Битвы на салфетках № 159. Итоги.

В Белом Городе у стен были уши. У каждой стены была своя пара ушей. Уши были в полицейском участке, но они часто вяли и поэтому требовали замены раз в квартал. Во дворце бракосочетаний уши были белые и пушистые. Особенно пушистые были у стены в торжественном зале — они были самыми большими в здании и фиксировали каждое «Да» и, краснели, смущаясь, каждый раз, когда очередная невеста бежала из-под венца. Больше всех ушей было в здании мэрии. Эти уши были багровые, мясистые. Каждое утро дворник снимал с фасадных ушей, а уборщица — с внутренних более двадцати килограммов отборнейшей лапши. Эту лапшу потом собирали, разводили молоком и кормили обездоленных на базарной площади в полдень. Жители города любили свои уши: холили их, лилеяли. Бывало, захочет молочник разбавить бидон молока, посмотрит на уши, да скажет: «Хорошо, что у нас у стен уши, а не как в Черном Городе — глаза. Иначе увидели бы глаза, что я молоко разбавляю!»

Однажды в Белом городе был выпускной бал. Так в ту ночь уши такого наслушались, что пришлось горожанам разворачивать свернутые в трубочку уши до самого вечера. «Бедные уши!» — причитали на лавочках старушки. — «Тяжеловато им пришлось сегодня ночью!» Именно после того бала, добропорядочные активисты направились в мэрию и потребовали от мэра вынести постановление (и он его вынес), согласно которому на время проведения выпускных балов, а также Хэлоуина и Дня десантника, в каждые уши полагалось всовывать беруши. С тех пор уши больше не скручивались. Ну, разве что только в отдельных строениях Белого Города, вроде дома терпимости «У мадам АрленБлю». К слову, «У мадам АрленБлю» уши, усыпанные стразами, ежедневно и еженощно услаждаемые ахами и вздохами, со временем все же утратили способность сворачиваться. Только их кончики иногда окрашивал багрянец на фоне заходящего солнца.

Каждой весной, тридцать первого марта, жители праздновали День города. Именно в этот день считалось дурным тоном не подойти к как можно большему количеству ушей и не нашептать в них кучу ласковостей. И стар, и млад подходил к первому попавшемуся уху и нашептывал, нашептывал, нашептывал. Уши млели, расслаблялись, слушали нежности и теряли бдительность. А жители засовывали за уши подснежники и тюльпаны, смотрели на них и гордились ими. Потому что в Белом Городе у стен были только уши. Они все слышали, но сказать не могли. Не то, что рты из Серого Города, которые болтали без умолку все сплетни подряд, выдумывая при этом еще и небылицы…

Катя и Никита со смехом ввалились в пустой класс, бросили портфели на переднюю парту, отчего та задрожала.

— Прикинь, — заговорила Катя. – Эта чмошная Валька в тебя втюрилась!

— Да ладно! – с сомнением потянул парень.

— Она сама так сказала.

— Сама? Круто! Слушай, может, над ней прикольнёмся? Ну, пусть она мне в любви признается. Так, чтоб все слышали.

Идея девушке понравилась.

— Значит, так. Ты её обнимаешь, говоришь пару слов, заводишь в пустой класс… Я скажу девчонкам. Они будут под партами.

— Прикольно! Представляю, какая морда будет у этой прыщавой, когда она их увидит! Будет ржачно!

С этими словами Никита захохотал.

— Пойдём, Светке скажем…

Подхватив портфели, парень и девушка, хохоча, вышли из класса.

Полина вылезла из-под парты, держа в руках линейку. С Валькой из параллельного она почти не общалась. Серая, неинтересная. Но сейчас Полина её жалела – угораздило же влюбиться в такого урода!

Сама она забралась под парту, конечно, не для того, чтобы за кем-то следить, подслушивать. Классная обвинила её, будто это она облепила всю парту жвачками, заставила отдирать. Всё время цепляется по поводу и без. А всё из-за Полининого сочувствия узникам Болотной. Одноклассники прозвали Шестомайкой.

«Теперь назовут шестёркой», — подумала девушка.

Да и Валька, влюблённая в Никиту, скорей всего, пошлёт куда подальше. Но молчать о том, что услышала, Полина не собиралась.

«Откуда они знают?!»

