«Салфетки — 147». 2-ой тур.

Жители Мастерской, на ваш суд представлены 9 замечательных миниатюр на конкурс и 3 отличные миниатюры на внеконкурс.

Пожалуйста, поддержите участников — проголосуйте за 3 миниатюры, которые, на ваш взгляд, самые лучшие.

ПАМЯТКА УЧАСТНИКАМ: Вам обязательно нужно проголосовать. За себя голосовать нельзя.

По опросу авторов голосование ОБЫЧНОЕ — (7 голосов за открытое, 5 за тайное)

_________________________________________________________________________  

Тема: ЛЕСТНИЦА

№1

Лестница

Не помню, что со мной произошло, но я вдруг оказался на лестнице, уходящей высоко в небо. А внизу лишь белая пустота. Я понял, что должен карабкаться наверх и стараться не упасть.

Вначале было забавно. Разноцветные ступеньки – зеленые, желтые, красные, синие. А вокруг солнечный свет и тепло. Мимо меня пролетали животные из сказок. Или просто из фантазий. Ступеньки были широкими, а кое-где по их краям лежали сладости: шоколадные конфеты, песочное печенье, мармеладки. Но через некоторое время я стал думать, что какое-то всемогущее существо просто считает меня ребенком и смеется. От этой мысли я почувствовал раздражение и стал карабкаться быстрее.

Милый пейзаж сменился горячим огнем, пылающим в темноте. Ступеньки вдруг стали уже, и пришлось проявлять осторожность. Я слышал энергичную музыку, которая становилась все громче. Вверху я увидел золотую звезду. Казалось, музыка исходит от нее. Возникло страстное желание как можно скорее добраться до нее и прикоснуться. Нет. Лучше стать ее обладателем.

Но как я ни старался карабкаться по лестнице быстрее, звезда находилась от меня на одном и том же расстоянии. Между тем мне стало только хуже. Ступеньки были узкими и скользкими, кое-где они вообще отсутствовали. Я прилагал огромные физические усилия, чтобы не упасть. Морально тоже устал, потому что уже несколько часов меня окутывал серый туман. Лишь иногда я видел проблески новых городов, лесов, полей где-то вдали, лишь иногда слышал тихий шум воды, пение птиц, треск углей на костре.

Иногда я даже успевал уловить взглядом свет той далекой золотой звезды. Это оставляло в сердце немного места для надежды. Но чем дольше я карабкался, тем тяжелее мне было.

Когда сил почти не осталось, я вдруг подумал о том, какой смысл в том, что я делаю. Зачем я так стремлюсь наверх, к золотой звезде? Я понял, что уже не хочу к ней. Она мне не нужна. И я медленно поднимаюсь по лестнице, потому что уже не могу спуститься. Не могу вернуться к комфортным цветным ступенькам, к приятной музыке, к пейзажам, неожиданно возникающим из серого тумана. Уже поздно.

Когда я понимаю, что мне не нужна золотая звезда, она исчезает. И исчезает лестница. И вокруг лишь белая пустота…

№2

Вне доступа

Моя бабушка директорствовала на всех важных постах в северном городке: столовая, промышленный, продуктовый, обувной магазины. С младых лет для меня были открыты двери с табличками «служебный вход» и «только для персонала».

Товарищи могли только мечтать о том, чтобы заглянуть на склад игрушечного отдела, а я знал, на каких полках что лежит.

Я облазил кулисы в Доме культуры, бабушка дружила с директором, и сумел попасть в кинопроекторскую, узенькую комнатку над зрительным залом. Правда, для этого мне пришлось таскать круглые железные коробки с фильмом.

Проголодавшись, я всегда мог заскочить в шумный зал столовой и смолотить тарелку борща да еще прихватить с собой котлету с куском хлеба, завернутые в салфетку. Поварихи, у которых тоже были дети или внуки, не могли отпустить меня голодного, не из лизоблюдства перед директором, а потому что, часто крутясь под боком, я был общественным ребенком. К слову, бабушка всегда рассчитывалась за меня. Она была строгих правил.

Я видел, как перед Новым годом торгуют мандаринами «из-под полы». Скучное зрелище, не соотносящееся с названием. Я знал, когда привезут мороженое. Я облазил кладовки уборщиц. В кадке с пальмой на почте был зарыт клад, пластмассовый солдатик с обломанным ружьем.

