Битвы на салфетках-138. Голосование.

Фраза-задание:

«ЗА МИГ ДО...»

На ваш суд представлены 9 миниатюр и 2 внеконкурсных работы.

ПРАВИЛА второго тура прежние:

— проголосуйте за 3 лучших, на ваш взгляд, миниатюры;

— голосование участников обязательно. За себя голосовать нельзя;

— голосование продлится до воскресенья 27 июля до 12 Msc;

— комментарии по конкурсным и внеконкурсным работам крайне желательны!

Удачи всем!!!

________________________________________________________________________________

1.

За миг до… впрочем, обошлось.

Я оглянулся на заднее сиденье. Попутчики спали. Один справа, другой слева, посередине малый барабан. Завидую. Не барабану – попутчикам. Мне спать нельзя – это будет не по-товарищески.

Саша громко зевнул и помотал головой.

– Может, кофе? – предложил я.

– Давай, – ответил Саша и, пока я свинчивал крышку с термоса, аккуратно наливал в нее кофе, пробурчал, – Остыло, небось.

– Небось, не остыло, – ответил я, протягивая ему крышку.

Саша, не отрывая взгляда от дороги, залпом выпил кофе, встряхнулся, сунул мне крышку обратно и безошибочно ткнул пальцем в кнопку включения cd-проигрывателя. Посмотрим, что у него там.

Знакомые аккорды «Roxanne» вывели меня из задумчивости. Ну что, не худший вариант, а с Сашей – так и вообще один из лучших.

Я достал из чехла камеру, включил, поводил ей влево-вправо, навел на водителя:

– Пару слов для истории, пожалуйста.

– Да пошел ты…

Такие вот исторические слова. Усмехнувшись, выключаю камеру и прячу обратно в чехол. Хочется спать, но это… ну, я уже говорил. Где там это наше кофе? Ага… Отвинчиваю, наливаю…

Машину дергает влево. Я свидетельствую: кофе еще не совсем остыло.

– Саня, – перевожу взгляд со своих джинсов на него и обратно, – я все понимаю, но объяснять людям, что я и впрямь облился кофем…

– Смотри, – перебивает он меня и, все так же не поворачивая головы, указывает пальцем направо.

Смотрю в указанную сторону. Темно. Ничего не видно… Потом до меня доходит.

Инстинктивно упираюсь ногами в пол и едва не роняю термос.

На самом деле, пугаться-то особо нечего. Но появление такой большой полутораэтажной хреновины темно-синего (в темноте превращающегося в защитный) цвета и без единого огонька (даже отражатели ничего не отражали) на таком расстоянии, что я вполне могу написать на ней что-нибудь нецензурное…

– Автобус-призрак, – бормочу я, глядя вверх, в темные окна проезжаемго автобуса.

– Ага, – Саша кивает, – Сюжет для новой песни?

– Вроде того… Начало будет такое: «Как много, все же, идиотов по нашей Матушке-Руси»… Где это чертово полис, когда оно надо?

– Зато как играют…

2.

— Где его черти носят?! — Витек бросил пустую банку из-под пива под стол в кучу других. Ничего, потом уберет! Все равно родаки до понедельника на даче – празднуют открытие сезона. Только б еще Димон, черепаха старая, притащил баклажки побольше! Не каждый же день из технаря отчисляют!

Витек встал, открыл окно и снова уселся за комп. Он повернул монитор, чтобы не отсвечивал, и уставился на экран. Брови его как будто сами поползи навстречу друг дружке, он наконец не выдержал и хлопнул ладонью о стол: «Ну кто так воюет! Где, блин, тактика?! Где команда? Дайте только из „мертвяка“ вылезти...»

Заверещал звонок. Витек бросился в прихожую, сразу же забыв об игре. Димон вернулся!

— Ну что так долго-то...- стал было возмущаться Витек, открывая дверь. И осекся.Это был не Димон. У порога терпеливо ждал невысокий мужик средних лет в старомодном сером костюме.

— Добрый день, — тихим приятным голосом сказал он. — Могу я увидеть Мотылева Виктора Сергеевича?

— Ну да… — Витек немного ошалел, — я это.

