Вы об этом уже писали N1. Голосование

«Девочка, Мадавэ так не бросают!»  — шипящий голос наставницы-гадюки еще преследует меня.

Два лестничных пролета вниз. Метро… Стерильная, белая плитка. Почти. Промежутки между керамическими прямоугольниками замазаны бежево — розовой затиркой, близкой по тону к коже. Тошнотворное впечатление. Будто того самого гиганта из детских мультиков нарядили в фарфоровый доспех и усадили в этот пахнущий сыростью коридор.

Не знаю, может быть это те травы из чая в общежитии послушниц сыграли со мной злую шутку? Мысли, образы, звуки, запахи сбиваются в один ком и катятся мне навстречу. Останавливаюсь! Черт, да что это такое? Отделка стен вибрирует в знакомом ритме: вдох, выдох, вдох, выдох. Значит дело и правда в том сборе. Нужно дышать, как можно спокойнее и глубже. Раз, два — так как учили. Раз, два. Шагаю в такт, пытаясь вплавить в пластику принуждение к вздоху. Чтоб ее, эту Кимирэ. Как меня угораздило ей довериться? «У Мадавэ не может быть подруг! Все мы — острые листья сухоцветов, осы среди людей. Раним и убиваем одним прикосновением!» — заповеди из книги запретов, вдолбленные увесистой палкой Старшей Уннэ проносятся в голове по третьему кругу. Но сколько бы я их не повторяла, это сути дела не меняет… Отрава, замаскированная под сорт дорогого чая, потихоньку начала действовать. Она, теплым одеялом, прикушенным во сне, сушит губы. Я срываюсь на бег. И выпадаю из реальности.

Пречистая Ланхаи, как успокоить сердце! Я снова оказалась здесь — посреди бесконечного поля алых маков. От горизонта и до горизонта. Бежать. Куда мне нужно бежать? Холодные струи ветра раскидывают короткие, смоляные пряди. Ноги путаются в чудном голубом одеянии с черно-белым узором. Так я и до ближайшего холма не дотяну. Одно дело, когда ткань оплетает ступни, но если еще и рукава необъятного халата опускаются до земли. Тут уж — пиши пропало. А ведь еще там, где спадает халат влажные и какие-то липкие лепестки касаются кожи. Хлестко и наотмашь, как Уннэ старой тряпкой. И точно так же, как после ударов наставницы, после них остается то странное ощущение.

Камень, попавшийся на пути, надкалывает стройный поток мыслей. Я спотыкаюсь у самого возвышения и влетаю в намытый дождями и скрытый высокими травами овраг. Здесь количество алых лепестков кажется вообще не обозримым. Столкновение с мягкими, но колючими листьями мака еще сильнее раздражает кожу. Теперь она надсадно гудит, покрываясь кровавой корочкой. Я падаю, и сандалии из черного дерева Айжу, которые были на ногах, отлетают в сторону. Холодное, щекочущее прикосновение лепестков, словно сорвавшийся с цепи пес, стервенеет и это вырывает из мрачно-красочного безумия сна. Ледяной пот заливает виски. Взмокшие пряди липнут к лицу. Я чувствую, как сбившее ритм сердце замирает где-то в пятках, заполошной, неприятной пульсацией отзываясь в раскрытых от ужаса глазах. Верчу головой в поисках того, кто мог бы заметить панику и заподозрить что-то. Но, слава богам, в широком, гулком коридоре подземки в этот час никого нет.

Беспристрастные в металлическом спокойствии поручни, проложенные вдоль стен, на клетке ступеней, ведущих наверх, дают еще одну каплю уверенности в том, что все вокруг реально. И, как же я ошибаюсь в этот момент!

Где-то на границе слуха тонкий, но нарастающий треск бумаги, такой, какой бывает при пересчитывании купюр в банкоматах, сообщает, что он уже близко. Те места, которых во сне касались лепестки, потихоньку разгораются горячечным жаром, опаляя все больше. Мне тяжело противится этому зову, когда уже и мышцы лица смыкаются и затвердевают в сардонической усмешке. Его усмешке. Краем глаза ловлю еще одно, отнюдь не радостное изменение. Огонь вырывается за пределы кожи рук, награждая каждый палец пылающим маникюром. Рот раскрывается в крике, но я уже не слышу себя. Густая, мучнистая пелена застилает глаза, затекает в уши. Тьма приходит спасением. Тьма не задает вопросов и не ждет ответов, а только ждет в своем бесконечном чертоге со рвением бессонного стража. Тьма…

Раз, два, три, четыре, пять. Слова детской считалочки. Хорошо бы в них услышать свой голос. Но тот, кто говорит со мной, не так прост. За мелодичными аккордами шепчущего ребенка прячется зверь. С натянутой улыбающейся мордашкой. Так выглядят дети, которым позволяют все. Те, кому разрешают приютить котенка. А потом этот котенок, задушенный детской рукой отправляется «поспать». И малыш, моментально забыв о старом друге, тянется к новому, живому подарку. Так улыбаются те, кто ощутил на губах вкус крови. Солоноватой и чуть сладкой, почти как томатный сок. Теплой и густой…

В беспамятстве я преодолела расстояние, отделяющее меня от вагона поезда. Двери раскрываются. И я, в старой расписной джинсовой куртке с кожаными нашивками и с маленькой сумкой через плечо, почти ничем не отличающаяся от других, вваливаюсь в него и сажусь на первое, не занятое сидение. Милое щебетание проводницы, размноженное и испорченное микрофонной записью до состояния неразборчивого бормотания, сообщает о начале нашего пути. Пронесло.

Впечатление от короткого, наведенного сна и того, что было после него — еще ярко. И я не сразу замечаю в отполированном до блеска стекле окна, отражающем все в зеленовато-синем оттенке, как затравленно я выгляжу. Руки, судорожно вцепившиеся в скругленный бочок черной бархатной сумки, с ощетинившимися костяшками пальцев. Широко раскрытые, серые глаза. Губы, выкрашенные в ярко-оранжевый цвет, с опустившимися в тревоге уголками. Джинсовое безобразие, которое на три размера больше меня, украшенное раскидистым стилизованным цветком кислотного цвета, упирается воротом в исковерканные неумелой стрижкой пряди темным волос. Перекошенный кружевной топ. Даже пятно атласных брюк капри с болезненным отблеском и с причудливой мятно-зеленой вышивкой, которое опознается краем глаза, выдает, что что-то неладно.

