Битва на салфетках № 149. Второй тур.

№ 1

Аудитория напоминала встревоженный улей. Прошел час, из отведенных полутора на лекцию, а нашего «Лавика» все не было. Ребята занимались кто, чем хотел. На задних партах азартно резались в карты, девчонки на передних рядах громко хихикали, обсуждая чего-то, а мы втроем во весь голос изображали «Би Джис», постукивая себе в такт ладонями о крышку стола.

Неожиданно, мягко сказано. Супер внезапно, открылась дверь аудитории, и наш «препод» теории авиационных двигателей под кличкой «Лавик», как всегда, стремительно прошел к учительскому столу, зажимая под мышкой журнал. С размаху грохнул им об стол.

В аудитории наступила тишина. Ощущение было такое, что в улье пчелы умерли. «Лавик» улыбнулся. Выражение его лица напоминало маску шамана древнего племени людоедов.

Он резко открыл журнал, поднял наш классный талмуд к своим глазам вплотную. Повернул лицо в окно аудитории, глаза скосил на фамилии учеников, начертанные в журнале.

— К доске пойдет, — театральная пауза, во время которой наши сердца напряглись, — Харитонова!

Палец его руки уперся во внушительную грудь нашей старосты, сидевшей на первой парте.

Татьяна долго вылезала из-за парты, подошла к доске. Минуту простояла, собираясь с мыслями, краснея, и только открыла рот…

— Все ясно, — проревел «Лавик», — вы ничего не знаете, балбесы. У вас самолеты будут падать с неба, как спелые яблоки с деревьев. Садитесь, Харитонова, единица. Всем читать мой учебник.

И почти бегом, вышел из аудитории, громко хлопнув дверью.

— Тань, — раздался голос с «камчатки», — позырь в журнал, отметка стоит?

Девушка осторожно подошла к столу, будто ожидая, что «Лавик» выпрыгнет из под него. Заглянула в открытый журнал, покачала головой отрицательно.

На задней парте кто-то громко икнул.

— О, — раздался смех, — Серый, «Лавик» про тебя вспомнил.

И улей загудел снова.

№2

ПОЙ, РЕМЕЗОВА

Жаркий сентябрь. Окна в классе открыты. «Под вечер над реко-о-ой» — начинают первые голоса. «Под вечер над реко-о-ой!» вступают каноном вторые.

— Шире рот открывайте! Дайте звук! Громче! – учитель пения с совершенно седой головой, сдвигая брови, распахивает огромный рот.

На последней парте у окна Нина Ремезова и Юля Кречетова старательно открывают рты. Под партой у Нины кусок пластилина в форме шара, у Кречетовой — вырванный тетрадный листок. Нина давит на шар пальцем, делая ему огромный поющий рот. Показывает шар соседке по парте. Та сворачивает из бумаги рупор и подносит к пластилиновому рту. Подружки пытаются петь, еле сдерживая смешки. Владимир Николаевич сердито смотрит в их сторону. Пластилин раскатывается колбаской, из нее складывается губастый рот. В такт песни губы открываются и закрываются. Кречетова долго складывает листок и вдруг разводит в стороны меха бумажной гармошки.

— Кречетова, пересядь на средний ряд. Ремезова, подойди. Что там у тебя?

Нина протягивает перепачканную ладошку с теплыми пластилиновыми «губами».

Учитель положил пластилин на край стола, сел за пианино.

— Пой!

— Под вечер над реко-ой! – старательно открывая рот, запела Ремезова.

— Хорошо. Сегодня останешься на вокал.

Легким взмахом правой руки учитель показывает вступление хора.

— Летят, как стая пти-иц,- слаженно вторит солистке хор.

Звонок.

Кречетова, хлопая портфелем по голым коленкам, идет вместе с группкой третьеклассников на продленку.

— Давай-ка распоемся.

— Ма, ме, ми-и-и – старательно поет девочка.

— Голос у тебя тихий. Садись мне на колено, чтоб я тебя хорошо слышал.

