Салфетки №347 Голосование!

Севилья погружается во мрак ночи. В небе, чёрном, словно бархатное покрывало, зажигаются звёзды, свысока взирающие на затихший после дневной суеты город. Когда темнота поглощает последний лучик солнца, появляюсь я. Неслышно ступаю мягкими лапами по булыжным мостовым, и огоньки моих огромных изумрудных глаз освещают мне путь. Я – древняя полузабытая легенда, однако могущественная и зловещая. Одни считают меня духом из дохристианских времён, другие – орудием дьявола. Но как слепы люди в своём невежестве! На самом деле я Лунный Кот, и я сам по себе. Я действительно многое могу, но по закону древней магии, в дела людей мне вмешиваться позволено лишь тогда, когда меня вызовут специальным ритуалом. Многие были бы рады меня вызвать – я обладаю достаточной силой, чтобы исполнить желания смертных, даже самые дерзкие и безумные. Но лишь несколько человек отважились. Один умер сразу, как увидел меня, другой пустился бежать. Лишь один во всей Севильи бесстрашно смотрел мне прямо в глаза. Год назад это было – чума распространялась с невероятной скоростью, выкашивая целые города. Горожане Севильи со страхом ждали, когда мор доберётся до них, и молились Богу, чтобы миновала их эта жуткая болезнь. Серхио Веллудо ждать не стал – глухой ночью отправился на пустырь и произнёс заклинание. На зов я не мог не явиться. Дон Серхио смотрел мне прямо в светящиеся глаза без малейшего страха. На его бледном лице и во взгляде читалась такая твёрдая решимость, что я, зловещий дух, невольно склонил голову, внимая его словам. Его голос ни разу не дрогнул, когда он приказывал мне избавить людей от чумы. Я пообещал исполнить всё в точности. Была бы у меня в тот момент шляпа, я бы непременно снял её со своей головы в знак уважения к этому человеку. Но духи не носят одежд.

Но его убили. Возвращаясь домой вчера вечером, благородный сеньор не смог пройти мимо, видя, как трое пьяных альгвасилов пытаются обесчестить юную прачку? Андрес Манчадо, Алексис Авенас, Алексис Чистосо… Давно знаю этих господ. Во всей Севильи, наверное, не найдётся более объявленных негодяев! Один против троих, сеньор Веллудо дрался в рукопашную, пока они все вместе его не скрутили.

Потом они пытали его в подземельи, требуя, чтобы он сознался в сделке с Сатаной. Нет, дон Серхио не оговорил себя, но его разум, истощённый пытками и бессонными ночами, уже не подчинялся ему в полной мере. И он рассказал, как вызывал Лунного Кота. Тогда палачи стали вслух мечтать о том, как вызовут меня и станут богатыми и могущественными, и весь мир будет лежать у их ног.

— Ничего у вас не получится, — ответил сеньор Веллудо. — Потому что…

Он не закончил свою мысль – альгвасилы тут же повалили его на земляной пол и стали сапогами наносить удары, пока несчастный не перестал подавать признаки жизни…

Сейчас они все трое меня зовут. А значит, я не могу не прийти…

Манчадо, увидев меня, кинулся наутёк первым, но споткнулся о камень. Чистосо, переступив через упавшего товарища, попытался вырваться вперёд. Но я бегаю быстро, и мои челюсти смыкаются на его шее. Через секунду его голова летит в сторону. Манчадо пытается вскочить на ноги. Не успевает. Авенас, дрожа, как заяц, падает на колени и страстно целует мои лапы, умоляя пощадить. Но я беспощаден.

Доедая обезглавленное тело последнего, я думаю: зря вы, сеньоры, не дали дону Серхио договорить! Не всегда я, Лунный Кот, бываю добрым и не всегда исполняю людские желания. Если меня осмеливается вызвать убийца и душегуб, он находит смерть в моей пасти.

Тишина. Море было невероятно спокойным и тихим. Ночь опустилась на город, что был скрыт за пеленой тумана. Я смотрел с высокого склона, как тысячи огней постепенно угасали, расправив свои крылья, я смог почувствовать себя тем, кем был. Пошёл по холодному песку к старой пристани. Мне была близка ночь, внутренее спокойствие обволакивает теплом. Мысли, будто стрелки часов, останавливаются. А душа, если можно назвать это так, просто отдыхает. Но сейчас мне было не спокойно, закрывая глаза, я представлял Ее. Помнил все жизни, которые был рядом с ней, каждую встречу… Но она все забывала каждый раз…

Бесшумные шаги может лишь заметить Луна, что ярко светила на ночном небосводе. Столько звёзд сегодня! И каждая такая далёкая, когда-то он слышал старую Легенду, которая гласит, что каждая звезда — это душа человека, и чем ярче она, тем светлее и добрее он был. И вот подняв взгляд, я увидел ещё одну звезду. Это была — Она. Убрав крылья, я смотрел на спокойное море, крепко сжав кулаки, закричал в чёрное, бездонное небо:

— За что ты ее взял?

