Буковски, "Истории обыкновенного безумия"

Хей, Бук. Знаю, что не ответишь, не поднимешь эту грёбаную трубку — по ту сторону неба очень плохо со связью.

 

К Буковски я приглядывался очень долго. Меняя интерьеры книжных магазинов, библиотек, букинистических распродаж, всегда возвращался к скромным томикам чаще всего в мягкой обложке и ровно также всегда откладывал их до будущих времён. Признаюсь, отпугивали названия: «Макулатура», «Записки старого козла», «Хлеб с ветчиной». Что это вообще такое? Как можно так называть Книгу?! В общем, каюсь, был ханжой и снобом, слишком много внимания уделял незначительным мелочам. Обложку, в конце концов, можно просто оторвать. Главное же, чёрт возьми, внутри.

 

Хей, Бук. А ты всё так же живёшь в Элэй. Смотришь на Голливудские холмы и блюёшь от одного только их вида. Твои двери всегда открыты для новых гостей, если, конечно, они приносят пиво и кокс. Что ж, буду рядом — загляну.

 

А внутри всё соответствует названию — абсолютное безумие во всех возможных гранях, расцветках, платьях. Оно окружает нас, подбирается всё ближе на тоненьких, мягких лапах, застенчиво глядит из окон и зеркал, следит за каждым нашим шагом. Оно и есть мы.

 

— яичница с грудинкой — это еще не все.

 

— а что — все?

 

— не знаю, может, нутро солнца, только замороженное.

 

— а каким будет нутро солнца, если его заморозить?

 

— ну, солнце считается огненным шаром, ученые вряд ли со мной согласятся, но, по-моему, оно будет выглядеть примерно так.

 

Дюк взял с полки плод авокадо.

 

— здорово!

 

— ага, вот это и есть авокадо: замороженное солнце, мы едим солнце, а потом ходим, и нам тепло.

— обычный разговор отца с дочерью в супермаркете из рассказа «Пушка ради квартплаты». После этой практически идиллической сцены главный герой вернётся с дочерью домой, возьмёт пистолет и уйдёт на дело — грабить и убивать, чтобы его девочки — жена и дочь — ни в чём никогда не нуждались. Он выходит на убийство, как на работу, чтобы было чем заплатить квартирной хозяйке. Абсурд? Безумие? Безусловно. Но одновременно — норма, обыденность. Неприятный холодок пробегает по спине, а ведь это только самое начало книги…

 

Хей, Бук. Мне часто кажется, что вижу тебя в серой, обезображенной, скованной цепями обязательств толпе. Ты идёшь и смеёшься, потягивая виски из бумажного пакета. Я завидую тебе, старый засранец Ты, мать твою, прекрасно устроился. И плевать, что ты — долбаный мертвец уже пару десятков лет.

 

Проза Буковски проста и безыскусна. На первый взгляд. И на второй тоже. Да хоть на десятый! Глубинных смыслов, сверхзадач, извилистых, словесных конструкций, в которых заблудиться проще чем в кносском лабиринте, вы здесь не найдёте даже под микроскопом. Сюжеты чаще всего обрывочны, фрагментарны, словно воспоминания или сны. Они ничем не начинаются и зачастую ничем не заканчиваются. Здесь нарушены все мыслимые и немыслимые законы логики, композиции, смысла. Ну, а что вы хотели? Это же безумие.

Да, читать Буковски тяжело. Зачастую и невозможно — слишком много грязи во всех смыслах этого слова, но, открыв «Истории...» на любой странице, вы вряд ли сможете оторваться, пока не перевернёте последнюю, а перевернув, начнёте перечитывать заново. Безумие — заразная штука.

 

Хей, Бук. В последнее время очень боюсь зеркал. Просыпаюсь поутру, шлёпаю в ванну, затыкаю раковину затычкой, набираю воду, хорошенько намыливаю лицо, беру бритву, поднимаю глаза к зеркалу, а там — ты!