Ремезова аккуратно присела на краешек выдвинутой ноги.

— Нет, ты сюда, сюда повернись, я не слышу тебя. Учитель развернул девочку на колене. Нине показалось, что между ней и коленом оказалась подложена ладонь. Сидеть было удобно. Но пальцы шевелились. Это было странно и нехорошо.

— Пой, Ремезова. Громче. Шире рот открывай.

Девочка запела. Одной рукой педагог наигрывал мелодию, а вторая чуть шевелилась под Ниной. Вдруг палец заскользил по нижнему белью, отогнул край трусиков и дотронулся до тела. Нина зёрзала.

— Ремезова, пой! Второй куплет!

Палец поглаживал ее. Нина попыталась слезть с колена.

— Пой, Ремезова!

С последним звуком ладонь выдвинулась. Владимир Николаевич глухо сказал.

— Достаточно. Хорошо. Иди на продленку.

Обернувшись в дверях, Нина увидела, как учитель зажал в ладони кусок ее пластилина.

На следующий день объявили, что Владимир Николаевич умер. Сердце.

№3

Человек вошел в класс, уселся за стол, протер платочком стекла очков, водрузил эти очки на нос и улыбнулся. Мы замолчали.

– Ну что же… Полагаю, сегодня мы не будем обсуждать различия строения молекул этилового и метилового спиртов, а поскольку я не умею относиться к данной теме несерьезно, попробуем развлечься как-то иначе.

Он помолчал.

– Знаете, когда-то я был совсем маленький – еще меньше вас… Во всяком случае, мне так рассказывали. Сам я этого не помню. Рассказывали, показывали фотографии, я, разумеется, верил. А потом я, знаете ли, подрос. Ну, иногда такое бывает.

Он замолчал и вдруг как-то тяжело, упершись обеими руками в крышку стола, встал со стула и выпрямился.

– Вот, значит, подрос, – человек подошел к окну, посмотрел на улицу, побарабанил пальцами по стеклу и сказал невпопад, – Кстати, а вы замечали, что мебель всегда расположена так, чтобы окна находились слева от вас?.. Впрочем, куда это меня… Так. Подрос я, значит, и в конце концов задумался. Да, увы, так тоже бывает, хотя и реже… Что же это за ерунда получается? Я знаю половину нашего микрорайона. Во всяком случае, так мне представляется. Мало того – большинство я, оказывается, еще и помню в лицо. И здороваюсь, если встречу на улице.

Он повернулся к нам, сцепив руки за спиной, и высоко вскинул брови.

– Друзья мои, вы понимаете, о чем я говорю? Это ж целая армия разнополых полудурков! А теперь смотрите вокруг! – человек кивнул в сторону окна, – Страшно? А? Мне, во всяком случае, иногда. Когда я думаю, что сейчас происходит там… Я ведь практически не принимаю участия в… как это называется? В «политической и общественной жизни государства» – так, кажется? Вроде бы. И в то же время…

Он блекло улыбнулся, подошел к доске, взял и повертел в руках кусок мела.

– Они становятся бизнесменами. Эффективными менеджерами среднего звена. Творческой, чтоб ее, интеллигенцией! Даже инженерами и учеными, чем я особенно горжусь, хотя я-то тут при чем? И в то же время – электорат. Бюрократы. Партийные деятели. Которые, впрочем, тоже на самом деле бизнесмены и эффективные менеджеры среднего звена.

Кажется, с нами так не разговаривал еще никто. Мы дружно заткнулись и ждали продолжения…

– Все это банально, да? Вспомните про армию полудурков, о которой я упомянул чуть раньше. Кто виноват в том, что они делают? А? Если мы… я… Наверное, если это так, то, будь у меня совесть, я бы застрелился.

Он подошел к двери, попрощался и вышел. До конца урока оставалось полчаса.

Нет. На выпускном он появился.

№4

Уазик остановился возле бетонного забора с колючей проволокой, выплюнув на солнцепёк ветхого старика и щуплого парня.