И это понимает благообразная пара, сидящая напротив. Муж и жена. Тщательно расчесанные на пробор темно-каштановые волосы, в низком хвосте женщины и буроватые пятна вокруг укороченных, но чистых ногтей на сильных руках, ее глаза со следами недавно снятых очков, все еще слезящиеся и дипломатичная улыбка, тонкий аромат дезинфектанта, говорят о ней, как о медработнике. Серый, в крупную вязку жилет, на хорошо отутюженной, но все же старенькой белой рубашке, ничем не примечательные серые брюки и дряхловатые на вид коричневые ботинки на ее муже, его лысина, окаймленная еще не потерявшими цвет волосами, да даже тот «лопоухий» портфель, а никак не кейс делового человека, все это может принадлежать преподавателю или профессору какого — то университета. Хорошая пара. Они с беспокойством смотрят на меня и что — то говорят. Что? Что!

Стрекот рвущейся бумаги немного глохнет и сквозь него я слышу: «Девушка, девушка, вам плохо?» Женщина, старой закалки врач, тянется к моей руке, пытаясь растормошить. И тут я замечаю, что между мной и ее ладонью растекается синяя, только мне видимая, искра. Тело корежит, как от удара током. Медленно, будто по кадрам замедленной съемки, ее зрачки расширяются. Она паникует. И чтобы хоть как — то ее успокоить, я шепчу сорванным голосом: «Кимико… Ким. Меня зовут Ким! Все в порядке.» Время вновь обретает смысл. Наэлектризованный молнией, воздух расступается, позволив сделать вдох. Я прокашливаюсь и вновь повторяю: «Все в порядке!» И сама не верю этому.

Долли и её страх

Когда выдумываешь ребёнку на ночь сказку, а получается хоррор…

Тьма внутри скромного и уютного жилища была привычна. Она обволакивала теплом и спокойствием, приносящим силы. Но тьма снаружи, которая каждый вечер опускала на земную поверхность своё чёрное крыло, пугала. Звуки, доносящиеся извне, заставляли Долли вздрагивать и съёживаться в самом дальнем углу родного пристанища. Ей хотелось глубже закопаться и даже провалиться под землю, но не слышать каждый раз этого душераздирающего крика очередной жертвы.

Жизнь Долли была полна опасностей, которые подстерегали её на каждом шагу в любое время суток. Они сделали её пугливой, заставляли срываться с места от каждого шороха, искать укрытие, или убегать без оглядки. Но эти угрозы она знала в лицо, могла предугадать их появление и избежать смерти. Однако больше всего Долли боялась ночной демонической сущности. Как выглядит исчадие, знала только понаслышке, от тех, кто также слышал о монстре от какого-то третьего лица. Ибо любой, попавший в громадные когти витающего по ночам существа, был обречён на гибель.

Всю ночь ей чудилось, как лапы с искривленными когтями царапали стены, как кто-то карабкается по крыше, стремясь попасть внутрь. Ей так и не удалось сомкнуть чёрных глаз.

Переждав ночь, Долли осторожно выглянула наружу. Терпко пахло смятой травой и последними цветами уверенно наступившей осени. Капли росы, тысячами хрустальных бусин, рассыпанных предрассветными сумерками, обнаруживали себя, преломляя лучи солнца. Вдохнув освежающую прохладу луга, Долли знакомым маршрутом направилась в лес. Ей необходимо пополнить запасы еды, приближающаяся зима уменьшала шансы на поиски припасов в несколько раз. Урожай с полей уже сняли. А кусты на лугу и холме давно обнищали и покрылись ржавчиной.

Лес всегда радовал грибами, ягодами, а также живностью.

Но проходив по лесу полдня, Долли лишь угостилась редкими ягодами и напилась из ручья ледяной воды. Ей нужно было возвратиться домой дотемна, в единственное место, где было безопасно. Но тут она наткнулась на дуб. Крупные, глянцевые желуди так и манили их собрать.

Долли увлеклась сборами, совсем забыв об опасности.

Притаившийся в кустах крупный хищник наблюдал за ней, а затем стал медленно и бесшумно приближаться к жертве. Слабое шевеление воздуха и Долли учуяла животное. Выронив запасы, она стремглав помчалась, но в обратную от дома сторону.

Долли бежала так быстро, как никогда раньше, окружающее размылось и только цветными пятнами мелькало перед глазами. Вдруг, возникший из ниоткуда куст полыни вынудил сбавить шаг. Горькая трава заставила слезиться и ухудшило без того слабое зрение. Преследователь отстал, и она могла немного перенести дыхание, но сумерки грозили встречей с ещё большей опасностью.

Долли направилась домой, немного поплутав, она всё-таки вышла на знакомую тропу. Уже стемнело. Луна предательски выхватывала её силуэт из тьмы, листья издавали шорох, выдавая местоположение. Но Долли должна была успеть. Только так ей и удавалось сохранить жизнь, избежать ночного исчадия. Ей нужно было домой.

Каждый звук мог означать надвигающуюся смерть. Каждая тень оказаться ночным монстром. Каждое дерево могло таить логово этого хищника. Уже показался спасительный холм, под которым был её приют. Но тут, хрупкое тело накрыла огромная тень.

Долли не успела пискнуть, как оказалась в цепких лапах и услышала уханье страшного зверя. На неё смотрели громадные жёлтые глаза, а крючковатый клюв потянулся к шее. Долли сопротивлялась, как могла, ей казалось ещё чуть-чуть и она выберется, но хищник сжимал серое тело всё сильнее, и сильнее, пока не раздался хруст ломающихся позвонков. Корчась от боли и издав предсмертный писк, Долли бездыханно повисла в когтях совы.

10.09.23

— Ну, здравствуй, Мечта. Куда мы пойдём сегодня?

— А куда бы ты хотел?

— Туда же, куда и ты.

— А если я никуда не хочу?

— Значит, останемся дома. Но…

— Но?..

— Но за окнами такой тихий, медовый вечер, а ветер доносит до меня ароматы едва распустившихся цветов.

— Цветы не распускаются вечером. Ты врёшь.

— Я никогда не вру. Приходи, и увидишь сама.

Из телефонной трубки в комнату вползает тишина, она клубится у самого потолка и медленно оседает на мебель, неприбранный пол, разбросанные книги с торопливыми заметками на полях. Становится трудно дышать.

— Я приду.

