Блиц Министров №75. Голосование

Как коты зиму прогоняли

В подвале тепло, хорошо, какой-то добрый человек и подстилки принёс и даже две большие картонные коробки. Да и с провиантом нет проблем.

Восемь котов вальяжно развалились кто где, но не спят – не спать же постоянно? Чай не сурки. Сейчас бы прогуляться, да куда там! За подвальным окошком мороз стоит на страже – не выпускает наружу. А ещё и армию свою сугробную чуть ли не под самое окошко привёл.

Начни с ней сражаться, в ней и потонешь.

Это хорошо ещё, что под окнами расчищено, и дорожка узенькая протоптана. Это мамаша их её протоптала.

Мамашей коты зовут одну женщину, что каждый вечер приходит к окошку и приносит им еду. Знают, что работает она в столовой на соседней улице. Когда не было такого снега, то они иногда и прогуливались ей навстречу – время своё знали! А уж какую еду вкусную она им приносит – и котлетки, и мясцо, и курицу и даже рыбку. Ну и кашу молочную почему бы не поесть? Часто за раз всё и не съедали, оставляли на ночь. Да только сейчас не оставишь – пусть и пышет теплом из окошка, и само окошко широкое, удобное, не то что эти квадратные лазейки в других домах, да всё равно еда замерзает.

А по утрам их бабушка подкармливает с первого этажа – подвальное окошко аккурат под её окном. Марьей Григорьевной её зовут, а мамашу – Лидой.

Вот и сейчас лежат они сытые, в тепле, а на душах кошки скребут или скребутся? В душу. Весна на подходе! А тут приходится о кошках только мечтать.

Правда, не всем. Есть в их компании Черныш – знают коты, что год назад был он домашним котом, да не поладил с новым питомцем, его и выгнали. А питомец-то – тьфу! Пародия на собаку. Но тоже собака, а от них всегда одни неприятности.

Самый старший из них – Рыжий. Хотя, что такое семь лет для кота? Самый расцвет! А шесть других – ни дать, ни взять, близнецы, да и только. Серые, полосатые, на одну морду.

Тишину прервал Рыжий:

— А ведь уже весна! – вздохнул он. – Неделя – точно, как весна…

— Да ты что?! – всполошились коты. – Откуда ты знаешь?

— А вы вспомните, что сегодня мамаша в сугроб воткнула, пока нам еду раскладывала?

Тут они и вспомнили. Букетик! Пахучие такие тоненькие веточки с жёлтыми кругляшами на них. А ведь они только весной и бывают. В прошлую весну видели женщин с такими вот букетиками, да и у Марьи Григорьевны на окошке, вроде бы, похожий стоял. Но тогда тепло было, всё таяло…

Неужто, и, правда, уже весна?

Куда там – зима лютая!

— Ой, братцы, — протянул один из полосатых, — а, вдруг, весны и не будет? Вспомните, о чём они говорили совсем недавно меж собой?

И все вспомнили. Как раз, когда мамаша их накормила, и они вылезли немножко размяться и потереться об неё, открылось окошко над ними, и бабушка и сказала:

— С наступающим тебя, Лидочка!

— И вас, Марья Григорьевна, с наступающим. Да только какой уж праздник, так и будем кутаться. Вон по прогнозам обещают опять и снегопады, и усиление морозов… что-то весна совсем запропастилась…

Запропастилась…

И сейчас, вспомнив разговор, коты приуныли.

— Сама она не уйдёт. Зима… — подал голос Черныш, — гнать её надо.

— Как же, — откликнулись коты, — прогонишь её…

— Кто знает, — задумчиво ответил Черныш, — я тут вспомнил свою пятую жизнь…

Жил я тогда далеко отсюда, среди лесов, там таких домов не было. Но у меня был и дом, и хозяин. А зимы были суровые, длинные. А хозяин мой был необычный человек. Шаманом его называли. Он всё знал! И к зверушкам ко всем был ласков.

Часто к нему люди за помощью обращались. Он и помогал. Правда, мне всегда было страшно наблюдать за тем, что он делал. Он брал в руки свой бубен, но дело даже не в звуках – бум-бум. В такие минуты я смотрел на него из-под лавки и видел, что по виду – это он, мой хозяин, а нутром – вроде, как и не он совсем.

А однажды пришли к нему люди, и сразу много. Стали они просить, чтобы холода ушли, чтобы зима отступила – уже сажать пора, а земля всё промёрзшая. А как они ушли, взял он свой бубен и вышел из дому. А я за ним. Развёл он костёр, стал ходить вкруг него, присаживаться, будто танцует, а сам в бубен бьёт и завывает что-то. Ой, страшно!

