Блиц Министров №92. Голосование

Я редко помню свои сны, но вот уже несколько дней мне снится почти одно и то же. Понимание этого приходит, когда я оказываюсь на знакомом месте. Нет, это не просто место, а целый мир. Мир забытых вещей. Как бы абсурдно это не звучало, но что есть наши сны, как не парадоксальная вселенная, состоящая из абсурда и бреда, приправленная реализмом. Этот мир похож на огромную свалку, в котором доживают свои дни потерянные, брошенные и забытые вещи. По началу мне попадались только предметы, разбитые и целые, но, чем дальше я углублялся в пределы мира, стал находить транспорт, дома, многоэтажки, мосты, целые города. Теперь я всё чаще стал видеть людей.

Всё здесь было черно-белым, кроме вещей, которые принадлежали мне. Они выделялись на сером фоне яркими сочными красками. Я легко их находил, и начинал вспоминать целые эпизоды из жизни связанные с ними. Мои воспоминания транслировались на небе, выложенном тысячами экранов. Среди других черно-белых изображений мелькали радужно, а иногда – со звуком. Почему я попадаю сюда, догадываюсь смутно, мне нужно что-то найти. Но парадокс в том, что я забыл что… В своих поисках я путешествовал по миру, видел, как предметы медленно рассыпаются и превращаются в прах. Также видел иное, вещи просто исчезали, иногда на время, видимо их вспоминали, либо находили. В этой куче хлама временами блуждали белые силуэты, от них веяло холодом и бегали мураши, что-то подсказывало, что это забытые умершие, призраки.

Но самым страшным были забытые кошмары, они рисовались чёрными, дымящимися тенями, были агрессивны и всегда нападали. Натыкаясь на страшные исчадия воображения оставалось одно, бежать и прятаться, но они преследовали до тех пор, пока каким-то чудом я не покидал сон. Это были какие-то хищники, чудовища, реже зомби и вампиры, как бы это забавно не звучало. Самым страшным была пучина. Однажды она меня поймала, я тонул, задыхался во тьме и долго не мог выбраться из сновидения, парализованный страхом, висел внутри мутной холодной субстанции, без мыслей, без воспоминаний, без чувств.

Сегодня я вновь нашёл её шарф. Он сиреневой змейкой выделялся в груде серых предметов. Экраны тут же поймали воспоминание, где весенний ветер срывает с неё сиреневую, волнующуюся в потоках воздуха, ткань и бросает мне под ноги. Так мы познакомились. Это было давно. Итогом наших встреч стало откровение о том, что я всего лишь друг. Она любила другого. Тогда я решил больше не видеться с ней, а на память забрал этот шарф. Ну да, украл, но думаю она сама бы отдала, попроси я. Он и сейчас лежал во внутреннем кармане рюкзака, где-то в шкафу, но я о нём совсем забыл.

Погруженный в свои воспоминания, я неожиданно увидел её среди других блуждающих людей. Нет, она не была моим забытым человеком, потому как я помнил о ней почти всегда, к тому же она была черно-белой. Она выглядела потерянной, несчастной, забытой кем-то. Я хотел подойти к ней, заговорить, не зная, как поведёт себя фантом этого мира. Она не видела и не слышала меня. Но, когда я прикоснулся к её руке, на экране показались воспоминания. Я видел безрадостную жизнь любимой, как она расстаётся с парнем, безуспешно строит карьеру на нелюбимой работе, как проходят годы и что у неё никого нет. Мои желания могли рисовать в подсознании любые картины. Но что если это правда? Тогда у меня был шанс. Мелькнула мысль, что у меня всё ещё хранились её контакты. Я должен ей позвонить, назначить встречу и сам всё узнать. Но для начала, мне нужно найти способ это запомнить. Проснуться, вспомнить сон и найти её. Шарф. Мне необходимо достать шарф из рюкзака, тогда я вспомню сон. Я должен был проснуться сейчас, пока помнил о шарфе. Но пучина, неожиданно появившаяся из-под земли, обнаружила и поглотила нас. Во тьме я тщетно пытался найти её, пока не стал задыхаться. Чувствуя, что тону я проснулся в поту…

Я редко помню свои сны, но вот уже несколько дней мне снится почти одно и то же…

Что всё-таки было самым важным: яркая дуга чиркнувшей по небу звезды, или смешавшийся с ночной свежестью запах флоксов, или отчаянное желание переместиться куда угодно, лишь бы оказаться в ином месте? Неизвестно, что же вычеркнуло, стёрло меня из этого мира, но – желание сбылось.