Гудки становятся моим сердцебиением; морем, заключённым в раковину, которую подносят к уху, чтобы расслышать шелест волн; мелодией ручья, заставляющего проснуться от зимней спячки замшелые камни.

«Она придёт», — бьётся пульсом в моей голове. Она скоро придёт, застенчиво прикоснётся к звонку, словно это величайшая в мире драгоценность, он деликатно блямкнет и наступит тишина. Второй раз звонить Мечта не будет — незачем. Она верит в судьбу и предопределённость. Если что-то не получается, значит, так и должно быть…

Мы вполне могли никогда не встретиться, пройти мимо друг друга в утренней толчее. Подумаешь — на пару каменных сердец больше. Человечество едино лишь в своём одиночестве. Но… По чьей-то указке, сценарию, воле два незнакомца столкнулись в вагоне метро. Она увлечённо листала страницы электронной книги, я героически боролся со сном, скрываясь за толстыми стёклами солнцезащитных очков и плотной стеной музыки в наушниках. Что тогда играло, не помню. Наверное, какой-нибудь зубодробительный панк или хардкор. Другого обычно не держу в памяти своего плеера. Тысячи мегабайт дистиллированной ярости и ненависти ко всему живому. В первую очередь к себе. Подобное лечится подобным — боль притягивает боль, заглушает её и становится легче. Хотя бы на секунду. Краткое мгновение. Но этого хватает, чтобы утром снова открыть глаза. Я заметил её сразу — длинные, густые волосы цвета горького шоколада, точёный, чуть вздёрнутый нос, россыпь трогательных веснушек и тёплые глаза цвета расплавленного золота. А ещё улыбка. Едва заметная, мягкая, словно полевой цветок, осторожно проглядывающий сквозь бурьян. Каждый день, в одно и то же время мы сталкивались в этом несчастном вагоне метро. Она читала книгу, я слушал музыку и не находил в себе сил оторвать зад от сидения, подсесть к ней поближе, заговорить. А однажды она не пришла. Просто пропала и всё. Я не находил себе места, было странное чувство, что мне словно бы вырвали язык или отрубили руку, а я ничего не мог с этим сделать. Пытка длилась десять дней. Отчаянье стало моим вторым именем. Я не мог спать, почти ничего не ел, забросил музыку, перестал писать, отвечать на звонки, забил на друзей — все мысли были только о незнакомке из вагона метро. Никогда не верил, что такое возможно. На одиннадцатый день, потеряв всякую надежду, я вновь увидел её. Она сидела ровно на том же месте, с той же электронной книгой. Понимая, что в любую минуту она может выйти и исчезнуть навсегда из моей жизни, я собрал всю свою волю в кулак и подошёл к ней.

— Девушка, как вас зовут?

Она оторвалась от книги, посмотрела мне прямо в глаза, улыбнулась — той самой, васильковой — улыбкой и прошептала: «Мечта».

Поезд остановился, с шипением открылись двери, девушка выпорхнула из стального чрева, я бросился за ней. Так всё и началось.

Я нагнал её у самого выхода из метро.

— Почему ты всегда убегаешь?

— Неужели не понимаешь?

— Не понимаю.

Она резко остановилась и повернулась ко мне.

— Я же Мечта. Ты должен стремиться ко мне, бежать, сбивая ноги в кровь, но догонять — нельзя.

— Почему?

— Какой же ты глупый! Если догонишь, я сбудусь, исчезну. И ты начнёшь искать другую. Мечту.

— Не начну.

— Я должна тебе верить?

— Должна.

— Почему? — в голосе странная смесь страха и решимости. Так бывает, когда стоишь над бездной и готовишься сделать последний шаг.

— Потому что я уже нашёл.

На нас уже начинают оглядываться прохожие. Мы стоим друг напротив друга, не отводим взгляд, молчим. Мои губы плотно сжаты, на скулах играют желваки, на лбу взбухла тяжёлая жила. Она не выдерживает первой. Подходит. Целует. Её язык в моём рту. Слюна со вкусом клубники. Мне кажется, время застыло.

— Ты этого хотел? — голос разочарованный, презрительный.

— Нет, — отвечаю я.

— Тогда чего ты хочешь?

— Правды.

— Её хотят многие. Но получившие знание, в ужасе бегут, не разбирая дороги.

— Я не из таких.

— Знаю. Что ты хочешь?

— Твоё имя.

— Я уже говорила.

— Брось. Мне нужно знать, как тебя зовут.

— Нужно, так нужно, — вздохнула она, — Мечта. По паспорту. Все вопросы к моим родителям, — усмехается, а грусть остаётся в глубине медовых глаз.

— Мы ведь встретимся снова?

— Ты знаешь, где меня искать.

Я отпустил её, она мгновенно растворилась в толпе. Как будто и не было. Как будто всё это сон, мираж. Только вкус клубники на языке. Мимолётный, мягкий. А завтра я снова встречу её в вагоне метро. И, может быть…

Васёк гонялся за мухой, а та будто дразнила его — подпускала поближе, а потом взлетала, но ровно на такую высоту, чтобы маленький котёнок не мог дотянуться, но при этом и не махнул на неё лапой.

— А, ну-ка, иди сюда и ляг! — маме Мурке надоело наблюдать за прыжками сына. — Полежи немножко, а то опять есть захочешь, а хозяйка неизвестно когда придёт.

— Мам, я ловлю дракона! — Васёк всё же подошёл к маме, но взглядом по-прежнему следил за мухой.

— Дракона! — фыркнула мать. — Драконов нет, они только в сказках бывают.

— Так, значит, есть! — парировал котёнок. — Мне о том и Мурзик говорил, а ему о них рассказывал папа.

Папу Мурзика Васёк знал хорошо. Большой, толстый, ленивый. Из дома ни ногой — вот и сейчас развалился на соседской террасе и спит.

И Ваську сразу стало грустно. У него папы нет — так сказала мама, когда он был ещё совсем маленький. Папы нет… драконов нет…

Он глянул на миску — еды тоже нет.

А сказки? И их нет? Мама ни разу ему не рассказывала сказки.

— Ну, что приуныл? — голос мамы стал мягче. — Кушать захотел?

— Да… — промямлил Васёк, — а ещё… а ещё… ну, почему у меня ничего нет? Ни драконов, ни сказок, ни папы… — и он жалобно запищал.