– Вася, ты, главное, молчи и кивай, – Ильич сжал плечо молодому инженеру. – Кивни, если понял!

–…

– Вот и ладушки.

Инженеры подошли к проходной завода. Вася кивнул охране, заводчанам и заказчикам. Со всех сторон посыпались вопросы, Ильич степенно заговорил:

– Это… кхм… да, большой момент… да-да, вот и я об этом… нет, нельзя ни в коем случае! Да-да – большие прогибы. Что?.. Нет! Да, усилия, момент. Какая стойка? По иксу и игреку! Гнётся? Не гнётся – всё посчитано! Вот, помню, как-то был случай…

Начались скачки по очагам застроек: новенькие стойки, блестящие газоходы. Ильич на ходу рассказывал невероятные случаи из своей жизни заказчикам. Моменты у него изгибали центрально-сжатые стойки, ветровые фермы воспринимали вертикальные нагрузки, ветер дул с силой в тонну. Люди неуверенно морщили лбы и шевелили ушами, пытаясь осмыслить вещаемое. Благородная седина добавляла весу словам старика, гипнотизировала.

Вася старался ничего не упустить, для него эта поездка была началом нового этапа. Он набирался опыта бесед с серьёзными людьми. Ильич в этом знал толк. Его ценили и уважали в проектном институте именно за это.

Спустя сорок минут старик выдохнул:

– Всё, пора домой, отходим тем же маршрутом.

–…

– До свидания! Нет, мы уже там были… нет, здесь огромный момент! Что? Нет-нет, переверните. Куда смотрю? Я ведущий инженер проекта! Я знаю, куда мне смотреть! А вы, что здесь строите? Срочно начальника участка! Хотя нет, некогда нам, я позже поставлю в известность своё руководство о некомпетентности исполнителей! Я это так не оставлю! А тут напряжения… Коэффициент Пуассона! Всё верно. До свиданья!

Вася неуверенно обернулся и посмотрел на бетонный забор. Его терзали смутные сомнения. Как раз та стойка, о которой заказчики спрашивали Ильича, была причиной. Ошибка в расчётах? Пожалуй.

Инженеры запрыгнули в уазик. Машина резво развернулась, набирая ход, в окне замелькали монтируемые конструкции. Вася неуверенно заёрзал:

– Подождите…

Грохот заложил уши. Столб пыли смерчем взметнулся вверх, завыла сирена, языки пламени лизнули колючую проволоку.

– Что это? – испугался Вася.

Ильич прокашлялся:

– А я им говорил – коэффициент Пуассона!

Вася открыл и закрыл рот, словно аквариумный сомик.

– Ничего, Вася, не волнуйся! Твоя подпись не последняя моя тоже с нас взятки гладки, как говорится, а может они и сами виноваты. – Ильич удобно развалился в кресле. – Едем домой!

№5

Закон Ома – два бинома

– Как там наша Юлька? Работает еще?

– Работает! Я поняла – вообще без проблем. Девчонки из одиннадцатого ею восхищаются, а пацаны поголовно влюблены.

Перед моими глазами промелькнул образ голубоглазой, смешливой и призывно обаятельной одноклассницы.

– А в меня не влюбляются.

– И не будут. В тебя не влюбляться, а любить надо или не любить.

Подруга закатила глаза под небеса. А у меня от этих слов снова началось раздвоение. Русская часть опечалилась взором и полезла наружу платоновщина, а немецкая – начала копаться в себе, внедряясь в шопенгауэрщину. Ох. Ну почему у меня все так сложно иногда!

Но подруга была настороже. На то она и подруга, что знает меня как облупленную.

– Эй, ну что опять за раздрай, – гаркнула она на все кафе и дернула меня за руку так, что едва не смахнула на пол тарелку со своим пирожным.

– Кому нужен твой закон Ома – два бинома, не знаешь – сиди дома? У нее там стихи, лирика, чувства, страсти, а у тебя что? Калориметры и разновесы дебильные откуда гирьки все время пропадают.