Было так… Я вышла на крыльцо, прикрыв скрипнувшую дверь. Августовская ночь, тишина. Почти полная, слегка выщербленная луна. С общей дороги, той, что за калиткой, фонарь светил на верхушки тёмных листьев и садовую дорожку. А прочее – стволы яблонь, низкие кусты шиповника – оставалось в чернильной тени, разлитой в противовес лунном и фонарному свету, колыхавшейся вместе с ветками под несильным ветром.

Я спрятала ладони в рукава растянутой кофты (холодно!), прошла несколько шагов по дорожке, по разъехавшимся, щербатым плиткам, которые выкладывал ещё дедушка, когда мой папа был совсем маленьким.

Свет и тень двигалась, перетекая, сменяя друг друга. Я бездумно бродила по дорожке от калитки к дальним кустам сирени и обратно, выходя из чернильного пятна в светлое и снова ступая в черноту.

И вот… что-то случилось… Нечто, похожее на внезапный ветер, который я не почувствовала, но темень качнулась вперёд, закрыла небо, яблони, неясно видные внизу флоксы и бархатцы, треснувшие плитки на дороге – и меня. И я не сумела выйти из этого разросшегося чернильного пятна.

Что было дальше… Это история не на одну страницу. Время, которое прошло там и дома сопоставить невозможно. Оно шло в настолько разных измерениях, что его не измеришь ни в годах, ни в человеческих жизнях. Это перемена – глубокая и необратимая.

Напишу, как я увидела своё возвращение. Явь это или морок одолевшей ностальгии – умолчу.

Ничего вокруг дачи не помню. Темные разросшиеся заросли, снитка, лопухи. А внутри дома всё узнала сразу: прихожую с деревянными рогами-вешалками, истертые доски на полу, словно вздрагивающие под шагами.

Ни души. Пустота и тишина. Луч тусклого сентябрьского солнца равнодушно ложится наискось гостиной, на широкую тахту с прежним, только вылинявшим до почти что бесцветности, покрывалом. Старые бумажные обои (так и не переклеили…) – выгоревшие, с истёртой позолотой. Письменный стол те же царапины, облупившийся окончательно лак.

В серванте за стёклами – посуда, внизу, за дверцей, по-прежнему хранятся скатерти, ложки, на одной из полок – альбомы с фотографиями. Расшатанные деревянные доски так же, как в прихожей, легонько проседают, когда наступаешь на них.

Последний альбом лежал сверху. Он выглядел таким же старым, как и всё здесь, но я не помнила его. Те, что выстроились стопкой, я знала наизусть. Самые давние – там фотографии вставлялись в прорезные уголки. Иногда вылетали… Выпавшие снимки мы просто вкладывали между страниц до следующего раза и захлопывали альбом. Дальше – такие, где фотографии приклеивались. Потом – вставлялись в файлы…

В неизвестном мне альбоме их вкладывали в приделанные к плотной странице тонкие прозрачные карманы, которые прижимали снимок плотно, не оставляя и на волосок зазора, но потрогаешь пальцем – тут же послушно отходят.

Листать – заглянуть в неизвестное. То, что случилось после меня. Посмотрю дальше и узнаю всё, чего боялась, на что надеялась и чего не ждала. Впрочем… действительно ли я узнаю всё… Нет. Если кого-то не окажется на снимках, то начну гадать – просто не оказалось удачного снимка, или он потерялся, или этого человека нет на фотографии, потому что он умер раньше прочих… слишком рано. Я знала, кто это может быть…

Стараясь смирить стук сердца, перевернула одну страницу, и другую, и ещё. Что ни увижу – будь что будет, мне нужно знать.

Материал, немного шершавый, из которого делались карманы для снимков, холодил руку. Незнакомое ощущение. Неожидаемое – оттого неприятное. Нечто новое, непонятное в доме, ещё до рождения известном наизусть, с его скрипами, вздохами, стуком дверей и дверц.

…Эти снимки… Как будто без меня жизнь здесь не просто шла иначе (почему бы и нет, не такая важная я птица, чтобы ход семейных событий вышел из берегов и пошёл по иному руслу), но изменилась так, что я не могу узнать. Не понимаю.

