Салфетки - 255. 2-ой тур.

Давно это было – о том мне местные коты рассказали.

Расплодились однажды в нашем городе крысы, и было их так много, что даже коты с ними не справились, а сами покинули город, опасаясь, что не они, а крысы начнут на них охоту. Вот, тогда и появился злой колдун, и была при нём волшебная дудочка. Заиграл он на ней – и стали стекаться к нему отовсюду крысы, а он играет и идёт, а крысы за ним. Так и увёл всех из города. Правда, потом и детей тоже всех увёл, когда горожане не смогли с ним расплатиться. А дети выросли и, однажды, самый храбрый из них, выкрал у колдуна его дудку, заиграл на ней, и открылась перед ними ровная дорога до родных мест. К несчастью, дорога оказалась очень долгой, и когда дети вернулись, то уже не застали родителей в живых. А нынешние горожане – потомки тех детей.

«Счастливый ты, Мартин, — сказали мне тогда коты, — живёшь в доме, где хранится та самая дудочка!»

Я сначала даже испугался. Дудка-то не только волшебная, но и злая. Но самый мудрый и старый кот меня успокоил: «Не бойся, — говорит, — она злая, если в злых руках находится».

И я успокоился. Вспомнил, что сейчас на ней сын хозяина учится играть, а уж добрее его и не найти. Жаль, что от меня дудочку прячут, после того, как я сам решил на ней сыграть. Представил – вот я играю, а ко мне стекаются собаки…

Только сказки всё это. Я верить перестал после того, как хозяйка, вытирая пыль с портрета, сказала сыну, что это его дед, и что убили его солдаты, пришедшие однажды в наш город. Как же так? А волшебная дудочка? Заиграл бы на ней, и увёл бы всех солдат из города.

Верить я перестал, зато мечтать научился. Как только начнёт маленький хозяин играть на дудке, так сразу мечты сами под музыку просыпаются. Тот, кто уже верит, тому не о чем мечтать. Мечтают те, кто не верит. Кто же будет мечтать о белом снеге, когда и так все верят, что он белый? А, вот, о зелёном, как травка, снеге и помечтать можно.

И такие странные мечты прилетают под музыку – сам себе удивляюсь. Вот и сейчас, играет он, а я слушаю и мечтаю опять, как собак из города увожу всё дальше и дальше… а потом думаю – а ведь плохо им будет. И так жалко их становится! И мечтаю уже о том, что все они добрые, а уж какие верные друзья! А потом и крыс тех вспоминаю. И тоже жалко становится. Что ж поделать, если они крысами родились. Вот, если бы кот стал крысой внутри – это плохо, а так – они ни в чём не виноваты. А потом, от всех этих мечтаний и влага на глазах появляется, и краем глаза вижу нимб меж ушей … не иначе ангел рождается во мне под эту музыку.

А ты что стоишь? Присаживайся рядышком и слушай – может, и ты добрее станешь.

Мелодия

Жизнь стала напоминать коридор с тремя комнатами — работа, магазин, дом. Мечешься из двери в дверь, а на тебя сверху пыль оседает, заботы, дела. Пока бежишь, не замечаешь, а как притормозишь бег, так и окажешься сбитой с ног грудой проблем. Я, вот, частенько болею в отпуске. А в выходные не недомогание, а так, легкая хандра. Лечу алкоголем бронхит курильщика. Шучу, конечно. Давление только скачет. Хотя время расцвета прошло — все внезапно и скоротечно — на текущий момент я в форме, чего и всем желаю. Ведь каждая малость может быть представлена в наилучшем виде — чистенькой, причесанной, повернутой цветочком к обществу. Из таких мелочей складывается мелодия окружения, гармоничная, или не очень. Меня не тянет получать удовольствие от лакированных видов, не манит улететь в астрал, углубиться в красоты виртуальных миров. Девушка-Фортуна счастье подбрасывает в мусорном мешке. Потрудись, мол, запачкайся. Пока приехали дочери — делаем ремонт. Обои закупили, мебель сдвинули, найти ничего невозможно. И, хоть вид из окна на серую девятиэтажку, а не на море с нудистским пляжем, я уже припасла картинку на стену с положительным для души импульсом. Думаю, она долго будет услаждать мои глаза. А потом… Возможно и я присяду на нагретую солнцем ступеньку. Послушаю мелодию. Поглажу котенка…