— Какая удача! — улыбнулся гость, вынимая из кармана повестку. — Распишитесь, пожалуйста, здесь.

3.

— Джо, явно вскрывали! Видел, как рвануло – континент разнесло вдребезги. Смотри, куски разъехались почти по всей обшивке. И внутренней воды вытекло много. Сфера подсохнет, или так, мокрая, и будет вращаться? Я ничего не имею против Титанов, но при всей прогрессивности они, как бы помягче сказать, аккуратностью не блещут. Почистили бы, хоть, перед отбытием, свою жестянку. Не могу смотреть — у капсулы обшивки за грязью не видно. А следов-то сколько на поверхности. Ну ничего, для обитателей будут водоёмы.

Джо достал из коробки крошечного человечка.

— А ты помнишь, Бол, какая была шумиха, когда этих двенадцать снимали с поверхности аппарата? Вся Галактика им сочувствовала. А потом, оказалось, одиннадцать сняли, а двенадцатый до сих пор тут лежит. Вон, посмотри — поперёк зеленого пятна в Африке крестец и бедра валяются. Пол континента, считай, под трупом. А тринадцатого, вообще, забыли из внутренних вод достать! Так и плавает Титан внутри капсулы. Как об стенку изнутри стукнется – так Землю трясти начинает.

— В Африке? Да, вижу, крестец лежит. У них, тогда, сестры ещё родить успели. До сих пор гадают – от братьев, или до полёта сподобились зачать. Что это за эксперименты кровосмесительные? И в количестве отпрысков «сомневаются». Джо, ты «сомневаешься» в количестве своих детей?

— Бол, ну ты балабол. Джо ухмыльнулся. – Работай. Влетит нам за прошлую подсадку. Я думаю, те, всё-таки умудрились пройти сквозь обшивку, и живут теперь во внутренних водах. Вроде у них и ласты были, или ступни какие-то длинные – вечно на край Галактики брак дают.

— Никогда не поверю, что внутрь прошли. Там же плавает Титан, если не разложился ещё. Он же там всю воду испортил.

— Так вот подсоленным Титаном, поди, и живут – и мясо, и газ. Тьфу. Бол, хватит сказки рассказывать. Смотри-ка новая подсадка тоже некондиционная. Мелкие, цвет разный. Так, давай отдельно их расселим – каждого на свой кусочек.

— А больше-то не рванёт? А то, если из внутренней воды газы вырвутся, или внутренняя вода смешается с поверхностной — рванёт, мало не покажется. А нам опять — лети, заселяй.

— Эти мелкие, вроде чистоплотные. Вон, в Короне высаживали, до сих пор живут. Отложи-ка мне одного. Сыну подарю.

Джо взглянул на коллегу:

– Я сверялся, астероид из Вселенной ещё нескоро сферу толкнёт. Сами бы вот, только, не пробурили до конца обшивки. А то кладовщик сказал, что больше людей нет. Опять или ящеры или рыбы.

— Ну что, приступим. Сажаем беленького. Подключил его к жизни?

— Почти. Бол, имя-то ему дашь?

— А, дам. Потом.

4.

Благодарность

— Ну, держись. Я договорился, мне позвонят сразу же, как закончится операция, и все расскажут. А ты, если будет тяжело – не звони, отдыхай и спи побольше. Позвонишь, когда тебе полегче станет, — голос Роя звучал так спокойно и уверенно, а глаза его светились такой непрошибаемой верой в лучшее, что на какой-то момент Ада поверила: с ней и правда все будет хорошо. Операция пройдет нормально, и она, хоть и будет какое-то время очень слаба, потом обязательно поправится.

Рой умел вселять в людей оптимизм так же хорошо, как и находить самые лучшие клиники и самых лучших врачей и устраивать к ним своих родных и друзей. Ада прекрасно знала это – потому и обратилась к нему за помощью, когда ее диагноз подтвердился.

— Я никогда не смогу тебя отблагодарить за все, что ты для меня сделал, — сказала она, натягивая на себя одеяло до самого подбородка.

— Вот еще глупости! – отмахнулся Рой. – Какая благодарность, мы же друзья!

Да, они много лет были друзьями. Только друзьями, как бы Аде ни хотелось большего. Но у Роя была семья, а у нее – принципы.