— Да, есть у тебя папа! — в сердцах бросила мать. — Есть! Вместе со своими сказками… Я, говорит, за сказками в вашу деревню заглянул, сказки да прибаутки собираю. Нужны они мне шибко, а то уже и рассказывать у дуба нечего. А сам глазищами так и стреляет, так и стреляет! И про цепочку какую-то плёл. Золотая, дескать, цепочка у него. А никакой цепочки и нет! На груди лишь белая манишка, как и у тебя. А я что? Уши развесила! У-у-у! — совсем рассердилась Мурка. — Дон Жуан Лукоморский! Сказочник! Я, говорит, налево хожу и сказки рассказываю. То-то и оно, что налево! Это счастье, что ты у меня один, а родись вас несколько?

Васёк вытаращил глаза — куча вопросов сразу закрутилась на языке, но тут хлопнула дверь, и в комнату вошла хозяйка.

— Ах, вы мои хорошие, — запела она ласково, — лежат, а мисочки пустые. Ну, сейчас я вас накормлю…

И все вопросы Васька были съедены вместе с вкусной едой.

«Спрошу потом», — подумал он.

Но насытившись и поразмыслив, принял совсем другое решение. Всё, что ему было нужно, он уже узнал, а если начать задавать вопросы, то мать может и заподозрить неладное, и тогда точно глаз с него не спустит.

А решение Васёк принял такое — отыскать отца и познакомиться с ним.

Спал он в эту ночь вполглаза, и как только немножко рассвело, встал и тихонечко пошёл к двери. На его счастье, дверь была чуть приоткрыта — ночи были душные, жаркие, и хозяйка создавала в доме небольшой сквознячок. Подойдя к калитке, подлез под неё и, выйдя на дорогу, призадумался.

— Ты куда это собрался в такую рань? — услышал он сзади голос и аж подпрыгнул.

Мурзик!

Мурзик был постарше его, но это не мешало их дружбе.

— Я хочу найти папу!

— Папу? А где он? — спросил Мурзик.

— Мама сказала, что он налеве…

— Налеве? — удивился Мурзик. — Это где?

— Ну, она сказала, что он ушёл налево… значит…

— А-а-а, — протянул Мурзик, — тогда понятно. Так… калитка у нас сзади… туда — будет направо, а туда — налево! Значит, нам туда! Я пойду с тобой, вдвоём будет веселее!

Васёк с благодарностью посмотрел на друга. Настоящий друг! Да и идти одному было страшновато.

И друзья отправились в путь, никуда не сворачивая. Солнце поднялось над верхушками деревьев, когда они достигли леса. Дорожка никуда не исчезла, теперь она вилась между деревьями, но оба котёнка почувствовали себя неуютно. Так далеко они ещё никогда не уходили, да и кушать обоим захотелось. Однако, какое-то время, они продолжали идти, пока дорожка не раздвоилась.

— И куда теперь? — спросил друга Васёк. — Где тут будет налево?

— Это туда, — махнул лапой Мурзик, — но… вдруг, мы заблудимся?

Васёк огляделся — со всех сторон поднимались ввысь огромные деревья, а дорожка сплошь была изрыта их корнями.

— А, вдруг, мы уже заблудились? — пропищал Васёк и заплакал. А за ним и Мурзик — всё же он не был пока настоящим котом.

Они стояли на дорожке и всё громче и громче мяукали.

— Это кто тут пищит? — раздался над ними чей-то голос.

Оба разом умолкли, глянули вверх и увидели склонившееся над ними бородатое лицо незнакомого старичка. Они чуть было не бросились наутёк, но глаза у старичка были добрые, а в бороде запуталась улыбка.

— Мы заблудились, — пролепетал Мурзик, — А вы кто?

— Я? — засмеялся старичок. — Я — Леший. Слыхали о таком?

Оба котёнка замотали головами.

— Ну, как же так, — продолжал улыбаться Леший, — неужели вам никто сказок не читал? «Там чудеса, там Леший бродит… у Лукоморья дуб зелёный, златая цепь на дубе том…» А?

— Дедушка Леший! — закричал Васёк. — А дальше, что там дальше-то было?!

— Дальше? «И днём и ночью кот учёный всё ходит по цепи кругом; идёт направо — песнь заводит, налево — сказку говорит…»

— Он! — перебил Васёк Лешего. — Точно — он! Ура! И дуб, и сказки, и цепочка золотая!

— Да кто он-то? — удивился Леший.

— Мой папа! Дон Жуан Лукоморский!

— Как?! — захохотал Леший. — Дон Жуан Лукоморский?! Ой, не могу! Вот тебе и Учёный! Ха-ха-ха!

Видя веселье Лешего, друзья тоже не удержались, пусть и не понимали, над чем тот так смеётся.

Наконец, Леший отсмеялся и посмотрел на Васька.

— Так ты, значит, отца ищешь? Сынок его, значит? А ведь приглядеться — и впрямь сынок. И полоски те же, и манишка на грудке… помню-помню, тот в твоём возрасте такой же был… — Леший задумался, а потом махнул рукой, — ну, так тому и быть! Открою я вам дверцу в Лукоморье, как ступите на тропинку неведомую — так по ней и идите. Дуб-то совсем недалече будет.

Леший хлопнул в ладоши и пропал, а перед друзьями появилась та самая тропинка, исперещенная сплошь какими-то невиданными следами. Глянув на них, друзья немножко испугались, но решили двигаться вперёд. А вскоре перед ними замаячил огромный дуб.

— Ух, ты! — воскликнул Мурзик, потрясённый величиной дуба, но Васёк смотрел не на дуб — он сразу увидел и золотую цепь, и большого полосатого кота, дремавшего на ней.

— Папа! — закричал Васёк.

Кот вскочил, спрыгнул на землю и удивлённо посмотрел на них.

— Вы кто такие? Откуда тут взялись?.. — и осёкся, увидев и тёмные полоски на рыжем, и беленькую манишку на грудке, и беленькие же носочки на лапках — точь-в-точь его детская фотография.

— Сынок! — воскликнул он.

Вот радости-то было!

А после знакомства и обнимания, Учёный Кот достал из дупла скатерть-самобранку и накормил друзей.

— Мамка-то твоя меня вспоминает? — спросил отец.

— Вспоминает… — протянул Васёк, не уточняя, что при этих воспоминаниях мать всегда шипит и сердится.

Но отец и так всё понял.