— А что? Что он завывал-то?

— Сейчас… Суостаах, суодаллаах Чолбон тёрдё,

Чолбонтой-Тойон!

Суоскун суодалгын угарыт…

— Чего?! – вытаращили глаза коты. – Этак язык сломаешь…

— Ну, как я понял потом, этот самый Чолбонтой – отец Тойонов, которые стужу и насылают… вот он и просил их отца, чтобы тот усмирил сыновей.

— Да-а, — протянули почти хором коты, — толку-то? Бубна нет – вон только миска, а остальное – лотки. Костра нет…

И тут самый молодой из полосатых взлетел на окошко, глянул и, повернувшись к друзьям, сказал:

— Зато, смотрите, какая луна! Тоже всё освещает. А нас не один, а восемь, а если ещё и вспомнить, что коты – это символ весны…

И тут все вспомнили ещё кое-что из вечернего сегодняшнего разговора.

Кто из двух женщин сказал?..

— Разве что ждать, когда коты заорут, они весну очень чуют, как-никак её символ…

…

Этой же ночью, почти все, у кого окна выходили на сторону подвального окошка, были разбужены страшными криками. Выглянув, люди увидели странную и даже пугающую картину.

Восемь котов, на небольшом, расчищенном чуть поодаль дома участке, то ходили по кругу друг за другом, то присаживались и, не переставая, орали, задрав головы к полной луне. Это было не тирольское весеннее пение – это были какие-то страшные завывания и в них даже слышались чуть ли не человеческие слога.

Некоторые из зрителей вспомнили в этот момент, что животные иногда предчувствуют беду или какие-нибудь катаклизмы – иначе, почему коты покинули в такой мороз свой тёплый подвал? И переложили документы поближе к себе.

Другие же, раскрыв рты от удивления, молча, продолжали наблюдать.

Но ни те, ни другие не крикнули – брысь.

И лишь Марья Григорьевна, глянув в окошко, усмехнулась:

— Ишь, ты, никак весну призывают.

И была почти права.

…

А утром в мир ворвалось солнце, но не такое, как прежде. Оно было по-весеннему яркое и даже жаркое. И сразу отовсюду раздалось шипение. Но это люди слышали лишь звук таяния сугробов, а вылезшие из подвала коты ясно различили злое от бессилия шипение зимы:

— Подожжждите! Я ещщщё ворочччучь…

Но она так больше и не вернулась.

Весенний хор

Марта аккуратно оторвала от календаря последний зимний листок и задумчиво посмотрела в окно. За окном крупными хлопьями падал снег. Девушка погладила дымчато-серого кота, который вальяжно развалился на подоконнике второго этажа двухэтажного дома и тихонько посапывал коричневым носом.

– Ну вот, Плюша, завтра наступает весна, а зима все никак не хочет уходить, – грустно протянула девушка.

Кот недовольно пихнул хозяйку задней лапой и фыркнул, как будто хотел сказать: «Какая мне разница, что там за окном? Я тут сплю в тепле, а меня будят».

– Ну, послушай, – не унималась хозяйка – Неужели тебе не хочется, чтобы светило солнышко, пели птички и все радовались?

Плюща понял, что поспать сейчас не получится, открыл ярко-зеленые, словно весенняя зелень глаза и вопросительно посмотрел на хозяйку. В его взгляде читалось: «А я-то что могу поделать?»

– Ты прав, – вздохнула Марта, – поделать тут ничего нельзя.

Котик перевернулся на другой бок, оказавшись мордочкой к окну, а спиной к хозяйке и снова задремал.

Этажом ниже скрипнула деревянная рама, приоткрылось окно, а затем послышался голос другой хозяйки:

– Нет, Тиша ты только посмотри, что на улице творится? Настоящая зима. Куда ты собрался? Сиди дома.

Но небольшой котик кофейно-коричневого цвета юркнул в образовавшуюся щелку и, увязая лапами в снегу, рванул под стоящую у подъезда машину.

– Тиша! Тиша! – хозяйка квартиры с первого этажа, накинув теплую кофту, мигом выскочила на подъезд. Но только увидела, как замелькал между колесами ближайших машин коричневый сиамский хвост. Потом послышалось недовольное ворчание, и из-под черного Мерседеса вылезла голубоглазая белая кошечка. Она грациозно потянулась и неторопливо направилась к подъезду. А следом за ней с несчастным видом пристроился сиамский Тиша. Похоже, что он только что схлопотал от этой красавицы по морде.