И лишь теперь, когда до начала операции оставалось меньше получаса, когда в ее палату с минуты на минуту должны были прийти санитары, Аде пришло в голову, что если она не скажет Рою о своих чувствах сейчас, то, скорее всего, уже не сможет сказать ему о них никогда. Потому что на самом деле шансов остаться в живых у нее все равно было слишком мало – как бы ни пытался Рой убедить ее, что это не так.

Ада посмотрела ему в глаза. Теперь или никогда! Она скажет, что любит его, что любила всегда, с того дня, как они познакомились. Что он для нее – самый лучший, самый потрясающий мужчина, единственный, с кем она хотела бы быть вместе. Сейчас можно. Сейчас ее признание не будет неприличным, потому что через час она, скорее всего, умрет на операционном столе.

— Рой… — прошептала Ада и снова замолчала. Да, она скоро умрет, а он останется жить дальше с ее признанием. Если она хоть немного нравилась ему, как женщина, он будет долгие годы жалеть о том, что не догадался о ее чувствах раньше. Это почувствуют его жена и сыновья, и в их дружной семье начнутся недомолвки и подозрения, способные разрушить самые прочные отношения…

— Что, Ада? – друг наклонился над ее подушкой.

— Просто спасибо, — сказала она еще тише.

«А ведь я все-таки нашла способ его отблагодарить! – ликовала Ада про себя по пути в операционную. – Он подарил мне шанс выжить, я подарила ему счастливую семейную жизнь!»

5.

Прохлада утреннего ветра приятно ласкала мою кожу, и я, с наслаждением прикрыв глаза, вдыхал чистый и свежий, ни с чем несравнимый, аромат океана. Не помню, как оказался на этом прекрасном пустынном берегу, но умиротворение и счастье, которое я сейчас чувствовал, заставляли отбросить эти ненужные думы. Бирюзовая вода неспешно накатывала на песчаный берег и словно шептала: «Окунись в мои ласковые теплые воды, ощути блаженство, окутывающее твое тело целиком, с головы до ног».

Глядя на свои ноги: крепкие и загорелые, я ощутил нестерпимое желание почувствовать под ними влажный песок, пробежаться по нему до самой воды и с разбега нырнуть! Одна только мысль об этом наполняла все мое существо таким восторгом, таким счастьем, какого я не испытывал, казалось, никогда в жизни. «Вставай со своего кресла», шептал океан, «вставай и иди ко мне»…

За миг до того, как мои ноги должны были коснуться песка, я провалился в бездну. Беззвучно крича, я падал в черную бездну отчаяния, боли и безысходности, пока не приземлился в инвалидное кресло. Глядя на свои ноги: изуродованные и бледные, не функционирующие больше пяти лет, я все понял. Пузырек снотворного, залпом проглоченные таблетки и стакан воды, пусть смерть окутает меня своим теплым плащом целиком, с головы до ног…

6.

За миг до этого город жил обычной жизнью. Мерцали вывески контор и магазинов, меж домов под фонарями прогуливались праздные люди, в тысячах окон горел свет, а за этими окнами мерно стучали клавиатуры, посылая всё новые пласты пустой информации в блоги и чаты. Никто не помышлял, что эта идиллия может так резко оборваться. Всего один миг потребуется для того, чтобы мирный город превратился в неуправляемую массу людей, и даже человек, у каждого из которых есть разум, мечты и страдание.

И вот, этот миг настал, напряжение достигло пика и оборвалось, город замер на пару секунд, не вполне пока осознавая происходящее… Тут весь город разом всплеснули руками, а кто-то и выматерился и у всех на уме была одна мысль: «Как я не сумел такое предвидеть?» Жители потянулись к окнам чтобы посмотреть — а на улице-то как? И все со вздохом убеждались — во всём городе вырубило электричество.

Если бы такое случилось на западе, поднялась бы паника и крики «террористы», но советский человек ко всему привычен — он достаёт свечи, включает конфорки в газовых плитах и живёт эти считанные часы в уединении, самопознании и информационном вакууме, ощущая единение с природой. Он выглядывает из окна и видит — на других окнах тоже пляшут отсветы неспокойного пламени, и только въезжающая в двор машина со включёнными фарами оставляет шрамы на этом мирке тёплого матового света.

