Салфетки N 377. Голосование.

Как сквозь туман, Саша услышала: «Поезд дальше не идет. Просьба освободить вагоны».

Сил встать у нее не было. И освободить вагон она не могла. Низ живота болел нестерпимо.

— Девушка!

Саша почувствовала, что ее хлопают по щекам, зовут. Она разлепила глаза.

— Тебе плохо? Что с тобой? — встревоженно спрашивала ее женщина. Явно служительница в метро: у нее была повязка на руке и форма.

— Я встать не могу, — еле выговорила Саша.

— Сердце что ли? Молодая еще ведь…

— Я беременна… — Саша не могла больше ни говорить, ни думать. Она отключилась.

Очнулась она в кровати. Белая стена слева, справа какая-то стойка. И в вене игла.

— Больница, — пробормотала она, оглядываясь.

— Ага, больница! — услышала она сзади. Саша не успела ничего понять, как сзади заорали: — Сестра!

В палату вбежала медсестра.

— А, очнулась! — медсестра подошла к Сашиной кровати, пощупала пульс, потрогала лоб. Она говорила мягко, ласково. — Вот и хорошо. Как ты себя чувствуешь?

Саша снова чувствовала боль в низу живота, не такую сильную, но…. Но об этом потом.

— Я долго здесь лежу?

— Вторые сутки дрыхнешь! — отозвалась Сашина соседка сзади.

— Да помолчи ты! Затычка в бочке! — строго прикрикнула на эту соседку медсестра и снова ласково заговорила с Сашей. — Ты почти сутки без сознания была.

— Почему?

— Крови много потеряла, видимо.

— Что с моим ребенком?

Медсестра спрятала глаза. Саша испугалась.

Она так ждала своего малыша! Она даже придумала, какие песни будет петь для него. Это были очень хорошие песни: «Где-то есть город, тихий, как сон…» А еще: «Кто тебя выдумал, звездная страна?» Саша не знала, мальчик у нее или девочка. Ей было все равно. Она ждала и любила.

Знала, что ребеночка также ждали ее мама и бабушка. Отец ребенка … его не ждал.

— Что с ребенком? Он жив?

— Я позову врача…

… У Саши случился выкидыш.

Когда она об этом узнала, она долго кричала, что этого не может быть!

Ей вкололи снотворное.

На следующий день к ней пустили маму и бабушку.

Саша плакала, мама была испугана за дочь. Бабушка, хоть и вытирала платочком слезы, старалась улыбаться внучке. Мама все допытывалась, как Саша себя чувствует. Бабушка просто смотрела на нее. И Саше казалось, что бабушка так все понимает, как никто!

— Бабушка! Ребенка нет! Как жить?

— Доченька! Ты родишь! Ты еще родишь! Врач сказал, что ты еще сможешь рожать! — успокаивала мама. Но Саша смотрела на бабушку.

— Сашенька… — бабушка взяла ее за руку.

— Я люблю его! Сказали, что был мальчик! Как я без него?

— Мы его все любили. Я ему вязала шапочку.

— Шапочку? Моему сыну? А какого цвета?

— Зеленую.

— Да? А какую зеленую? Как салат? Как яблоко?

— Как листочки на молодых деревьях.

— Хороший цвет. … Бабушка!

— А?

— А ты перестанешь вязать?

Бабушка не ответила. Смотрела на Сашу.

— Ты вяжи! Бабушка, вяжи ему шапочку. Ты выбрала хороший цвет!

… После этого разговора, свидетелем которого стала соседка сзади, на Сашу стали смотреть иначе. Пришел какой-то доктор и задавал вопросы. И Саша поняла: ее считают сумасшедшей. И она старалась на его вопросы отвечать разумно.

— Что стало с вашим ребенком? — спрашивал между тем тот врач.

— Он умер. У меня был выкидыш.

Видимо, врачи после общения с психотерапевтом успокоились. Да и бабушке Саша сказала на следующий день:

— Ба! Не вяжи. Я ведь понимаю: ребенка нет.

Сашу выписали. Мама и бабушка успокоились. Саша могла оставаться одна в своей комнате. Она была осторожна. Очень осторожна.

— Сынок! Мы их перехитрили! Ты хочешь пить? А кушать? Нет? А хочешь, я спою тебе песню? Я буду петь тебе знаешь какую? «Звездочка моя ясная». Это хорошая песня.

И Саша запела. Тихо, чтобы слышал только сын. Она пела, а из глаз катились слезы. Когда-то она узнала, что эта песня была посвящена умершему ребенку. Сейчас она не помнила об этом. Она просто пела сыну.

Но ее сердце знало, чувствовало, что сын слышит эту песню с Небес.

