Стиходром - 70. Итоги.

№1

Ты был подонком, клеймен позором.

Из слов красивых ты плел узоры.

Из клятв ковал ты свое богатство,

Был полон яда, цвел от злорадства.

В погосте тихом твою могилу,

Найти любому сейчас под силу.

Хвалы на камне, как в маскараде,

И только ворон здесь знает правду.

Могилу выбрал он на погосте,

нутром почуяв гнилые кости.

Лишь ворон знает, кто свят, кто мерзок,

С того и голос его так резок.

№2

Пусть я не голубь белокрылый —

Предвестник радости и мира.

И пусть не верный лебедь милый,

Что восхваляет в песнях Лира.

Я — Ворон! Мудрый, хищный птах,

Который приходил шаманам в снах.

Кто стал посредником меж небом и землёй,

Меж жизнью и загробною страной.

Кто связью стал меж летом-и-зимой,

Мужчиной — женщиной, меж сушей-и- водой,

Кто в древних мифах был творцом светил,

Кто свет похитил и огонь добыл.

В себе животное и человека совместил,

Кто первопредком, демиургом был…

Но все меняется: легенды и предания —

Я — Ворон! Символ злобы и страдания.

Из века в век в людей вселяю страх.

Я — Ворон! Черный страшный птах.

Нечистого созданье, опаленное огнем.

Кричащий о несчастье ясным днём.

Я птица тьмы, предвестник боли,

Глаза выклёвываю воинам на поле,

Стал знаком запустения и праха,

Теперь меня рисуют рядом с плахой.

Души во мне кусок от волка,

Я по легенде создан из его осколка.

И жить я должен на чужой могиле,

И ведьмам помогать, чтоб больше душ ловили…

Я — Ворон!- Может, просто птица?

И, может, просто отражаю ваши лица?

Всмотритесь, что увидите во мне —

Мудрость столетий или смерти лик во тьме?

№3

Символ ночи и страха, могущество лика,

смертельная скрыта в нём подоплёка.

Кружит вблизи от недалеких зевак,

Обетований нарушивших, их съела земля.

А ведь так обещал, что не умрет, и семья

Без него как без рук, в столь морозный февраль

Покроется сердце плёнкою льда. Буду верна

Навсегда. Подпись: Жена.

А за окном вихрем взметает пыль, и во мраке

Красуется ворон своим чёрным зраком.

Что ему потухшее пламя, что теперь уж,

Не нарушат законы в ночи. В мафию играл муж.

Наступает вновь утро, ну а он теперь всегда спит.

№4

Настала прощальная осень,

Я в путь собираюсь большой.

Пускай меня кто-нибудь спросит:

— А что ты возьмешь за собой?

Отвечу я без промедленья,

Что в путь забираю любовь.

И в церкви, в одно Воскресенье

Взмолюсь о прощенье, Господь.

За то, что жила не с каноном,

В согласие, и что грехов,

Наделала в жизни так много,

И не послушалась богов.

Туманно на улице, сыро,

Я чувствую, что мне пора,

И зов еле слышный, тоскливый

Прочь гонит меня со двора.

Ну что же? Настала минута,

И ворон летит надо мной.

В подножье у мраморной плиты

Паду и найду тут покой.

Ты будешь стеречь мне могилу,

Мой верный и преданный враг.

Тебя сама смерть заманила,

Хранителем быть ее врат.

№5

Краски завяли, развеялись дымом из глаз.

Солнце погибло, луна нависает над миром.

Мёртвый рассвет навсегда в чёрных топях увяз,

Мрачный закат погребён в твоем сердце унылом.

Старый погост, плющ сухой по стене напоказ.

Серые камни стоят там в равненье фальшивом.

Ворон вернулся, крылами рисуя рассказ,

Выдохнул хмарь и туман затянул всё кадилом.

