вчерашнее

irkathena 29 сентября 2016, 10:06

Что наша жизнь — театр!

Ангел krokodilovna сбыла вчера одну из давних моих мечт — сводила не просто в Ленком, а на «Женитьбу», звёздную и спорную. Да, с детства многое из Гоголя вызывало у меня не просто страх, а натуральный ужас — нет, я это не про «Тараса Бульбу» и даже не про «Страшную месть» — но в разных местах других рассказов, особенно «Шинели», временами морозом по коже продирало. А для чтения вслух детям выбирала чего посмешнее.

Но вот это, вчерашнее — страшнее и смешнее зрелища мне не случалось. Люблю цитировать Хайнлайновское «Искусство должно вызывать в людях ужас и жалость»   — так этот спектакль в высшей степени по ведомству искусства случился. Жалости там немерено, жалко всех, и очень сильно. А особенно — Агафью Тихоновну. Мне-то по юности казалось — что это комедия про юную и переборчивую барышню, а оно про другое совсем. И барышня совсем не юна, а уж мужчины играют, похоже, совсем без грима, вот этими самыми лицами, которыми они живут сразу после умывания. И Певцов, и Збруев, и Раков, и остальные. Так что видно, что для всех героев это — не просто последний шанс переустроить свою жизнь, а наипоследнейший… И нелепый, истеричный, мешковатый, а временами — невозможно трогательный Подколёсин, и не от мира и времени сего, а из позапрошлого века Жевакин, и нахально-трусоватый Анучкин, и слишком уж земной, основательный и внушающий ужас Яичница (что, что Певцов там делает со своими руками и голосом — неописуемо) — для брака не годятся, весь этот человеческий неликвид — суетится, конкурирует друг с дружкой и — каждый — отчаянно боится быть отвергнутым. Подколёсина хочется погладить по головке и утешить, как сам он — слугу Степана утешает и целует после вспышки боязливого раздражения…

Будь они не люди, а предметы гардероба — действительно, можно было б как-то перешить из нескольких что-то одно пристойное. Рукава от одного, спинка от другого, заплатки и канты из третьего — и ничего, носить можно, от непогоды защитит. И это желание невесты приставить губы одного к носу другого и осанке третьего — вот про это самое, про негодность каждого в целом и желание найти в каждом хоть что-то живое и годное. Понятно о чём это, что не от каприза, а от негодности цельного, настолько, что морозом по шкуре дерёт, и ничто в зале от него не защищает, от сквозняка этого надмирного.

Мелкий бес Кочкарёв (Иван Агапов) гонит действие вперёд, как кнутом, переругивается со свахой, что-то своё мутит… Эх, оставил бы он в покое уже сговорившихся и перетрусивших от этого — может, и сладилось бы у них всё за пару месяцев. А от эдакого напора можно только бежать, хоть бы и в окошко — всё равно куда, лишь бы отсюда. Последний монолог Агафьи Тихоновны рвёт душу на клочки. Это всё, всё так нелепо, страшно, и смешно в своём кромешном абсурде…

Много смелости нужно, чтоб это поставить и сыграть так, как оно случилось на сцене — и с нами.