Салфетки №427. Голосование

Вода капала в одной из камер в конце коридора и не давала сосредоточиться. Сквозь крохотное зарешеченное окно почти не проникал свет. За стенами темницы шёл снег. Стены вокруг окна покрылись льдом. Юноша натянул на голову капюшон и зарылся в сырое сено, которое не дарило тепла, но изолировало от холодного каменного пола. Он ощущал запахи и звуки, храп, скрип цепей, кашель, бормотанье. Его воображение, словно призрачный художник выводило его из темноты и рисовало ему серебряными нитями пространство, силуэты, лица. Открывало каждую камеру, знакомило с каждым присутствующим.

Во всём этом хаосе найти нужного заключённого мешали капли, стекающие на камень. Этот звук возвращал его в далекие годы учения, которое выглядело, как пытка. Мальчика периодически приводили в огромную пещеру и заваливали вход камнем. Он оставался в кромешной тьме наедине со звуками и страхами. Казалось, пещера полна чудовищ, норовящих схватить малыша, повалить. Мерный звук капель иногда прерывался, словно падал на что-то большое и опасное. Скрежет когтей, перебегающих лап, словно сущность окружала малыша, и заключала в тиски, доводили до такого пика страха, что он начинал кричать, плакать и пытался найти выход…

С каждым разом, заключение в темноте длилось дольше. С каждым разом пещера становилась меньше. Теперь он научился слушать того, кто рядом, слышал, как бьётся его сердце, как урчит желудок, как он надвигается. И рассыпается на агрессивно шипящих крыс. Он видел каждую. Отражал нападение, и легко сворачивал им шею…

Но здесь, совсем рядом таилось гораздо более страшное чудовище. Иерехона окатывало неудержимой жаждой крови. Он ощущал, как на зубах рвётся плоть юной жертвы, как кровь наполняет чрево, утоляя животный голод, и в тоже время вызывая тошноту у самого юноши. Он открывал каждую камеру, шел на звук, запахи, мысли и страхи. И разделял их носителей. В смежной камере кашлял старик, которому недолго осталось, ослепший безумный, грудь которого раздирала боль, словно тысячи червей устроили пир в легких. Напротив, юноша отстукивал цепями мотив какой-то неизвестной песни. Он был бодр и строил планы побега.

Дальше были спящий конокрад, безумный поджигатель, кости, отскакивающие от стен, смех смотрителей, тишина кавалеров ордена, скрип колесниц за стенами, возня с новым заключённым, а также, напуганный отец большого семейства, напоминающего его собственного отца, которого он не видел с детства. Единственным преступлением этого заключенного была измена жене. И наконец, чудовище, самый опасный из всех тут находящихся, каннибал. В самом дальнем углу камеры съёжившись в комок, щуплое тело создавало обманчивое впечатление. За невинными глазами прятался сильный монстр. Монстр способный ввести в заблуждение каждого, но не эмпата высокого уровня. Сомнений больше не осталось.

Иерехон поднялся, стряхнул сено с робы, и вышел из камеры. Он взял факел дошёл до камеры с монстром и нарисовал углем на двери знак ордена, рассечённый круг. Затем подошёл к камере с отцом семейства, повесил факел рядом с дверью и смиренно покинул темницу.

У входа ждали кавалеры ордена. Они прошли к камерам вместе со стражей. Уже через несколько минут стражи вывели из темницы отца семейства. Растерянный человек поторопился покинуть это печальное место, но проходя мимо послушника, замедлил шаг, пытаясь угадать, кто скрывается под капюшоном. Иерехон не подал виду. Собственные чувства были замаскированы от всех и даже его самого, словно молчанием ледников. И никто из кавалеров не сможет прочитать, как бьётся сердце, как одновременно окатило лавой и снежной лавиной и путаются мысли оттого, что он узнал своего отца.

Тайны, которые мы видим

«Таинственно всё вокруг, но в некоторых вещах эта тайна заметнее. В море, жёлтом цвете, глазах стариков, музыке». Х.Л.Борхес

Море хранит секреты на самом дне. В его бесконечной синеве растворены голоса кораблей, что ушли на дно столетия назад, смех детей, игравших на берегу, слезы влюбленных, встречавших рассветы. Волны шепчут на языке, который понимают только те, кто умеет слушать тишину между всплесками пены.