Вне доступа оставалась лишь пожарная лестница торгового дома. Зигзагообразная металлическая конструкция, крепящаяся на внешней стене. Она начиналась за дверью в подсобке промтоварного магазина, что на верхнем этаже, и в двух метрах от земли обрывалась. Мне до ужаса хотелось по ней полазить. Нужно было уговорить бабушку открыть пожарный выход.

– Нет, – ответила бабушка.

Я клянчил, подлизывался, а лестница дразнилась сквозь окошко на двери. Я вожделел. Казалось, если я ступлю на нее, то попаду на неизвестную землю.

Как-то бабушка ушла из подсобки, и я тихо опустил задвижки на дверях. Ворвался вьюжный зимний вечер. На мне был свитер и брюки, но я вышел на тридцатиградусный мороз. Нога поскользнулась на заиндевевшем металле, и я покатился по ступеням. Я висел в морозной тьме, подо мной клубился снежный хаос, в котором просматривались странные города в электрических огнях, большие нездешние животные.

Нужно было разжать пальцы, и я бы попал на терра инкогнита. Испугавшись, я отвернулся.

Бабушка, ругаясь, втащила меня в подсобку. Стукнули, закрываясь, двери. Предстояла выволочка, но это не имело значения. Я смотрел сквозь окошко: тусклый фонарь освещал сугробы и груду пустых ящиков.

Таинственная земля исчезла. Отныне и навсегда.

№3

***

Холодно. Мне теперь все время холодно. Когда засыпаю, когда просыпаюсь, когда вхожу в магазин, когда выхожу из оного с буханкой черного хлеба, когда иду в парк смотреть, как облетают с деревьев листья, когда девчонка пишет красками портрет пруда анфас, когда вхожу в подъезд, когда поднимаюсь – вот как сейчас – вверх по лестнице, позвякивая бубенцами. Хорошие, кстати, бубенцы, громкие и стоят совсем недорого – за стоимость бутылки «массандры» можно затариться тремя комплектами и еще на проезд останется. Ну да, трезвый, зато всем сразу ясно, кто ты, откуда и зачем.

На минуточку останавливаюсь у мусоропровода, смотрю в окно. Каждый раз обещаю себе залечь в спячку – и каждый раз что-то мне мешает. Так-то вот.

«Мементо мори». Это тут на стенке написано. Лучше писали бы что и всегда, между прочим. Аутентичнее будет. Тем более, что толку напоминать о Той, Которая И Так Шляется Под Окнами? Помнить, знаете ли, лучше о жизни. А жизнь – он как эта вот самая лестница: десять ступенек, поворот направо, полтора шага вперед, поворот направо, опять десять ступенек… И фигачишь так без остановок и перекуров, запыхался весь, сердяга, а оно – бам! – и закрытая дверь. И чего, спрашивается?

Вот я сейчас, кстати, куда? А я, между прочим, очень даже куда. Но тебе, лысый, я телефон не скажу. Зато вот что я скажу тебе, лысый. Заруби себе на своем двуствольном носу: небо начинается от земли. Это не объект – это расстояние до пустоты. И лестница тут не поможет, потому что прочнее той пустоты, кажется, ничего нет.

№4

Лестница Иакова

В саду стояла лестница. Обычная деревянная лестница, потемневшая от дождей. Она высилась, ни об что не упираясь. И не понятно было, как она стоит.

— А это что? — спросила Лариса.

Когда Ларисе исполнилось сорок, она подумала — а почему бы не купить дачу? Дача — это просто прекрасно, можно посадить тюльпаны и ни одной картошки.

И теперь Лариса присматривала домик. А тут — лестница. Лестница в саду.

— Отличная лестница! — сказал хозяин домика, — как смотрится! Еще на нее удобно вешать одежду просушится, очень хорошая лестница.

— А почему она так стоит? — спросила Лариса.

Хозяин пожал плечами. Лариса попыталась припомнить его имя. Павел? Петр?

— Неважное, почему она так стоит, главное, красиво стоит, — сказал мужичок, — Давным-давно так стоит. Достопримечательность.

Паша, вот точно, он Пашей представился, вспомнила Лариса. Но как-то неудобно было едва знакомого человека Пашей называть.

— А погреб не могли бы вы показать?