– Не пропадают. У нас теперь электронные весы.

– Да ладно! Электронные! Хоть атомные! Чего опять скуксилась? Ну, найдется какой-нибудь очарованный, заколдованный в классе и полюбит ее, то есть тебя, тьфу! То есть вас с ней. С физикой. И будет тебе счастье.

– Ага. И будет мне счастье. Если найдется и если полюбит…

№6

— Итак, Эла, — маэстро поправил кружевные манжеты и воротник, — вы понимаете что…

— Да, маэстро. — Девушка нервно мяла в руках фехтовальные перчатки. — Что я могу быть первой женщиной-выпускницей вашей школы или…

— Или не стать, — продолжил маэстро. — И навлечь тем самым позор на нас обоих и на школу. Эла, вы это понимаете?!

«Ой, кто бы говорил о позоре. — Хотела сказать Эла, но промолчала, опустив глаза. — Вы-то переживёте, маэстро. А вот мой кошелёк не переживёт». Через подставных лиц она поставила на свою победу все свои деньги. Хотя в случае «проигрыша» потеря денег значения уже не имела, а вот в случае победы… Победа обозначала диплом школы фехтования «Gladio et Pallium», открываемые этим дипломом многие двери, определённую известность… и немалую сумму — ставки были не в её, Элы, пользу.

— Что ж, если вы готовы, идём, пора начинать.

Они синхронно шагнули к двери, так же синхронно прошли в центр зала и замерли друг против друга. Подскочили пажи, протянули им шпаги. Немногочисленные зрители замерли в ожидании.

— Ангард! — Скомандовал маэстро, шпаги звякнули, легко соприкасаясь, и понеслось.

Нет, маэстро был справедлив, учил её как всех, никогда не позволяя себе насмешек – пхе, девчонку в бойцы понесло. Не был и поблажлив — мальчик, девочка, какая шпаге разница — плати, учись, сдай экзамен. Выдержи полчаса боя с учителем, не дав «убить» себя или «убив» учителя или сделать, чтоб учитель не смог 15 секунд двигаться и поднять шпагу. Первое было для Элы маловозможным, третье же…

Элла уже выдыхалась, а прошло лишь 3 минуты, но защищалась успешно и даже контратаковала, не давая учителю расслабиться. Но её проигрыш был всем очевиден, Эле было лучше упасть от усталости. Она отбила удар в голову, укол в грудь, проскочила мимо маэстро в флеш-атаке и зацепила взглядом плакат над дверью – «Хороший фехтовальщик ещё не хороший боец». Вот же решение! Двумя махами перед собой Элла заставила маэстро отскочить, потом прыгнула почти под шпагу, приняла её на гарду и резко выбросила правую ногу вперёд.

Застонали все, кроме маэстро. Он стоял, опустив шпагу, хотя должен был бы свернуться на полу калачиком, прижимая руками отбитое. Через долгих две минуты маэстро смог протянуть шпагу подскочившему пажу, взял у другого пажа диплом и молча вручил его Элле. Боль проходила, но приходил стыд – сам же рассказывал, что фехтовать это одно, а победить в бою другое и показывал и броски, и подсечки, и такие вот удары. И забыл!

Из-за закрывшейся за Эллой двери громко и радостно донеслась:

— Да-а!

№7

* * *

У меня есть крылья.

Но сейчас они лежат на антресолях, покрываясь пылью. Хочу достать их, почистить белые перья, и, надев, снова попытаться взлететь – вдруг получится?

Как получилось в тот раз.

Когда я шагнул в пропасть.

Думал, что разобьюсь, достигнув испещрённого острыми камнями дна. Но вместо этого упал в объятия неба – бирюзового, подёрнутого лёгким тюлем облаков.

Именно оно и научило меня летать.

Я удивился, когда небо показало мне крылья. «Они всегда с тобой были» – сказало и улыбнулось солнечными зайчиками. Странно. Раньше я их не замечал.

Но теперь я знаю.

И хочу летать снова.