Я листала – медленно, с нарастающим ужасом, этот альбом. И листы, и эта прозрачная плёнка поверх снимков – всё из неведомого мне материала. И лица, лица… Кто-то, кажется, похож… Но я совершенно не уверена, что тот или та на фотографиях – это мои постаревшие родные… или странно помолодевшие… их дети?.. дальние потомки?.. просто случайное сходство черт?

А большинство на фотографиях – чужие, несомненно незнакомые люди. Они, войдя в русло моего прежнего бытия здесь, прожили неизвестную мне жизнь, с какими-то своими горестями, удачами, счастьем. Я ни к чему из этого не была причастна…

Это какая-то… подмена? Морок? Я настолько забыла всё? Весь мой любимый, по крохам собираемый в памяти мир – забыла?

Чужая… Да, так. Нельзя вернуться домой через миллионы лет и найти то же самое, что было раньше. Никуда нельзя вернуться.

Мне следовало уйти отсюда. Но идти было некуда.

— Сволочи! Ку-куда вы все ушли?

Грязная женщина лежала на ступеньках подъезда. Рядом стояла пустая бутылка водки. Женщина еще что-то пыталась выкрикнуть, но опьянение брало свое. Она привалилась к стене и захрапела.

— Ну опять она тут! Житья нет от этих бомжей!

— Я вызываю полицию. С ребенком выйти страшно! Никакой домофон не спасает!

Обе соседки, вышедшие одновременно — одна к мусоропроводу, другая в магазин — увидели спящую пьяницу и договорились, что пора действовать решительно.

Они вызвали участкового.

Пьяная женщина почувствовала, что ее куда-то тащат.

— Куда вы меня?

— Пошли-пошли, — устало говорил участковый.

— Выпить есть?

— Абсент с текилой тебя ждут.

— Че?

— Иди, сказал.

Женщину усадили в машину. Она сначала тупо смотрела вокруг себя, а потом недоуменно спросила:

— А где Вадик?

Ей никто не ответил. Она помолчала. А потом она заплакала.

Сначала участковый не обращал внимания на женщину. Но прислушавшись, понял: она не пьяными слезами плачет. Она… она ПЛАЧЕТ!

— Ты чего ревешь? — грубовато спросил он, почему-то растерявшись.

— Вадик ушел, — грустно сказала женщина.

— Собутыльник твой?

Ответила женщина не сразу. Она всхлипнула, вздохнула и сказала:

— Не собутыльник. Он мне был любимый человек.

— О как! — изумился участковый. — И у вас любовь!

— У кого — у нас?

— У бомжей!

— У Вадика квартира есть. Он не бомж.

— А у тебя?

— У меня? Была квартира. Только в другом городе.

— Так и что Вадик?

— Мы любили друг друга.

— Пили вместе, лучше скажи!

— Ну и пили, тебе что? Он был со мной сегодня. И с нами еще Нинка была! Он с ней ушел! А Нинка стерва!

— Отбила, значит, у тебя мужика?

— Выходит, так.

Через какое-то время она спосила:

— Куда меня везут?

— В вытрезвитель, куда еще?

— Я есть хочу. Я пить хочу. Выпусти меня, а?

— И куда ты пойдешь?

— К Вадику. Прямо на квартиру пойду.

— Он же тебя бросил?

— А вдруг все же не бросил?

— Где живет твой Вадик?

Женщина назвала точный адрес.

И участковый сжалился.

Женщина позвонила в дверь. Ей открыл пьяный мужчина. Из комнаты доносилась развеселая музыка и женский смех.

— Вадик! Можно к тебе?

— О! А ты откуда?

— Меня мент привез.

— Че?!

— Мент меня привез. Вадик…

— У, сволочь, ментов навезла!

— Да нет! Ты почему меня бросил?

— Где?

— Там, сегодня. В подъезде.

— Да забыл я тебя. Мы с Нинкой домой захотели.

— А я? Как же я?

— Да говорю: забыли мы тебя! Если б помнили, то не забыли бы. А так — забыли.

Через несколько дней учаскового опять позвали убрать из подъезда вонючую бомжиху. Он не удивился, увидев ту самую брошенную Вадиком пьяницу.

Она снова была грязна и пьяна. И в этот раз ее доставили по назначению.

Когда женщина протрезвела и пришла в себя, то поняла, что перед ней сидит незнакомый мужчина и предлагает ей какую-то столовую, где она могла бы поесть.

— Вам адрес дать?

— Давайте, — не очень понимая, что происходит, кивала она.

— А жить вам есть где?

— Нет.

— Можем предложить вам койку в приюте. Пойдете?

— Пойду.

