Салфетки 202. Победители

Конкурс

№1

Творческий конкурс

В аудитории было свежо и даже прохладно. Свет ламп неприятно слепил. В приемной комиссии лысый мужчина с большим кадыком лениво переговаривался с полной блондинкой в бежевом платье. Все абитуриенты вокруг что-то усердно строчили, пыхтя и склонив головы к столам. И только я уже десять минут нервно скользила по столу доставшейся глянцевой картинкой, придерживая её одним ногтем. Что за невезение?.. Малая форма, и что теперь, сказку по ней писать? О чем? Спокойно, выдыхаю и еще раз внимательно смотрю, что тут есть… На заднем плане непримечательный многоэтажный дом. На его фоне двое школьников: парень и девушка. Не маленькие уже, на вид, наверное, класс девятый. Сидят рядом на асфальте, склонились, что-то рисуют. Какие-то непонятные светящиеся линии. Такой необычный мел? Это какое-то чудо? Или чьи-то давнишние школьные воспоминания?.. Нет, на ум приходит только банальщина. Скучно. Избито. Ммм… Ну… Уфф… Может, они чему-то учатся? Нашли какие-то скрытые знания. И вдруг им открылась большая тайна? Бред. Никакого желания ваять эзотерику. Стоп, стоп! Именно здесь и сейчас нужно приложить усилие. Сколько раз его не хватало, а потом сожалеешь… Хорошо, тогда что-то вроде «Назад в будущее». Неплохая же идея!.. Но всё же… Может, это такая игра? Как в «Джуманджи»? Да, это игра, но — в нервы. Неинтересно. Из-под палки. Ничего подходящего в голову не лезет. Не судьба. А ведь полегчало. — Извините, передумала, не в этот раз. Романтическая картинка с непонятным зеленоватым свечением еще раз быстро скользнула по столу под ладонью до того, как оказаться оставленной там в полном покое. Почти никто не обратил внимания на удалявшийся бойкий стук каблуков. Главное – это то, что неотвратимо приближалось время сдачи работ. Все оставались там, где им и положено быть — каждый в своей истории.

№2

Светка на ощупь взяла телефон и ответила:

— Да?

— Ты спишь?! – услышала она голос Кольки.

— Нет, гуляю, — проворчала Светка. – Ты на часы смотрел?

— Да смотрел я! Выходи на улицу! Тут такое…

— Что?!

— В окно посмотри! Луна огромная!

Светка хотела выключить телефон, но передумала. Колька не позвонил бы без веской причины. Что-то произошло. Поёжившись, она встала с кровати, подошла к окну и… мгновенно проснулась. На сером небе нависла огромная, испещрённая кратерами луна.

— Это что, Коль? Это конец, да?

— Какой конец! Выходи на улицу! Я внизу стою, возле рощи!

Светка прислонилась к стеклу и увидела вдали у рощи Кольку. Под его ногами что-то светилось. Он махнул ей рукой.

— Ты видишь меня? Кажется, метеорит упал… на улице никого, — Колька путался в словах. – Я решил тебе позвонить.

Светка оделась и выбежала из дома.

Казалось, луна висит прямо над рощей, освещает всё серебром. Когда она подошла ближе, Колька уже сидел на корточках и что-то делал.

— Привет, — Светке было жутко, она поёжилась.

Колька задумчиво улыбнулся.

– Привет.

Колька – двенадцатилетний ботаник, отрешённая от всех личность. Светка знала его с детского сада. Постоянно читал, тянулся к знаниям. Колька даже приручил ворону и везде ходил с ней. Это выглядело странным.

Колька, окутанный серебристым светом, пытался что-то разглядеть. Рядом с ним стояла ворона и внимательно наблюдала за хозяином. Только сейчас Светка заметила, что он водит руками над нечто.

— Одному не получится, — сказал Колька.

Светка присмотрелась. Нечто напоминало развалившийся клубок светящихся бирюзой ниток.