Когда-нибудь.

Мне просто нужно дождаться другого неба, которое сможет уберечь от падения, подарить мне свои просторы.

Чтобы расправить крылья.

Чтобы снова научиться летать.

Я жду неба, которое напомнит мне, что значит быть живым…

№8

«Велик не тот учитель, который знает больше других, а тот, — кто научит тебя всему, что знает», — в который раз мысленно повторял мальчишка Ваня, сидя рядом с отцом и выполняя домашнюю работу. Отец недавно укорил сына за то, что Иван не лестно отозвался о новом учителе, и рассказал ему эту истину. Возможно, Ваня и не понимал всей сути, но он твёрдо решил присмотреться к преподавателю: так мальчик надеялся раскрыть тайный смысл, который его отец вложил в свою фразу. Мальчик всегда поражался мудрости отца и говорил ему об этом, на что папа каждый раз отвечал:

«О, нет! Я всего лишь советчик, но ни в коем случае не мудрец. Видишь ли, я не всегда уверен в правильности того, что делаю и говорю, а мудрец, поэтому и мудр, что не утверждает, пока абсолютно не уверен».

Иван трясёт головой и отгоняет мысли, которые проносятся у него в голове бешеным роем.

Следующие две недели Ваня присматривался к Андрею Ивановичу. Как оказалось, отец был прав. Уроки истории проходили весело и интересно, и хотя материала было меньше, чем у прошлого учителя, Иван всё запоминал. Он признал, что такой метод обучения намного прогрессивней и учитель вовсе не дурной.

Андрей Иванович был любопытным и уверенным человеком. Он не стеснялся учеников, несмотря на свой молодой возраст, он познавал вместе с классом, проходил все этапы рука об руку с учениками, показывал примеры на собственном жизненном опыте.

«Интересно, откуда у Андрея Ивановича такой огромный кругозор? А существуют ли границы?.. Ну, понятное дело — существуют, — рассуждал Иван на одном из таких уроков.

Внезапно его окликнул преподаватель:

— Иван Захаров!

— Да?.. Извините, но не могли бы Вы повторить вопрос?

— Конечно… Как Ты считаешь, что определяет хорошего учителя?

Ваня замер. Ему показалось, будто отец и Андрей Иванович сговорились. Но спустя секунду он всё же ответил, процитировав отца.

— Что ж. Думаю, Ты прав. По крайней мере, я могу сказать, что в этом — то и проблема. Многие учителя уходят в науку настолько, что забывают — перед кем они выступают. Перед детьми, не перед учёными! В результате детям становится неинтересно, и успеваемость снижается.

— Так как же быть?

— Моё решение — компромисс. Самое лучшее, что придумали люди. Ведь всё, что в меру — хорошо. Отсюда и следует, что грамотный и умеющий общаться с людьми человек, иначе способный находить компромисс, сможет объяснить доступно и понятно любой материал.

— Да уж! Я не ожидал, что вот так всё сложно.

— Эх, Ваня! А кто говорил, что будет легко?

№9

Сатори

Ломпоче уныло посмотрел на дорожку сада, сплошь укрытую опавшими листьями баньяна, и вновь взялся за метлу. Может, пока он будет мести, Дхарма озарит его своим светом, и он наконец разгадает коан ламы Чойжона: «Что есть хлопок одной ладонью?» Сколько раз подходил он к учителю с очередной отгадкой, но в ответ тот лишь лупил его по бритой макушке бамбуковой палкой.

– Это когда резко сжимаешь руку…

– Бац!

– Это звук ладони, загребающей воду…

– Бац!

– Это половина звука, создаваемого двумя ладонями…

– Бац! Бац! Бац!

А он-то думал, что его страдания окончатся, как только он станет на путь просветления. С радостью выполнял чёрную работу, с трепетом ожидая момента, когда закончится послушание и наставники начнут учить его Четырём благородным истинам и Восьмеричному пути Будды. А когда на него обратил внимание сам лама Чойжон, радости Ломпоче не было предела. Но постигать таинства пути оказалось куда труднее, чем драить до блеска огромный медный котёл на кухне или таскать по узкой осыпчатой тропинке воду из священного источника, что у самой вершины горы.