Желтый цвет – это память солнца, застывшая в лепестках подсолнухов и золоте осенних листьев. В нем живет тепло летних дней, запах меда и пшеничных полей. Желтый – это цвет надежды, которая не гаснет даже в самую темную ночь, цвет детских рисунков и первых одуванчиков весной.

В глазах стариков прячется вся прожитая жизнь: первая любовь, горечь потерь, мудрость, накопленная годами. Их взгляд – как старинная книга, где каждая морщинка – строка, каждая искорка – целая история. Они видят то, что молодым кажется обычным, потому что научились замечать чудеса в мелочах.

А музыка… Она говорит с душой напрямую, минуя разум. В ней звучат все невысказанные слова, все оттенки чувств, для которых не придумали названий. Мелодия может вернуть в детство, заставить плакать от счастья или утешить в горе. Она – мост между мирами, язык, понятный всем сердцам.

Тайна окружает нас повсюду, но море, желтый цвет, глаза стариков и музыка – это окна в нее. Они напоминают: мир гораздо глубже и прекрасней, чем кажется на первый взгляд. Нужно только научиться видеть магию в обыкновенном и слышать поэзию в повседневности…

Чудовище

Матерясь, Яр пробирался через болото. Под ногами хлюпало. Лапти промокли насквозь. Эх, дернул его черт срезать путь!

Темнеет, а он еще и близко не подошел к заветной избушке. Ориентиром была старая сосна. Яр видел её сначала, а потом неожиданно потерял и, в клубах наползающего тумана, так и не смог найти.

И вот он в мокром и грязном болоте кормит оголтелую мошкару.

У него не было ни одного магического помощника. Все расхватали СО-братья по Силе Огня, тайной службе боярского дозора. Оглуч — огненный луч-искатель цели, Кидун — острый метательный нож, всегда летящий в верном направлении, Побегун — путеводный колобок… Не было времени ждать, пока Кудесники Перуна подготовят новые партии. Был запущен обширный поиск, в дело вовлекли всех СО-братьев — и старых, и малых — из всех уголков и монастырей Роси.

… Пару лет назад Яр заботливо прятал случайно найденный Светлый луч в той самой избушке. Сила Светлого луча поразила его, и тогда он не решился выдать его СО-братьям, опасаясь, что в яростной междоусобной борьбе Сила Огня подвергнется искушению склонить чашу весов в сторону угодного кандидата.

Неожиданно твердая кочка под ногами вздрогнула, как будто проснулась, нечто под ногами дернулось еще раз и стало медленно всплывать на поверхность из мутных болотистых вод.

«Ну и чудовище», — подумал Яр, разглядывая странное существо. Оно было похоже на ствол дерева, и Яр балансировал на его спине…

Оно неспешно плыло, беда в том, что совсем не в ту сторону. Ян переставил правую ногу поближе к конической голове и хорошенько топнул. Чудовище медленно начало поворачиваться вправо. «Вот это удача!» — обрадовался Яр. — «Сейчас мы его обучим служить нам и верой, и правдой».

Он всегда легко находил общий язык с животными и птицами: жизнь в монастыре скучная, и у него с детства заводились самые разные питомцы, которых он обучал чему-нибудь этакому на удивление СО-братьев.

Яр легко нашел верхушку путеводной сосны; послушное Чудовище плавно и неспешно несло его к цели.

«Не такое уж ты и чудовищное, Чудовище», — подумал Яр. Он быстро пробежал по плоской голове и, лихо раздвинув камыш, наконец-то спрыгнул на твердую землю, когда услышал громкое сопение и мягкий приглушенный рык. Яр прыгнул вперед настолько далеко, насколько мог, и только потом обернулся.

На него смотрели выпуклые, налитые кровью глаза. Плоская и длинная пасть Чудовища была огромной, по всей длине были натыканы огромные, кривые и острые клыки. У Чудовища были хорошо развитые мощные лапы, где-то далеко позади у него был мощный хвост, который сейчас агрессивно раскачивался из стороны в сторону.