— Понимаешь, сын, — сказал он, — работа у меня такая. От дуба никуда. Разве что иногда выхожу в мир за новыми сказками, а порой эти сказки и мне приносят. Сказочники. Они мне их рассказывают, я — им. Те, что они ещё не слыхали. А брось я свою работу — вот таким, как вы, и сказок никто не расскажет. К тому же, мамка твоя неплохо устроилась, если уж и переживает за что-то, то за тебя — в какие руки ты потом попадёшь, — и отец покачал головой, потом задумался и, видно, принял какое-то решение. — Э, ладно! Была не была! Пойдём к твоей мамке, обговорим дела…

Васёк радостно вскочил. Получается, что он не только нашёл отца, но и домой его привёл!

Дорога назад показалась куда короче, может, потому что их вёл сказочный Кот.

Мать они нашли в доме, та ходила по нему, мяукала и заглядывала в каждый уголок. Увидев сына, она сначала радостно понеслась к нему, но тут же остановилась.

— Явился! — прошипела она.

Испуганный Васёк чуть было не полез под стол, но понял, что мать шипит не на него.

Неизвестно, чем бы закончилась встреча отца с матерью, но тут в комнату вошла хозяйка.

Увидев Кота, она всплеснула руками:

— Опять ты? Ну, уж нет! Хватит с меня котят. Сейчас покормлю и отправлю тебя за ворота!

Но, присмотревшись к коту, сменила гнев на милость — уж больно красивый был кот!

— Ладно… — решила хозяйка, — так и быть, оставлю! Ишь, какой красавец! — и её голос приобрёл те интонации, которые так нравились и Ваську, и его маме. — Ути, какой красивый! Ути, какой полосатенький! Вот, завтра отвезу тебя к ветеринару — и будешь у нас ещё красивее, будешь большим, толстым, ленивым… — и она потрепала отца за щёчки.

«Как отец Мурзика!» — обрадовался Васёк.

Но Учёный, видно, не разделял восторги сына. Он презрительно посмотрел на хозяйку, запрыгнул на стул и сделал вид, что засыпает. То, что отец претворяется, Васёк прекрасно понял. Не поняла лишь хозяйка — она погладила отца и вышла из комнаты.

Ночью отец с матерью о чём-то долго беседовали. А рано утром Учёный разбудил Васька:

— Просыпайся, сын, пойдёшь со мной. С матерью мы уже обо всём договорились. Буду учить тебя волшебству, будешь приносить мне сказки. Поверь, это куда лучше, чем стать потом, когда вырастешь, ленивым и толстым.

…

— Кис-кис-кис… да, где же вы? Мурка! Куда дела котёнка?! Где кот? Вроде бы и дверь была закрыта… ну, какая же ты мать?! Ну-ка, помогай искать! — хозяйка ходила по дому и заглядывала во все углы. А Мурка лежала на диване, приоткрыв один глаз и наблюдая за хозяйкой. Конечно же, она всё знала, но кошки всегда всё знают, только тайны свои берегут и не раскрывают простым смертным.

Посреди зимы

Когда он увидел ее в первый раз, отчего-то машинально посмотрел на часы. Половина второго ночи. Милая девушка куталась в меховую куртку и рассеянно оглядывалась по сторонам. Интересно, что она делает так поздно одна, в его подъезде, на пятом этаже? Заметив его, она подернула плечиком, откинула белую косу, и вдруг протянула ему тяжелую связку ключей:

— Подержи.

Не успел он удивиться — холодная связка оказалась у него на ладони. Незнакомка поднесла к лицу свои руки и принялась на них дышать.

— Холодно… замерзли, — сказала она слегка охрипшим голосом.

Похоже, она действительно замерзла. Он обратил внимание на розовые, с мороза, щеки, и подумал, что незнакомка похожа на сказочную Снегурочку. Стоило ему так подумать, она бросила в его сторону короткий и недовольный взгляд. Но как же, при этом, заблестели ее глаза!

Еще раз, внимательно посмотрев на нее, он постарался догадаться, из какой она квартиры. Таких соседок у него никогда не было! А девушка быстро схватила ключи и, даже не поблагодарив, снова попыталась открыть дверь напротив его квартиры.

— Вы тети Машина знакомая? — спросил он, теряясь в догадках.

— Ага, — проговорила она, провернув, наконец, ключ. — Племяшка.

— В такой курточке, в такой мороз… — покачал он головой.

— Не твое дело! — неожиданно обернулась к нему Снегурочка.

— Чаю? — примирительно произнес он, невольно улыбаясь вызову этой замерзшей птички.

— Да нет, — немного смутилась она, и уже закрывая за собой дверь, добавила. — Спасибо.

«Блестящие глазки, — снова подумал он».

Вот так и состоялось их знакомство. И ничего особенного в эту ночь и на следующий день не произошло, только вошел он к себе в дом с легкой улыбкой. На следующий день, на работе, эта улыбка то неожиданно возникала на его лице, то пропадала.

Еще через день, поднимаясь пешком по лестнице, он увидел Снегурочку в пролете между первым и вторым этажами, с сигаретой в тонких пальцах.

— Привет, — задержался он.

— Привет, — равнодушно кивнула она.

— А курить вредно, — сообщил он, скорее от растерянности, чем для нотации.

— Бесценные сведения, — усмехнулась она. — Есть альтернатива?

— Есть, — он снова улыбнулся. — Чай.

— В другой раз, — отмахнулась она и вдруг бросила сигарету ему под ноги. — Для сведения — я не курю.

— Боишься, тетеньке расскажу? — спросил он, слегка удивленный.

— Тетушка у меня без предрассудков, — снизошла она до ответа. — Это не моя сигарета. Просто надоело его ждать.

— Кого? — спросил он уже ей в спину, но вместо ответа услышал:

— Я вообще никого не жду.

Ну, конечно, разве станет такая девушка кого-нибудь ждать? У таких снегурочек толпы поклонников, стоит им пожелать. И множество друзей, где бы они ни появились. Так что, ни к чему смотреть ей вслед, ничего не получится. Но почему-то он видит, как сверкают снежинки, превращаясь в капли на ее волосах, и в ушах звучит ее голос с капризными нотками.

Неделю спустя, успев дважды ему присниться, она возникла перед ним, когда открылись двери лифта. Он спускался вниз за газетой, в джинсах и в одной футболке. Она внесла с собой в кабину целый ворох снежинок и принялась их стряхивать, щедро осыпая его колючим снегом.

— И опять здрасте, — обрадовался он. — Ты уверена, что мне это требуется?