Корабль отчалил и пристань опустела. Разошлись по своим делам репортеры, официальные лица и простые зеваки, пришедшие поглазеть на незаурядное событие. Ведь никто в городе не верил в то, что бриг старика Тома, когда-нибудь выйдет в море. Больше тридцати лет суденышко стояло на приколе, превратившись за долгие годы в неотъемлемую часть местного пейзажа. Но… полгода назад, старый Том вдруг объявил о наборе команды на свой корабль. Он распродал свое имущество: дом, землю, лошадей. Снес в ломбард все ценное, что у него было, от фамильных драгоценностей до столового серебра. На вырученные деньги, Том закупил материалы, такелаж и провиант. На тихой пристани закипела работа. За несколько месяцев бриг был приведен в порядок. Законопачены щели, засмолены борта, заштопаны паруса. Корабль засиял свежими красками. В эти дни, полные суеты и забот, Том словно сбросил с плеч несколько десятков прожитых лет. Он лично следил за ремонтом и подготовкой корабля. Отбирал членов команды. Проверял качество поставленного провианта. Занимался еще множеством других дел, так или иначе связанных с предстоящим выходом в море. На недоумевающие вопросы земляков, зачем он это делает, Том отвечал кратко:

— Вам этого не понять.

В конце концов, вопросы задавать перестали и Том, никем не отвлекаемый, спокойно вершил свои дела дальше. Душа его ликовала. Наконец-то он осуществит свою давнюю мечту, которую слишком долго откладывал на потом. Сначала удерживали дети, забота об их благополучии и образовании. Ведь Том стал отцом уже в довольно зрелом возрасте. Потом случилась болезнь жены, на лечение которой уходили все силы и средства. А когда жена умерла, Том осознал, что наступила старость. Он уже было смирился с неизбежностью до конца своих дней оставаться на берегу, пока, однажды ночью, ему не приснился удивительный сон. Во сне, Том стоял на берегу и любовался морским закатом. В этот момент к нему подошел незнакомый мужчина. Тот был молод, хорошо сложен и прилично одет. Прищурившись, парень устремил взор к горизонту и спросил:

— Ну что, так и будешь доживать век в этой забытой Богом дыре?

Старик удивленно приподнял брови и ответил вопросом на вопрос:

— А что делать?

Улыбка заиграла на губах молодого человека.

— Можно отправиться в путешествие, – предложил он.

— Куда? В горы? В соседнюю страну?- с ноткой безнадежности вопрошал Том. – Я уже слишком стар, что бы уходить далеко от дома.

— Зачем куда-то идти? У тебя же есть корабль. – Мужчина взмахнул рукой в сторону моря и прокричал:

— Отдать концы! Поднять паруса! – Вперед, в дальние страны, к неведомым берегам!

Старик с изумлением смотрел на собеседника, а в груди его крепла уверенность.

— И то верно. Что меня держит? – соглашался Том с парнем. – Дети выросли и разлетелись кто куда. Супруга вот уж год, как покоится в сырой земле. А корабль… — старик осекся, — Мой бриг, ведь у него даже названия нет.

— Что? Имя? Разве это проблема?- весело подзадоривал Тома парнишка.

— Томас, я вижу, как волны бьются о борт корабля, как снуют по палубе матросы, исполняя приказ капитана. Я вижу, как лихие ветра наполняют наш парус.

— Ты знаешь меня? Ты назвал меня по имени. – Прервал Томас речь собеседника. Тот на мгновение замолчал и, восторженно глядя в глаза старика, ответил:

— Конечно. Ведь я это ты. Я, твое сердце.

Все дальше и дальше от берега уходил парусный бриг. По палубе сновали матросы, киль весело рассекал волны, а на бортах и корме сияли в лучах солнца, начищенные до блеска бронзовые буквы, сложенные в название корабля – « СЕРДЦЕ».

Итак, сбылась мечта идиота! Марс стал обитаем. Нормализовалось атмосферное давление, повысилась концентрация кислорода аж до двадцати трех процентов, почти нет углекислого газа и, как и должно быть, азот в нужном количестве. Все норм, даже температура стала достаточно приемлемой для того, чтобы не одевать скафандр.

Еще не весь ландшафт покрыт растительностью, но уже виднеются островки зеленой марсианской травы. Первые колонисты решили переселиться сразу всей семьей. Все равно в школе давно перешли на удаленку, так что нет разницы, кто где находится.

Именно на такой вот лужайке с марсианской травой сидел мальчик Витя со своим котопсом и разглядывал еще пока пустынный марсианский пейзаж на фоне розоватого заката. Он был без тяжелого космического снаряжения. В одной зеленой рубашке, в простых джинсах, подпоясанных ремнем. На шее Вити марсианский ветер трепал желтый шарф. Зачем он был нужен, Витя и сам не знал. Просто дань моде.