Будильник прозвенел ровно в шесть часов утра. Бронислав сразу же проснулся — но глаза не открыл. Не хотелось и подниматься. Тело под тёплым уютным одеялом было расслабленное, разнеженное…

Будильник через минуту зазвонил снова. «А не пойду я сегодня на работу!» — вдруг как озарило Бронислава. Решение пришло внезапно. От неожиданности он даже открыл глаза и рывком сел на кровати: «Точно! Буду спать! Только вот отмазку надо какую-то придумать...».

Бронислав раздумывал недолго и написал первое, что пришло в голову: «Заболел. На работу не выйду. У меня… диарея». Он отослал начальнику эсэмэску — и улёгся назад под одеяло. Вот только сон к нему всё не шёл… Лишь когда за окном забрезжили первые лучи солнца, ему наконец-то удалось заснуть.

Назавтра Бронислав ехал на работу в сонном троллейбусе. За стеклом длинными косыми полосами хлестал дождь. Пассажиры — кто сидя, кто стоя — пребывали в созерцательной полудрёме. Между ними сонно же — как сомнамбула — ме-е-едленно передвигался с полузакрытыми глазами кондуктор.

И тут сквозь полудрёму Бронислав услышал негромкий разговор двух мужчин, которые сидели позади:

— Так что ж это, Владимир Иваныч, получается-то?..

На «Владимире Иваныче» Бронислав проснулся и навострил уши. Так звали его начальника.

—… Этот ваш — как его там? — опять на работу не вышел?!

— Не вышел, — вздохнул другой. — Всё у него какие-то проблемы: то со здоровьем, то с сантехникой, то ещё с чем-то…

— Врёт он всё! — взвизгнула женщина неподалёку. — Нет у него никакой диареи! Нет — и не было!

— Хитровые*ный! — захихикал в смартфон какой-то юнец.

… На работе Брониславу казалось, что все только и делают, что обсуждают его вечные отмазки.

Он пробегал с папкой мимо женщин с сигаретами на лестничной площадке — и слышал:

— А что, девчонки, я вам щас расскажу-у-у! Говорят, этот — из экономического отдела — совсем охренел! Врёт начальству в глаза и за глаза, как сивый мерин!

— Да-да! — ей в ответ другая. — Я тоже слышала — в столовке! Владимир Иваныч сам лично говорил: «Ещё одно заявление от этого… симулянта — и я его уволю к чёртовой матери!».

Бронислав бросился к кабинету начальника — и услышал:

—… уволю к чёртовой матери!!! Где он???

Бронислав не выдержал — и вошёл в обитые кожей двери. А, войдя, спросил, зеленея:

— Вы меня искали?..

Владимир Иваныч — ещё красный от пережитого гнева — смотрел на него, и в его взгляде читалась недвусмысленная голая правда.

Из отверстия в стене торчало и подергивалось коровье ухо, раздавались странные звуки и немного смердело.

Девица в лазоревом платочке стояла у стены и хмурила редкие белесые брови. Царский советник укоризненно произнес:

— Малашка, влезай в ухо! Вылезешь настоящей красавицей в спальне царя. Давай, голубушка, полезай, не гневи царя-батюшку, а то на кол посажу.

— Барин, да как я туда полезу, оно ж маленькое, лучше на кол, колдовство это, чур меня, чур!

Советник кивнул двум дюжим молодцам. Один из молодцев подхватил Маланью на руки и лаптями вперед начал тыкать в ухо. Звуки за стеной усилились.

— Головой, головой ее вставляй! Семён, не стой, натягивай на нее ухо. Где Чародей? И каменщиков надо позвать – дырка узкая, вон, Маланья и та не пролазит, что про царя говорить.

Пришли двое каменщиков с ломами. Прибежал Чародей. Спустя некоторое время молодец номер один толкал Маланьину голову в коровье ухо, молодец номер два пытался натянуть ухо на лазоревую косынку. Из-за стены слышался недовольный рев. Чародей завывал рядом:

— Дурёха, что ты упираешься?! Ты должна захотеть! Давай, пошла!

Маланья сгруппировалась, вдруг как-то легко вошла в проем, выскользнула из рук молодца, упала под коровьи ноги и сбежала по туннелю в толще стены.

Советник многозначительно посмотрел на Чародея.

Тот не заставил себя долго ждать и ласточкой нырнул в коровье ухо. Громкий стон раздался из царской спальни. Чародей выбежал из дверей опочивальни и с удивлением сказал: — Работает! Так это ж корова. А Сивка-бурка где?

— А есть разница?

— Корову у родителей Хаврошечки выкупили. Она красоты не прибавляет, а только работу за тебя делает.