И тихий голос пустоты прошептал:

— Пришло ее время, мне жаль.

— И что теперь? Когда мы встретимся, она снова будет чужой и далёкой?

— Нет, больше ты никогда ее не увидишь. Это был последний шанс что-то изменить.

Я с недоумением взглянул на тёмную гладь, волны тихо перешептывались между собой. Чёрное небо было на редкость безмолвным.

Ночь уже давно стала для Антона важнее дня. Последнее время ему снились странные, волшебные сны. Красивая девушка, закутанная в мерцающий звездами туман, приходит к нему и почти целует.

Но потом отворачивается, не коснувшись губ. Антон не может пошевелиться, но зовёт её:

— Не отворачивайся! Поцелуй! Кто ты?

Она печально качает головой, танцует необычный танец и растворяется.

И так много ночей подряд. Он совсем потерял покой. Что это за сон? Кто эта сотканная из тумана незнакомка?

Ещё немного и Антон сойдёт с ума. Слишком яркие сны, слишком желанная девушка.

И однажды она прервала танец и заговорила. И голос её казался шепотом ночи:

— Он приказал мне ответить.

Умею ли я любить? Нет. Почему я не трогаю тебя? Что-то не так. С тобой.

Так узнай же обо мне.

Моя мать Ночь. Отец мне неизвестен.

Я ядовитая, сладкая и весёлая. Какое это злое веселье!

Мои губы отравлены любовью.

Тот, кого я поцелую полюбит так сильно, что и до утра без меня не доживёт.

Скольких я поцеловала? Скольких уже нет? Сотни, тысячи, больше? Не считала…

Когда спрашиваю маму, кто мой отец, она смотрит такими звёздами, что я замолкаю.

Думаю, губы достались мне от отца.

Я целую из жалости или из шалости. Из жалости вчера поцеловала бомжа. Он испытал счастье, горькое и короткое. Ну что ж… такое заслужил.

Для развлечения выбираю юношу. Одинокого, не влюблённого. Мама снимает с меня покрывало, и я появляюсь перед ним красивая, сверкающая и загадочная. Целую. И, ах, что за часы я ему дарю! То кажусь ему за углом, то мерещусь рядом. Иногда кидаю в воду, иногда в огонь. Они гибнут ради меня, и мне весело. А иногда прячусь и смотрю, как бедняга зовёт меня, простирая руки к чёрному небу.

Но бывает, я дарю жар своего тела, вся пропитывая влюблённого сладким ядом.

С первыми лучами ненавистного солнца я исчезаю, а мои возлюбленные уже не просыпаются.

Кто я?

Мама не отвечает. Она называет меня Ахлис.

А впрочем, мне весело. Я появляюсь с туманом мерцающих звёзд и растворяюсь в тумане.

Я дочь Ночи и того, кто не показывается.

Но одно портит моё веселье – я знаю, что есть кто-то, кто придёт и разрушит мои чары. Меня же на веки вечные сотрёт из бытия, словно меня никогда и не существовало. Такой сладкой и ядовитой. И его боится мой отец.

Его боятся все силы тьмы, а я одна из них.

Я стара и уродлива, но меня видят юной красавицей. И ты так видишь. Но кто-то не видит совсем. Этого я тоже не понимаю. Мама не отвечает.

— Да скажи же мне, кто меня уничтожит?!

Иногда, когда я так кричу, она ярко зажигает одно созвездие. Его не видно с этой стороны Земли. Оно самое маленькое, меньше его нет.

Я вижу крест и растворяюсь раньше рассвета.

Я страшусь света этих маленьких звёзд, туман укрывает меня.

Ты понял, кто я?

Берегись и не зови меня во сне — я приду.

Антон проснулся в холодном поту и протянул руку к светлеющему окну. Хотелось пить. Не хотелось ему больше снов о чёрной красавице Ахлис. Наваждение рассеялось. Его потянуло на улицу, встретить рассвет, согреться в лучах июльского солнца.

И теперь самое маленькое созвездие на небе навсегда станет ему дорого.

Я сидел в библиотеке в старом кресле и смотрел на дверь, ведущую в кабинет покойного дядюшки. Сидел и наблюдал, как и последние шесть ночей, приглядываясь к малейшему движению теней. Ночной ветер колыхал тонкий тюль на открытом окне, смешивался с пыльным сухим воздухом и касался моего лица. Иногда казалось, будто он желал, чтобы я прекратил мучить себя, закрыл все двери и окна и отправился спать. Или вовсе покинул имение, в которое пришлось переехать месяц назад по настоятельной просьбе брата матери, «прозвучавшей» в его завещании. Но я не мог уехать отсюда. Уже не мог. Я ждал ее.

