
— Айджиан. Он всегда был сильнее нас обоих. Если сложить три ключа, то спираль времени раскрутится заново.
Широкие крылья распахнулись, поток воздуха привычно ударил в грудь, чьи-то ноги скрестились под шеей, а внизу остался заносимый песком Золотой город.
Картинка дергалась то вниз, то вверх. Словно он забывал, что на нем кто-то сидит. Но этот кто-то гладил по голове и сознание возвращалось…
Вместо глади океана расстилалась пустыня. Не такая яркая и золотая, как у неблагих, не такая черная, как у благих. Эта была серой, вязкой, таящей неведомые опасности.
Огромные кучи белых костей, и синие рога, торчащие из сломанных ребер.
На горизонте возник огонек. Он покружил, придирчиво выбирая место, опустился на более-менее ровную землю.
Волк спрыгнул с его спины, а потом на удивление долго и надоедливо мелькал перед глазами. Напоминая, что темному владыке надо куда-то вернуться — взять себя в руки и обязательно вернуться.
Грифона все устраивало и так. Он сгреб мелкого ши когтями, уложил под крыло, придавил голову клювом и без слов настоял, что до утра никто никуда не пойдет.
Потревожили Лорканна сразу две вещи: рассвет и поглаживание по голове. Грифонье тело уменьшилось в размерах, а он снова стал ши. Его трясли, щупали за голову и перекатывали с боку на бок, осматривали, выдыхали над ухом что-то о друидах — и только от этого небывало спокойно дремавший грифон проснулся. Разум, снова отчасти обретший позабытые границы, радовал, а сидящий возле Мидир смотрел волком — и радовал тоже.
Они пошли вперед. Становилось все жарче, а огненная точка приближалась. Из источника водной силы, взмывая в непонятно какие небеса, бил огонь. А рядом с ним стоял Айджиан. И не уступал в безумии Балору, своему отцу. И в руках у него были два огненных хлыста, которыми он норовил достать благого и неблагого короля, даже не думая узнать их.
Рог у него был обломан, как в давние времена, один глаз то ли вырван, то ли выцарапан. Второй горел ядовитой зеленью. И владыка был зол, очень зол. Долго находиться на воздухе глубоководный фомор не любил никогда, но смерчи выпили его царство, а колодец вывернулся как норовистый конь.
Лорканн напирал, кружил, отворачивался от ударов и приближался, Айджиан отступал. Хлысты сталкивались с воздушными лезвиями, столь страстно ненавидимый фомором открытый воздух раскалялся, иссушая кожу, заставляя трескаться рога…
Впрочем, Мидиру и Лорканну тоже приходилось несладко.
Айджиан медленно и верно зверел, Лорканн настойчиво выводил его из себя, а Мидир подбирался к Айджиану. Магические ловушки раскрывались под ногами фомора: Мидир помогал Лорканну чем было возможно.
И только он порадовался, что волчара близко, как огненный канат закрутился вокруг руки. Черная тень за спиной фомора стала отчетливо видным Мидиром. Айджиан начал оборачиваться, а Лорканн рванулся ближе, нарочно подставляясь под второй огненный канат. Тот завернулся по плечам, спустился по телу — оплетая, расплавляя кожу, разрывая мясо, выкручивая кости…
Волк вспрыгнул на плечи и выдернул из глаза Айджиана зеленый камень.
Тень Мидира удалялась в сторону огненного столба магии, и мир для Лорканна на этом закончился.
Мидир видел себя со стороны — оборванного и едва живого. Ноги вязли в желтом песке, но Мидир упрямо шел вперед, к знакомой неровной гряде на окраине благих земель. Что-то гнало его вперед, тащило по обломкам двух королевств, туда, навстречу Лорканну.
Грифон появился неожиданно, слетев с самого верха. Хрипло каркнул и безо всякого предупреждения нацелил громадные когти в грудь Мидиру. Волчий король отшатнулся, грифон, промахнувшись, проскреб когтями по камням, и Мидир впечатал его в песок. Затем развернул и держал долго, пока золотая ярость в глазах грифона не утихла до бесцветной голубизны, а птицезверь не превратился в неблагого владыку.
Затем внезапно упала ночь. Горел костер, плечи грело одеяло. Мидир, несмотря на тепло, вздрагивал. За спиной неблагого владыки появлялись из песка камни, двигались хаотично и тут же, занесенные песком, пропадали. Но к костру подходить словно не смели.
Сколько Лорканн провел на окраине своих владений? Миг, бесконечность? Он выглядел старым, очень старым.
— Черный замок мертв, — услышал Мидир свой голос. — Я успел нырнуть в водоворот времени.
Лорканн с усталым видом смотрел в огонь, не слушая, не понимая. Потом поднял глаза, словно высматривая что-то за спиной Мидира, и рассмеялся.
— Смотри на меня! — разозлился волчий король. — Еще можно все исправить! Да куда ты смотришь, фоморов неблагой!
Зашуршало так, что Мидир оглянулся.
Из песка показались три одинаковых камня, и в один момент под небо вознеслась невероятных размеров статуя. Она вытянулась до небес в полном блеске величия трёх королей Нижнего мира…
Крик грифона резал уши:
— Мы должны были быть такими! Такими! А мы!..
Три каменных короля развалились на отдельные глыбы, с глухим ударом рухнули в песок и всколыхнули землю под ногами Мидира.
— Ты и я, две песчинки, — Лорканн захихикал. — И с кем я сейчас разговариваю?
— Я знал, что ты безумен, — произнес волчий король. — Не знал насколько.
— Я тоже не знал, насколько могу быть безумен! — расхохотался грифон. — Нужно лишь время.