Из-за позолоченной двери спальни показалось залитое румянцем лицо царицы.

Она шаловливо потянула Чародея за бороду назад в опочивальню. Советник дипломатично отвернулся и распорядился через плечо:

— Семён, веди коня для царя. И смотри! Уши не перепутай.

Беруши для стен

Квартирка была небольшой – две крошечные комнатки и вовсе миниатюрная кухня. Но много ли надо молодоженам? Они и так готовы были бесконечно благодарить родственников, уезжавших в другой город и согласившихся пустить их в свое старое жилище.

— Ну так что, можно мой кабинет будет здесь? – спросил Джо, указывая на дверь одной из комнат. Сью с улыбкой кивнула:

— Да пожалуйста! Эта комната, — она махнула рукой в сторону второй двери, — и правда больше для спальни подойдет.

Тетя Рея, хозяйка квартиры, как-то странно прищурилась и поманила Сью на кухню:

— Пойдем, покажу тебе, как плиту зажигать. А ты, — повернулась она к своему мужу, — покажи Джо, как в комнатах окна открываются.

Мужчины вошли в будущий кабинет главы молодого семейства, а тетя с племянницей уединились на кухне. Однако вместо плиты хозяйка подошла к смежной с кабинетом стене.

— Смотри, — сказала она, приподнимая висящую над столом картину, изображающую огромную вазу с фруктами. – Здесь – залог долгой и счастливой семейной жизни.

Сью подошла поближе и удивленно хмыкнула: в стене было небольшое углубление, заткнутое какой-то серой тряпкой.

— Это сквозная дыра, — шепотом объяснила Рея. – Не знаю, зачем ее тут сделали – когда мы купили этот дом, она уже была. Через нее все отлично слышно, надо только аккуратно вытащить тряпку. С той стороны ковер висит, ты видела, так что Джо ничего не заметит. Главное, не давай ему делать тут ремонт – и будешь знать все, о чем твой муж болтает по телефону или со своими дружками!

— Вряд ли мне это понадобится, — покачала головой молодая женщина, однако все-таки бросила на дыру задумчивый взгляд.

Вскоре на кухню вернулись дядя и муж Сью. Оба улыбались: Джо – растерянно, а дядя – как-то загадочно и чуть насмешливо. Но супруга Джо не обратила на это особого внимания – ее больше занимал тетин секрет.

Первые пару недель жизни на новом месте Сью то и дело бросала взгляд на украшающий кухонную стену натюрморт. А потом, выбрав день, когда Джо задержался на работе, а сама она освободилась пораньше, молодая женщина сбегала в игрушечный магазин, купила там набор пластилина, сняла картину и тщательно залепила дыру со стороны кухни, затолкав в нее половину разноцветных мягких брусочков.

После этого она отправилась в кабинет Джо с оставшимся пластилином и так же решительно приподняла закрывающий «ухо в стене» старый ковер…

— Джо… — прошептала она нежно, увидев стену под ковром. – Любимый… И когда ты только успел?

Со стороны кабинета дыра была аккуратно замазана цементом.

Семинар

— Добрый день, — сказал профессор, и аудитория зашуршала, устраиваясь поудобней. – Сегодняшняя тема: стабильность энергетических потоков. Что есть энергия с точки зрения фундаментальной науки? Как слушателям выпускного курса, Вам должно быть известно, что энергия – это постоянная величина колебаний межпространственного потока, направленная на плоскость восприятия. Так же всем известно, что количество получаемой энергии напрямую зависит от эмоциональной составляющей непостоянной констананты, расположенной меж плоскостями восприятия. Значит, для достижения стабильности нам необходимо обеспечить наибольшую величину непостоянной константы в максимальном отрезке времени, как же этого достичь? Есть идеи? Так, ваше предложение, да вы, серый с краю.

— Побуждение на выделение эмоциональной составляющей, путем блокирования доступа к второстепенным раздражителям.

— Так, а что это нам дает? – ткнул пальцем в студента профессор.

— При возникновении энергетического вакуума индивид, по утверждению профессора Красного Центрального, становится в шесть раз восприимчивей к прямому воздействию внешней плоскости…

— А если индивид носит персонифицированный, попросту говоря, единичный характер? – прищурился профессор.

— Ну, он же будет выделять энергетические потоки в рамках восприятия плоскостей, что повышает эффективность их использования. А теория относительности доказывает: единичный индивид склонен выделять энергетические колебания в том же количестве, что и группа.