— А-а, это ты, — подняла она ресницы и слегка прищурилась. — Я тебя не увидела.

— Такой незаметный? — поинтересовался он, немного обиженный ее невниманием.

— Скорее, такой бесшумный. Здесь же темно!

И, правда, она вошла к нему из света в тусклое пространство лифта и вполне могла его не заметить. Он подумал, что газета ему сейчас не очень-то и нужна. Девушка вопросительно посмотрела на него. Рука с двумя колечками замерла над кнопкой «5»:

— Тормозим?

— Нет, раздумываем. Стоит ли тебя провожать?

Она рассмеялась, и он впервые услышал ее смех. Так и должны смеяться снегурочки, с переливами серебряного колокольчика. Его рука накрыла ее руку и вдавила кнопку. Смех прекратился, она отступила и отрицательно покачала головой.

— Зайдешь ко мне? — предложил он, уже зная, что она откажется.

— Нет, — серьезно сказала она, и он отпустил руку.

Лифт остановился, двери открылись, и его вопрос догнал ее уже на пороге:

— Ты никогда не пьешь чай?

Снова смех, как прощение, и совсем короткий ответ:

— Иногда.

Щелчок замка и опять она скрылась в своей жизни, оставив нежный аромат духов, звук затихшего в пространстве смеха и еще одно воспоминание. Он зашел к себе домой, осторожно закрыл дверь и опустился на пол. Обхватил голову руками и прикрыл глаза. Ну, и на что он рассчитывал? С первого взгляда было ясно, что с ней не просто. С первой же встречи появилась дистанция. Она сразу провела черту, которую нельзя переступать, и хотя они почти не разговаривали, он отлично почувствовал эту черту. В коротком «нет» не было и тени кокетства. В каждом ее движение он читал: «Я не для тебя, забудь». Но почему так блестят ее глаза? И почему он продолжает о ней думать?

Не зная зачем, он встал и подошел к окну. Снег уже кончился, и улица лежала перед ним укрытая белым покрывалом. Ни звука, ни движения, все застыло в замороженной сказке. Деревья в пушистом волшебстве замерли, позволяя собой любоваться. Все затихло и время, как будто, остановилось. Словно в медленном сне он увидел ту, о которой думал, как ему казалось, давно и непрерывно.

Она вышла из дома и подошла к черной машине у подъезда. Нагнулась, откинула на спину белую косу и постучала пальцами по стеклу. Тот, кто ждал ее внутри, видимо услышал. Возможно, выключил музыку, возможно, затушил сигарету. Дверца открылась, и она села. Как в жутком, кошмарном, а уже не в волшебном сне, машина мягко тронулась с места и увезла ее в неизвестность.

Он все видел и ничего не мог сделать. Все произошло слишком быстро. Она только что была, и ее уже нет, на дороге остались следы от зимних шин. Ему хотелось закричать и разбить окно, выпрыгнуть с пятого этажа, но что бы это изменило? Она уехала с другим.

Да что с ним?! Он даже не знает, как ее зовут, кто она, не знает, откуда и зачем приехала. И готов броситься искать по всему городу незнакомую девушку? Что на него нашло? Сумасшествие! Но, осознавая это, он понимал, что потерял ее. Ничего не сделал, чтобы ее удержать. Не сказал нужных слов, от которых бы растаял блестящий взгляд. И она посмотрела бы на него как-то иначе. Не успел, не сделал, не сказал…

Он стоял у окна и смотрел, как темнеет небо, как по всей белой улице зажигаются фонари. Он думал о том, что счастье вещь невозможная, и та, которая так похожа на его мечту, все равно никогда к нему не придет. В груди что-то больно покалывало и ныло.

Она вернулась, когда стало светать, с первыми лучами солнца. Он так и не отошел от окна, и даже не вздрогнул, когда увидел, как она выходит из машины. Как наклоняется и целует кого-то на прощание. Не было ни злости, ни раздражения, ни ревности. Холод сковал и опустошил его; он, словно в немом кино следил за происходящим. И тоже с ней прощался. Она вернется домой, ляжет спать, и никогда не узнает, что однажды, в зимний рассвет, он встречал ее, стоя возле окна.

Дверь в подъезде хлопнула.

Прошло еще три недели. Зима добралась до своей середины, удручая беспросветным серым небом. Удивительно, но они не встречались в течении этих недель. Он не избегал встреч, но и не искал их. Боль стала меньше, но тоска не проходила. Может быть, она уехала? Или вышла замуж? Что толку гадать, но непрошеные мысли продолжали лезть в голову.

Увидев ее из окна на девятнадцатый день, он удивился, как бешено заколотилось сердце. И еще почувствовал, как из него резко вынули занозу.

Сквозь снег, она медленно шла по дорожке к их дому. Распущенные волосы делали ее совершенно похожей на сказочную Снегурочку. Но он так обрадовался, что немного испугался своей радости. Ведь не думал же он о ней в последние дни! Или думал? Интересно, кого он обманывает?

Разбираясь в своих чувствах, он не сразу заметил, что Снегурочка сегодня грустна. А когда заметил, к ней уже подъехала ненавистная машина, и из нее выскочил незнакомый тип. Она повернулась к незнакомцу и что-то ему сказала. Слова были не слышны, но даже на расстоянии и через стекло было видно, как они падали на плечи незнакомца тяжелым грузом. Видимо, сказанное ему не понравилось, и он снова сел в машину. Девушка, не оглядываясь, вошла в подъезд. И все.

Несколько длинных секунд растянулись на сто лет. Но он знал, что будет делать. Сейчас она поднимется на пятый этаж, и он пойдет к ней. Неизвестно о чем они будут говорить, но это и не важно. Важно, что он понял: нельзя, ни в коем случае нельзя еще раз ее потерять! Больше он этого не выдержит!

В дверь позвонили. Досадуя на незваных гостей, он бросился открывать. Решение за минуту отделаться от кого бы то ни было, возникло мгновенно. На пороге стояла она и опять стряхивала снег с белоснежного меха. На ее волосах снова сверкали тающие снежинки. И ее вопрос растопил бы целый айсберг:

— В этом доме мне нальют чай?

Мир Гор.

Вся наша жизнь наполнена, пронизана знакомством с чем-то или с кем-то. Каждый день мы познаём этот мир. Мир людей, событий, мир природы. Человеческая память удивительна. Она сохраняет самые яркие и значимые события нашей жизни.