А за тем свет вновь включают и город нехотя погружается в обычную жизнь.

7.

В сказке

Королевство, в котором оказалась принцесса Лири, потрясло её с первого взгляда. Дворец сверкал на солнце, стены казались необычайно гладкими и прозрачными. Невеста короля с удивлением огляделась.

— Твёрдая вода, — с улыбкой пояснил король Лэт, жестом приглашая следовать дальше. Дорога в саду походила на стекло, под которым плавали разноцветные рыбы. Лири осторожно ступила на странный аквариум.

— Нет ничего прочнее воды, не удивляйтесь, несравненная принцесса, — сказал король.

Сад вокруг изумлял красотой загадочных и необычных растений.

— Водоросли, которые могут расти на земле. Взгляните, дорогая. Я создавал морской мир на воздухе.

Они приближались к дворцу, и Лири видела всё больше удивительного.

— Посмотрите, принцесса, — с радостью показывал король Лэт. — Та башня сделана из морского песка и речных ракушек, но смотрится чудесно, верно?

— О, да, — кивнула Лири.

— Куст, мимо которого Вы идёте – настоящий розовый куст, но в каждой розе есть живая жемчужина. Загляните, принцесса!

— Живая? — спросила Лири, беря в ладони один из цветков.

— Приветствую Вас, будущая королева, — прошелестела роза, и Лири увидела в сердцевине маленькую жемчужину.

Наклонившись, она поцеловала прекрасный цветок и услышала в ответ восторженное: «Ах!»

Король дотронулся до руки принцессы, приблизил розу к губам и тоже поцеловал. Они так и стояли, держась за руки, пока роза не пропела:

— Не годится целовать меня королю и будущей королеве. Вы в волшебном саду, и каждая травинка ждёт вашего поцелуя!

— Но Вы знаете, драгоценная принцесса, что случится за миг до поцелуя? — спросил король Лэт.

— Конечно, — потупила ресницы Лири. – Я полюблю Вас.

— И это Вас не пугает? — голос короля стал тише. — Моё сердце пылает любовью, прекрасная Лири, с той минуты, как я увидел Ваш портрет. И оно не остынет, пока не перестанет биться.

— Не пугает, — прошептала принцесса. Рука короля ещё крепче сжала её руку, и тёплые губы коснулись губ. Робко, но у Лири от блаженства закружилась голова, унося принцессу за облака.

Диковинные растения сплелись в ликующем танце, осыпая влюблённую пару сверкающими листьями. Король Лэт улыбнулся, представляя завтрашний свадебный салют. Морские звёзды в небе, рассыпающиеся на сотни ярких искр – возможно, лучшее из всего, что он придумал.

Хотя его будущую жену ждёт ещё много сказочных сюрпризов!

8.

Рассвет

На самом деле не важно, что было «до», и что будет «после». Все враз сделалось пустым, бесполезным, даже каким-то глупым…

Город вдали буквально таял в огненном мареве, постепенно нарастающем, набирающем силу, как если бы некий древний и давно позабытый бог очнулся после тысячелетнего сна и теперь медленно выбирался из-под земли на поверхность, одним только своим дыханием сметая ветхие постройки и прижимая к земле гибкие деревца. Ватные клочья облаков разметало по небосводу нарастающим гласом испорченного органа. Вода же в заливе вспенилась и забурлила…

Пронзительно крикнула чайка – раз, другой… потом замолкла, видать поняла всю бессмысленность своих стенаний.

– Жутко, – сказал кто-то, протягивая мне бутылку. – Как будто в жерло вулкана заглядываешь.

– Нет, это прекрасно, – ответил я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

Бомбардировщик пронесся над нашими головами и поспешно скрылся во мраке.

Древний бог окончательно пробудился, обернувшись ослепительно ярким огненным вихрем. Пожрав целый город, он обратил свой взор на нас – жалкую кучку солдат, брошенных на произвол судьбы. Бог протягивал к нам свои ладони, все ближе, ближе и ближе. И я слышал наполнявшие воздух крики и пение, вздохи и смех; я жадно глотал спиртное из бутылки, чувствуя, как испаряются мои слезы и как плавится кожа у меня на лице…

Шел третий час ночи.