– Да, не повезло тебе, приятель! – покачала головой девушка.– Снежная королева сегодня не в настроении. Так что, давай-ка домой.

Тиша подошел к хозяйке и грустно потерся о ее ноги.

В этот момент белая кошечка запрыгнула на черный Мерседес и уселась на его капоте. Затем привалившись спинкой к лобовому стеклу, вытянула вперед заднюю лапку и с наслаждением стала ее вылизывать розовым язычком. Снег стих и было слышно несильное постукивание кошачьих коготков о металл.

Тиша замер на месте, превратившись в египетскую статую сфинкса.

В этот момент Плюша на своем подоконнике проснулся, поднял голову и от увиденного ткнулся лбом в оконное стекло.

И вдруг:

– Мяяу!!! – донеслось с низу.

–Мяву!– поддержал Плюша.

И со всех сторон грохнул кошачий хор, распевая песни на разные голоса. Одни пели громко и высоко, другие потише и почти басом, и им совсем тихонько вторили тоненькими голосами молодые котики.

Послушать этот хор выглянуло солнышко и выпустило свои теплые лучики. На глазах стали таять сугробы и побежали веселые ручейки. В кошачий концерт робко вклинились птички. Весело чирикая, они запрыгали на ветках.

Марта взяла на руки Плюшу и настежь открыла окно. Девушка зажмурилась и, вдохнув теплый воздух, зарылась носом в шерсть вырывающегося на улицу котика:

– Какие же вы молодцы, что зиму прогнали!

Но Плюша уже не слышал хозяйку, он наконец вырвался на улицу. Устроившись на ветке ближайшего дерева, котик словно дирижируя кошачьим хором, махал оттуда лапами.

Два кота сидели на лавочке у подъезда. Рыжий подросточек в демисезонной шубке и вальяжный мохнатый полосатик. Обсуждали времена и погоды. Март на дворе, а весной и не пахнет. Мороз, сугробы выше ушей, и даже вездесущие воробьи попрятались и молчат. У рыжика весна-то была первая, и он так ждал ее, наслушавшись от соседа о ее прелестях, что сейчас был в глубоком недоумении. Что же ему так хвалили? Чего ждали? На что так надеялись? Что хорошего морозить лапы на улице? Ради чего и долго ли? А дома-то лучше, тепло, сытно, пузико чешут… Вспомнив про заныканую под диван мышку, рыжий и вовсе засобирался домой. Ну ее эту весну. Не интересно. Холодно. Зима на улице. Полосатому соседу было не так уж и холодно, шуба-то была побогаче, но сидеть на лавочке одному скучно. И да, что-то весна в этом году не спешит, а зима крепко так обосновалась. Не торопится уходить. Но мелкому не объяснить, что нужно немного подождать. Молодежь, торопыга. И тут из-за угла дома вынырнул подвальный бомжик Бориска. Довольно известная личность в узких придомовых кругах. Был он когда-то белым, а сейчас благородного серо-бурого окраса, потому что лежка у Бориски была на старых брошенных в подвале мешках из-под цемента. Зеленющие глаза моментально заметили парочку на лавочке и явно загорелись ярче.

— Привет, котаны! – провозгласил он, приближаясь к соседям. – Что делаем? О чем думу думаем? Какие планы строим?

Старший кот что-то невнятно пробурчал на приветствие собрата, а рыжий обрадовался собеседнику и начал рассказывать про то, что, мол, была обещана весна и таяние снегов, тепло и жар сердца, томление души и птичьи серенады. А на деле – лапы стынут и хвост замерз. Бориску такая непосредственность привела в восторг. И он уселся рядом с лавочкой, предвкушая интересности.

— Рыжик, а ты не знаешь что ли, что сначала зиму надо прогнать? — расплывшись в ухмылке, спросил кот у мелкого, — место, так сказать, весне освободить…

— Как прогнать? – удивился рыжик, — а разве коты это делают?

-Ну, — немного смутился Бориска, а потом уже более решительно продолжил — не только коты, но и всякие там птички, люди… и прочие… Но коты самые главные в этом деле!

— Главные? – засомневался мелкий, — а что мы должны сделать, чтобы зима ушла, а весна пришла?

— Конечно, главные, Кто, если не мы? – вопросил кот, — ты вон у Барсика спроси, он подтвердит! Да, ведь, Барсик? – и так поглядел на старшего соседа, что тот только что-то неопределенное фыркнул.