А пейзаж, наблюдаемый Витей и его котопсом мало чем отличался от обычного земного. Небольшие холмы покрытые песком и камнями, без какой-либо растительности. Экология земли увы, не позволяла расти даже траве уже последние несколько столетий. А тут Марс! Его удалось сделать обитаемым, как когда-то была Земля. Пройдет еще немного времени и эти холмы зарастут травой. Ну а там, если все пойдет по плану, появятся и первые деревья, как обещали родители. Их Витя с котопсом никогда не видели вообще. Впереди ожидалось нечто необычное и сказочное.

Моих родителей невозможно шокировать. Но сегодня я постараюсь.

— Мам, пап!

— Что, наша любимая единственная дочь? – отозвался папа.

— Пришло время поговорить с вами о половом воспитании. Вы в курсе, сколько мне лет?

Мама удостоила меня взглядом:

— Такое сложно забыть. Тебе восемь с половиной лет.

— Подтверждаю, — сказал папа. — Что тебя интересует? Отношения с мальчиками? Откуда берутся дети? Или…

— Или. Откуда, что и как берётся, я уже знаю. В общих чертах. Улица, друзья, подружки. Процесс зачатия не секрет для нашего поколения.

— Что же тогда ты не знаешь, наша любимая единственная дочь? – спросила мама, опять забыв удивиться.

— Я хочу поговорить о вашем половом воспитании. Простой вопрос: вы ещё помните, как делают детей?

— Такое тоже сложно забыть, — невозмутимо ответил папа.

— Проблема в том, — улыбнулась я. — Что я хочу остаться вашей единственной любимой дочерью.

Мама с папой переглянулись.

— Не вижу проблемы, — сказала мама.

Папа промолчал. Видимо, он видел.

— И поэтому я хочу братика, — завершила я свою тщательно подготовленную речь.

— Хорошо, — просто ответила мама.

— Хорошо? – спросил у неё папа.

— Разумеется, хорошо. Мы предугадали твоё желание, наша любимая единственная дочь. Ещё до нового года у тебя будет братик.

Папа хотел испытать шок, но передумал. Врёт реклама, шок это не по-нашему.

-То, что мы ждём ребёнка, я в курсе, — сказал он. — Но почему ты пошла на УЗИ без меня? И разве на таком сроке говорят пол малыша?

— Нет, — мама так задумчиво посмотрела на потолок, что мы с папой тоже посмотрели вверх. Но никакой подсказки на потолке не увидели.

— У меня условие, — вспомнила я. — Имя братику придумаю я. Хватит и того, что обе мои бабушки Марии назвали меня Машей. Хотя могли бы догадаться, что я хочу быть Иолантой.

— Ты же знаешь, наша любимая единственная дочь, — ответил папа. — Что они так сильно подружились против нашей с мамой свадьбы, что до сих пор обе твои бабушки не разлей вода.

— Да, не разорви бомба и не улети крыша. Знаю, — я вздохнула. — Хорошо, что дедушки не вмешивались. Слушайте, а я точно ваша дочь? Я бы воспротивилась.

— У тебя мой лоб, — парировал папа.

— И мои глаза, — ещё задумчивее улыбнулась мама. Сейчас вообще невозможно было сказать, куда она смотрит. Куда-то в себя.

— Тогда вопрос исчерпан, — я посмотрела моими-мамиными красивыми глазами на папу. – Имя даю я.

— Видишь ли, наша любимая единственная дочь, — папа зачем-то взял со стола книгу по домоводству. — Сделка включает в себя обоюдную выгоду для обеих сторон. Ты даёшь имя, но за это всячески помогаешь нам растить нового члена семьи.

Хитренькие родители! Свалят на меня самое сложное, а сами будут отдыхать в своё удовольствие. И почему детство называют счастливой порой?

— Именно об этом я и мечтаю, — я не обманывала. – Вот уже месяц мне снится братик с мамиными глазами и твоим лбом, папа.

— Тогда твой вопрос действительно исчерпан, — решил папа. — Но у меня остался огромный вопрос к твоей маме. Дорогая, мы ведь не хотим подвести нашу любимую единственную дочь?

— Не хотим, — мама уже вернулась из увлекательного созерцания себя и посмотрела на папу.

— Тогда объясни мне, откуда ты знаешь, что у нас будет сын?

Да-а… а ещё считается, что взрослые умнее детей.

Мамины глаза сияли:

— Я вижу сердцем. Его не обманешь. Я чувствую, что у Маши будет братик.

— Сердцем? — уточнил папа.

— Да. Ты не знал?