Спустя месяц она впервые осталась ночевать — пришлось ремонтировать домик, провести электрику и высадить тюльпаны. И многое другое.

А ночью запели гимны под окном.

Негромко, но Лариса, которой на новой кровати спалось не очень, вмиг проснулась.

Она посмотрела в окно. В саду по лестнице поднимались ангелы.

Лунный свет мерцал на их крыльях. И пели они тихо и безмятежно.

Один за другим ангелы возникали на нижней ступеньке, поднимались — и исчезали наверху.

— Вот оно как, — прошептала Лариса. Полчаса она слушала пение. В милицию на ангелов не пожалуешься. Разве что можно в церковь сходить. Но зачем? Негромко поют ведь, красиво.

Лариса вновь легла. Укрылась одеялом. Ангелы пели и пели – и потихоньку Лариса погружалась в сон.

И снились ей облака.

№5

«Сто десять, сто одиннадцать, сто двенадцать… Сто тринадцать… Сто… ох, нет, надо опять отдохнуть!» — Эми плюхнулась прямо на ступеньки, бросив рядом портфель. Чтоб ее шефу-самодуру провалиться!

Девушка поднялась на ноги и медленно заковыляла вверх по лестнице дальше. Пару раз она сталкивалась с выходящими из лифта коллегами. Те кивали ей, улыбались и придерживали закрывающиеся двери рукой, предлагая ей войти. Но Эми вежливо качала головой. Сотрудники не настаивали – возможно, до них уже дошли слухи, что новый менеджер лифтами не пользуется и предпочитает каждый день подниматься на шестнадцатый этаж пешком. Думали, наверное, что она боится тесного пространства…

Эми, впрочем, было все равно, что они думали. В этом здании она проработает всего месяц, пока не вернется из отпуска сотрудник, на замену которого ее поставили. А ее «родной» офис находится на третьем этаже, в доме, где вообще нет лифтов – вернувшись туда, Эми снова станет самым обычным менеджером, на которого никто не бросает косые взгляды. И уж больше она ни за что не согласится на такие временные замены, как бы босс ее ни упрашивал! По крайней мере, не согласится, не узнав, на каком этаже придется работать. Потому что ходить пешком по лестницам слишком тяжело, а в лифте она не поедет никогда и ни при каких обстоятельствах. С тех пор, как вошла в лифт в своем собственном подъезде и следом за ней туда вбежал вполне безобидный на вид парень, с тех пор, как она почувствовала, как ей в бок уперлось что-то острое, и начала отбиваться. С тех пор, как легкая боль от кончика ножа вдруг сменилась странным жжением…

Девушка машинально прижала руку к тому месту, где теперь был уродливый шрам. Сто тридцать ступеней, сто тридцать одна, сто тридцать две…

Сто тридцать пятая ступенька привела ее на восьмой этаж. Половина пути была пройдена. Эми прислонилась к стене, с тоской думая, что впереди еще столько же этажей столько же шагов, каждый из которых будет даваться ей тяжелее предыдущего…

«Да чтоб вам всем..!» — разозлилась она еще сильнее и внезапно почти бегом метнулась к лифту. Кнопка вызова под ее пальцем загорелась красным огнем, и где-то далеко внизу послышалось так пугающее ее гудение.

— Хватит с меня! – сказала Эми вслух, вбегая в кабинку лифта и торопливо, пока страх не заставил ее передумать, ища кнопку последнего этажа.

— Вы нам очень помогли, — благодарил ее начальника улыбающийся мужчина средних лет. – Теперь, если вдруг она снова начнет бояться, сможете еще раз отправить ее в другой офис?

№6

Здесь-то уже не так…

Ну да… то ли дело раньше…

Поднимаемся по лестнице. Вверх. Каждая ступенька шатается под ногами, каждый шаг дается с трудом. Хрупкие ступени из гнилых досок.

— А раньше-то как… — вздыхает кто-то.

Раньше. Широченные мраморные ступени, золотые перила, ковры. Так начиналась лестница. Может, потому и пошли по ней. Тогда.

Когда тогда?

Не знаю.

Не помню.

Никто не помнит.

Ступенька проламывается под моим спутником, он падает.

Поднимаемся по лестнице.

Вверх.

Изредка смотрим вниз, где когда-то виднелась земля. Мы не помним, как это было. Наши прадеды еще помнили, а может, им рассказали их прадеды.