Сегодня замечательная погодка, не находите? В такой денёк самое оно – гордо и неспеша пройти по улице, обфыркать встречных котов и обшипеть собак. Прекрасное ощущение, когда ты – у самого карниза или чуть пониже, а эти наглые шавки под тобой, на коротком хозяйском поводке. Хозяев тоже можно обшипеть, да и не хозяев. Не люблю людей, может, даже больше, чем собак. Тем более что собак мало, а людей – много. Так много, что спокойно ходить по улицам уже стало невозможно. И откуда их столько взялось? Ночью никого нет, а как только солнце встанет, сразу начинают вылезать из своих каменных коробок и бегать, бегать, бегать… А шуму-то от них! Шуму, суеты и вони. Нет, чтобы спокойно полежать, погреться на солнышке, так нет, будто муравьи им под хвост набились, ветеринара на них нет! Хотя есть среди них один, мелкий совсем, тихий, спокойный и не шумный вовсе. Как раз к нему сейчас и иду. Люблю сидеть и слушать, как он на дудочке играет. Именно, вам не послышалось, на самой настоящей дудочке. Сидит на старом каменном крылечке, поросшем травой, и играет. Уже лет триста как. Столько же я и хожу его слушать, каждое утро, будь то снег или дождь… Около этого мелкого всегда тепло, солнышко светит и никого. Будто в целом мире только мы с ним вдвоём и ещё его дудочка. А потом я иду обратно, по вонючим грязным улицам, заполненным людьми, и радуюсь каждой встречной собаке, как символу, что в этом мире есть ещё кто-то нормальный, бегающий на четырёх лапах… Но последнее время я всё чаще задумываюсь, а зачем я всё время возвращаюсь обратно, на улицы города? Может, этот мелкий играет только для меня? Только меня постоянно и ждёт? Ведь, получается, что только я и хожу к нему, слушать дудочку и сидеть рядом.

Малыш

— Осторожно, осторожно его вытаскивай! – Капсула сна, разработанная специально под маленький рост, поддавалась с трудом.

Малыш вылез, обвел взглядом двоих разбудителей и улыбнулся. Крепче прижал к себе кота и ухватил протянутую дудочку.

— Странно все это, — буркнул один разбудитель другому.

— Странно не странно, но работает же. Привет!

Мальчик улыбнулся еще шире.

— Бионики не разговаривают.

— Ну и что? – огрызнулся разбудитель постарше. – Теперь и здороваться не надо?

Показал рукой на камеру.

— Там дышать-то можно? – покосился первый на планету, голубевшую в иллюминаторе.

— Не только дышать, но и жить. Все вычищено и проверено. Было бы кому… — вздохнул второй.

— Малыш, мы опустим тебя на два часа, — закрепил датчик на руке первый. – Потом вытянем. Ты уж спой там.

Малыш пожал плечами, словно не слишком уверенный в том, что получится…

Двое разбудителей пристально наблюдали за его действиями. Полтора часа Малыш ходил по развалинам, словно прислушиваясь к чему-то. Иногда проводил ладонями по старым камням. Кот шел следом, как привязанный.

Наконец Малыш остановился. Он уселся на обшарпанные ступеньки, тронул зеленую ветку и улыбнулся. Кот мявкнул. Малыш поднес к губам трубочку и запел. Кот неотрывно смотрел на него…

— Слушаю, и самому жить охота. Как ему это удается? Знаешь, есть еще девочка с собакой и с флейтой.

— И все, только двое биоников?

— Пока да. А планет тысячи…. Знаешь, это ведь он будит, а разбудителями зовут нас.

— Ну трубочка ясно, с Малышом – тоже. Но кошка-то самая обычная.

— Она нужна для стабилизации. Все, лови, лови же! Уйдут, и уже навсегда!

Вокруг ребенка тенями зашелестел мир, когда-то живой, осязаемый и зримый. Уничтоживший сам себя в бесконечных войнах. Мужчины, женщины, дети, странные создания, похожие одновременно на собак и на кошек.

Разбудители перевели проснувшиеся души в материальные тела.

Подняли уставшего Малыша, дудочку и кошку.