Она появилась недели две назад здесь, в библиотеке, окутанная ночным мраком и бледным свечением полной луны. В ту ночь мне не спалось и я решил прогуляться по пустому дому. Изучая в полутьме с горящей лампой в руке коридоры, я дошел до книгохранилища и посчитал его лучшим местом, чтобы нагнать дрёму. Читать я любил, но посредине ночи книги — отменное лекарство от бессонницы. Тогда-то она и предстала передо мной: таинственная дева, созданная из тонкого эфира, возникла в дверном проеме рабочего кабинета. В тот момент я был больше удивлен, чем напуган. Хоть никогда не встречал привидений, страха не испытал, ведь на меня смотрело очаровательное личико с печальными глазами, а не уродливое или кошмарное существо. Прозрачная, словно сотканная из серебристой паутины, фигура молча проплыла по воздуху вдоль шкафов, мне же оставалось неподвижно сидеть и осторожно наблюдать за происходящим. Дева медленно пролетела мимо, оставляя за собой шлейф стылого холода, я перевел взгляд в ее сторону и в тот же миг видение растворилось. После той ночи образ незнакомки засел в голове, и я все чаще стал посещать книжную комнату. Однажды в кабинете, в котором нашли бездыханным дядю Барри три месяца назад, обнаружил портрет той самой загадочной леди, он висел на стене, прикрытый тяжелыми портьерами. Я сразу узнал ее глаза и белое легкое платье. Странно, что дядюшка не повесил портрет в гостиный зал или на другое видное место, а спрятал. Откуда взялся холст? Кто та особа? Странная загадка будоражила все больше мой разум, и теперь все дни я пребывал только в этой части особняка. Однако таинственная гостья не объявилась, и было принято решение оставаться в книгохранилище еще и на ночь.

Напольные часы отстукивали минуты, а я всё ждал. В какое-то мгновение на меня навалилась странная тяжесть, веки начали слипаться, и я не заметил, как заснул. Разбудило же меня предчувствие, что не один в комнате. Я вздрогнул и открыл глаза, и от увиденного сон в ту же секунду окончательно рассеялся: прямо передо мной стояла она. Призрачная леди смотрела на меня и беззвучно шевелила бледными губами.

— Кто ты? — прошептал я и подался вперед, будто притянули за незримые нити. Голова была, как в тумане.

— Ты ждал меня? — прозвучал обволакивающий голос, который мгновенно заворожил, его хотелось слушать и слушать.

Незнакомка коснулась моего лица холодными пальцами, наклонилась и припала к моим губам, но я даже не думал сопротивляться и покорно принял поцелуй, ледяной и обжигающий, как зимний утренний воздух. Но очень скоро на смену сладкой неге пришла тревога, внутренний голос внезапно приказал мне бежать, но было поздно. Я почувствовал, что перестало хватать воздуха, грудь сдавило, тело оцепенело и похолодело. Силы стремительно начали покидать меня, их словно вытягивали, выпивали, но вырваться из смертельной ловушки уже было невозможно.

— Теперь ты мой…

В костре уютно потрескивал хворост, и мы чувствовали себя совсем как дома перед камином, хотя находились за тысячи километров от своего бунгало.

— Никита, ну зачем мы сюда забрались, на этот остров? — задалась вопросом Катя, перебирая собранный за день гербарий. Впрочем, она совсем не была огорчена тем, что они с мужем отстали от экспедиции, и теперь вынуждены были коротать время до утра, ожидая первого катера, который сможет их подобрать и вернуть на материк. Зато весь день они провели друг с другом и с природой. Время прошло практически незаметно — как в ярком фантастическом и счастливом сне. Но сейчас, темной южной ночью, словно черная кошка, свернувшейся вокруг них, молодая пара ощущала себя микроскопической галактикой, заброшенной в бездну Космоса.

— Котенок, мы же хотели приключений, ты мечтала о чем-то таинственном и романтическом. Что может быть романтичнее этой ночи на необитаемом острове? — приобнял Никита любимую за плечи и склонился к ее уху. — Мрр?

— Мрр-урр-мырр! — неожиданно ответила ему ночь, подкатываясь своей темнотой к самому костру, и, как волна, выбрасывая частицу себя — маленький клубок черноты.

— Ах ты же!.. — прыснула, заливаясь звонким смехом Катя, разглядев в клубке ночи маленькое создание кошачьего рода, которое потянулось, посмотрело на них и стало преспокойно вылизываться в бликах от костра.

А утром уже втроем сели на катер, чтобы отправиться домой — счастливая молодая пара и пушистый мурлыкающий кусочек черной южной ночи, нашедший, кого будет оберегать от невзгод.

Мягким облаком протерла небо ночь, зажгла звезду,

Месяц тонкий, светлый, звонкий окунула в синеву

И пустила плыть по небу, освещая там внизу,

Дом и лес, сугробы снега и следы, что вдаль ведут.

А потом устав трудиться, села рядышком с котом,

Чтоб послушать в тишине быль иль небыль, пусть споет

Про жар-птицу, про девицу иль про крынку с молоком.

И рассказчик постарался, все шептал и гнал восход…

Сказка все еще мурчится, свет струится серебристый,

Отражается в окошках и на лунной той дорожке

Ночь, прижавшись к шубке мягкой, задремала до утра…

…проще сделать вид, что ничего не замышляю, проще самому себе сказать, что ничего не замышляю, и все будет, как всегда, и я устроюсь в челноке, который ударит в весла, вместе со всеми, которые улягутся в челноках и ударят в весла…

…не сейчас.