Не знаю.

Ступеньки из деревянных мало-помалу становятся картонными. Женщина визжит, бьется в истерике, не пойду дальше, не пойду…

Пойдешь, куда ты денешься.

Снизу-то давно все ступени осыпались, обратной дороги нет.

Становимся на привал. Здесь уже и костер не разожжешь, а то сгорит лестница. Звезды светят под нами. Наши отцы помнят, как звезды светили над головой. Нашему поколению повезло, мы дошли до звезд, трогали их руками.

Наши дети уже так не будут.

Мудрецы до хрипоты спорят, что там, в конце лестницы, и есть ли у неё конец. Миннезингер поет, окруженный толпой, про молочные реки и кисельные берега, которые ждут нас в конце лестницы. Кто-то раскапывает старые архивы, находит, что молочные реки и кисельные берега были там, внизу, мы их покинули, к чему же тогда мы идем? Кого-то не слушают, кто-то откапывает другие пророчества, что молочные реки и кисельные берега ждут впереди…

Поднимаемся по лестнице.

Тонкой.

Веревочной.

Под многими уже лестница проломилась и порвалась.

Звезды смотрят нам вслед.

— Да тише ты!

— Осторожнее, что ты по лестнице, как слон бешеный!

— Сам не топай, чучело!

Лестница обрывается под нашими шагами, рассыпается в прах.

Всё.

Сломали.

Растерянно смотрим вверх, куда больше нет пути.

— Приехали, блин.

— Это в который раз уже?

— Да вроде как в сорок восьмой…

— Ка-акой сорок восьмой, двухсотый, не меньше.

— Бывает…

— Ну, давайте… как всегда.

Расправляем крылья, летим вверх, к молочным рекам и кисельным берегам.

И где-то там, среди райских садов нас будет ждать лестница…

№ 7

Я вишу в пустоте и передо мной висит лестница. Она такая же как вчера, позавчера и неделю назад: те же стертые бетонные ступени, местами обвалившиеся перила, и трава, кое–где пробивающаяся сквозь трещины. Откуда трава в пустоте? Я не задумывался над этим вопросом. Меня тревожит совсем другое — лестница. Я знаю, что мне нужно подняться по ней, и так же знаю, что это не удастся: где-то в середине пути ступени обвалятся, и я полечу в бездонную пропасть, чтобы через мгновение опять очнуться у подножия лестницы. И так раз за разом.

Я делаю шаг на первую ступеньку. Нога ощущает твердую поверхность, намертво застывшую над пропастью. Подьем, еще один – мелкие камешки, крошащегося бетона вылетели из под стопы и скользнули вниз. Ни звука. Вот пятнадцатая ступенька, с огромной дырой по середине – первый раз я провалился в нее и жутко испугался, теперь же только ловко перепрыгнул и двинулся дальше.

Странно, я не помню, сколько раз я пробовал дойти до верха и сколько падал. Я точно знаю, что не умру, но боюсь каждый раз, как нога соскальзывает или рука не находит опоры. Боюсь, что этот миг – последний.

Эта лестница – моё проклятье. И самое поганное, что я не помню, как тут оказался… Кажется, мы поссорились с женой…

Почти середина, скоро всё закончится падением, всегда заканчивается. Я присел на холодный бетон и привалился спиной к перилам. Как многое я бы отдал сейчас, чтобы оказаться рядом с женой, почувствовать ее теплое дыхание у своего уха, прикосновение бархатной кожи… И конечно же, за чашечку кофе – эта лестница жутко изматывает.

Пора. Я встал и медленно пошел вдоль перил, стараясь контролировать каждый шаг, и готовясь хвататься за что угодно, если сорвусь. Примерно через пять минут, за которые я должен был уже раз пять сорваться, удивленно подняв взгляд от ступеней вверх, я заметил, что впереди брезжит свет. Это было что-то новое. Моё сердце забилось чаще, уже не заботясь о том, куда я иду, я бросился вперед и буквально влетел на лестничную клетку, чтобы увидеть, как впереди всходит солнце. Это был самый прекрасный рассвет в моей жизни, а потом в солнечных лучах я заметил дверь и толкнул ее.