— Послушай, Лорканн, — вкрадчиво произнес Мидир. — Я тоже твержу тебе о времени. Его можно завести вновь, нужно лишь добраться до Парящей башни.
— До Парящей башни?! — выкрикнул Лорканн и зашелся в кашле, очень похожем на плач. Оттого, что плачет ужасный грифон, озноб продрал Мидира еще сильнее. — Ты хочешь взглянуть на Парящую башню?! Она занесена песками безвременья, засыпана осколками Города Отражений, рухнувшего с небес! И только птицы Роака кружат над тем местом, что когда-то было столицей — моим! родным! городом! Мы исчезли, истреблены, канули в небытие!
— А Камень? — прохрипел Мидир. — Где ключ мира неблагих?
Лорканн вытащил висевший на шее золотой камень.
— При мне. Не помню, как я это сделал. Айджиан?
— Айджиан. Он всегда был сильнее нас обоих. Надо сложить три ключа, и спираль времени раскрутится заново.
Видимо, Мидир уговорил Лорканна, ибо рассвет они встретили в полете. Ветер бил в лицо, грифоньи крылья казались неподвижными, а волчий король судорожно цеплялся в шею огромной птицы.
Вместо глади океана под ними расстилалась пустыня. Не такая яркая и золотая, как у неблагих, не такая черная, как у благих. Эта пустыня была серой, вязкой, таящей неведомые опасности.
Отчетливо были видны кучи белых костей и синие рога, торчащие из сломанных ребер.
На горизонте возник огонек, грифон опустился на землю.
Мидир спрыгнул с его спины и потребовал идти дальше. Наконец грифонье тело уменьшилось в размерах, а Лорканн снова стал ши.
Они пошли вперед. Становилось все жарче, а огненная точка приближалась…
Из источника водной силы, взмывая в черные небеса, бил огонь. А рядом с ним стоял Айджиан. Рог у него был обломан, как в давние времена, один глаз то ли вырван, то ли выцарапан, второй горел ядовитой зеленью. И владыка был зол, очень зол. Долго находиться на воздухе глубоководный фомор не любил никогда, но смерчи выпили его царство, а вечная вода из колодца превратилась в огненный вихрь. И теперь Айджиан не уступал в безумии Балору Первому, своему отцу, жестокому и беспощадному древнему богу.
Он не узнал ни Лорканна, ни Мидира. Два огненных хлыста вместо прежних – зеленых и водных — шевелились в его руках, как живые. Ими он попытался достать благого и неблагого короля в страстном желании уничтожить все, до чего мог дотянуться.
Лорканн обрисовал воздушные лезвия из воздуха, Мидир — черные молнии, сжигающие магию. Ши напирали, кружили, отворачивались от ударов, вдвоем не в силах побороть морского царя. Айджиан неохотно отступал. Хлысты шипели, сталкиваясь с молниями Мидира и лезвиями Лорканна. Ненавидимый фомором воздух раскалялся, иссушая кожу, заставляя трескаться рога…
Впрочем, Мидиру и Лорканну тоже приходилось несладко.
Лорканн настойчиво выводил его из себя, а Мидир, попытался подобраться к Айджиану со спины. Мидир раскрывал магические ловушки под ногами фомора. Но помогало это слабо: магией морской царь был окутан весь. Когда огненный канат закрутился вокруг руки неблагого, Мидир рванулся к спине фомора. Тот начал оборачиваться, а подставился под второй канат. Огненный язык хлестнул по плечам, завернулся кольцами, прожигая кожу и обугливая плоть…
Мидир выдернул из глаза Айджиана зеленый камень. Морской царь, словно лишившись сил, начал медленно оседать на выжженное дно.
Волчий король обернулся и поневоле сморщился от запаха горелого мяса.
— Не помогу… больше, — еле выговорил Лорканн. — Возьми… камень. Торопись!
Мидир снял с шеи неблагого золотой ключ силы и поспешил в сторону огненного столба магии…
В итоге я поняла, что давая сон глазами Лорканна, я перестаралась, и текст вышел не слишком читаемым.
Тестовые котики печально покивали с просили: а что это сейчас было? Перебила фокал в Лорканна на Мидира (ну, может, ему снился этот же сон?) почистила, упростила. Кое-где, как оказалось, в оборотах и глаголах у меня были несогласованы времена!
В общем, теперь почти довольна, надо только еще по именам будет пробежаться, там, где многовато их рядом.
И еще текст усох немного, что тоже хорошо. Воду — выжимаем!
Записи. Я обычно вижу что-то или читаю, и думаю, как это использовать. Увидела арт девушки с рожками — и придумала прическу для моей Гвенн.
После рассматривания элементов клепсидр у меня появились полуживые головы (барельефы) Черного замка, которые, хоть и каменные, но предупреждают об опасности и воют при нападении.
Рассматривала синеву сквозь ветки сосен — и написала про это стих
Проанализировала бестиарий кельстких легенд мира фоморов — и придумала разделение на разумных и неразумных созданий. Для чего, спросите вы? А чтобы было понятно, кого из них можно кушать!
Я записываю обычно кратко зрительные и эмоциональные моменты, которые потом ложатся в роман (или перерабатываются, что бывает не менее часто). Да, черновиков у меня у Пламени уже на два хороших романа, а вбоквеллов и того больше. Постараюсь дописать, что и как запоминала за эту неделю.
(вначале пыталась держать в голове, но там ветер...)
Во взаимопроверке — участвую!
Просто для всех. Читать ваши тексты или не читать — это решать читателям. Зависит и от того, совпадет с вами читатель, или нет. Но придать своему тексту читабельный вид, хотя бы для того, чтобы не отпугнуть потенциальных читателей — вы вполне можете благодаря романной сессии.
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.