№6

Черным смогом покрыта планета,

Не пробьет его солнечный луч

Льет на землю грязь серого цвета,

Из нависших, отравленных туч.

Покосились кресты на могилах,

Плачет кровью холодный гранит.

Стонет ветер по душам убитых,

И уныло, занудно гудит.

Все пропитано смертью и ядом,

Дым из труб разъедает глаза.

Невозможно дышать этим смрадом,

Вся планета давно уж мертва.

На скелетах разрушенных зданий,

На останках забытых могил,

Средь проклятий и злых заклинаний,

Черный ворон душою дымил.

Погибал он на мертвой лиане,

Кровь струилась из черных глазниц

В том безжизненном сером тумане,

Он остался последний из птиц.

Ставка – жизнь, вместо звонкой монеты,

Под кислотной капелью дождя.

Маскируясь под дым сигареты,

Из него улетала душа.

Кто-то думает, это эпиграф,

Может, быль, может, просто кураж.

Это просто румынский фотограф,

Выдал жизнь в нереальный монтаж.

№7

Чёрная птица

Боль и холод, мрак и отчаянье,

А ты, глупая, всё хотела взлететь.

Оказались пустыми мечтания,

И теперь твоё место — земная твердь!

Над тобою граниты тяжелы

Да кресты приговором со всех сторон,

Ты не слышишь ни Бога, ни сатаны,

Только острый пронзительный крик ворон!

Ты приди ко мне в самом страшном сне,

Расскажи в каких землях скитаешься.

Отыскала ли счастье в той стороне,

Где теперь, как туман, обретаешься?

И явилась во сне, и просила,

Пряча взгляд под седыми ресницами,

Чтоб к могиле цветов не носил я,

И умчалась прочь с чёрными птицами…

№8

Я, как и прежде, живу кладбищем,

ворон усталый, от дум тощий…

Ангелов слышу, навзрыд плачущих.

Стало сегодня одним больше.

Тщетны мольбы — приговор вынесен,

крылья в прорехах дымят жаром.

В небо ладони:

«Господь, смилуйся!

Я оплошал, а ему – кара?

Ты всемогущ и велик, может быть,

лучше меня в ад навек кинешь?»

Так предначертано – жизнь прожита:

пять беззаботных годков. Финиш.

Нимб потускневший луной высвечен…

Скорбью карают себя сами —

между надгробий таких тысячи.

Капают годы. Господь занят.

№9

Вопреки

Только ветер над кладбищенской плитой.

И туман разорван в клочья над землей.

Прорываясь в этот гибельный покой,

Белый холод расползается змеей.

Желтым светом обескровлена луна,

Кто-то ходит в снежной шали меж могил.

Эта девушка гуляет не одна.

С ее губ стекают капельки чернил.

Снова ночь живет осколками зеркал.

В них запрятаны сплетенья мертвых душ.

Черный ворон здесь забвения искал,

Был испуган – вдруг раздался мрачный туш.

Посреди руин разбившихся надежд

Что-то тлеет, воспротивившись судьбе.

Вырываясь из кладбищенских одежд,

Тот костер отдался искрами борьбе.

В темноте ночной не смолкнет волчий вой,

Тихо филин или ворон прокричит.

Тихий шелест или шепот, как прибой.

За оградой сердце бьется и стучит.

№10

В оковах тела тесного

Из пуха и костей,

В пределах безызвестного

Я стал к себе честней.

Устало сгорбив плечи,

И крылья опустив,

Я стану человечней,

Прошлое почтив.

Когда-то власть и силу

Я в письменах хранил.

Теперь, в бессилье гину

У каменных могил.

И мудрость за веками,

И знаний всех алмаз,

Храню я за зрачками

Своих стеклянных глаз…

№11

За грозы порывом светлым,

Замогильный ропот грёз.

Мир стал слишком неприметным

Иннокентий ввёл наркоз.