Что же он такое, этот хлопок одной ладонью? В такт движениям метлы Ломпоче начал повторять про себя мантру. Ом мани падме хум, ом мани падме хум… Листья взлетали и плавно опускались, словно огромные бабочки… бабочки… бабочки! Ну конечно! Хлопок одной ладонью – это когда хлопаешь себе по ноге, отпугивая назойливое насекомое! Позабыв про метлу, Ломпоче бросился на поиски наставника. Надо успеть принести ему ответ до вечерней молитвы.

Он чуть не столкнулся с ламой Чойжоном в дверях зала для медитаций. Лама грозно посмотрел на него сверху вниз, и ответ, только что казавшийся откровением, вдруг представился ничтожным и бессмысленным. С трудом преодолев робость, Ломпоче произнёс:

– Учитель… я знаю, что есть хлопок одной ладонью.

Бамбуковая палка поднялась в воздух. Но прежде чем она успела опуститься, Ломпоче, не помня себя от гнева, подскочил, влепил учителю пощёчину и отчаянно выкрикнул:

– Вот тебе хлопок одной ладонью!

Он даже не успел ужаснуться. Учитель взглянул на него, и глаза его светились счастьем.

– Вот оно – просветление! Вот оно – сатори! Чувствуешь ли ты?

– Да, учитель! – обрадованно вскричал Ломпоче. – Теперь я знаю это, ибо пережил!

– Бац! – бамбуковая палка в очередной раз хлопнула его по макушке. – Это я сейчас пережил сатори, а не ты, болван! Последний раз со мной такое было, когда мой учитель ударил меня в 1787-й раз. А ты ещё и трёх сотен не получил. Сатори ему!

И лама снова взмахнул палкой.

№10

— Добрый день! Можно?

Женщина под сорок робко заглянула в кабинет. Порывшись в памяти, я без особого труда нашла в мозговой картотеке имя: Энзо. Умный, приветливый мальчик, хочет внимания приятелей, а они его отталкивают.

— Садитесь. Вы в курсе, что Энзо опять подрался с товарищем?

— Да… — потерянно кивнула мама. — Я не знаю, что с ним делать…

— Может быть, стоит обратиться к психологу?

Мама переполошилась до паники в глазах:

— Нет-нет! Не надо! Мы сами!

— Уж постарайтесь! Его школьная жизнь под большим вопросом!

Мамаша встала и задом попятилась к двери. Да, старшенькая у них не подарок, все вздохнули с облегчением, когда она перешла в лицей. А еще трое на подходе…

На месте многодетной мамаши появился, словно джинн из лампы, сморщенный африканец в бурнусе и шлёпанцах. Не менее многодетный отец самого известного хулигана колледжа Вали Диа. Теперь уже я вздохнула, но с такой безнадёгой, что посетитель сокрушённо покачал головой:

— Что он опять натвауъил?

О, этот несравненный сенегальский акцент! Тёплый и округлый, как щербатое и наивное улыбчивое солнце!

— Господин Диа! Я не знаю, что делать с вашим сыном!

— Я тоже не знаю…

— Быть может, это результат стресса?

— Стуъэсса? — удивление в голосе пожилого негра вполне могло дать понятие о бесконечности. — И отчего у него стуъэсс?

— Ну я не в курсе… Проблемы дома…

— Он кушает бананы, я туъачу деньги в магазине — а у него стуъэсс?! Он игуъает в консоль, я плачу за игуъу — а стуъэсс у него!

— Ну, вы же видели его записи в дневнике!

— Видел, — согласился господин Диа, — я читать не умею, но чую, что у него один путь — туъума!

— Тюрьма? Ну зачем так сразу… Быть может, ему надо сходить к психологу?

— Надо, надо, — закивал головой негр. — Вот домой пуъиду и устуъою ему сеанс!