— Любимый, пора вставать, — прожурчал знакомый голос у меня над головой и в ноздри ворвался аромат кофе. Я открыл глаза и уткнулся носом в живот жены, обнимая ее и притягивая к себе. А потом у нас было время поцелуев и вздохов, а чуть позже, сидя на кухне, мы пили кофе, смеялись, и я рассказывал про свою лестницу, которая сейчас казалась не более, чем страшным сном.

№8

Джентльмен в строгом костюме молчаливо наблюдал, как белокурый мальчик лет шести прыгал без передышки, протягивая руки к небу: то ли пытаясь его обнять, то ли за что-то схватиться. Увиденное зрелище казалось немного причудливым, хотя бы потому, что в городе глубокая ночь, поздняя осень, а из одежды на малыше только ночная сорочка, и его босые ножки раз за разом бьются о холодную брусчатку бесчувственной улицы. Будь наблюдатель чуть более впечатлителен, ему могло померещиться привидение в белых лохмотьях, однако мужчина был не из таковых, опираясь на трость, прихрамывая, он подошел поближе к ребенку и сказал:

– До чего вычурная картина.

Малыш резко повернул голову, от чего его кудряшки подпрыгнули словно пружинки, и ответил джентльмену язвительным и совершенно не детским тоном:

– А ты думаешь, твой цилиндр смотрится уместно в двадцать первом веке?

– Что поделать, я старомоден, – доставая карманные часы, словно подтверждая выше сказанное, произнес мужчина, – Двадцать один говоришь? Не думал, что так поздно.

Ребенок принялся прыгать дальше.

– Да угомонись ты, еще не время, – одернул его мужчина, усаживаясь на скамью, – Тот, что ждет скончания времен, чертовски пунктуален.

Мальчик тяжело вздохнул и сел рядом:

– Ты по какому вопросу?

– Аудиенция, – ответил мужчина, протирая набалдашник своей трости, украшение напоминало голову черного пса с красными глазами, но таких собак малыш нигде не видел, – А ты как здесь очутился? Ваших тут не часто встретишь.

Мальчишка хлюпнул носом и посмотрел на небосвод, у горизонта плыли облака, словно лодки в ночном океане, ярко мерцали до блеска натертые звезды, тонкий месяц висел над головой.

– Без понятия, последнее что помню, как пил нектар в райском саду, на утро очнулся без крыльев на этой треклятой земле еще и в двадцать первом веке.

– Нимб тоже пропил?

Ангелочек уже хотел сказать грубость, но в этот момент перед ними повисла веревочная лестница. В лунном свете сделанные из тонкого хвороста ступени загадочно переливались, а сама она мягко покачивалась на острие месяца. Тот, что ждет скончания времен, помахал им рукой, чтобы они быстрее взбирались. Бескрылый неуклюже подпрыгнул, пытаясь ухватиться за ступеньку, но руки соскользнули, и он плюхнулся на задницу.

Мужчина звонко рассмеялся:

– Что ты возишься? Сейчас время истечет, и ты не всегда останешься в двадцать первом веке.

Продолжая смеяться, он подхватил бескрылого ангела под руки и подсадил на лестницу. Малыш торопливо полез на месяц, бурча себе под нос о неудобствах общественного транспорта.

№9

— Лиззи, пора вставать!

Шарлотта отдёрнула занавески и Лиззи зажмурилась. Солнечный луч ворвался в комнату, и освещая всё на своём пути, добрался до кровати.

Девочка потянулась и зевнула.

— Тётя Джина нас уже заждалась к завтраку!!! Одевайся, приводи себя в порядок и спускайся вниз, — приказала Шарли и ушла.

— И не подумаю! Сегодня воскресенье, в школу идти ненадо! — пробурчала Лиззи в ответ.

Гном — старичок Родди, вылез из-под кровати, весело подмигнул девочке.

Взобрался по канатной лесенке к ней на постель и ласково погладил по руке.

— Как спалось малышка?

— Хорошо, снилась курица с золотыми яйцами!

— Золотые… золотые...- вспоминал гном, — Ах, Мэрилин, дочка моя, златокудрая? Где ты?- гном всхлипнул, и слёзы по дряхлым щекам спустились к подбородку, и повисли на седой бороде. — Мы её обязательно спасём! — подбодрила старичка Лиззи.

Родди сидел на кровати и молчал.