-То есть, выделение энергии в пределах внешних плоскостей, большим скоплением источников, не является константой?

— Да, ведь это носит временный характер. Скорее, мы заинтересованы в локальной генерации потоков. На мой взгляд, острее стоит проблема внутренних блокировок индивида. Возникновение трудноизлечимого комплекса, как «у стен есть уши», надолго блокирует выделение энергетических потоков, вплоть до введения ядов, источниками от трех и более.

— Совершенно верно! – воскликнул профессор. — Именно поэтому, в наше прогрессивное время, до сих пор у власти кухонные стены. Только благодаря выгодному геополитическому расположению, они имеют доступ к постоянной и стабильной энергии, а мы, простые стены зал и спален, вынуждены довольствоваться эпизодическими всплесками акустической активности. Некоторым из вас придется жить и работать в спальнях и залах, вот тогда вы и столкнетесь с энергетическим голодом, нарушаемым лишь энергетически насыщенными сексуальными стонами, которые весьма питательны, но, увы, столь редки…

Можно ли осознать собственное безумие? Подступающее поначалу незаметно, но затем пугающе быстро, захватывая сознание в свои липкие сети. Говорят, что сумасшедшие люди не считаю себя таковыми. Но я понимал, что мое психическое состояние не совсем нормально, я чувствовал, что меняюсь, а потому носил маску, скрывающую ото всех мою истинную суть. Лишь приходя в свою крошечную холостяцкую квартиру, в которой практически всегда царил сумрак, я позволял себе расслабиться, и быть собой. Я мог часами лежать на кровати, уставившись в потолок, или же в припадке беспричинной ярости бить кулаками в стену, а периодические приступы головной боли вынуждали меня кусать себе пальцы до крови.

Друзей я не имел, а та небольшая горстка знакомых, с которыми я иногда встречался за кружкой пива, нечасто интересовалась моими делами. Они знали меня как весельчака, полного сил и готового на всякие авантюры. Не желая угодить в психиатрическую клинику, я всеми силами держался за остатки разума. Но самокопание вкупе с одиночеством – прекрасная почва для прорастающих зерен безумия. Часто, сидя во мраке своей единственной комнаты, я вслух рассуждал с самим собой. Что если все вокруг меня нереально? Что если я умер, и это мой персональный ад? Появлялись небольшие провалы в памяти, бывало, я не мог вспомнить, как пришел к дому. Непонятные, а иногда и страшные галлюцинации, они вызывали у меня истерический хохот, который так странно звучал в пустой квартире.

В наше время никому нет дела до окружающих. Так я думал. Но порой и у стен есть уши. Соседи, семейная пара с детьми, с которыми я никогда не обменивался даже приветствиями, вызвали врачей и полицию, в то время, как ничего не подозревающий я меланхолично лежал в своей кровати, уставившись в одну точку. Не имея никаких сил для сопротивления, я покорно ушел с ними. Проходя мимо соседей, я заметил в их глазах любопытство, смешанное с отвращением, для них я был лишь неприятным элементом, живущим по соседству, и от которого надо было избавиться.

Рассудок еще не совсем покинул меня, но останется ли он после того, как люди в белых халатах, называющие себя врачами, примутся за меня?

Под чёрным-чёрным небом, на высоком и страшном дереве, стоял дом.

Дом принадлежал старому колдуну-отшельнику, который днями пропадал где-то в дремучем лесу, и потому за домом своим совершенно не следил. Древесина давно прогнила, а сквозь дыры в крыше можно было наблюдать редкими вечерами звёздное небо. Почему он ещё не рухнул? Этого никто в окрестностях не знал.

Дом словно бы заманивал путников. Неведомая сила тянула к нему, сбивала с нужной тропы и уводила в чащу. Вот так и мы попались…

***

— Ну что? Зайдём внутрь или так и будем стоять? — спросил Гришка, нервно оглядываясь по сторонам.

— Давай… зайдём, Мишка! — воскликнула Вика, прижимаясь ко мне.

Я посмотрел на их перепуганные лица. Мне, надо признать, тоже было не по себе, но страх я старался не показывать.

— Ладно, чего уж там.

Грязь под ногами противно хлюпала. Деревья бросали мрачные тени. Наше частое дыхание то ли от беспокойства, то ли от трудной ходьбы вписывалось в эту неприятную обстановку.

Двери, разумеется, не было, но зато присутствовала лестница.