— Физическое наказание не метод, господин Диа!

— Нет-нет! Конечно, нет! — широкая улыбка джинна озарила его морщинистое лицо, и в чёрных глазах отца мелькнули точно такие же лукавые огоньки, как и в бесстыжих зенках сына.

Дверь распахнулась, и Валери, помощница директора, рявкнула из коридора:

— Опять петарды рвали в туалете! Зальёт! Эвакуируемся!

Я подхватилась с места, кивая господину Диа:

— Подумайте над моим предложением!

Он тоже покивал, как болванчик, неспешно следуя за нами к выходу. Пошел, небось, пиво тянуть в кафешке за углом. А кто петарды бросил в унитаз, Ванги не надо! Вали Диа, держу пари! Ох, через два года вздохнем свободно, если его в лицей возьмут…

И почему я не училась на бухгалтера?

№11

— Все собрались? Очень хорошо! А теперь минутку внимания! Здравствуйте, льеры студенты. Сегодня я, магистр Сильфериус проведу у вас первый практикум по некромантии. К сожалению, наш преподаватель тёмных искусств несколько… эээ… пострадал во время занятий с седьмым курсом, потому мне придётся его замещать.

Кучка студентов, стоящая у входа на кладбище начала пугливо переглядываться.

— Магистр, — неуверенно спросил щуплый паренёк, с невинными голубыми глазами, — а вы хорошо знаете некромантию?

— Ну конечно! Иначе с чего бы ректор поставил меня на замену? — магистр с превосходством посмотрел на студента, — ну что, пожалуй пора начинать.

Студенты дружной толпой пошли вслед за преподавателем в глубь кладбища. Сильфериус остановился у трёх могилок, выбранных по одному ему известным параметрам.

— Пожалуй, эти подойдут. Итак, льеры студенты, кто мне расскажет весь процесс поднятия зомби?

Студенты, и до того не слишком радостные, резко поскучнели. Кто-то пытался затеряться в толпе, кто-то делал вид, что впервые в жизни слышит о таком. Да и вообще, мимо проходил и забрёл сюда случайно. Некоторые усердно пытались найти в голове информацию, которой там, увы, никогда не было. Магистр неодобрительно покачал головой и ткнул пальцем в девушку, стоящую ближе всех.

— Вот вы, льересса. Расскажите же нам, как поднять зомби.

— Я… эээ… ммм… — глаза у будущей повелительницы мёртвых стали похожи на заячьи, ибо от страха стали заметно косить.

— Надо начертить пентаграмму, — раздался неуверенный голос из толпы.

— Кто это сказал? Выйдите сюда, — магистр внимательно оглядел студентов.

В толпе послышалась какая-то возня, после чего перед Сильфериусом возник парень, потирающий филейную часть и злобно зыркающий в толпу.

— Ну что же, юноша. Раз вы показали всем нам свои теоретические познания, вам и практические демонстрировать.

Через полчаса все с интересом таращились на косоватенькие пентаграммы, со свечами, стоящими на лучах, окружающие три могилы.

— А это точно сработает? — с сомнением спросил кто-то.

— Должно… — с тем же сомнением протянул магистр, но тут же встрепенулся, — Конечно сработает! Начинайте, юноша.

Парень вздохнул, философски пожал плечами, и начал читать заклинание…

— А это точно так и должно быть? — тоскливо спросил он магистра через пятнадцать минут, сидя на ветке сосны и глядя на скалящиеся пасти внизу.

Магистр промолчал и тяжело вздохнул.

Внеконкурс

Учительница.

Наша учительница, Тамара Евгеньевна Горцева, была высокой, стройной и очень приятной женщиной. Она не была особо красива: длинный нос, толстая нижняя губа, сильно вьющиеся, темно-русые волосы. Её внешность, хотя и очень своеобразная, не отталкивала, я бы даже сказал, привлекала людей.