Девочка соскочила с кровати, умылась, почистила зубы, расчесала волосы и завязала хвостик, оделась в розовое платье с карманами. И сунув гнома в карман, вышла из комнаты. — Тебе удобно? — спросила она Родди.

«Не всё ли равно где находиться: в комнате под кроватью или в кармане? И там, и там, темно», — подумал он.

На кухне возле плиты возилась тётя Джина, именно она заменила сестрам родителей, которые погибли в автокатастрофе семь лет назад. Добрая, вежливая она любила их как своих детей. А какие пончики Джина готовит по выходным! Лиззи подкралась к тете и попыталась стянуть хотя бы один пончик!

Шарли (так девочка сокращенно называла сестру) хмыкнула.

— Сначала съешь овсянку! — улыбнулась тётя.

Лиззи поплелась ко столу и потихоньку скормила овсянку Родди. Как же хорошо, что гномы едят овсянку! После завтрака они пошли с Родди к старому дубу в сквер напротив пораспрашивать у гномов о Мерилин.

С семьем гномов девочка познакомилась в прошлом году под Рождество.

Тётя Джина послала Лиззи на чердак за игрушками.

Доставая запылившуюся коробку девочка увидела огромную крысу и так испугалась, что даже вскрикнуть не смогла. К ней на помощь тогда пришли гномы, маленькие человечки закидали крысу щепками, валявшимися повсюду. Крыса исчезла, а Лиззи и гномы подружились. Девочка на перечёт знала имена новых друзей: Родди, Додди, Мейзи, Чейзи, Доннин, Мерилин. Лиззи нравились рыжеволосые Мерилин и Чейзи, обе веселые и заводные, как их мать Мейзи, с ними интересно было играть в прятки и украшать кукольные домики. Додди и Доннин все в отца, чересчур серьезные.

А весной на семью гномов напали крысы, отбивались как могли… В живых остался только Родди…

ВНЕКОНКУРС

№1

Лестница… Сколько разных историй про неё можно придумать. И страшилку с подстерегающими монстрами, и фэнтезийную сказку про дверь в другой мир, и мистический рассказ с призраками и проклятиями. Но пожалуй, лучше я поведаю реальную историю.

Я влюбилась в Диму неожиданно. Впрочем, так, наверное, влюбляются все. Я училась в десятом классе, он – в одиннадцатом. Конечно, как и все влюблённые девчонки, я мечтала о взаимности. Каждое слово любимого, обращённое ко мне, каждый брошенный на меня взгляд был что небо в алмазах.

А потом случилось как в песне:

«Я гордость забыла –

К нему подошла».

Да, именно так – почти подошла. На переменке, когда одноклассники бесились в коридоре, шумно разговаривая друг с другом. Подошла и попросила у него телефон.

«А он мне ответил:

Не плачь, не велю.

Не ты виновата –

Другую люблю».

Ну, почти так.

— Я не хочу никого обманывать… У меня есть девушка…

Я зачем-то говорила какие-то глупости: мол, неправильно ты понял, я вовсе не то имела в виду. Как будто бы он мог в это поверить!

«Что было, то было –

И нет ничего».

Ничего, абсолютно ничего не было. Ни потоков слёз, ни причитаний с киданиями на шею, ни угроз убиться, ни брани с криками и оскорблениями. Ничего. Просто мы покинули лестничную клетку и разошлись в разные стороны.

Да и не знала я, честно сказать, что делать: то ли страдать от неразделённой любви, то ли радоваться, что Дима любим и счастлив. Пусть не со мной, так с другой. Весь урок математики об этом думала, но так ничего и не решила.

А после урока стало понятно, что в ближайшее время страдать придётся совсем по другому поводу. Впереди – контрольная, подготовка к которой обещает стать настоящей пыткой. Как, впрочем, и вся математика.

Я тогда не знала, что вскоре влюблюсь в своего «спасителя». И на той же самой лестнице услышу, что он любит меня… как друга. Что делать – любовь к учителю редко бывает взаимной. Впрочем, это уже совсем другая история.

Помнится, Татьяна сказала Онегину:

«Вы были правы предо мной.

Я благодарна всей душой».