— Кажется, это лунные нити, — сказал Колька. Для Светки это было чудом, но подозрительным, опасным.

— Коль, ты чего, с ума сошёл? Это опасно! Давай полицию вызовем!

— Опасность мало вероятна. Будь это так, я бы уже погиб, — Колька усмехнулся. – Не бойся. Помоги лучше.

Светка не поняла, зачем села на траву напротив Кольки. Бирюзовые нити привлекли её. Жутко было от нависшей луны, но любопытство оказалось сильнее страха.

— Просто коснись руками. Нити повинуются нашему магнитному полю, — сказал Колька.

Светка осторожно протянула ладонь. Она почувствовала что-то неведомое, родное, от чего ей стало легко и ничуть не страшно. Нити распутались и потянулись вверх, переплетаясь в узоре. Светка улыбнулась и посмотрела на Кольку.

— Думаешь, это лунные нити? — спросила она.

Колька смутился:

— Не знаю почему, но думаю да.

Светка доверилась Кольке. Она не знала, что это, но оно было притягательно сказочным, добрым. Это был иной мир, мир неведомого.

№3

Прикасаясь к воспоминаниям о том времени и о тебе, ощущаю покалывание в кончиках пальцев и медленно, мягко обволакивающее тепло. Невозможно объяснить, но иногда кажется, что только это и держит меня в холодном и сиротливом мире.

Интересно, помнишь ли ты наши игры и разговоры, где загадка сливалась с отгадкой, а от сплетения идей рождался изумрудный свет? До того ли тебе там, где ты сейчас, в мире вечного ослепляющего сияния? Есть ли там вообще воспоминания, или без них легче? И растворяешься в свете, не тоскуя по теплу, по звукам и голосам, по краскам и цветам…

А мне тут зябко и темно. Иногда, когда становится совсем невмоготу, и уже, даже привычно проводя стертыми пальцами по шершавой стене лабиринта, одолевает желание упасть, сползая по бетону, сдирая до крови руки и лицо, когда кажется, что вот-вот потеряю, избавлюсь от себя, – внезапно ощущаю это теплое покалывание на самых кончиках онемевших пальцев, и, скрутившись в клубок, убегаю-прячусь в сны. В сны о тебе.

…

Сегодня психолог в который раз пытался сказать, что тебя не существует, потому что ты – это я. Но как позволить себе роскошь верить человеку, у которого в кабинете кондиционер и камин, а дома – любящая жена, послушные дети и пушистая урчащая кошка? Ему-то всегда хорошо и тепло. А меня бьет озноб. Кажется, что лед разрастается изнутри, выламывая кости, выхолащивая душу… Он растет, превращаясь в ледяную пустыню. Кристаллы льда заполонили все, крутятся-переливаются перед глазами, пробиваясь под закрытые веки, они сплетаются в причудливые узоры калейдоскопа, и постепенно ко мне возращаются цвета. Солнечный теплый свет, бирюзовое дыхание теплого ветра, изумрудные узоры наших с тобой загадок. А еще – твоя рука. Ты протягиваешь мне какой-то кристалл – загадку, в которой и скрыта отгадка.

№4

— Вопросы, вопросы, опять вопросы. Что ты ко мне прицепился? Ну откуда же я знаю, что они там делать будут? Я им бытие создал? Материю дал? Времени создал достаточно? Свободой воли не обидел? Ну вот и пусть крутятся. Что значит грустят? Цели найти не могут? Да-а-а, незадача. Вот такой умище, а применяют его на всякие глупости. Хорошо, будет им цель. Пусть сами с собой борются. А что, хорошая задача. главное противник всегда под рукой. Кстати, хочешь я тебя назначу главзлодеем? Будешь олицетворением всего самого темного и страшного. Легенду тебе соорудим, мол ты хочешь победить меня и всех к себе забрать. Для этого с пути истинного сбиваешь, заставляешь грешить, и потом начинаешь пытать за эти самые грехи. Зачем пытать? Ну так ты ж злодей, и мозгами не всё хорошо. Надо будет еще что-нибудь эдакое пустить, что скажешь об этом? “Верую — ибо абсурдно”. Для них будет самое оно. Ничего думать не надо, верь и верь, чтоб силы не тратить, они еще пригодятся, чтоб с собой бороться. Ладно, засиделся я с тобой, не будем время тратить, оно хоть и бесконечное, но мало ли, вдруг и я чего-тоне знаю.