— А что делать? Что делать – повторил кот, — а вот сейчас расскажу. Ты у нас молодой, и мы должны свой опыт тебе передать, чтобы все знал и умел…

— Итак, — начал вещать подвальный авторитет. – Во-первых, надо растопить снег. Чем меньше снега, тем быстрее придет весна! Вообще-то это дело человеков, видел с лопатами ходят, снег убирают? Но они совсем разленились в этом году, и все приходится делать самим. Значит, топим снег.

— А как его топить? – спросил рыжик, внимательно слушая старшего товарища.

— Ну, посмотри на Барсика, — проговорил Бориска, — смотри, он уже дырку в снегу продышал, носом и топит… можно еще лапами.

Барсик, зажмурившись, пыхтел, уткнувшись носом в лапы. Рыжик, недолго думая, тоже уткнулся носом в снег на лавочке. Надолго его не хватило, снег не таял, а нос замерз.

— Что-то сильно холодный этот снег, не тает, — пожаловался мелкий, — и много его как…

— Да, — согласился Бориска, — таяльщик из тебя так себе. Ладно, мы с Барсиком берем это дело на себя. Он тут у подъезда будет работать, а я… — и, скосив глаза на подвальное окошко, Бориска быстро закончил, — а я буду этот снег жаром сердца топить. И да, пора мне, работать надо!

И выпрямив трубою хвост, Бориска побежал было к окну. Там за решеткой ясно виделся силуэт Маруськи — местной дамы полусвета. Но не добежал.

— А мне что делать? – обиженно проговорил рыжий, — я тоже хочу работать! Как все!

Маруськины глаза звали Бориску к себе. Но и оставлять это развлечение не хотелось, кот затормозил, и важно продолжил:

— Сам напросился. Ты, рыжий, тогда будешь песни петь. Слышал, как воробьи орут? Вот они так зиму гонят, весну приманивают.

Котенок обрадованно закивал головой и выдал моментально такой вопль, что сосед свалился со скамейки, Маруська испарилась в неизвестном направлении, а Бориска прикусил язык. Немного отойдя от потрясения кот спросил:

— Ты, что это сейчас сделал, а?

— Так я спел боевую песнь кота! – похвастался рыжий, гордо задрав розовый нос.

— Да, — согласился Бориска, — недооценил я тебя. И задушевно так продолжил – петь надо весеннюю песнь, а не боевую. Как птички, нежно, приятно… — и, немного подумав, добавил – из гнезда.

— Какого гнезда? – удивился котенок?

— Как какого? – спросил кот, — Птичьего! Ты же вместо воробьев будешь. Значит, надо из гнезда. Вон на липе, видишь кучку прутиков? Это оно и есть.

Утопая в снегу по самые уши, рыжик греб к липе. Залезть наверх было не сложно. Сидеть на кучке обледенелых прутиков было гораздо труднее. Лапы разъезжались, а само гнездо как-то опасно стало качаться.

— Молодец, — подбадривал снизу Бориска, — давай пой! Барсик тебе уже мотив напевает, слышишь?

Барсик под лавкой, подвывая от смеха, пытался сохранить серьезное выражение морды. Снова в окне нарисовалась Маруська. Рыжик, свесившись из гнезда, пытался уловить мотив весенней котовской песни. Попробовал мявкнуть. На земле его не услышали.

— Ну! Чего ты там замолчал? – кот, задрав голову, просил песню.

Рыжик, так и не поняв барсикова мотива, свесился еще больше из гнезда и осторожно сказал:

— Чик-чирик?

Внизу творились странные дела. Барсик снова пыхтел, видимо опять начал топить снег. Маруська выплыла из подвала и не отрывала восхищенного взгляда от рыжика, словно увидела чудо. Котенок даже повертелся в гнезде, а вдруг не на него смотрят? Бориска схватился лапой за грудь и как-то подозрительно стонал. Котенок даже подумал, что тому стало плохо, от жара в груди, того самого жара от сердца, которым прогоняют зиму… И рыжий решил побыстрее спуститься с липы. Может, помощь нужна? Как и сколько бы там котенок слезал с дерева неизвестно, потому что старое брошенное гнездо рассыпалось на отдельные веточки под лапами мелкого, и тот полетел вниз…

Снежный сугроб принял в свои мягкие объятья летуна, остудил пыл и вернул честной котовской компании целым и невредимым. Бориска хотел что-то сказать, но под взглядом Марускьки вдруг смешался и только выдал, что мол, молодец, пел хорошо, только слова надо подучить. Барсик потянул домой, нагулялись уж, кушать пора. А Маруська, обнюхав и лизнув в нос, пообещала, что зиму они сегодня точно прогнали, и завтра действительно будет весна, самая настоящая.