В самом доме царил… нет, не хаос — творческий беспорядок. Колдуны — люди странные и любящие разные фокусы проделывать. Полки валялись на полу, склянки, по-видимому, стоявшие на них, разбились вдребезги, стулья и столы были опрокинуты и сломаны.

— Что здесь произошло? — спросили Гришка и Вика хором.

— Понятия не имею… Надо бы осмотреться тут, — они кивнули.

Мы разошлись по дому. Гришка и Вика поднялись на второй этаж. А я остался один.

Только сейчас я заметил большую белую печь, которая расположилась у дальней стены. Интересно, но на ней не было никаких повреждений. Ровная, гладкая и чистая-пречистая поверхность. Я подошёл поближе к печи, и внезапно в темноте, царившей внутри неё, зажглись два огненных глаза, и появилась чудовищная улыбка.

— Кто посмел нарушить покой великого мага? Вы думаете, если меня здесь нет, то я ничего не узнаю о непрошеных гостях? Запомните, глупцы, у этого дома есть уши…

Друзья бегом спустились и тут же громко-громко ахнули.

Печь засмеялась, напоследок кинув нам ехидную улыбку.

— Уходим! Быстро! — крикнул я.

Мы ринулись к верёвочной лестнице. Из печи вырвалось красное пламя и понеслось в нашу сторону.

— Оно чуть не опалило мне волосы! — воскликнула Вика.

К счастью, мы успели спуститься до того момента, как пламя вырвалось наружу, охватило дом целиком. Произошёл чудовищный взрыв, но… вдруг всё утихло.

Дом снова возвышался над нами. Пламя нисколько не навредило ему.

— Всегда так — заводят в ловушку, а сами ещё и недовольны.

Фомальгаут Мария

Кто же виноват, что у нас стены такие…

Главное, взъезжал в квартиру, даже не посмотрел на стены… Что мне до этих стен, главное, чтобы тепло, и не сильно светло, и чтобы плесень по стенам — белая, ни в коем случае не рыжая. Отопление проверил, лифт проверил — работает, свет горит, вода течет, плесень растет, что еще надо…

А вот на стены и не посмотрел.

И как теперь…

Я уже и не знаю, как им не мешать… А как не помешаешь, тут и чихнуть нельзя, все за стеной слышно. Еще только в первый вечер расположился, вещи кое-как по углам раскидал, ну что-то на полу не поместилось, на стены пришлось поставить, на потолок… Это я про что? А, ну да, только расположился, прислушался — нате вам, голоса…

Там, за стеной, где соседи… Нет-нет, вы не подумайте, не то чтобы там музыка какая, или оргия пьяная, этого-то ничего нет, я на соседей не в обиде… вот в старой квартире, это да… Парни наверху музыку как врубят, хоть вешайся… я уже наверх ходил, головы им отрывал, а им что с головами, что без голов, мозгов-то нету…

А здесь ничего такого…

Мелодия — тихая-тихая, я даже сначала и не понял, что за мелодия, незнакомая, и инструменты незнакомые… Потом разобрал, три инструмента играют, один глухой такой, сиплый, низкий, а-что-в-на-вас-тахх-слыш-ш-но, второй тонкий, звонкий такой, его слышнее всех — у-жи-на-ти-ди-ти-у-жи-на-ти-ди-ти, и третий, тоже низкий такой, но помягче, сес-си-йу-сда…

Нет, играли они, конечно, разное… Сейчас спросите, ничего не напою, не помню, вот эти мелодии только в память запали… Ну, еще парочка…

Вот и как теперь жить… я уже и деконденсатор на ночь глядя не включал, чтобы не дай бог, соседей не растревожить, и сам сидел тихо, как мышка… я все боялся, они догадаются, что стены у нас картонные, перестанут репетировать свой концерт… Поначалу раздражало, конечно, придешь вечером уставший, как черт, а за стенкой симфония… А потом привык, даже прислушивался — как играют свое по вечерам, у-жи-на-ти-ди-ти… Я уже и машину времени не включал, чтобы их не спугнуть, а без машины времени вообще не весело, положил на стол кусочек снеди, перенесся в будущее, и будущего этот кусочек в настоящее забрал, уже два кусочка…

Так что мне с ними даже весело было… Кто же виноват, что у нас стены картонные… Потом низкий инструмент почему-то из оркестра убрали, а мне кажется, зря, очень он хорошо гармонировал… Ну, я не эксперт… а звонкоголосый инструмент, я его про себя называл Звонкой — сломался. Только и слышал я от него какие-то вздохи, всхлипывания, писки, потом — Же-ня… Же-неч-ка… и снова писки, всхлипывания, вздохи…