Оно рыкнуло еще раз, и Яр, неожиданно для себя, от страха издал громкий и длинный боевой клич выдры, которым с детства любил пугать лягушек. Чудовище, услышав резкие визжащие крики, будто поперхнулось, словно закашлялось и попятилось назад.

Неожиданно его крик усилился целым хором похожих воплей.

Яр обернулся и увидел целую стайку выдр, с интересом смотрящих на него. Это они поддержали его крик. Почему-то страшное и грозное Чудовище испугалось юрких зверьков и быстро сбежало…

***

Яр торопливо шел к избушке. Он вдруг вспомнил, как в монастыре, в детстве, один странник подарил ему плоскую железную фигурку зверя из далеких и жарких стран, у которого была такая же плоская морда с острыми зубами, неровная спина, мощные лапы и длинный хвост. «Вот это чудо», — подивился тогда маленький Яр и спросил у странника, можно ли с ним подружиться? Странник улыбнулся и сказал, что это не чудо, а скорее Чудовище, потому что человека перекусывает с одного раза пополам, но Яру бояться его совсем не стоит, потому что в здешних краях такие Чудовища никогда не появятся.

И вот, совсем недавно, Яр стоял напротив этого Чудовища и совершенно не понимал, почему ему так неожиданно повезло.

Тьма была живой — дышащей, кричащей, следящей за каждым движением неосторожных путников. У неё было множество имён. Самой ей нравилось, когда её называли Тайгой. Было в этом названии что-то дикое, первобытное, опасное. Людишки всегда дрожали, как осиновые листья, раболепно улыбались, кропили жертвенные камни звериной и собственной кровью, питали корни древ мягкими и вкусными мертвецами… Жаль, время это давно прошло. Тайге скучно. Тайге страшно. Тайге одиноко. Потому и следит, испытывает, играется с теми, кто — по собственной воле или иначе как — в чащобу лесную забрался.

— Может, хоть сейчас признаешь, что заблудился?

— Если даже признаю, тебе от этого легче станет?

— Андрей, я просто устала. Мы чёрт знает сколько здесь кружим. Я это обглоданное дерево…

— Какое ещё обглоданное дерево?!

— Прямо перед тобой!

Дерево и правда было весьма странной формы, с причудливо изогнутым стволом и хаотично разбросанной по ветвям разноцветной листвой, сквозь прорехи в которой просвечивало холодное осеннее небо.

— И кто по-твоему его обглодал?

— Мне откуда знать?! Зачем я вообще согласилась на этот дурацкий поход?

— А кто все мозги мне проел, что хочет как-нибудь необычно отметить нашу годовщину?

— Честно, я думала, ты круиз по Золотому Кольцу подаришь или на море вывезешь… Сашка который год уже в Коктебель зазывает…

— Сказать не пробовала?..

Тьма всматривалась, вслушивалась, но абсолютно не понимала — о чём эти букашки спорят, почему тратят силы на ссору и даже не пытаются выбраться? Подстегнуть их, что ли?

В напряжённой тишине вдруг особенно ясно послышался хруст ломающегося дерева. Звук приближался, к нему добавился яростный рёв полный отчаяния, ненависти, непререкаемой силы. Андрей схватил жену за руку, крикнул: «Бежим!» и бросился вперёд, не обращая внимания на хлещущие по лицу ветки, бросающиеся под ноги корни, возникающие словно ниоткуда валуны.

«Вот», — думала Тайга, — «совсем другое дело».

Стена деревьев расступилась. Одуряюще запахло дикими, терпкими яблоками, лесным разнотравьем, хвойной свежестью. Невдалеке бил из-под земли родник со студёной — зубы сводящей — водой. К озерцу на водопой вышла важенка с выводком ещё неуверенно стоящих на ногах и жмущихся к матери оленят. С еловой лапы вспорхнул потревоженный чем-то клёст и исчез крохотной вспышкой огня в окружающем сумраке.

Андрей притянул к себе жену, обнял и прошептал в пунцовое — с морозца — ушко: «Достаточно необычно?».

Она кивнула и — подыгрывая мужу — прошептала: «Но летом нас ждёт Коктебель».