И полетели к следующей планете.

Вчера закончился учебный год. Второй класс, серьёзное дело. За год я многому должен был научиться: решать примеры, писать без ошибок и запоминать длинные тексты. Я научился складывать из бумаги самолеты, наигрывать песенки на флейте и рисовать в тетрадке затылки одноклассников.

Вот только Зои Петровне, нашей учительнице, не нравились затылки и самолёты, она хотела, чтоб я рассчитал скорость поезда. Я пытался объяснить ей, что время в поезде летит куда быстрее, чем в школе… Но Зоя Петровна отмахнулась от меня и вызвала маму. Мама сказала, что затылки мне удаются неплохо, и посадила за учебники. Так и прошел последний школьный месяц. Я с тоской поглядывал на флейту и решал задачки про людей, которые роют ямы, про поезда, идущие из точки А в точку Б, и про мальчиков, которые съедают по три яблока за раз.

И вот, наконец, учебный год закончился, я вырвался на волю! В руках у меня была флейта, а мой дворовый друг, кот Ушастик, уже ждал меня на ступеньках полуразрушенного дома. За месяц он осунулся, но, кажется, по-прежнему был готов отправиться со мной на гастроли. Мы хотели попасть туда, где не растут яблоки, не ходят поезда, и никто, никогда не роет ям. Я выбрал Австралию, закрыл глаза и заиграл. Нас подхватил ветер, закружил, поднял к облакам и понес в далекую неизвестную страну.

Приземлились мы посредине шумного города. Люди вокруг были совсем не похожи на нас: небольшого роста, все, как один, с зелёными глазами и широкими улыбками. Кроме людей по улицам чинно прогуливались кенгуру со своими детенышами. А совсем рядом, на площади, мы заметили небольшую сцену.

— Великий Актер и его Ушастик прибыли, — зашептали люди вокруг нас.

Я огляделся, запрыгнул на сцену, поднес флейту к губам и заиграл. Ушастик подпевал мне на своем кошачьем языке, он пел про наш двор, про стаю собак и про то, как он скучал без меня.

На середине песни раздался звон моего мобильного:

— Пора ужинать, где тебя носит? – устало спросила мама.

— Иду, — ответил я, смущенно поклонился публике, зажмурил глаза и вновь оказался на ступеньках полуразрушенного здания.

Ушастик смотрел на меня грустно и задумчиво. Мне тоже было невесело: завтра я должен был снова засесть за учебники, ведь впереди меня ждал третий класс и строгая Зоя Петровна. А мама сказала, что пока я не решу все задачи, буду гулять на балконе два раза в день по полчаса.

— Ты только обязательно меня дождись, — прошептал я Ушастику. – Вот решу все примеры и тогда уже никто, слышишь, никто не сможет помешать нам узнавать этот мир!

Аромат сочной травы и первых самых нежных цветов окутал округу. И где-то, на невиданной для человеческих глаз высоте, сливался с музыкальными нотами, создавая уникальный тандем, идеально дополняющий этот теплый весенний вечер, эти невысокие каменные стены цвета слоновой кости, и эту небольшую улицу. Здесь, к слову, уже который раз выступал совсем еще юный, но очень талантливый начинающий музыкант. Он не просил у прохожих денег. Единственной причиной его выступлений, была безмерная любовь к музыке, которой он щедро делился с любым желающим. Совпадение это, или нет, но самым первым и самым преданным слушателем оказался дворовый, ничем не примечательный, самый обычный черно-белый кот.

Каждый вечер кот прибегал на чарующие звуки флейты, неустанно наблюдая за игрой мальчишки.

Сложно предположить, что же вызывало сильнейшее умиление в лицах зевак, флейтист или кот? Публика любила их обоих. С каждым новым вечером слушателей становилось все больше, пока однажды, игру мальчика не услышал очень известный дирижер. Он устроил мальчика в лучшую музыкальную школу, чтобы тот в дальнейшем выступал с его оркестром.

Что стало с котом, никто не знает. Наверное, он отправился приносить удачу другим, не менее достойным людям.

Прохожие стали быстрей проходить улицу с невысокими каменными стенами цвета слоновой кости. Лишь иногда вспоминая в своих рассказах талантливого флейтиста, и черно-белого кота.