Мыррртын озадаченно щурил свои разноцветные глаза, уставившись на высокий белоснежный холм, выросший за ночь на месте его любимой лежанки. «Это что ж такое деится? Мало того, что под хвост из не такого уж и тёплого подъезда выпнули, все окна в подвале заварили, так ещё и единственный на весь двор чистый пятачок снегом замело? Это за что же Баст на меня так рассердилась? Хотя, тут не только я безлежаночным остался. Мурррка, вон, тоже неприкаянная по двору слоняется. Жалко её, совсем лысая – замёрзнет по таким сугробам прыгать».

— Эй, Мурррка! Прыгай сюда, погрею немного, мехом поделюсь.

— Ага, как же, поделишься мехом… Скорее – блохами. Им у тебя полное раздолье: тепло и сытно. Зарос, как кочка травяная на весеннем лугу. Ты лучше скажи, меховой, что там с весной? Когда тепло придёт? Уже и март прошёл, и гульбища давно закончились – пора о потомстве позаботиться, а тут, куда взгляд не кинешь, – везде лёд да сугробы.

— Да почём же мне, Мурррка, знать, когда тепло придёт? Я ж не фамильяр какой учёный, академиев не кончал.

— Фамильяр – не фамильяр, но точно ведьмак! – Вмешался в разговор Васька-уходранец, известный среди общественности своими драками и рваным ухом. – Так и зыркаешь на всех своими глазищами разноцветными, да ещё и шерстью оброс по самые уши – точно, как кочка меховая.

— … Ой, Мыррртын, а ты такой тёплый… Не слушай этого Ваську, сам вечно драный бегает, а чужой мехавитости завидует. — Замурчала Мурррка, зарываясь в густой мех соседа по двору.

— И ничего и не завидую! Было бы чему завидовать. Мало того, что глаза разноцветные и как кочка меховая, так ещё и чёрный! Все встречные человеки постоянно плюются, а то и поддать норовят. Ведьмак, как есть ведьмак! А и правда – тёплый-то какой, почти горячий.

— Это моя шерсть на солнце так нагревается. Ты с Муррркой лучи не притягиваешь, вам и ясным днём холодно, а я – как раскалённый уголёк становлюсь, аж снег вокруг тает. Да, тает… А если бы несколько таких, как я собрать, да посадить рядышком – можно было бы и двор от снега очистить. А если бы пару сотен – то и весь город, а если бы… — размечтался Мыррртын.

— Эй, погодь, не гони! Говоришь – надо нескольких таких, как ты собрать?

— Так где их собрать? Это я так, расфантазировался. Снег этот – уже как кость куриная в горле. Вот бы…

— Собрать – соберём! Я тут все дворы в городе знаю! Со всеми обговорю, кто не захочет помочь – уши надеру. На тряпочки. Зря, что ли, меня уходранцем кличут?

— Ой, уходранец, придумаешь тоже, — потянулась разомлевшая в тепле Мурррка, — да где ж ты столько чернышей найдёшь? В нашем дворе только Мыррр такой, да и в других от силы по одному будет.

— Пф… не дрейфь, лысая, перевернётся и на нашей улице бочка с гуталином! А потом рассадим всех вдоль дороги – пусть снег таят!

— А почему вдоль дороги? – Не понял Мыррртын.

— А где ж ещё? Зиму в шею гнать как раз вдоль дороги нужно, чтоб за углы не цеплялась, за деревья, а прямиком вон из города её вынесло.

***

Через несколько дней на улице Н* случилось некое примечательное событие, которое взбудоражило умы горожан, дав им очередной повод возмутиться бездействием властей и тлетворным влиянием запада на молодёжь: группа неизвестных вломилась в художественную мастерскую и заляпала чёрной краской все лежащие и стоящие на полу работы. Да и сам пол был просто залит краской. Так что ущерб для данной мастерской оказался немаленьким.

В тот же день на въезде в город было зафиксировано множество автомобильных аварий, вызванных сверхнашествием чёрных котов. Причём коты ничего не делали, не перебегали дорогу, не бросались под колёса машин и не проявляли других признаков бешенства. Они просто сидели длинной цепочкой вдоль обочины. Молча и зловеще. Провожая своими немигающими глазами потоки машин. Так что все обращения в полицию обрывались смехом бравых полицейских – где это видано, чтобы наряд на разгон кошек высылать. Водителям оставалось только чертыхаться, плеваться через плечо, молиться, чтобы «эта нечисть» не вздумала перебегать дорогу и врезаться в соседние автомобили и столбы, потеряв так необходимое на дороге внимание. А по дороге текли ручьи от расплавленного котами снега…