Кто же виноват, что у нас стены такие… Ни чихнуть, ни почесаться…

Где-то через месяц даже думал зайти к соседям, познакомиться… просто так, по-соседски, спросить, не очень мешаю, а то у меня я же ток от вечного двигателя качаю, а от него сами знаете, какой шум стоит… кое-где соседи уже и жаловались, мне теперь и им ток качать приходится…

Вот, пошел я в выходной к соседям, вкусностей с собой взял, думал познакомиться… Выхожу на лестницу…

Кто же знал, что у нас стены такие…

Никакие…

Хожу, смотрю, ничего понять не могу, стена моей квартиры выходит на улицу, на трассу, бывают такие трассы заброшенные, ну раз в полдня пронесется над трассой какая-нибудь машина, и все…

С ума я сошел, что ли… Очень похоже… Домой прихожу, четко слышу за стеной, басит инструмент, я про себя называл его Басач, ма-я-у-же-вро… взро-слый… А выхожу в подъезд…

Поговорил с соседями, которым кланялся каждое утро, осторожненько так, а то за такие рассуждения можно и в больничку отправиться… Оказалось, не у меня у одного такая чертовщина… У соседки, которая напротив, за стеной дикие звери ревут, страшно так, за дверь выходит, а там лестничная клетка… У старичка наверху каждую ночь за стенкой грохот, как будто вселенная взрывается… с самого края приезжие квартирушку снимают, видно, что нелегалы, ну мне-то что до них…

Хотели жалобу накатать на этих, которые дом строили…

А что жалобу… Сами знали, на что идем, когда на объявления эти клюнули, квартиры за полцены, кредит-рассрочка-ипотека… Уже тогда знали, что дело нечисто будет, только не знали, с какого боку… Вообще спасибо скажите, что этот дом еще стоит, на соплях своих держится…

А все равно сволочи… Ладно между комнатами стены никакие делают, между квартирами еще тоже стерпеть можно… так они между домом и улицей стены тонюсенькие поставят… и на границах между государствами. И даже между…

Да нет, они мне не мешали… я к ним даже привык… Хорошие у них мелодии получались дуэтом… по вечерам… Поэтому когда дирижер продал звонку, мне ее не хватало. Конечно, у дирижера свои проблемы, может, на мели сидит, может, сам не хотел с инструментом расставаться…я даже думал денег ему дать, Звонку выкупить, только как я ему дам, я еще сквозь стены не хожу…

Самое главное, когда пропала Звонка, сломался Басач, как тогда Звонка ломалась… Долго по вечерам не слышал никаких мелодий, музыкант настраивал Басача — не мог настроить, были какие-то всхлипы, вздохи, стоны, редкие-редкие ноты — ма-ма, ма-ма… и все…

К весне музыкант разбогател, ну еще бы, такой талантище долго без денег не просидит… Разжился новой Звонкой, у нее голосок был чуть потоньше, чем у старой, они с Басачом не сразу спелись дуэтом… Долго подстраивались друг под друга, я слышал, как потихоньку училась мелодиям звонка, как понемногу оттаивал, настраивался Басач… где-то через полгода в маленьком оркестре наступил какой-то разлад, инструменты играли не в такт, потом Звонка пропала — на пару недель, может, ее отвезли в ремонт, я не знаю… Вернулась — и зазвучал маленький оркестр, удивительно гармонично, уж на что я не понимал их нездешних мелодий, и то по ночам заслушивался…

Мне здесь все больше нравилось… может, из-за них, может, из-за того, что окна выходят на далекие квазары, откроешь поутру занавески — и комната окрасится красноватым сиянием… И ничего, что до сих пор бардак в комнатах, звездную пыль вытереть недосуг, вещи как на потолок швырнул, так там и лежат, не дай бог зайдет кто, увидит, как я законы гравитации нарушаю, тут и до полиции недалеко… кубометр до сих пор лежит нераспакованный, и цилиндрометр тоже…