№5

Они почти не говорили. Он и она недавно встретились, но с первого взгляда поняли — это судьба! И теперь напряженно работали, торопять передать драгоценную искру жизни в так долго ожидавший мир… Он и Она оказались на удивление созвучны. Взаимопонимание молниеносным всплеском достигло гармонии и не требовало слов. Легкий и незаметный кивок, аура зарождающейся эмоции, любой, неосознанный еще намек тут же вызывал отклик. Они вошли в резонанс и подсознательное намерение расслабить согнутую спину и пошевелить плечами, чтобы снять напряжение усталых мышц тут же подхватывалось партнером, как в зеркале… Да, они те самые! Они — создатели и продолжатели жизни. Это их ждал мир. Это о них пела вселенная, роняя слезы падающих звезд на землю неуверенности, разрухи и войн. А Он и Она рисовали линии и бросали друг на друга короткие счастливые взгляды, глаза в глаза! Они не разговаривали, но успевали замечать, что и линии под их руками вспыхивают в унисон. Она начинала и он сразу подхватывал, заполняя освободившее место, направляя линию туда, куда стремился узор и куда рисунок хотел бы перетечь сам, если бы был живой. Линии живыми не были, зато Он и Она были живыми! И не просто живыми, а нашедшими, узнавшими и дополняющими друг друга, способными передать животворную искру созидания, способными оживить мир!

Линии связей всего сущего вспыхивали, загораясь от легких прикосновений, сплетались и пели возрождающейся гармонией мира.

Внеконкурс

№1

МОНА ЛИЗА

– Агха а!!! – Дворничиха Баба Маша неслась, как в последнюю атаку. – Вы шо это тута гхадите? А?!

Двое подростков, мальчик и девочка сидели на корточках, лицом друг к другу, улыбались и рисовали мелками на асфальте.

«Сволочи!» – Думала она. – «Не убегают! Совсем наглость потеряли! Ну, я вам!»

– Я кому гховорю? А?! А, ну!!! – Баба Маша взмахнула метлой.

Дети встали. Их взгляды стали серьёзными. Они вскинули подбородки, сощурили глаза и поджали губы.

– Вы шо гхадите, я спрашиваю, тута!? Это вот шо? – Баба Маша ткнула метлой в лицо женщины, нарисованное на асфальте.

Голову женщины покрывала вуаль. Из под вуали тонкими вьющимися нитями опускались волосы. Отдавало средневековьем. Притягивал взгляд женщины. Казалось, что она смотрит сквозь вас, уносясь мыслями куда то далеко в будущее. Её плечи открыты, а ниже наметилась полоска разделяющая грудь. За спиной женщины прорисовывался необычный пейзаж. На этом работа над портретом была прервана.

– Это шо за гхадость вы тута устроили, а? А дальше, шо? – сиськи, а потом…, потом, я вас спрашиваю?! А?! Блядей гхолых рисовать мне тута?! Ах, вы ссучата недоношенные. Ещё женилки не обросли, а туда же, баб гхолых рисовать! И гхде е?! – у подъе езда! На ате, люди добрые, любу уйтися на эту страмату! Да?! – Баба Маша снова взмахнула метлой. – Я вас спрашиваю!!!

Мальчик и девочка не сходили с места. Они молчали и смотрели в глаза бабе Маше. Только мальчик встал ближе к девочке, прикрыв её собой.