Помню, как я пошёл в первый класс. Тогда Тамара Евгеньевна казалась мне высокой колонной, на вершине которой свила гнездо какая-то неведомая птица. Скажу честно, первое время я её жутко боялся и на уроках старался как можно меньше открывать рот. Но Тамара Евгеньевна вела уроки так интересно, так понятно и доступно! Если кто-нибудь не понял тему или задавал вопрос, то Тамара Евгеньевна с готовностью (если не с радостью!) объясняла ему ещё раз.

Тамаре Евгеньевне наш класс был действительно интересен. Она всегда старалась провести какие-либо мероприятия или отвести нас на выставку в музей. Она проявляла к нам такое дружелюбие и терпение, что мы не могли не ответить ей тем же.

В дальнейшем, я не помню, что бы наш класс проявлял такую же учтивость и уважение к другим учителям.

У Тамары Евгеньевны была, как она говорила, плохая привычка двигаться по классу совершенно беззвучно. Помнится, как-то во втором классе на контрольной по математике мне никак не давался один пример. Решение уже вертелось у меня в голове, но я никак не мог за него ухватиться. Мне все время мешали Вова и Митя, которые сидели впереди меня и о чем то шептались.

— Не лечи мне уши! Врёшь, как пить дать! — шептал Митя.

-Да не вру! Сам видел!- отвечал ему Вова.

-Что ты видел?- спросила Тамара Евгеньевна тоже шёпотом.

Я чуть было не упал со стула, настолько голос Тамары Евгеньевны был похож на голос моей соседки по парте, Оли Карюхиной! Сегодня она отсутствовала из-за болезни. Видимо забыв об этом и поверив в обман, Вова продолжал:

-Да зомби же! Иду я вчера после школы домой, на улице темно и вдруг вижу: из-за мусорных баков встаёт, лицо зелёное, стоит, руки вперёд вытянул и идёт, шатается. Ну, я и дал дёру!

Гляжу, Вова даже не обернулся, а Митя сидит, смехом давится.

-Да никакой это не зомби!- шепнула Тамара Евгеньевна. — Это самый обычный пьяница! После похмелья они все зелёные и лыко не вяжут!

-Да что бы ты понимала! Тебя вообще не спрашивали!

На этот раз Вова таки развернулся, и чуть было не стукнулся лбом о нос Тамары Евгеньевны. Спесь с него как ветром сдуло. Краску с лица тоже. Сидит бледный, рот разинул и глазами хлопает.

-Ты бы Вова лучше контрольную писал, а не про мертвецов всяких рассказывал. — Тамара Евгеньевна покачала головой.- Большой уже.

И ушла. Точнее села на своё место и открыла книгу.

Вова тогда целый день ходил красный как помидор.

Но учила нас Тамара Евгеньевна недолго, всего два с половиной года. В апреле к нам в школу заявилась комиссия из РАНО. Они пришли на урок литературы. Всего было три человека: две тёти и один дядя. Все, как один, серьёзные, очки на пол лица, брови нахмурены.

Урок прошёл в некотором напряжении. Тамара Евгеньевна нервничала, и все её движения были резкими и неуклюжими. Мне хотелось её как-то подбодрить, но я не мог ничего придумать. Может если бы я как то подмигнул ей, если бы как то помог ей успокоиться, то Тамара Евгеньевна вела бы у нас и дальше, но я ничего не сделал. А через неделю Тамару Евгеньевну уволили.

Помню, как она сказала, что уезжает в другой город. Помню, как она просила нас при новой учительнице вести себя прилично. Помню, как обещала приехать навестить нас. Помню, как защипало в носу от подсознательного осознания, что все это ложь. Помню, как специально замешкался и остался с ней наедине. Помню, как просил её не уезжать и помню, что она мне ответила:

-Ты не плач, Егорушка, ты учись. Мне надо будет уехать, но ты дай мне слово, что ты будешь учиться хорошо. Дай мне слово.

Помню, как честно пообещал, зная, что без неё… Без моей любимой учительницы, без Тамары Евгеньевны, это будет очень не просто.