9.

Звериная точность

От правой передней лапы осталась лишь обугленная культя. Белоснежная шерсть на боках посерела от пыли, пестрела потеками крови, смешанной с грязью. Но пёс всё так же верно следовал за тем, кого избрал Хозяином. Этот высокий, худой человек в серо-зеленой форме нарезал уже не первый круг вокруг дымящихся развалин — и за ним, как тень, хромал звёздный пёс. Круг за кругом, шаг за шагом, превозмогая боль и усталость.

Он увидел его только сегодня, но с первого взгляда понял, что Хозяин – именно он. Уверенные движения, спокойный, твёрдый взгляд… Ради такого Хозяина не жаль было и голову сложить. Что пёс, собственно, и сделал.

Наконец Хозяин остановился, и пёс позволил себе сесть. Жар от покалеченной лапы разливался по всему телу, вязкой пеленой обволакивая сознание, но животное всё так же не спускало с человека глаз, ожидая нового приказа. Он чувствовал, что Хозяин чего-то хочет, но не смел его торопить и терпеливо ждал.

Даже будучи затуманенными болью, янтарные глаза пса выражали бесконечную преданность. Но не бездумную, тупую, как у домашних зверьков, а вполне осознанную. Этим звёздные псы отличались от другого подчиняемого зверья: они осмысливали приказы, умели предугадывать желания своих Координаторов.

— Прости, — коротко бросил Хозяин и присел на корточки, чтобы подобрать сломанную ветку. Старательно обломав острые сучья, он запустил палку в густые заросли.

Пёс без единого звука бросился следом. Цель была настигнута еще в полёте. Белый пёс приземлился на сырую землю и пошатнулся, скульнув от боли – не привык еще обходиться только тремя лапами.

А, когда преданное животное обернулось, на него смотрел тёмный глазок огнемета. Такого же, что опалил ему сегодня ночью лапу.

***

«…Во времена Переворотов большую популярность получили отряды Координаторов – почти безоружных людей, имевших при себе лишь зипперы для элементарной самообороны. Их настоящее оружие пряталось прямо на поле боя: мелькающие на фоне луны визгуны, шуршащие под полом грызуны, затаившиеся в чаще звёздные псы. Опытному Координатору достаточного было одного движения, чтобы внушить стае зверей, что они должны делать. И это исполнялось любой ценой. Выжившие животные вскоре забывали Координатора и возвращались в свою среду обитания. Но были и такие, что до конца следовали за своим Хозяином — их приходилось уничтожать, ибо в большинстве своём это были покалеченные животные, не имевшие уже никакого военного потенциала…» ~ История Империи: Облегченный, Художественный вариант.

ВНЕКОНКУРС

1.

За миг до темноты.

Короткая пьеса.

Действие единственное.

Тишина.

Два прожектора освещают две группы людей: слева сидят двое диспетчеров (Август и Сентябрь), одетые в утилитарно-зеленые костюмы, с наушниками и микрофонами, справа трое пилотов (сидят клином: Лауреат-1 впереди, 2 и 3 чуть сзади) в коричневых кожаных куртках, галифе и авиационных шлемах. Декабрь (одет как диспетчер) расхаживает по всей сцене, сцепив руки за спиной и периодически пропадая из поля зрения зрителя.

Шипение, треск разрядов, гул мотора.

Лауреат-1: Август, как слышите меня.

Август: Так себе. Кто на проводе?

Лауреат-1: Это Лауреат.

Август: Как вы там, Лауреат?

Лауреат-3 (Лауреату-1): Выходим на цель.

Лауреат-1: Выходим на цель! Повторяю – выходим на цель!

Август: Покидать транспортное средство на скорости более девяносто километров в час запрещено…

Декабрь (из темноты, резко): Кончай трепаться!

Август (вскакивает, прикладывает руку к пустой голове): Есть кончать трепаться! (садится)

Декабрь (Лауреатам): Как обстановка?

Лауреат-2 (Лауреату-1): Пока тихо. Нуль-спутник прямо по курсу.

Лауреат-1: Пока тихо…

Шум, свист.