– Мыдетства не видали, работали, воевали, только, шо бы вам жисть лучшее сделать, а вы?! Это благходарность?! У, глаза ваши наглючие! Бесстыжие глаза а! – Она обратилась к девочке. – А ты, шо же это, проститутка малолетняя, делаш, а? Тебя мать для того рОстила, шо бы ты в эти то годы уже по подъездам женихалася. С малолетним кобелём тута, а?!

Девочка опустила голову и нахмурила брови. Лицо мальчика покрыл румянец.

– А ты гхлаза, гхлаза то свои бесстыжие не пря ач! Иш! Умела нагхадить, умей и отвечать! А ты чего, скулищщами игхрашь? Иш, игхрает он! Щас вот ка ак перетяну то по жжопе, враз у меня всё усвоишь. Нянькаются тута с ими, нянькаются. С нами ни кто не нянькался. Батя сымет ремень и бляхой, и ничё о, не хужее вас повырастали! Вона шо понастроили вам тута! – Баба Маша описала метлой полукруг в воздухе.

– А ну марш отседова, шо бы гхлаза мои вас тута не видали.

Мальчик и девочка взялись за руки, развернулись и ушли. А баба Маша напевая: «Броня крепка и танки наши быстры…» – принялась стирать с асфальта неоконченный портрет.

№2

Прощение не по этому адресу

— Ало. Говорите, слушаю.

— Это Бочкарев Сергей Иванович?

— Да, это я. Что вам нужно?

— Вы меня опять не помните? С понедельника вам названиваю со штрафстоянки. Необходимо забрать машину, уже накопилась большая задолженность.

— Знаете? А… Я сегодня приду.

Утреннее солнце грязно-жёлтым маревом освещало валяющуюся на земле жухлую листву. Жена Дашка на свои деньги с сыном на Тенерифе. А он почти три дня не выходил из дома. И двадцать лет всячески избегал появляться на другом конце города — в этом самом квартале. Вот показалась выкрашенная в ярко зеленый коробка их школьного стадиона. Узкие бортики, которые с легкостью удавалось перескочить с упором на одну руку. Кирпичное здание общеобразовательной 247-ой школы, та самая лестница, перила, дверь. А за ней, наверное, всё так же раздевалка, а впереди – пахнущая ватрушками с яблочным джемом и какао столовка. А тогда, в их самый первый раз, было жаркое лето. Пекло. Он стоял на крыльце у входа, а она взялась там, как из ниоткуда, подошла, и что-то спросила. Кажется, про практику. Сама из космоса и глаза — космос! И с того момента всё стало иначе. Судьба. Осенью они оказались в одном классе. За одной партой.

Еще немного пройти вперед и за продуктовым магазином злосчастная штрафстоянка. Но перед ней — блочная многоэтажка, третий справа балкончик на последнем этаже. Тот зеленый диван, рыжая собака, прокуренная лестница с разрисованными стенами, на которой собирались одноклассники. Он и сам просиживал там часами, когда они ссорились. Цветы, слезы, такие крепкие и честные объятия. А через семь лет он снова крепко держал её руки. Она вырывалась, кричала, плакала. И вряд ли на самом деле собиралась ударить. Всё уже было неважно, кроме эгоистичного личного горя. А когда оно стало таковым?.. Его измена, в ответ на которую она решительно стала счастливой: красивые и невероятно дорогие вещи, машина, и только потом кольцо на руке. Но еще раньше — совсем чужое лицо, замкнулась, не достучаться, как не пытайся. Потом уже и подавно, сама снежная королева — высший свет. А он и не особо-то стучал, скорее тоже пытался что-то доказать. Смешно, даже купил громадный подержанный джип. И как тогда устали от его истерик и нескончаемых исповедей друзья. Он и сам устал. Не любовь, а чувство собственности: как будто джип угнали, а он вдруг оказался коллекционной машиной. И теперь красуется на обложках всех автомобильных журналов. Дурак. Не оценил. Не догулял. И на тебе — космическая любовь, оказавшаяся банальной химической реакцией. Пусть даже очень сильной. Но тем не менее — всё определенно могло сложиться в его жизни лучше. Не хватало же только уважения. Её кичившаяся образованностью семья, их огромная трехкомнатная квартира. С импортной мебелью, старыми обоями и потрескавшимся дешевым линолеумом на полу. Всё изначально было унизительно. Небо рухнуло им на головы, чтобы объединить одним общим, чёрно-белым прошлым: замаранные предательством, загрызенные ревностью, с затоптанной гордостью. Оба — не одинокие.