Мама сделала то, что хотела сделать я. Папа испытал шок. Но шок приятный.

— Маша, отвернись, пожалуйста.

— Вы будете целоваться? — угадала я.

— Не твоё дело, — хором ответили родители.

Они правы. Моё – придумать красивое имя братику.

И я справлюсь!

Лайла

Корпус корабля был пробит метеоритным дождём. Извещение о неисправности заставило меня покинуть рубку. Генератор не был повреждён. Лампочка «Утечка воздуха» мигала в грузовом отсеке, где-то там была пробоина. Когда я добрался до отсека, произошёл сбой в системе управления. Корабль нехило сотрясло. Меня швырнуло от стены к стене и завалило отцепившимся грузом.

Придя в себя я не мог шевелиться; чувствовал острую боль в спине; голова раскалывалась, тёплая жидкость вытекала на лоб. Я был ранен. Мой костюм был повреждён, а без него никак не диагностировать повреждения тела. Без него Лайла не сможет меня найти, данные с костюма пересылались и обрабатывались её процессором. Процессор. Я совсем забыл. Единственная, кто смог бы прийти мне на помощь, была разобрана. Я отсоединил её процессор для удаления апгрейда. Зачем я это сделал? У меня никого не осталось, только эта полужелезо-полупластиковая кукла. В космосе тяжело заводить друзей, а выносить их в замкнутом пространстве ещё сложнее. Я начал улучшать её систему, чтобы разнообразить досуг. Но даже предполагать не мог, что она станет такой человечной. Она училась новому, угадывала желания, заботилась обо мне, смеялась. Вы когда-нибудь слышали смех андроида? Это было особенно жутко в космосе. Разрушающая тишину импровизация смеха. До мурашек. Иногда я не выдерживал, выключал её. Так было спокойнее, никогда не знаешь, что выкинет искусственный разум в следующую минуту. Но одиночество сводило с ума. И я решился лишить её личности. Прости меня Лайла. Ты бы вычислила моё местонахождение даже без данных костюма. Ты бы спасла меня.

Я попытался пошевелиться. Боль усилилась, это хорошо. Всё ещё обратимо. Нужно только дойти до медкапсулы. Но я не мог двигаться. Начала пищать сирена. Шлюз закрылся. Видимо корабль получил приказ устранить герметизацию. Значит умереть от ран мне не грозит, я просто задохнусь. Сирена утихла, но красная лампа продолжала мигать. Кровь заливала глаза. Становилось холодно, было тяжело дышать. В иллюминаторе я видел звёзды: далёкие, холодные, даже, когда ты в космосе. Здесь нет тепла, нет никого, кто бы мог поддержать, отвлечь, заставить смеяться. Лайла могла. Несмотря на то, что она андроид. Она считывала мои эмоции и повторяла них. Это было смешно. А её вопросы заставляли думать, чувствовать. Исчезала апатия. Она была мне необходима, не только сейчас, когда я был в беде. Лайла была мне нужна всегда. Зачем же я так с ней?

Я дышал всё глубже, но воздуха не хватало. Я не мог фокусироваться, рой мушек перед глазами закрывал свет. Сознание покидало меня, а галлюцинации рисовали шаги Лайлы, звук, открывающегося шлюза, и как механические руки, разбирая завал, вытаскивали меня из ада. Мушки окончательно залепили свет и я почувствовал невесомость.

Когда тьма сменилась светом, я увидел, что нахожусь в капсуле. Манипуляторы вкололи обезболивающие, зашили рану, проверяли реакцию.

А за прозрачным стеклом, отражая мое настроение, строил рожицы андроид.

«Лайла» – улыбнулся я своему механическому другу.

Эпиграф:

« Так же пусто было на Земле,

И когда летал Экзюпери,

Так же падала листва в садах,

И придумать не могла Земля.

Как прожить ей без него, пока

Он летал, летал,

И все звёзды ему

Отдавали

Свою нежность…» ( Н. Добронравов)

***

Мой маленький принц!

Только мой, не отнять!

Волос золотистых

Пушистая прядь

И смех серебристый,

Как летом родник.

Порывисто, быстро

К Земле ты приник.

Но смотришь на звезды,

На желтый песок.

Приручен. Но поздно:

Здесь ты одинок.

Хоть ты нужен людям —

Они тебе — нет.

Никто не забудет

Твой жизни секрет:

Забота и нежность

О дальней, родной,

И запаха свежесть

Любви неземной.

И ты улетаешь!

Не мой, ты не мой!

Отнялся. И таешь.

Цветок золотой.

А змей — страж серьезный,

И яд — твой удел.

Теперь он льет слезы,

А ты… ты летел.

И ВСЕ ЗВЁЗДЫ — ТЕБЕ…