Лауреат-1 (Лауреату-2): Накаркал… (Августу) Мы обнаружены! Идем в атаку!

Сентябрь (кричит): Рано! Остальные не успеют!

Декабрь (держась за спинку стула Лауреата-1, наклоняется к нему, кричит на ухо): Лауреат, вы окажетесь без поддержки!

Шум, свист, пулеметные очереди. Лауреат-2 падает вместе со стулом на пол.

Лауреат-1 (кричит): Генрих!.. (Декабрю) К черту поддержку! (Лауреату-3) Морган, прикрой!

Прожектор, освещающий пилотов, гаснет. Шум, треск разрядов. Тишина.

За спинами диспетчеров появляется Декабрь. Медленно снимает наушники.

Сентябрь: Началось…

Звонит телефон. Тусклый луч прожектора высвечивает стоящую посередине сцены тумбочку с телефоном. Декабрь идет к ней. Диспетчера молча следят за ним. Декабрь снимает трубку.

Декабрь: Да?

Темнота. Яркая вспышка, грохот, темнота, тишина. Одинокий выстрел.

2.

Мечты и надежды

Площадь была заполнена народом. Между людьми, тут и там, сновали волонтёры, раздавая кулёчки с новогодними виноградинами. Последние минуты уходящего года тянулись особенно долго.

Гул постепенно стихал, и царившая над площадью единая душа, стала разлетаться на десятки крохотных душ, в каждой из которых жило только её, самое заветное желание.

Распадались компании, даже семьи, пришедшие на площадь отпраздновать наступающий Новый год – каждый теперь углублялся в себя, чтобы ещё раз проговорить глубоко внутри то, на что возлагал надежды. А потом оставалось самое главное — успеть съесть двенадцать виноградин под удары старинных часов.

И тогда желание непременно сбудется.

Он тоже пришёл на площадь. Впервые за много лет. Когда он последний раз отмечал Новый год, вот так, вместе с горожанами? Теперь уже и не вспомнить. Встречал Новый год дома, в полном одиночестве. И каждый раз перед ним лежали двенадцать виноградин. Альбильо, гарнача, вердехо… — менялись сорта винограда, и лишь мечта оставалась неизменной. К сожалению, мечта всегда более стойка, чем надежда.

Но в этот раз он решил вновь, спустя много лет, прийти на площадь. И всё благодаря ей, всё той же изменчивой надежде, что змеёй шипела в душе: «а, вдруг, тот, кто исполняет мечты, в эту ночь находится там, где их больше всего?»

Конечно, давным-давно пора было повзрослеть и перестать верить в сказки, но…

«А ты оглядись вокруг – разве здесь собрались одни дети?..»

Он едва не пропустил первый удар часов. Торопливо проглотил одну виноградину, затем вторую, потом третью…

И… за миг до того, как часы ударили последний раз, подавился двенадцатой. В глазах сразу потемнело, волной накатил дикий ужас.

К счастью умереть ему не дали. Чьи-то руки обхватили его сзади, сильно сдавили, прервав всякую возможность вздохнуть и разрешив лишь выдохнуть. А потом и дышать…

— Зачем ты это сделал? – человек в чёрных одеждах не без осуждения посмотрел на напарника, одетого в белоснежные одеяния. Впрочем, с людьми у обоих было лишь сходство – оба не принадлежали к человеческой расе.

— Зачем? – удивлённо переспросил светлый. – Я спас ему жизнь.

— Разве это жизнь? Мечтать, зная, что твоим мечтам не суждено сбыться, но каждый раз тешить себя пустыми надеждами.

— Я так и знал, что эта виноградина – твоих рук дело! – возмущённо воскликнул светлый. – Позволь тогда и мне спросить – зачем?

— Я тоже хотел ему помочь…

Несколько мгновений светлый непонимающе смотрел на него, потом махнул рукой.

«Пустые надежды… — не без обиды думал он, — разве может что-то пустое помогать выжить?»

«Спас жизнь… — думал чёрный, — откуда ему знать, что такое боль, тоска, уныние… краткий миг оживления, а потом разочарование и ещё большая тоска…»

Он знал это не понаслышке — давно лелеял несбыточную мечту – поменяться местами.