Ох, Мурка, по глазам вижу, что тебе не просто понравилось, а ты прямо-таки прониклась моей музыкой. Вот что значит, если мечту в дудочку вложить! Ты же поняла, да? Что?? Какие, к черту, мышки? Мурка, я тебе про мечту играю, а не про мышек. Ну, научись, наконец, мыслить масштабно! Сдались тебе эти мыши! Ты простор почувствуй…

Что значит «простор»? Ну, это когда много-много места. Да, не-е, не как у бабы Маши фруктовый сад, а как у деда Гриши конопляное поле, ну, то, что за речкой. Помнишь? Да-да, там ты тоже мышей гоняла. Но я тебе не про них твержу. Мыши – это каждый день, это как всегда. А я играю про волшебство, ну, как в сказке, понимаешь?

Вот скажи мне, о чем тебе мечтается вечерами, а? Только, чур, про мышей не мурлыкать! Что?! Вискас? Это еще что такое? Как у столичной кошки Изабеллы?! Ваша киска купила бы Вискас! Мурка, ну, будь же ты человеком! Я тебе про мечту, а ты…

Баба Маша говорит, что тот Вискас городской – отрава полнейшая. А деда Гриша уверяет: жизнь столичная – неприличная. А ты у нас самая приличная кошка во всей округе. Мурка – ты мой настоящий друг! И я тебе даю дружеский совет — мечтай лучше о звездах! Не понимаешь, что такое звезды? Ну, это как твои мышки, но только на небе. Ну, далеко-далеко, значит. Зачем тебе мышки на далеком небе? Ох, Мурка, ты совсем не романтичная кошка. А мою музыку слушала, будто все понимала. Я и поверил тебе.

Эх, и почему у всех разные мечты?

Думаете, Брюлу нужна музыка? Да шёл он себе по своим кошачьим делам, и вдруг этот мальчишка. Грязный, необутый, явно мамкой брошенный. Или потерянный. Сидит на ступеньках, играет что-то на дудке. Или на свирели, Брюлик не очень разбирался в человеческих игрушках. Но музыка грустная, да и пацан чуть не плачет. Жалко его стало.

Вот и сел Брюлик рядом, чтобы привлечь внимание. Сделал вид, что в восторге от музыки. Сидит и думает: «Подобрать парня, что ли? Я-то из хорошей, большой семьи. Хозяева золотые, у них стол всегда с едой. А этот брошенка и не ел, наверное, давно. Тощий, грязный. Но главное – не спугнуть. Сейчас дослушаю, о ноги потрусь, помурлыкаю. Если на руки возьмёт – половина дела сделана!»

Брюлик он ведь не просто так назван, он Бриллиант! Хозяева по доброте душевной ему такое имя дали. И кормят от пуза. И за ухом чешут. Любят, значит. Своих котят, тьфу, детей у них нет, но Блюл-то на что? Он же благодарный кот. Умный.

Пацан уже заканчивает играть, с интересом на Брюла косится. И правильно. Музыкой сыт и чист не будешь. Вечер уже, а впереди ночь холодная. И идти бедолаге некуда, уже понятно.

Ладно, возьми меня на руки, — промурлыкал кот.

Надо же, понял! Трубку отложил, Брюла к себе прижал. Шепчет:

— Ты хороший котик.

— Мур, — подтвердил Брюл.

— Потерялся? Давай я тебя домой провожу. Ты где живёшь? Я нигде, извини, к себе взять не могу.

— Зато я могу, — мурлычет Брюлик. – Отпусти меня, и иди за мной. Тут недалеко, два квартала. Идёшь?

Какой сообразительный! Пошёл! Ни слова не понял, а пошёл. Хороший будет ему дружок. И ещё двум котятам, тьфу, пацанятам.

Разве ж он первый оборвыш, подобранный Бриллиантом на улице? Зато какая радость хозяевам!

Ох, оправдывает он своё имя, оправдывает!

Он был с детства немного странным. Про него так и говорили: «тот странный парнишка». Но относились к нему вполне доброжелательно. Где он жил – никто не знал. Его видели в гостях и у Художника, и у Музыканта и у Замкового Садовника. И даже Главный пожарник говорят, пускал его к себе на каланчу.

