Битва на Салфетках № 227: Второй тур

Ольга, шатаясь, закрыла за собой дверь и без сил сползла на пол. Двумя руками стянула с себя противогаз и закашляла. Михаил заторопился к ней из соседней комнаты, прижимая к себе сумку с последней надеждой спасти любимую.

— Они распылили вакцину… Я не успела, надышалась… Мишенька, мне страшно! – Ольга осматривала свои руки, на которых уже проступили светлые пятна.

Михаил опустился перед девушкой на колени и протянул ей ампулу — последняя, настоящее сокровище, и единственное, что еще могло помочь.

— Ну почему они не могут оставить нас в покое? Мы были так счастливы эти семь лет… — она разжевала ампулу зубами и обреченно улыбнулась. – Боюсь, это не поможет. Вакцину модифицировали.

Махаил кивнул и сел рядом. Светлые пятна на ее руках начали приобретать пугающий розовый цвет, и он понимал, что скоро его ждет та же участь.

— Помнишь, когда вояки распылили вирус, мы тоже думали, что это конец. Но оказалось, что смерть – это только начало чего-то нового, прекрасного и настоящего.

— А теперь они отняли у нас и это, — прошептала Ольга. – Скоро мы снова станем лживыми и гнилыми внутри – обычными смертными.

Цианистый калий не помог, она чувствовала, как проклятая жизнь расползается по всему телу и, наверно, уже заразила Мишеньку. Было больно и нестерпимо жарко. Ее взгляд остановился на плакате мэра, с надписью «Зомби – это звучит гордо!», потом упал на тесак для разделки плоти, который Мишенька подарил ей на день рождения. Она никогда не думала, что обещание любимого быть рядом до самой жизни исполнится так скоро.

— Какая у нас была шикарная свадьба! – вспомнила Ольга, положив голову Михаилу на плечо. – Пищевый набег и два дня настоящей живой еды. А наша первая покусайка…

Ольга почувствовала легкое возбуждение, и ей захотелось последний раз откусить от любимого хоть маленький кусочек – что может быть интимнее и ближе? Но было уже поздно – лицо Мишеньки потеряло нормальный серый цвет и это означало утрату способности к регенерации мертвых тканей.

— Оленька, — услышала она шепот и почувствовала, что он все понимает. – Скоро мы оба окажемся в ином мире. И, как бы ужасно сейчас не звучали мои слова – предлагаю тебе оставаться вместе теперь уже до самой смерти…

Чёртово колесо.

Здесь когда-то шумел детский смех. Он и сейчас шумит, будто записанный на пленку … как в старом магнитофоне, с потрескиванием, шипение, слегка растянуто … жуткие звуки. Одно из самых жутких и безопасных мест в городе. Людям здесь некомфортно, животные его вовсе обходят за пару километров. Чёртово колесо. Раньше, ДО, это название вызывало у меня недоумение: почему Чёртово? Причем остальные Колеса Обозрения в городе иногда назывались так же, но именно иногда. Маленький я думал, что колесо крутит Чёрт, потому и колесо Чёртово, став постарше я потеряли это объяснение. Теперь, ПОСЛЕ, я опять думаю, что он его крутит, других причин вращаться и не разваливаться у ржавого аттракциона я найти не мог.

Парк зарос, мощеные бетоном, брусчаткой и асфальтом дорожки затерялись в траве и кустарниках, столбы освещения, иногда мерцающие, обвили лианы ядовитого плюща, по тем дорожкам, что не заросли, перемещаться не стоило. ОНИ не любили лес, ОНИ любили ровные и свободные поверхности. ОНИ … воплощение ночных кошмаров, уроды из хоррор игр, помесь механизмов и человеческих останков, в парке мне известны трое: Мороженщик, Паровоз и Парковщик. Первые двое перемещаются по дорожкам парка, толи в поисках органики для остатков своего человеческого начала, то ли от нечего делать, последний скрывается среди остовов брошенных автомобилей. К колесу они не суются, возможно им тоже мешает шум, возможно он напоминает им дни, когда в их телах не было ничего постороннего.

Чёртово колесо, мое спасение и проклятье. Моя шумная обитель, я не могу долго обходиться без этого шума, а батарейки давно перешли в предметы роскоши, их приходится беречь, включая плеер только в крайних случаях: на охоте или если задержусь в Анклаве, пристраивая дичь., закончив дела я всегда спешу обратно, сюда, к Колесу. Тут мой маленький дом, с мерцающей лампочкой, небольшой плиткой и обогревателем. Колесо дает мне кров, дает тепло, дает защиту. Оно существует и крутится для Чёрта. Будем знакомы, я – Чёрт, кто ты? Не важно, ты всего лишь несколько килограмм мяса и, если повезет, что-нибудь на продажу.