А когда мы дойдем до берега, и очередная ночь заплещется перед нами, глубокая, темная, таящая в себе мириады неведомых и невидимых опасностей. И мы устроимся в челноках, положим головы на подушки, укроемся одеялами, и прикажем своим лодкам плыть к другому берегу, и весла забьются по темноте, отталкивая студеную гладь ночи…

Я ничего не замышляю.

Ничего.

Уходящий день – шумный, суетливый, беспокойный, кричащий, вечно куда-то несущийся – не увидит в моих мыслях ничего такого, после чего он в гневе прикажет своим людям (своим! Людям!) связать, скрутить меня, бросить на дно челнока, стреножить мой челнок и повести под уздцы.

Я сам не вижу в своих мыслях ничего такого, я прячу их от самого себя, я даже сам не знаю, что дождусь берега ночи только для того, чтобы лечь в челнок, завернуться тяжелое одеяло – ночи плывут холодноватые, — и направить свой челнок не поперек ночи, как велели отцы, и отцы отцов, и отцы отцов отцов, и отцы отцов отцов отцов – а вдоль…

…вдоль…

Я не говорю себе этого слова, этого слова нет, нет, нет, я не знаю такого слова – скользящего в-в-в-в, спотыкающегося дддд, звучного, тягучего – о-о-о-о-о-о, гладкого, глянцевого – л-л-л-л-ь, такого слова нет, нет, нет, его даже не придумали…

…проще вот так – забыть, что задумал (да ничего я не задумал), прийти в себя, когда мой челнок уже неслышно ускользнет прочь от большой флотилии, от уютного света фонарей – в непроглядную чернильную тьму, которую не в силах осветить далекие звезды. Спохватиться – когда самые огни скроются в темноте, и я останусь наедине с ночью, и шумный суетливый день не найдет меня, хватится, — когда уже будет поздно, когда я буду уже далеко, когда останемся только мы вдвоем – я и ночь.

Вот только тогда можно будет сказать себе – получилось, и поуютнее устроиться в челноке, и смотреть в едва различимые очертания ночи, прислушиваться, не мелькнет ли где-то впереди бурлящий водопад. И ждать, пока извилистое русло маленькой ночи впадет в огромную, бескрайнюю ночь, настолько глубокую, что она сама не знает, как далеко простирается в бесконечность….

…но это будет потом, потом, когда глубокое, темное полотно ночи покажется перед нами, и заскучавший челнок наконец-то закачается на волнах ночи. А пока не думать, не думать, бежать, бежать, бежать во весь дух вслед за всеми, по суетливому, слепящему дню, вечно подгоняющему самого себя – бежать во весь опор, ждать, когда появится темная полоса ночи, почему так долго, почему так нескоро, почему её все нет и нет, ждать, ждать, не слушать какие-то безумные пророчества о том, что кончится время ночей, и все дальше и дальше будет тянуться бесконечная равнина, залитая светом ослепительного вечного дня….

— …вы мне скажите… почему у них нет слова ночь?

Показывает на запад.

Теряюсь, и даже не в догадках, а просто теряюсь.

— Э-э-э-э… может, у них ночи…

— …есть у них ночь, еще как есть.

Сжимаю зубы, вот так, даже не дал мне сказать, что может, ночь там не растет, ночь тоже не на всякой почве приживется…

— Тогда…

…уже хочу сдаться, спохватываюсь, ну, конечно же, все так просто…

— …у них много ночей… слишком много.

— Слушайте, а вы гений, — он первый раз смотрит на меня с какой-то ноткой уважения, — верно… много, очень много ночей. И много слов… Есть слово для первой летней ночи, есть слово для ночи полнолуния, есть слово для осенней ночи, когда небо высокое-высокое, есть слово для самой короткой ночи, есть слово для зимней морозной ночи, есть слово для промозглой осенней ночи, когда так уютно дома, есть слово для ночи, в которую так и кажется, что случится что-то страшное, так зловеще завывает ветер в трубе… Есть название для ночи, полной светлячков, для ночи, когда встретил первую любовь…

Захватывает дух, никогда не думал, что ночей может быть так много…

— …но знаете… недавно я говорил с местными там… — снова кивает на запад, — они мне обмолвились про ночь… ночь, когда совершаешь безумный поступок, который перевенрнет всю твою жизнь…

Снова восторженно киваю, хочу что-то сказать, он обрывает меня:

— Вы приведете мне эту ночь.

— Но…

— Вы. Приведете. Мне. Эту. Ночь.

Понимаю, что спорить бесполезно, что долгонько же мне придется искать эту ночь среди мириад ночей…

Ночь накануне праздника, когда ждешь чуда

Ночь, когда наконец-то подводишь итог всех дел и удаляешься спать

Ночь, когда после долгой зимы хочется расправить крылья и лететь к далеким звездам, даром, что у тебя нет никаких крыльев

Ночь, когда ветер беспокойно качает фонари

Ночь, когда тучи бегут по небу

Ночь, когда шорохи летнего дождя окутывают тишину

Ночь листопада

Последняя теплая осенняя ночь, за которой начнутся ночи сырые и промозглые

— Не желаете ли ночь? – торговец лукаво щурится, смотрит на меня.