Только ерунда все это…

А мне уютно…

И музыка… там… за стеной…

Где-то через годик дела у музыканта пошли совсем хорошо, или у музыкантов, не знаю, сколько их там было… Разжились еще одним инструментом, сильным, громким, должно быть, собирались выступать на большой сцене. Этот инструмент настраивали долго, очень долго, слышал по ночам, как неумело голосит новая мелодия, А-а-а-а, как старые инструменты пытаются подстроить ее под оркестр, ме-сяц-над-на-ше-ю-кры-ше-ю-све-тит-ве-чер-сто-ит-у-дво-ра… Я все думал, когда догадаются выкинуть этот никчемный саксофон или флейту, не выкидывали, видно, дорого им эта штука обошлась… и видно долго нужно настраивать инструменты там, за стеной… помню, как он зазвучал — неловко, неумело, ма-ма, ма-ма… тя-па… Тогда стало ясно, что это новая Звонка, еще одна, что-то вроде второй партии…

Я им завидовал. Честно, я им завидовал. У меня у самого музыкального слуха никогда не было, здесь я не в свой род пошел, у нас все музыкантами были… А я что… на целатавре играть не умею, к клавиметру меня лучше близко не подпускать, на скрипофоне пробовал играь… давно еще, когда мое сознание еще не до конца оформилось, не до конца вышло из нирваны… А как тут сыграешь, когда у тебя еще не три грани, а все пять, и не знаешь, что с этими гранями делать…

Стыдно сказать… Да, сломал скрипофон. Первейший из нашего сообщества посмотрел, сказал, вообще не знает, как так можно было сломать… Небесные струны по ту сторону пространства и времени забросил, а цикалки, на которые сама мелодия крепится, свернул в первичную материю.

Так стыдно…

Так что я слушал их с завистью, как они там репетировали, жалко, не услышал их на большой сцене…

Потом появились другие инструменты, как-то некстати появились… Нет, и раньше бывали другие, так, от случая к случаю, разучивали какую-то симфонию, громкую, бравую, ха-а-ха-ха-ха-ха, а тут другое… ближе к осени. Сначала музыканты прикупили какие-то установки, которые гулко гудели, и от них дрожало небо. Потом еще какие-то ударные, фьюить — бах, бах, и от их грохота испуганно трепетала земля…

Это они, конечно, зря… музыкантам или там музыканту, конечно, виднее, я не спец, не эксперт… но по-моему, зря… Разве что понастраивать их с полгодика, как ту Звонку-втору…

И эти… еще каких-то басачей прикупили, это уже совсем зря… какие-то недобрые басачи с гулкими голосами, появлялись несколько раз, негромко басили, гулко-гулко постукивали, кажется, по полу, Тихие-тихие мелодии, и вроде бы не раздражали слух, и в то же время…

Не нравились они мне…

Потом за стеной исчез Басач. И тонкий инструмент, Звонка — сломался, наверное, так у них полагалось, когда исчезал Басач, ломалась Звонка, а может, Басач исчезал, потому что ломалась Звонка… не знаю. Сломалась Звонка, опять месяца два не слышал ее мелодий, только вздохи, попискивания, всхлипы, редкие попытки взять ноту — Ле-ша-Ле-шеч-ка-за-что-за-что-за-что…

Я ждал. Ждал, когда невидимый дирижер настроит Звонку, ждал, когда купят новый Басач.

Новый Басач так и не купили…

Я не знаю, чем я их обидел… Казалось бы, уже все, что мог отключал, и деконденсатор, и машину времени, и все порталы какие нужно открывал и закрывал днем, и сидел тихо, как луч света в вакууме…

А все-таки чем-то я их обидел… Не знаю, чем. И никогда не узнаю… Мы же с ними разные, совсем разные, что мне хорошо, то им плохо, и наоборот… Может, напрасно я сидел тихо-тихо, может, надо было им в стену стучать, им бы понравилось… или и правда надо было прийти к ним, с красивостями, со вкусностями, только вот куда прийти, я сквозь стены ходить не умею…

Чем я их обидел… вечный двигатель заводил… а как без вечеого двигателя, откуда мне прикажете свет получать… Звезды что ли, доставать с неба… Некоторые, правда, достают, вон, к соседке заходил, у нее в клетке звезда висит, соседка ее звездной пылью кормит…

Чем я их обидел… а ведь обидел же, крепко обидел, до сих пор перед ними стыдно… Найти бы, или хоть весточку какую послать, извините, если что не так, честное слово, не хотел обидеть…

А ведь обиделись.

Крепко обиделись.