Как хорошо было перечеркнуть это время в каждом уголочке памяти, оставить здесь, в этом микрорайоне: горький вкус вдруг увядшего чувства, поруганную искреннюю веру в чистую любовь. Не вспоминать её сумку через плечо, тетрадки в клетку, её корявый неаккуратный бабушкин почерк. И наши склонившиеся над тетрадками глупые головы. Трепет каждого случайного касания. Такой реальный запах стержня шариковой ручки.

№3

Искушение

— Это уже все? – спросила она, почти жалобно, хотя такой, как она, полагалось не жаловаться, а радоваться Концу.

Он посмотрел вокруг. Ничего не изменилось. Дома стояли, машины ехали, и даже солнце не собиралось падать на Землю. И все же это было Конец – именно потому, что с тех пор, как миру был предложен выбор, так ничего и не изменилось.

— Да, к сожалению, — ответил он. И спросил зачем-то – может быть, потому что такова была его сущность: — Страшно?

— Не очень, — она помялась, тоже огляделась и пожала плечами. – Все как обычно. Просто для нас с тобой и таких как мы тут больше нет работы.

— Именно! – он обрадовался пониманию. – Представляешь? Мы теперь можем делать все, что захотим.

— Но недолго… А что это – все?

— Все, что захотим, — повторил он настойчиво. – Главное захотеть.

Она поджала тонкие красивые губы. Подумала, хмурясь. И сказала:

— Я хочу работать. Хочу быть нужной.

Теперь нахмурился уже он, почти сердясь:

— Мы никогда не были им особенно нужны! Ни ты со своими искушениями, ни я со спасением. Пожелай чего-то для себя!

— Я не умею, — призналась она. И вперила в него синие глаза, которые сами по себе – искушение, испытание. – А ты? Разве ты не хочешь работать? Спасать?

Он собирался врать ей – или себе – но глядя в эти глаза, не смог.

— Больше всего на свете. Но кого?

Она подумала и вдруг словно осветилась изнутри новой мыслью, которую тут же и высказала:

— Например – меня. А я… я буду тебя искушать. Хочешь?

Это показалось сначала глупым. Потом смешным… Потом горьким и сладко-щемящим – одновременно.

— Да, — сказал он. – Хочу.

И она тут же начала меняться – исчезла пресловутая чернота и все атрибуты того, что приписывают подобным созданиям – и превратилась в девочку в простом платье с коробочкой цветных мелков.

— Смотри, — сказал она, склонилась к асфальту, серому как непонимание, и начала рисовать.

Глупо было стоять рядом гордо и величественно, глупо и мести крыльями землю. Поэтому он тоже превратился в ребенка, мальчишку в сандалиях на босу ногу. И тут же склонился над рисунком. Что там?

…А там было все, чего они могли, но не успели. Все, что Он замыслил, но почему-то отверг. Вся так и не увиденная никем красота. Все возможности. Все стихи, ненаписанные и даже не начатые. Все не упавшие и не пойманные звезды. И он боролся с искушением прямо сейчас вмешаться в Его промысел и начать делать то, для чего был рожден – спасать. Против Его воли даже воли тех, кому все равно, будут ли он спасены. Или нет – он все же пытался спасти – ту, которая его искушала, предлагая ей почти то же самое – возможности, надежду и свет. От земли к небу тянулись сияющие нити, от каждого рисунка и каждого слова. И может быть, это было последнее, что держало этот мир на самом краешке Конца.