И нечего добавить, нечего убавить. Именно так я сказала бы Диме, если бы нам суждено было снова встретиться. Ведь это он отвёл меня на лестницу, подальше от посторонних глаз. Благодарна за то, что моя любовь не была цинично растоптана, не стала поводом для насмешек одноклассником, которые так ничего и не узнали. За то, что, вынужденный обидеть, он нашёл слова. Горькие, но благородные.

№2

Ступенька. Жёлтая, как лимон. Я лежу на ней, уставившись в небо. Там, проступая чернильными пятнами на молочно-лиловом просторе, в поднебесный мир тайком заглядывает вселенная. Взирая миллионами глаз, она играет на лучистых струнах, но не говорит ничего. Видимо, сегодня предпочитает молчать.

Я встаю, отряхиваюсь. Пора. Ступенька подо мной, спрятав ворсинки, распрямляется. Становится твёрдой и гладкой, как и все остальные.

Лимонная лестница ведёт от края фиалкового поля к центру притяжения, и, подмешивая к цвету бирюзовый, поднимается обратно к невесомости. Я спускаюсь, чувствуя, как под босыми ногами гудят ступени. Предчувствуют новое, сгорают от нетерпения.

Фиалковое поле заканчивается, и Лимонная крадётся мимо леса. В нём деревья-лестницы, оторвавшись от земли, устремляются ввысь вопреки притяжению. А Лимонная им завидует, потому что так не может и не умеет. Её долг – лежать неподвижно, выгнувшись обратной дугой. Поэтому ей остаётся только печально вздыхать каждый раз, когда очередная лестница, распустив кокон, вырывается вверх длинной лозой.

Множество. Их здесь, наверное, сотни тысяч. Перекладинные уносятся далеко ввысь, упираясь в края пятен на небе, чтобы с них можно было заглянуть прямо в чернильный глаз вселенной. Узенькие и хрупкие, хрустальные завиваются в спирали для мечтателей, и теряют верхушки в сферических облаках. Что там, внутри – знают только сами мечтатели. Радужные, с зависшими в воздухе ступенями-плитками, связанными меж собой только тонкой нитью, живут для тех, кто медленно, но верно растёт над собой. И, даже если Растущим приходится делать шаг назад, они всегда делают два вперёд – вверх, к цели.

Но есть и такие лестницы, которым не завидует Лимонная. Те, что прячутся в землю, врастая крепкими древесными ступенями в породу. По ним больно скатываться вниз. Там, в конце них, затаившись в беспросветной тьме, спят страх и отчаяние, терпеливо дожидаясь нового гостя. Они всегда голодны и сильны, и вырваться из их лап непросто. Мало кто пробовал. Ещё у меньшего числа это получилось.

Зародыши жизни: новые всходы таятся в мягком мхе. Маленькие, неуверенные, ещё антоциановые. Какая из них вырастет лестница – даже я, Смотритель, не знаю. Всё зависит от того, кто взращивает всходы: мечтатель, философ, падший или же тиран.

Уже близко. Ещё несколько лимонных ступеней – и я стою в центре притяжения. Над ним – куб с зеркальными гранями. В них не отражается этот цветной мир. В них, как в окнах, виднеется чёрно-белая планета, населённая противоречивыми существами. Они похожи на меня внешне. Но не внутренне. В них нет покоя и баланса, в них много суетливых мыслей и чувств. Но именно они – центр притяжения этого мира. Почему? Что в них особенного? Нестабильные, потерянные, одинокие, они, тем не менее, умудряются взращивать удивительные, неповторимые всходы. Не понимаю. Никогда не понимал.

Куб замедляет вращение и выплёвывает искру, которая маленькой звёздочкой взмывает в воздух и падает в самые заросли. Будет новая лестница. Совсем скоро.

Я спешу к упавшей искре. Вот она – ещё мерцает на пушистом мхе тёплым оранжевым светом. Значит, будет хорошая лестница – пойдёт в небо, а не скроется в земле. Я сажусь рядом, наблюдая, как зарождается новая жизнь, как росток начинает своё движение к небу.

А сверху, источая уже иную мелодию, с поднебесным миром начинает тихо шептаться вселенная…

№3

Лестница Мёбиуса

– И что, он у тебя вот так и лазает на всё подряд?