Я расскажу про моё знакомство с горами. Вернее про знакомства, потому что гор в моей жизни было достаточно, и очень разных, и каждое знакомство было не похоже на предыдущее.

Мне было 7 лет. Совсем ещё мальчишка. Закончил первый класс, и летом мой Папа взял меня в поле. Он был геолог, и его геологическая партия поехала на Приполярный Урал. Это было всё в первый раз: первый раз на самолёте, теплоходе, вертолёте. И первый раз я увидел Горы из иллюминатора вертолёта! Был поражён? Восхищён? НЕТ! Это было состояние удивительного смятения: как такое возможно?! Откуда это всё взялось? Как я говорил выше, мой Папа был геолог, и брат учился в Университете на геофаке, но, скорее всего, именно эта экспедиция определила моё решение стать геологом и узнать, как рождаются ГОРЫ!

А потом новые знакомства и потрясающие впечатления. Почти все летние школьные каникулы я был с Папой в его геологических полях. Урал, Средняя Азия: предгорья Тянь-шаня, Кольский полуостров. Каждый раз это новые, не похожие друг на друга горные образования. Снова и снова в моей голове, теперь уже юноши, возникал этот вопрос- КАК? И я читал, не художественную литературу, а научную геологическую. Мало что понимая тогда, но «грыз».

А потом уже Свой Университет! И опять Горы: Крым, Кавказ, Чукотка, Камчатка, Дальний Восток. И наконец — моя специальность- глобальная тектоника. Наука об образовании ГОР. Мой Папа был горд, хотя и не одобрял мою чисто научную специализацию.

Теперь я точно знаю, что моё детское, юношеское знакомство определило не только выбор профессии, но и дало мне ответ на мой вопрос: КАК рождаются ГОРЫ?

Любое знакомство: с человеком, событием, явлением природы — должно порождать много вопросов, и эти знания и опыт должны давать нам ответы на эти вопросы. Без этого наша жизнь будет скучна, сера и неинтересна.

Наследство

Вечерело. Солнце уже почти спряталось за горизонт, но последними силами освещало небо оранжево-розовыми красками. В городском парке, тем не менее, было оживлённо: на детских площадках играли ребятишки, по дорожкам бегали молодые парни и девушки, по тропинкам прохаживались люди разных возрастов. И на этом празднике жизни никто не замечал женщину в дешёвом чёрном пальто и сером берете, одиноко сидящую на скамейке возле небольшого пруда. Женщина то и дело поглядывала на миниатюрные часы и поминутно оглядывалась.

Но тот или та, кого она ждала, всё не приходил. Скорее всего опаздывал… Наконец, ожидающей это надоело, но она не решилась уйти, а достала из маленькой чёрной сумки сложенный вчетверо листок. Послание, из-за которого она и оказалась в парке весенним вечером. Ей вдруг захотелось его перечитать, и она развернула лист, исписанный мелким почерком.

«Здравствуй, Лида! – просто начиналось письмо. – Ты меня не знаешь, но так уж вышло, я недавно узнала о тебе. Но расскажу всё по порядку… Прошу, прочитай, даже если поначалу тебе будет казаться, что моя история не имеет к тебе никакого отношения. Поверь, имеет. Меня зовут Евгения или просто Женя. До недавнего времени моя жизнь была похожа на сказку: любящий красавец муж, замечательная дочка, которая выросла настоящей умницей, полный материальный достаток, позволяющий мне не работать и много путешествовать. У меня есть всё, что можно желать, кроме главного – самой жизни.

Несколько месяцев назад мне поставили страшный диагноз – у меня рак. Случай не операбельный и жить мне осталось не больше года. Я так и не решилась сказать родным и теперь понимаю, что правильно поступила. Причина в тебе, Лида! То, что я скажу дальше, может тебя шокировать, как и меня в своё время, но это правда, как она есть. Понимаешь, примерно в то же время, что и о болезни, я узнала страшную семейную тайну. На застолье по случаю пятнадцатилетия моей дочери мама выпила лишку и призналась мне, что я не единственный её ребёнок.

У меня есть сестра, более того, сестра-близнец. Мама отказалась от неё в роддоме из-за финансовых трудностей и предательства отца, исчезнувшего в неизвестном направлении, как только он узнал о беременности. Вот так вот, от неё отказалась, а меня решила оставить… Когда я оправилась от потрясения, то сразу же начала искать свою сестру, использовала все свои возможности, даже подключила частного детектива, и я нашла её! Нашла тебя, Лида! Узнать тебя было не сложно – ты действительно моя копия, и, если бы ты не жила чуть ли не в другом конце страны, мы возможно встретились бы раньше, но пусть всё сложилось как сложилось. Суть в том, что, когда я тебя нашла, я попросила детектива проследить за тобой, узнать, как ты живёшь, чтобы понять, нужно ли тебе моё предложение. Да я искала тебя не просто так. Я не в том положении, прости, у меня есть корыстный интерес. И как я поняла из расследования частного детектива, этот интерес может послужить и тебе. Детектив узнал, что жизнь у тебя не сложилась. В детдоме тебя никто не забрал, и так ты там маялась до восемнадцати лет, а потом пошла работать продавщицей в продуктовый. И всё у тебя плохо до сих пор. Ты без семьи, без детей, живёшь от зарплаты до зарплаты. Единственное утешение – кот, да и тот недавно умер. Твоя жизнь не сахар, думаю, ты сама это признаёшь. И потому я хочу сделать тебе то самое предложение, о котором писала ранее. Давай поменяемся местами!

Считай это наследством, свалившимся на тебя от богатой дальней родственницы. Мне терять нечего, но я не хочу, чтобы мои родные и близкие видели, как я медленно угасаю, а ты, я думаю, хотела бы пожить, как принцесса. Если ты согласна, то приходи в самый большой парк вашего города и сядь на скамейку возле воды. Я приду и научу тебя, как быть мной. А я лично уйду на покой за тебя».

На этом послание заканчивалось, а Лида снова взволновалась, как при первом прочтении. Ведь она действительно хотела заполучить этот невероятный шанс всё изменить. За все годы мучений заполучить лучшую судьбу: настоящую семью, большой красивый дом, счастливое существование. Это всё о чём она могла думать в тот момент. Конечно, слабый голосок совести нашёптывал ей, что алчность – нехорошо, и что ей вместо того, чтобы мечтать о лучшей жизни стоило пожалеть умирающую сестру, но Лида только отмахнулась от подобных мыслей. За годы, проведённые в детском доме сердце женщины ожесточилось, и она привыкла к мысли, что родных людей у неё нет и быть не может, поэтому и Женю она восприняла, не как внезапно обретённую семью, а как рандомную женщину. К тому же Лиду очень смущало, что так называемая сестра отыскала её ради своих интересов. Стала бы она пускать в свою идеальную жизнь её, не будь этой смертельной болезни, Лида очень сомневалась. Может быть напрасно, может быть, она просто на автомате ждала от людей лишь плохого, но во всяком случае было именно так.