Души кружат всё над крынкой,

В крынке нечего искать,

Расплываясь серой дымкой

На всё это смотрит мать.

Жизнь, похожая на вечность,

Смерть, как тысячи других,

И дурная бесконечность

Оставляет нас одних.

И взметаясь, словно падаль

Дым летит из косяка,

В даль отходит тьмы корабль

И не дрогнула рука.

Словно лёд холодной пулей

Искупление познал.

Шершеней голодных улей

Стёр любимый мой, металл.

Шершени вонзались в веру,

Убивали в пять минут.

Чувство, будто бы ешь серу,

А ту серу стерегут.

И кружи теперь, о ворон,

Над смертей моих горой,

И последние страданья

Светлой памятью покрой.

№12

Церквушка при кладбище

Церквушка при кладбище, сумрак ночной,

сидим со священником. Неторопливо

ведём разговор. На кладбищенских криво

стоящих крестах отразился больной,

чахоточный отсвет. По мглистому небу

карабкался месяц. Осеннюю хмарь

с её колдовством разогнал бы звонарь

(а может и он разогнать не сумел бы) —

но нет звонаря, а хозяйскому псу

хандры не прогнать — только воет тоскливо,

и клочья тумана запутались в ивах,

и ворон уселся на дальнем кресту.

Тут, хитро прищурившись, старый священник

сказал мне: «Разбойник недавно усоп,

отпели его, заколоченный гроб

спустили в могилу, а этот бездельник

с тех пор прилетает сюда, что ни ночь.

То ждёт, то кружится и каркает, словом,

как будто ручной он», — и ворон с укором

взлетел и закаркал, и ринулся прочь.

«А то ещё памятны сказки старушьи,

как будто так ведьмы покойникам мстят,

что он-де предстать перед Богом и рад,

а птица его не пускает, и души

таких вот проклятых блуждают в плену,

да всё это глупые сказки — и только.»

А пёс выл тоскливо, протяжно и горько,

и не было слышно ответа ему.

Уже холодало, и мой собеседник,

зевнувши, сказал, что пора бы и спать,

он долго возился, улёгся в кровать,

а я всё смотрел как спускается в ельник

завешенный тучами месяц, и как

осенняя ночь покрывается мраком,

я слушал, как старая плачет собака,

как ворон вдали не уймётся никак.

№13

Старый ворон молча наблюдает,

Как взбирается на небосвод Луна,

И кресты мертвящим светом осеняет,

И могилам придаёт тепла…

В тех могилах правят Тлен и Горе,

В тех могилах Холод, Тишина,

Старый ворон карчет на погосте —

Мертвецов зовёт на тёмный бал.

И выходят тени, звери, лики,

Смрадный дух терзает небеса,

И Луна смеётся в стылой зыби,

И кладбище заменяет зал…

По паркету всё быстрее кружат пары,

Дробен стук копыт иль каблуков,

Кавалеры бряцают костями,

Дамы источают трупный сок.

И гнилое сборище до света

Протирает тот паркет до дыр,

Старый ворон с мрачного насеста

Строго смотрит, чтоб не угодил

Мотыльком в обезображенные сети

Путник, что решился срезать путь:

В зале том танцуют только тени.

На рассвете обнаружат новый труп.

№14

Черный ворон, как живешь?

Чью ты кровушку здесь пьешь?

Чьи ты души охраняешь?

Чьи могилы стережешь?

И ответил ворон строго,

Мглой вечерней окружен:

«Стерегу могилок много,

Крест твой тоже сбережен.

На твоей могиле, призрак,

Нарисован тайный знак:

Кровожадные сектанты

не уймутся здесь никак!

Все разводят свои танцы!

Жертвы их в огне горят

Прибывают новобранцы,

Совершается обряд.

Ты же призрак, их создатель,

Не уйдешь в подземный мрак,

Будешь здешний обыватель…», –

Отвечал мне ворон так!

ВНЕКОНКУРС