Чертово колесо, самое безопасное место в парке, безопасное для меня место.

Распахнулись врата ада и потянулись бесчисленные легионы зомби. Ни одной улыбки, ни одной радости, только серость и злоба. Неспешно и равнодушно, что делало картину еще более страшной и пугающей, двигались существа. Возможно, у них была цель, ведь даже звезды загораются не просто так. В поисках цели они шли-шли-шли, давя и сминая по пути всё что мешало пройти.

По неизъяснимой причине существо боялись ограждений, несмотря на их легкость ихрупкость стальные конструкции надежно управляли потоками тупой агрессии и бессмысленного желания идти вперед. Поворот налево, поворот направо, следуй воле толпы и будет тебе счастье. Что-то в этой философии было привлекательное, не надо думать, не надо волноваться, не надо переживать. Всё будет так как будет, любой проблеск мозга в этой толпе немедленно растаптывался коллективным нежеланием прилагать усилия.

И всей этой чудовищной процессией руководили извне. Зловещий замогильный голос звучал из ниоткуда и подавлял остатки свободной воли.

— На станцию метро “Горьковская” прибывает поезд…

Сиквел

От размоченных сухарей желудок был словно набит мокрым песком. Из чего их делали знать уже не обязательно — другого пайка всё равно нет. Хотя, похоже, кому-то всё же повезло! Шер жадно втянула ноздрями взбудораживший сознание запах — в распределителе запахло чем-то… знакомым. Женщина невольно сканировала воспоминания: длинные ряды ярких кресел, красивая пестрая одежда, предвкушающие улыбки на ухоженных лицах, а потом вдруг гаснет свет, все замолкают, звучит торжественная музыка… На экране появляется изображение, в руках она ощущает коробку… с попкорном! Представленная картина оказалась настолько реалистичной, что Шер всеми силами хотела удержаться там — в закоулках памяти, где можно было смотреть кино: с зеленеющими пейзажами, беззаботными людьми, у которых было так много…

Ну, хватит, она повернулась: в нескольких метрах, на застеленном ветошью полу, на коленях у женщины сидел мальчик. Шер брезгливо поморщилась — как же та была уродлива, чтобы казаться нормальной матерью! Да и как можно без злости смотреть на ненормальную, которая дала жизнь в этом аду, чтобы потешить себя! Пару лет и они умрут. Как и все. В сказки про дарованную небесами адаптацию уже никто не верил. Презрение рвалось наружу, а внимание как будто не желало признавать очевидное: малыш выглядел нормальным, и это само по себе было чудом. А вот Шер не может иметь детей, и это — хорошо! Ей не придется истязать или даже убивать себя, если изнасилуют.

Уродливая мать оставшимися во рту зубами сгрызала с коричнево-желтого початка засохшие зерна-кнопки, затем выплевывала их на ладонь и кормила с неё сына. Мальчик с невероятной жадностью ел, надежно вцепившись в кормящую руку. Сглотнув набравшуюся в большом количестве слюну, Шер заткнула пальцами уши и пыталась вспомнить какой-то очень старый фильм… Солнце медленно поднималась над горизонтом, и было будущее.

— Тебе чего, сынок? Что-нибудь срочное?- голос сгорбленной старушки заставил меня разжать руку и сделать шаг назад…

Я даже не знаю, как сказать вам, милая старушка, что привело меня сюда. Как объяснить вам, что я никогда не был в церкви и всегда считал веру пустяком и глупостью. Я сильнее какой-то там жалкой веры. Я сильнее всего на свете. Тогда что я делаю тут, раздавленный и опустошенный властелин судьбы?

— Можно мне зайти? Зайти в церковь? Можно?- дрожащим от внезапно нахлынувшего волнения голосом спросил я.

-Крест есть на тебе, сынок?

-Крещеный я, бабушка.Но креститься не умею.