А еще его любили животные. Его никто не боялся. Кошки не шарахались, Собаки не рычали, Птицы разрешали подходить к их гнездам. И даже очень осторожные Серые Мыши не убегали при его приближении.

Почему так было, никто не знал. А мальчик пытался со всеми разговаривать – и с лошадьми, и с кошками и со всеми остальными.

У каждого животного язык свой и говорит каждый о своем. Птицы много говорят о небе, ветре и о пище. А серые мыши о небе не говорят никогда, а только о норках, тепле и холоде. Опасности и еде.

А когда Музыкант мальчику подарил дудочку, то дело у него пошло на лад. То, что раньше не получалось выговорить самому, могла пропеть дудочка.

И вот единственные, с кем у мальчика так и не получилось наладить хоть какой-то контакт, были крысы. Крыс побаивались все, даже птицы и лошади. Если крысы шли стаей, им уступали дорогу и люди. Крысы были страшной силой, самоуверенной и наглой. Они не общались ни с кем. Это мальчик знал точно – ему остальные животные города говорили. А кошки, которые должны были крыс ловить, честно признались, что не любят с ними не связываться.

Крысы в Городе жили сами по себе. Что у них происходит, даже серые мыши не могли толком сказать. Крыс становилось то больше, то меньше. Они кочевали группами по разным районам Города.

Как не пытался мальчик крыс слушать, а потом повторять подслушанное, — крысы на эти звуки не реагировали.

Но однажды крыс вдруг развелось очень много. От крыс страдали люди, погибали кошки и собаки, покусанные лошади вырывались по ночам из конюшен.

И тогда мальчику дала совет одна старая мышь. Она как-то вырастила в своем гнезде крысенка. И поэтому знала в этом толк. Надо было сыграть всего три почти неслышных, очень высоких ноты. И крысы услышат тебя.

И мальчик в эту же ночь увел всех крыс из города, и они не вернулись. Потом стали говорить, что он приказал им всем утопиться в море. Крыс не стало, и Город был спасен. А мальчика окрестили Гамельнским крысоловом. Потому что его имя в памяти людей не сохранилось, ведь обычно про него говорили «тот странный парнишка».

Это была шумная пешеходная улица с небольшими лавочками, кафетериями, огнями вывесок, деревьями и пестрящими витринами. Силуэты людей здесь мелькали взад-вперёд совершенно не зацепляясь сознанием. Всё это слегка напоминало какую-то известную картину Моне. Наверно, это происходило из-за внезапно наступивших сумерек. Сумерки всегда искажают пространство, а вместе с ним и мысли.

Переплетались и бурлили здесь не только краски, но и звуки. Топот сотен ног по мостовой, отдалённое рычание машин, разнообразная музыка, доносившаяся из кафе, обрывки разговоров проходящих мимо людей. Каждый был наполнен своими думами, проблемами, не зависимо от того, гулял он или шёл по делам.

Я в тот момент быстрым и уверенным шагом пересекала эту слишком уж шумную и многолюдную улицу, когда из общего гомона вырвался еле слышный звук и заставил меня остановиться. Он поразил меня не хуже молнии. Я стояла, как вкопанная, и крутила головой, пытаясь обнаружить источник. Весь остальной шум отошёл на второй план, слышна была только эта надрывная, гипнотизирующая мелодия. Кто и на чём так мог играть?

Я пошла на звук в страхе, что он может прерваться, так и не обнаружив себя, но музыкант нашёлся быстро. Это был мальчик лет восьми, он прислонился спиной к стволу липы и играл на свирели. Перед ним сидел котёнок, и было полное ощущение, что мальчик играет только ему, хоть вокруг уже и собралась небольшая группа людей. Я остановилась немного поодаль совершенно заворожённая происходящим и боялась даже пошевелиться. Но очнуться всё же пришлось. Мальчик заиграл другую мелодию — энергичную и задорную, более подходящую его возрасту. Было ощущение, что я очнулась от долгой спячки, я чувствовала себя ожившим каменным изваянием. Эта мелодия так растеребила мою душу, что я не могла опомниться и просто пошла прочь.

Потом, спустя день, месяц, много лет, как бы не пыталась я вспомнить хотя бы фрагмент той мелодии, я не могу этого сделать. Осталось только гипнотическое ощущение её звучания…