Вздрагиваю.

— А вы откуда знаете, что я за…

— …а зачем же еще люди приходят в наш славный город, как не за ночами? Вам какую, молодой человек? Вот, специально для вас, летняя ночь после грозы… а вот грозовая ночь… а вот ночь, когда кажется, что впереди вас ждет величайшее будущее, и все дороги открыты, и весь мир у ваших ног… вот обязательно всем молодым рекомендую, обязательно…

Осторожно спрашиваю:

— А есть у вас ночь… когда совершаешь безумный поступок, который перевернет всю мою жизнь?

Он вздрагивает, смотрит на меня так, будто я спросил что-то непристойное, меняется в лице.

— Э-э-э… хорошего вам вечера…

Исчезает в переулках.

Обреченно смотрю на вечереющий город, как огни загораются в бесчисленных лавочках, магазинчиках, ловлю себя на том, что придется обойти их все, все, тут же одергиваю себя, какое там обойти, уж если случайный торговец шарахнулся от меня, как черт от ладана, то как бы за такие расспросы меня не выгнали взашей не только из какой-нибудь лавчонки, но и из самого города…

На город опускается ночь – обычная ночь, каких множество, люди нехотя приглядываются к ней, лениво перебрасываются случайными фразами, решают, кто возьмет себе ночь, да особо и не нужна никому…

— Это еще что… Вот когда редкие ночи бывают, вот тут только что драки за ночь не случается… турниры устраивают, дуэли, кто победит, того и ночь…

Оборачиваюсь, смотрю на слепого бродягу, настораживаюсь – может, что-то знает…

— А есть у вас ночь, когда…

Он слушает. Меняется в лице. Смеется хриплым раскатистым хохотом.

— Э-э-э, не-ет, такую ночь вы здесь не купите, такие ночи не продаются, их так просто-то не удержишь…

Хочу сказать, что уже догадывался. Не говорю.

— Это только если её поймать…

— В лесу?

Вздрагивает, отшатывается от меня в испуге:

— И-и-и, не вздумайте даже, потом костей ваших не соберем!

Клянусь и божусь, что даже и не вздумаю. Понимаю, что вздумаю, и еще как.

Их слишком много, говорю я себе.

Их слишком много.

Ночи, ночи, ночи.

Здесь.

В темноте чащи.

Ночь, которая начинается последним осенним дождем, а кончается первым снегом.

Ночь, когда вечером деревья еще голые, а утром уже подернуты зеленой дымкой.

Ночь звездопада в августе.

Ночь первых заморозков.

Ночь томительного ожидания вдали от дома, когда ждешь – не дождешься рассвета, чтобы продолжить путь.

Ночь на новом месте.

Ночь разочарования на грани отчаяния, когда бродишь потерянный по улицам города, который только что казался воплощением надежд.

Ночи.

Ночи.

Ночи.

Обступают, расступаются, перешептываются за спиной.

Не бояться, говорю я себе.

Не бояться.

Как будто это возможно здесь…

Спрашиваю.

В пустоту.

Просто так, ни на что не надеясь:

— Доброй ночи…

Осекаюсь, думаю, насколько вежливо желать ночам доброй ночи.

…не подскажете… где ночь, когда…

Осторожно выговариваю имя ночи на их языке.

Ночи отскакивают.

Все.

Разом.

В панике.

В страхе.

Уже понимаю, что ничего не добьюсь, когда кто-то из ночей осторожно показывает в самую гущу леса.

Уже понимаю, что ничего не добьюсь, когда мне шепчут – не ходи туда, не ходи, останься, пропадешь, погибнешь, да что ты там не видел, да ты посмотри, какие здесь ночи, ночь первой черники, ночь первого осеннего дождя, когда будут грибы, ночь после сенокоса, пропахшая травой, а вот еще ночь, последняя ночь в жизни, когда ложишься в постель, чувуствуя легклое недомогание, и почему-то начинаешь вспоминать всю жизнь, сколько всего сделал, сколько всего видел, сколько пережил…а поутру уже не проснешься. Да не шарахайтесь вы так от меня, как черт от ладана, вы подождите, это я сейчас вам не нужна, а когда всю жизнь проживете, до-оо-лгую долгую, и сами меня позовете в гости…

Я не хочу никого звать в гости, я хочу идти туда, в темноту ночи, той ночи, в которую человек сделает что-то безумное, что перевернет всю его жизнь…

Прислушиваюсь.

Присматриваюсь к темноте.

Протягиваю руку, приманиваю ночь, тц-тц-тц, что я делаю, почему тяну пустую руку, надо было что-нибудь в руку положить, приманить ночь, знать бы еще, чем приманивают ночи…

Ночь недовольно фыркает, тянется ко мне, тут же отскакивает, пятится…

Я замираю.