Старушка взяла мою руку и помогла сложить пальцы правой руки в троеперстие.-Вот так, сынок!- Моя рука коснулась лба, затем живота, правого плеча, левого плеча. -Возьми,- старушка протянула мне свечку.- Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

Я впервые шагнул во внутрь церкви и замер.Необъяснимое чувство охватило меня. Здесь, как ни в каком другом месте, я ощутил легкое веяние иного мира, эдакое дыхание вечности. Здесь я раздавлен и жалок.Лики святых, казалось, с укором смотрели на меня.Горели лампады и свечи, и от спертого воздуха слегка закружилась голова.Сделав несколько шагов, я остановился у иконы какой-то святой. На ней была изображена слепая женщина в зеленом одеянии. В левой руке она держала четки. На голове – белый платок. Почему я остановился именно тут? Я не знал не одной молитвы. Глядя на икону, я просто стал разговаривать с ликом. Закрыл глаза. Матушка…Можно я буду называть вас Матушка? Спасибо! Матушка! Я прошу твоей помощи. Вылечи мою жену, мою ненаглядную Аленку.Я просто умру без нее. Я люблю ее больше жизни и очень боюсь потерять. Забери мою жизнь, если нужно, только помоги ее вылечить. Врачи разводят руками вот уже целую неделю.Проводят обследования, завтра соберут консилиум. Она сухими губами просит меня не уходить. Если бы я только мог, я бы ночевал у ее постели! Подозревают заражение вирусом: похожие симптомы. Мы недавно вернулись из Танзании, а вскоре она почувствовала себя плохо. Поднялась температура, ее лихорадило. Матушка! Она –смысл моей жизни, не забирай ее у меня, прошу. Я не знаю, как буду жить без нее.Матушка, прошу помощи! Матушка, ты улыбаешься или мне все это кажется?

Утром я сидел у дверей палаты.Лечащий врач Аленки пригласил меня в ординаторскую для беседы. Он протянул мне какую-то бумагу и улыбнулся:

— В крови вашей жены обнаружен повышенный показатель ХГЧ. Примите мои поздравления.Ваша жизнь изменится. В ней появится новый смысл – вы станете папой…

— Проснись! – кто-то до боли сжимает мое плечо и резко дергает, — Проснись! Спать нельзя!

Я открываю глаза, но еще не вижу предметы вокруг меня, не вижу человека, чей голос меня пробудил, меня до сих пор окутывает туман сна. С несколько минут, все мои чувства принадлежат Морфею, но медленно осознание реального мира проступает сквозь тьму. Осознание пустоты и боли возвращается. Вот уже неделя, как мир для людей превратился в арену гонки на выживание. Началось все с обычной простуды, которая превратилась в эпидемию неизвестного доселе вируса. Симптомы были самыми простыми: головная боль, светобоязнь, насморк, кашель. Но постепенно, спустя два – три дня обычного ОРЗ, начиналось крвовохарканье, приводившее к неминуемому летальному концу. Хотя, нет, не концу, а скорее началу нового существованию. В те далекие, еще нормальные дни, мне приходила фраза из «Книги Откровений»: «И восстанут мертвые из своих могил. И будут они ни мертвые, ни живые». Вот и пошло оживление мертвецов. Зараза передавалась и воздушно-капельным путем, и через слюну.

— Нам надо идти, — чуть нежнее проговорил все тот же голос, что и вернул меня в ужасную реальность.

Сейчас, от нашей команды выживших в тридцать человек, остались только мы двое. И хотя я не знаю имя этой девочки, она стала мне роднее всех, кого я когда-либо знала. Мы уже два часа, как идем по канализации, что превратилась в кровоток нашего умершего города, пытаясь пробраться в Петербург, там организованно группа борцов с зомби и мы, потеряв всех друзей, решились на месть. А месть – это все, что осталось от людской расы.

— Идем, — устало произношу я и шлепаю по мутной воде, которая еще недавно была отходами человеческой жизнедеятельности. Но теперь мне все равно.

Девочка хлюпает кедами за мной, и мы продолжаем убегать, прятаться и пытаться выжить. Иногда до нас доносится чей-то крик, рев, вой. Это зомби пытаются выманить нас из воды. Мертвецы оказались неустойчивыми к влаге и потому, спуститься к нам не могут. К сожалению, осознание их главного страха, пришло очень поздно. Только два дня назад, когда мы убегали от монстров, и моя спутница упала в канализацию. Зомби прыгнуло за ней, но вода, словно обожгла его кожи и он, взвыв, ринулся назад.

Вот только канализация вскоре закончится, а до Питера еще двадцать километров минимум. А там-то наши преследователи позабавятся.