– Ой, не говори… замучилась, сил никаких нет. Только отвернёшься, а он уже на дереве или, хуже того, на козырьке подъезда. Про пожарные лестницы уже молчу. Последний раз вообще спасателей вызвала – думала, сам не слезет. Так пока они ехали, он, мерзавец, не только слезть успел, но и на соседнее дерево забраться, чтоб я его ремнём не достала. Мне чуть штраф не вкатали за ложный вызов…

– А ты его в секцию скалолазания отдать не пробовала?

– Да пробовала, конечно. Выгнали через две недели. Сказали, очень способный парень, но никакого понятия о дисциплине. Весь в отца, зараза малая.

– Слушай… а приведи-ка его на выходные в «Тарзан».

– Это что ещё?

– Не слышала? Детский центр, недавно открылся. Лианы, верёвочные лестницы, батуты и всё такое. Я свою младшую сводила, так теперь она каждое воскресенье просится. И хулиганить меньше стала, знает же, чуть что не так – «Тарзана» ей не видать. Может и твой, как налазится, поспокойнее станет.

***

Пашка ловко съехал по канату, при этом заехав ногой по макушке какой-то малявке, что крутилась внизу. Девчонка с плачем убежала. Ничего, пускай не путается под ногами. А «Тарзан» этот – ерунда для детского сада. Уже всё по нескольку раз облазил – скукотища…

– Что ж ты маленьких обижаешь, герой? – широкоплечий парень в униформе держал всхлипывающую девочку за руку.

– Я не нарочно. А чего она сама болтается где не надо? И вообще – скучно тут у вас. На скалолазке и то интереснее было.

– На скалолазке, говоришь? Есть тут у нас одна штука, для ребят постарше. Если твоя мама согласие подпишет, конечно…

Удивительно, но мама согласилась сразу. Только как-то странно на него посмотрела. Парень провёл его в другое помещение, и перед глазами Пашки возникла широкая изогнутая пластиковая труба, оба конца которой уходили за перегородку.

– Вот, смотри, – парень открыл люк, и Пашка увидел широченную гнутую доску с разбросанными по ней там-сям «зацепками», как на скалолазных стендах. Доска, змеясь, уходила по трубе куда-то вдаль.

– Пологая какая-то, – разочарованно протянул Пашка.

– Ты давай, лезь, орёл. Там внутри всё есть – и отвесные стены, и даже отрицательный уклон. Как на твоей скалолазке, только круче. А вздумаешь падать – дальше трубы не улетишь, – и парень закрыл за Пашкой люк.

Сначала лезть было очень легко, но потом уклон доски начал постепенно меняться, подъёмы чередовались со спусками, а спуск опять сменялся подъёмом. В одном месте Пашка чуть было не сорвался, но в последний момент удержался, поставив ноги в распор между двумя зацепками. А у них тут ничего, оказывается… интересно, что там в конце?

… Конца не было. Всё новые и новые подъёмы, спуски, повороты, извивы… Сил почти не осталось, в висках стучало, ладони сделались скользкими. На очередном спуске по «отрицалке» рука соскочила с зацепки, и он грохнулся спиной вниз на трубу, неловко подвернув ногу. Попытался опереться на неё – и взвыл от боли в лодыжке.

– Помоги-ите! – закричал он. – Достаньте меня отсюда!

Никто не ответил. К своему ужасу, Пашка понял, что и голоса детей из-за перегородки больше не слышны. Наверное, тут уже всё закрыто, а его бросили. И мама, видимо, давно ушла домой. А ему лежать тут всю ночь на холодном пластике, со сломанной ногой…

Тишина. И тут откуда-то снизу раздался скрежет, громкий и пугающий. А потом из сумрака прямо на мальчика безмолвно уставились два горящих глаза. Этого Пашка выдержать уже не смог и громко заорал что было силы.

– Ну что, жив, герой? Спускай его в люк, Витя, аккуратно только. – тот самый парень в форме, с фонариком в руке, принял его на руки и уложил на что-то мягкое. – Давай, ногу посмотрю. Ничего, обычное растяжение – заживёт до свадьбы. Сейчас эластичный бинт наложу. А ты молодец. «Лестницу Мёбиуса» даже из наших, клубовских, не все пролезают по полному кругу. Погоди-ка…

Парень достал из кармана значок и приколол к Пашкиной майке. Опустив глаза, Пашка увидел изображение горной вершины в снегу и надпись: «Клуб альпинистов и скалолазов «Вертикаль»». И улыбнулся, заметив стоящую в дверях маму.