Жду.

Тут, главное, не спугнуть, выждать, когда ночь протянет ко мне морду, ощеренную звездами, вот теперь можно хватать за уздечку, и…

…мир вертится бешеным волчком, падает с ног на голову, сжимаю уздечку что есть силы, мир несется куда-то во весь опор, рассекаемый ночью…

…мир меркнет…

— …живы?

— А?

— Живы, спрашиваю?

— Не… зна…

— …не знает он… вставайте, давайте уже…

Понимаю, что не могу встать, что за черт, проклятое тело, какого хрена меня не слушаешься, давай уже, встало и пошло, ком-му говорю…

…черта с два.

— Не… не…

— Да, крепко она вас…

— Она? – оторопело смотрю на хозяина.

— Ночь…

Вспоминаю, спохватываюсь, ночь, ночь, ночь…

— А ночь…

— …там, там в ночюшне… хорошая ночка, что надо… необъезженная еще, ну да лиха беда начало…

— Необ…

— …ну да, как в экипаж-то запрягать…

— В эки…

…ну а как иначе, у меня этих ночей уже… да вы лежите, лежите, я Мэгги скажу, чтобы ужин вам принесла… про премию даже не беспокойтесь, выпишу, да и жалованье вам повысить пора, вы у меня уже сколько работаете… нам такие люди нужны…

…отдираю себя от постели.

Оглядываюсь.

Стоит глубокая ночь, настолько глубокая, что в ней можно захлебнуться. Стоит в ночюшне, где ей ещё быть.

Та самая ночь.

Когда совершаешь безумный поступок, который перевернет всю твою жизнь…

Спускаюсь по неприметной лестнице, которая ведет с третьего этажа сразу вниз, во двор, к ночюшням и зимням, смотрю, как в зимне ворочается во сне мохнатая белая зима, прохожу мимо…

Она должна быть здесь.

Здесь.

Узнаю её сразу среди ночей, ночей, ночей – летних, зимних, осенних, студеных, жарких, темных, и озаренных луной, ощеренных звездами и закутанных в тучи…

Протягиваю руку.

Ночь вонзается мне в ладонь острыми зубами, чер-р-р-рт…

Отвязываю уздечку, да ты мне хоть руку отгрызи, а у меня свои планы, вот так, теперь вывожу ночь из ночюшни, пошли-пошли-пошли…

Хлопаю ночь по крупу, пшла, пшла, ночь фыркает, не уходит, ну что тебе еще, что…

Догадываюсь – еще что.

Не верю себе.

Прыгаю в седло, ночь перебирает копытами, несется в темноту, распахивает крылья, поднимается, выше, выше, выше, не бояться, говорю я себе, не бояться, да как можно не бояться ночи, в которую совершаешь безумный поступок, перевернувший всю твою жизнь…

…уважаемые пассажиры, просим вас пройти на посадку…

Я прохожу на посадку.

Я тороплюсь.

Я боюсь не успеть.

А?

Ах да, забыл представиться, я…

…да какая вам разница.

Извините, спешу, спешу. Здравствуйте… это я стюардессе… забиваюсь на свое место, смотрю в свет дня в иллюминаторе.

День со мной.

Еще со мной.

Где-то там, далеко-далеко проклевывается ночная тьма…

Она не догонит меня.

Не догонит.

Самолет долго петляет, выруливает, ищет взлетную полосу.

Разгоняется.

Отрывается от земли, сердце падает, путается в кишках.

Я догоняю день.

Ночь пытается нагнать меня, не может, врешь, не возьмешь…

Еще раз извините, что пристал. Вы тут, наверное, расследований каких-то ждали, шпионских интриг, мистики какой-нибудь, или я там не знаю, чего. А тут все вот так просто, я сажусь в самолет, я догоняю день, я убегаю от ночной тьмы…

Ночь не настигнет меня.

Ни за что.

Уважаемые пассажиры, наш самолет приземляется…

Спешу.

Боюсь опоздать.

Я долетел до края дня – теперь день медленно ползет мимо меня, напитывает меня жизнью.

Я живу.

День тает. Медленно, неумолимо, по каплям.

Ничего.

Время еще есть.

И деньги еще есть.

Беру билет на рейс через весь океан – чтобы улететь ближе к закату.

Я живу в аэропортах.

И в самолетах.

Меня уже знают, меня называют по имени, мне делают какие-то скидки.

Мне от этого не легче.

Не легче.

Думаю про людей, которые не живут в аэропортах и самолетах, которые выходят из терминалов и едут куда-то далеко-далеко. У них где-то дом, интересно, как это – дом. У меня тоже когда-то был дом, так бесконечно давно, что я и не помню, как это было. Вспоминается что-то… ветка какая-то, бьющая в окно, дождь на оконных рамах, камин был, а может, не было никакого камина, может, нафантазировал я себе все это. Но дом был. До того, как началось это…

…не спрашивайте.

Честное слово, не спрашивайте, что случится, если ночь настигнет меня.