И женщина пошла в приют.

Пьющая женщина не пила уже несколько дней.

Она помылась, причесалась. И взглянула на себя в зеркало.

Да, когда-то она была симпатичной. Сейчас от нее той и следа не осталось. Выпить, может? Нет. Не хочется. А что хочется? Наверное, надо решить вопрос с Вадиком.

Она припомнила, что он забыл ее в подъезде, когда «хотел домой» с этой Нинкой.

«Я не вещь. Я не вещь!» — эта мысль крутилась в ней навязчиво.

Она пошла к Вадику.

Вадик открыл ей дверь.

— Че надо?

Она видела, что он еще не совсем пьян.

— Вот, пришла.

— Вадик, кто там пришел? — услышала женщина голос Нинки.

— А я знаю?

И тут на пороге появилась Нинка в грязном халате.

— Женщина, тебе чего?

«Не узнали что ли?» — недоумевала трезвая женщина.

— Это же я, Вадик, я! Не узнал?

И тут Вадик округлил глаза. Он, видимо, что-то сопоставил и припомнил.

— Ты? А как это? Ты где была?

— Неважно. Я хотела спросить, ты бросил меня?

Мужчина пьянел и не понимал вопроса. Он видел перед собой какую-то новую прилично одетую женщину. Даже очень красивую, по его меркам. Не то, что Нинка. И не то, что та, которую он забыл в подъезде. Только… Его пьяный мозг отказывался понимать, что забытая в подъезде — это вот она и есть. Вадику захотелось спать.

— Я хотела сказать, что я не вещь. Меня нельзя просто так в подъезде забыть. Понял?

Красивая женщина говорила правильные вещи — это Вадик понимал. Такую нельзя забыть…. в подъезде.

Но дальше думать было сложно.

— Вадь, пойдем выпьем, — сказала Нинка.

И они ушли пить.

Женщине пить не хотелось.

« Страшная жизнь»,- подумала она.

Она, возможно, вернется в эту жизнь. Но как не хочется! Пока не хочется!

.— Да где-же это?!

Я уже едва ли не матом крыл, стесняясь неведомо кого. Ищу уже сколько времени и найти не могу. Неужели я ошибся? Ведь нету этого в жизни, вот хоть убей – нету! Значит, забыли об этом, начисто забыли. А раз так, значит это должно быть тут. И вот я ищу, ищу. Чувствую, то что-то не так, что-то неестественное в этом всём, а что – понять не могу. Вроде бы всё как обычно – место, в котором куча забытых вещей, в котором можно найти именно то, что тебе нужно. Вот чьи то стихи. Классные стихи, кстати. Слов не разобрать, но ощущения от них сильные, душа словно взлетает, а потом падает, испытывая при этом невероятную смесь падения в бездну и восторга от этого, а после прочтения – невыразимую нежность и грусть. Вот чья-то любовь – забытая, пропущенная мимо, никому не нужная, но пахнущая нежным ароматом первых чувств, трепетом случайных касаний и возвышенных грёз. Юношеская, наверное, не выраженная ни словом, ни вздохом.

А я искал то, что было нужно именно мне. Ох, как долго я шёл к пониманию того, что мне нужно. Не просто нужно – а на самом деле необходимо. Любовь – классно, но любовь – как костёр. Пылает, может обжечь и редко бывает постоянной, дарящей тепло на всю жизнь. Сегодня любят одного, завтра – так же искренне и нежно любят другого. Долго не мог понять, чего не хватает любви, чтобы она была вечной. И только на закате лет понял. Верность. Любовь без верности, как бы горяча она бы не была, временна. Только верность делает любовь вечной.

И именно это я искал здесь. В реальной жизни верности не было, люди забыли о ней. Значит, она просто обязана была быть здесь. В реальной жизни? А где тогда я? Всё стало зыбким, стало таять, словно мираж, понимание захлестнуло душу отчаянием…

И я снова проснулся. Сон. Всего лишь сон, в котором мозг отдыхает, передавая груз волнений и забот вечно мятущейся душе, которая уходит в мир грёз и сновидений и пытается там найти ответы на вопросы, перед которыми пасует разум.

Ничего. Сейчас пройдёт день, полный забот, физической усталости и моральных разочарований и я снова упаду в объятия продавленного старого дивана и усну. Главное при этом – не поддаться мороку, помнить, куда нужно идти, чтобы попасть именно сюда – в мир забытых вещей. И найти тут то, что мне нужно.