Но где же Женя? Может ей стало плохо? Или это чья-то злая шутка… Нет! Не может быть! И правда не может – вот же она идёт! Лицом точь-в-точь как Лида, только одежда в разы лучше.

«И скоро всё это будет моим!» – радостно подумала Лида и встала. Встала навстречу своему будущему счастью. И пусть это будет проистекать из чужого несчастья, но не она же ему виной, так что почему бы не принять судьбу такой, какая она есть? И женщина со спокойным сердцем приняла своё самое лучшее в мире наследство.

Эта музыка полусфер — имя твое: Эстер.

Там, где застыла земная твердь — имя твое: Эстер.

Взглядом богини проводишь ночь, шелком сметая спесь.

Темной Гекаты родная дочь, что тебе чья-то лесть.

Взгляд полуночный, печаль внутри, дымный абрис лица.

Зная подстрочья и словари, выуди хитреца?

Только надменным капризом губ, вряд ли решить вопрос.

Крыльев у стана хмельной раструб-близок апофеоз.

Ты улыбаешься зло — Эстер. Чувства уходят прочь.

Выдумка слаще твоих химер. Но мне уж не помочь!

Ты забавляешь меня — Эстер, брось свои алтари.

В ночь пред тобою открыта дверь, что же за ней-смотри!

ПАРАЛЛЕЛЬНОСТЬ

Параллельность дорог в макраме не плетётся свиданья.

Пентаграммой любви мы дуплетом давно клеймены.

В одиночестве дым из окурка мечтаний вдыхая,

Загадаю удачи у лика неполной луны.

Настрочу в пустоту обделённые смыслами строки.

Пусть надежда угасла, и омут безмолвья зовёт.

Вновь спасает от боли, в сознание живо приводит,

Строгий трио-целитель из виски, плюс кола, плюс лёд.

Незатейливо связаны роком полотна из жизни,

В однородности дней — ярко-красочным всполохом сны.

Знаем, встречи с тобой в серокаменной клети излишни:

В зазеркальных мирах мы знакомы и обручены.

05.06.14

12.

О, Женщина!

Ей имя – Безнадежность.

Она, как детский сон –

Пуглива.

Невыносимо

Быть не с ней

И с нею быть

Невыносимо.

О, Женщина!

Ей имя – Безнадежность.

Я встретил Анишку

Тому пятнадцать дней.

Я встретил Анишку.

Она была средь прочих

В кофейне, что под окнами. Люблю

Я там бывать. Хороший кофе

Там подают. И булочки к нему…

Её увидел я,

Она сидела в профиль,

Свет утреннего солнца был к лицу

Неблагосклонен.

Время. Время. Время.

Она была одна.

И я один.

Я подойти хотел,

Но неземная сила

Легла на плечи Тишиной, прибила

К сидению меня.

Я стал смотреть…

Как в cinema

Покорный зритель.

Что связывало нас?

Воспоминанья?

Печаль?

Та, что одна на всех?

А, может быть,

Связал нас лагерь

Татуировкой вечной на руке?

Мы меченые,

Мы уже другие,

Нам не вернуться в мир простых прохожих,

Где друг и враг

На лица схожи,

Где пепел душ

Вокруг лежит

Весенним снегом…

Она ушла.

Я вслед за нею.

Зачем?

Не знаю. Просто так.

Она прошлась по магазинам,

Свернула в переулок,

Чуть дыша

От странного волненья

Я свернул туда же…

Проулок оказался пуст.

О, Женщины!

Вам имя — Безнадежность.

Шарманщик навевает грусть

Своей игрою…

Тихий, сонный ветер

Ухаживает за старлеткой,

Досрочно сбросившей наряд,

Лишь для того, чтоб быть воспетой

Усталым и потерянным поэтом.

Таким, как я.

Но я хочу молчать…

Играй, шарманщик –

Дай мне шанс забыться…

Но что это?

Мне слышатся шаги.

И за спиною

Шёпот-плач:

«Франтишек, ты?»…

О, Женщины!..

(«Полицай»)

До тебя

До тебя…

Я не думал, что клочья тумана —

Это пепел, развеянный ветром по травам,

Что остался от звёзд… Не жалел я их, право…

Думал просто — восход, а не пламя пожара.

До тебя…

Я не видел, как белою пеной

На волнах пишет море стихи. Постепенно,

Раскрывая в них тайны… я видел лишь бренный

В них узор кружевной, а не стих сокровенный…

До тебя…

Я не слышал, как шепчутся листья,

Доверяя лишь ветру печальные мысли

О промчавшемся лете, прося лишь до выси

Их поднять перед смертью… Глухим мог прожить я…

До тебя…

Я не знал, что Творец я! Любовью

Столько красок открыл, что раскрашивать вволю

Я могу этот мир. Значит, что-то да стою…

Знал — я есть, но… зачем? — я узнал лишь с тобою.

— Я маленькая Вилла, холодная русалка,

На берегу у речки танцую и пою.

Вокруг мои подружки, мы водяные духи,

А духи не бездушны, и я тебя люблю! —

Прозрачными губами чуть слышно пела Вилла,

Воздушными руками, обняв его едва…

Но шепчет под ногами примятая трава

Печально: «Погубила тебя речная Вилла…»

И снова: — Милый, милый… — волшебные слова!

— Я легче, чем снежинка, кружусь среди подружек,

Взлетаю, опускаюсь, и таю, и смеюсь,

Всех звёздочек на небе

Я пальцами касаюсь —

И глаз твоих коснусь…

Пусть лунный ветер нежно лицо мне овевает,

Пыль звёздная с ладони летит в твои глаза,

Мерцает и сверкает и тоже тает, тает…

Пусть песня льётся ровно, дурманом наполняя,

Река блестит ночная…

Но где-то вдалеке:

— Ах, загубила, Вилла, — как эхо долетает, —

Ах, загубила, злая, ещё одну ты жизнь…