Что случится со мной.

И что случится с другими, если ночь настигнет меня.

Я пишу это всем – всем, кто хочет это прочитать, всем, кому не все равно. Мое состояние потихоньку тает, скоро у меня ничего не останется.

Скоро я останусь один на один с ночью.

Поэтому я и пишу вам. Вам всем. Кому не все равно. Если каждый, например, выложит сто рублей… или хотя бы пятьдесят… Население Земли семь миллиардов… ну… вы понимаете… Нет, я не настаиваю…

…а?

Что говорите?

Какой полюс?

Какой день?

Слушайте, вы ересь какую-то несете, день по полгода… У вас с географией все нормально было? Или у вас ее вообще не… Какой наклон? Куда? Постойте-постойте-ка… А вот, например, сколько лун у вас на небе? Одна? Так-так-так… и вы говорите… наклон оси… интересно-интересно… Слушайте, какое счастье, что я на вас натолкнулся… Разрешите, я в ваш мир переселюсь? На полюс, да. Это же всего два раза в год придется летать… Как здорово…

Можно в ваш мир?

Да?

Спасибо большое…

…а вы что сидите-то, вы поторопитесь, поторопитесь… в смысле, куда? Я же теперь в вашем мире, так что вам надо в аэропорт бежать, билет брать…

…а?

Ну а как вы хотели, надо же мне где-то жить в вашем мире.

Так что поторопитесь, пожалуйста.

Ночь близко.

Сегодня минус три.

Нет, это не температура.

Это три человека сегодня…

М-м-м-м…

Официально значится – пропали без вести.

А неофициально…

Гхм…

Ночь идет по городу.

Заглядывает в окна.

Смотрит.

На секунду замирает у кофейни, смотрит на пирожные.

Идет дальше, приподнимает темный шлейф.

Толкает запертую дверь большого дома, входит…

Сегодня минус пять.

Это не температура, как вы уже поняли.

Да, жалко людей.

Очень жалко.

Мама вешает оберег над кроваткой Кэтти.

Красное сердечко.

Говорит, как учили:

— Да хранит тебя моя любовь.

— Ма, а я сегодня…

— Некогда, некогда…

Торопливо целует Кэтти, бежит вниз по лестнице.

Ночь наклоняется над чьей-то кроватью, отдергивает полог…

— Вызывали?

Детектив оглядывает большую залу богатого дома.

— Вы найдете её.

Это хозяин.

Тоном, не терпящим возражений.

— Её… простите… кого?

— Да как же, мою Элизабет!

— Она ваша…

— Моя дорогая супруга!

Грохает кулаком по столу.

— Она сбежала… сбежала с каким-нибудь пройдохой… кто-то вскружил голову моей Бетти…

— Когда это случилось?

— Сегодня ночью.

— Я должен осмотреть её спальню.

— Да, конечно… пойдемте… если вы её найдете, я вас озолочу…

Детектив смотрит на широкую постель. Отдергивает покрывало.

Черное перо падает на ковер.

— Взгляните.

— Это что?

— Это перо ночи…

Хозяин фыркает:

— Да бред полный, не могла она быть здесь!

— Но перо…

— Что перо, я в своей Бетти души не чаю, понимаете вы?

Детектив думает. Кивает.

— Хорошо… я поищу.

— Ну, вот то-то же, а то все ночь, ночь…

Сегодня минус пять.

Минус пять человек.

В церкви панихиду справляли.

Детектив сидит в маленьком кафе, болтает с завсегдатаями, может, скажут чего.

— …она же в Таймбург ехать хотела, певицей быть…

Это про Элизабет.

— …это он руки в боки поставил, никуда не поедешь…

Детектив понимающе кивает.

Оглядывается, ищет хозяина кафе, хочет выразить свое почтение, в жизни такого рябчика не едал, прям не рябчик, а райская птица.

Вон дверца в кафе, за дверцей комнаты хозяйские, вон хозяин у камина сидит.

А тут жена хозяина.

И дочка хозяина за пианино.

Кэтти.

Кэтти Лунную Сонату разучивает.

Плачет Кэтти.

Не хочет разучивать.

Подступает ночь.

Люди закрывают шторы.

Вешают на окна обереги в виде сердца.

Повторяют друг другу, как учили:

— Да хранит тебя моя любовь.

— А по-че-му?

Это Кэтти.

— Только любовь от ночи защитить может, что непонятно-то?

Мама сердится, маме некогда, побежала мама, у мамы сегодня клуб домохозяек, мама председательствовать будет…

В город приходит ночь.

Идет по улицам.

Поднимается по лестницам домов, входит в спальни.

Отодвигает подвешенные над кроватями хрустальные сердечки, думает, зачем они здесь…

…выходит на улицу.

Вытирает губы.

Галантерейщица слезы льет.

Муж пропал.

— А я как же?

Это Кэрол.

Обижается Кэрол.