Вот уж не думал, что они могут так оскорбиться… А как я хотел, музыканты — натуры тонкие, вон, в новостях сообщали, у одного погибла третья половина его второй души, так он с горя ушел в небытие…

Обиделись… Никак не думал, что они уйдут… А ведь уехали. В спешке, быстро, бегом, как будто я им смертельно надоел, а я даже не успел извиниться…

Ну и грохот там стоял, когда они уезжали… Дрожали стены, дрожала земля, дрожало небо, ночь не спал, вот так, гул, гудение высоко-выскоко, и фьюить, и — бум-мм-м, и земля дрогнет…

Что они там разбирали… мебель выносили, инструменты свои… может, эти инструменты были встроены в пол, в стены… наверное, встроены, каждый раз, когда исчезал Басач, или Звонка, за стеной начинался шум, суета…

Два раза я стучал им в стену — просто так, в отчаянии, мол, не сердитесь, простите, если что не так… Они меня уже не слышали, все гремело и грохотало, дрожала земля… Напоследок услышал голоса инструментов, ненастроенные, разбитые, мелодию Звонки — не примы, а вторы, ма-ма, ма-ма, а потом снова гул над потолком, фьюить, и грохот, кажется, вынимали инструмент… я еще думал, хоть бы его не повредили, пока везли, мелодичный такой…

И все. А утром была тишина, не такая тишина как по утрам, когда все спят, а мертвая тишина, как бывает в пустом доме… когда все уехали… и слышно, как ветер шевелит впопыхах забытую кем-то занавеску…

Так и не знаю, чем их обидел… И до сих пор звенит в третьем ухе последняя мелодия, гул, свист, ма-ма, ма-ма, грохот… и тишина…

Хоть бы весточку какую оставили, как, что… правда, когда они уехали, стена стала светиться… я думаю, это какой-то знак… не знаю, какой…

До сих пор не могу расшифровать…

Потом новые хозяева приехали, через пару дней, тоже музыканты… только это уже не то… У этих и инструменты были плохонькие, и играли они оторви и брось, мелодии простенькие, кри-кри-кри, квирр-квирр-квирр, скрик-скрик-скрик, и писк, и царапанье, и шуршание, и все. Тоже, конечно, мелодично, красиво… только все не то…

Вот так вот… соседи… обычно у соседей хоть адресочек новый стрельнуть можно, переписываться… вон, наверху парни сьехали, я теперь как выходные… так к ним, в соседнюю галактику… хорошо у них там, газовые облака, свет зеленоватый отовсюду…А тут даже не знаешь, где они, что они, может, уже где-нибудь в столице выступают со своим оркестром, такой талант трудно не заметить, как это у них мелодия получалась… ма-ма… ма-ма…

Кто же виноват, что у нас такие стены тонюсенькие… Ладно между комнатами стены дохлые делают… но ведь и между квартирами та же дрянь… и на улицу стены никакие… и между мирами…

2012 г.

— Ах, милый друг. Что ты хочешь здесь отыскать? Не беспокойся, не надо подпрыгивать от моего скрипучего голоса. Здесь нет врагов, только лишь пауки, призраки, да летучие мыши. Как моё имя? Допустим, что Сарджухар. Но это имя сокрыто веками и пылью, и ни о чём тебе больше не скажет. С этого и стоило начинать. Я здешний библиотекарь. Так, что ты собрался здесь отыскать? Информацию про способ убийства предыдущего Тёмного Властелина? Ох, даже не знаю, ведь светлые стабильно их убивают, но Властелины опять возрождаются. Тёмное дело, порою, герои даже не знают, смогли ли они окончательно победить своих извечных противников. И с именами у них сложная ситуация, порою, читателям даже не ясно, это уже новый злодей, или же старый опять возродился. Откуда я столько знаю про Тёмного? Я повидал слишком много героев, как и ты, приходивших за знаниями. Давай ближе к делу. Тебе проще назвать номер злодея о котором, чем произнести настоящее имя? Так я и думал, чем больше проходит веков, тем больше переходят в легенду события. Тогда какой по номер Властелин тебя особенно интересует? Четвёртый? Вроде, его звали на С, но это имя сокрыто веками, и стёрлось из знаний потомков… Оставь эту затею, ведь он жил пятьсот лет назад, и, наверняка, уже исчезнул в могиле. Пойду, заварю себе чай, а ты пока подыщи новую тему по каталогу. Что, самые мощные методы создания боевых артефактов? Что же, пойду, поищу эти свитки в особом отделе. А ты пока будь осторожен, ведь в подземелье, где только крысы и призраки, даже у стен могут быть уши.