Еще бы не обижаться, уезжает его Кэролайн, ишь чего выдумала, актрисой она хочет быть, да какая из неё актриса, то есть, актриса из Кэролайн хорошая получится, только не так видел всё это Кэрол, не так, ему-то казалось – он возвращается домой, там Кэролайн встречает, жарит баранью лопатку в очаге…

А тут на тебе.

Актриса.

Сегодня минус один.

Сын судьи.

Отец с матерью убиваются.

Детектив думает, еще важного господина за нос поводить или признаться, что не вернется его жена.

Допивает вино.

Втолковывает жене трактирщика, что вы делаете, что делаете-то, Кэтти…

— Да что Кэтти, я на Кэтти жизнь положила, я для неё…

— …да не хочет она эту музыку, вы бы её хоть поиграть, побегать пустили, вон, на дерево залезть…

— Да что вы говорите такое, и речи быть не может!

Мама Кэтти сердится, мама ругает Кэтти, еще бы Кэтти не ругать, это где это она так вымазалась, вот так вот и надевай на неё белое платье…

Сегодня…

…нет, сегодня еще ничего не случилось.

Еще только вечер наступает.

Кэрол сердится на Кэролайн, еще бы не сердиться.

Колокольчик звенит на крыльце.

Кэрол и Кэролайн вздрагивают.

Кто это там.

Вечер же.

Люди добрые все дома сидят, чай пьют.

А тут колокольчик.

Кэрол смотрит на улицу – еще не село солнце, еще не зажглись фонари – еще не ночь, еще можно пустить в дом одинокого путника.

Детектив на пороге.

Ну а что, из таверны его выгнали, вот он тут на пороге теперь.

Делать нечего, гостю наливают чашку чая, сажают к очагу.

Подходит ночь.

Подбирается к городу.

Детектив на кухне увещевает хозяина, уговаривает о чем-то, Кэрол сердится, что говорите такое, и речи быть не может, и вообще, чего вы в чужую семью лезете, вас не спросили…

Детектив откашливается.

— Ночь… вы понимаете… ночь…

Кэрол хмурится, Кэрол сердится, ну еще бы, где это видано такие слова говорить в доме, — дом он и есть дом, а ночь она и есть ночь…

Детектив слушает его, не слышит, смотрит в полумрак коридора.

Скрипнула входная дверь…

…померещилось.

Нет, не померещилось, скрипнула – кто-то входит в дом, кто-то задевает пальто на вешалке, кто-то скользит вверх по лестнице…

…ночь.

Детектив ждет крика Кэролайн – уже знает, крика не будет.

Не будет.

Ночь забирает свои жертвы бесшумно.

Молча.

Кэрол спохватывается.

Слышит что-то.

Бросается вверх по лестнице, срывается на крик:

— Кэролайн!

Кэрол обнимает Кэролайн.

Ночь их не возьмет.

Никогда.

Кэрол спохватывается.

Смотрит на детектива:

— А вы-то… вы-то как…

Детектив не понимает:

— Что как?

— Ну… ночь же…

Детектив отмахивается:

— Да со мной все хорошо будет.

Кэрол и Кэролайн кивают, ну конечно, как они сами не догадались, детектив, он же не один в целом свете, у него, может, жена есть, дети, или там сестра, или там друзья какие, с которыми посидит вечером в баре, или…

Детектив уходит.

Идет по улице в тусклом свете фонарей, кутается в плащ.

В город приходит ночь.

Ночь.

Идет по улицам, поправляет черное платье.

Детектив видит ночь, целует ей руку. Ведет в закрытое кафе, наливает чашечку кофе.

Ночь затягивается сигаретой, кивает: показывайте.

Детектив ведет ночь по улицам, указывает дома.

Один, другой… проходит мимо дома Кэролов, мотает головой, нет, нет, не сюда.

Ночь понимающе кивает.

Входит в дом напротив, поднимается по лестнице.

Наклоняется над кроватью…

…выходит из дома, вытирает губы.

Бросает в ладонь детектива три золотые монеты.

Сегодня минус три.

Сестра мельника.

Угольщик.

И…

— Кэтти! Кэтти!

Мама входит в комнату Кэтти.

Черное перо на пустой кровати…

Ночь безлунная,

Ночь безумная

Вдаль идет,

А вокруг они,

Звездные огни

В хоровод.

И твердят они,

Звездные огни

По кольцу:

Ваше Ночество,

Одиночество

Вам к лицу.

Ночь угрюмая

Думу думает

Там и здесь:

Где-то, говорят,

Всем рассветам рад

Белый день.

Но твердят они,

Звездные огни

По кольцу:

Ваше Ночество,

Одиночество

Вам к лицу.

Грезит впопыхах:

Будет полыхать

И гореть

Зверем раненным

Утро раннее

На горе.

Но твердят они,

Звездные огни

По кольцу:

Ваше Ночество,

Одиночество

Вам к лицу.

Сладкой вечностью,

Тихим вечером

Под дождем

К теплым печкам он,

К ярким свечкам он —

Сон придет.

Но твердят они,

Звездные огни

По кольцу:

Ваше Ночество,

Одиночество

Вам к лицу.