Вы об этом уже писали N 7. Голосование

«Помни, я всегда буду рядом, ты будешь чувствовать меня… ощущать мои прикосновения… тихие поцелуи… ветер, верный странник, донесет мои слова… а звезды окутают тебя… », – в комнате было тускло, и только одинокая свеча освещала ее. Аккуратно завернув письмо, набросил плащ и спустился вниз. У дома стоял маленький мальчик, протянул ему свёрток, тот лишь молча взял и вскоре скрылся за густой пеленой тумана. Глубоко вдохнул, поправил воротник и вернулся обратно… Вспомни меня…

***

Мы ехали уже около часа. За окном машины проносился пасмурный пейзаж. Приоткрыла его, прохладный воздух соснового бора ударил в легкие.

Лес сменился пшеничными полями.

– Мы скоро приедем. Не переживайте, мисс.

– Хорошо, природа здесь лечит, – тихо сказала, включила приятную музыку и закрыла глаза. Не заметила, как провалилась в глубокий сон.

Меня разбудил голос таксиста, открыла глаза и потеряла виски. Мужчина помог мне достать багаж и внес его в дом:

– Спасибо

– Добра и уюта, мисс. Это замечательное место. Здесь душа и сердце живут. Хорошего вам дня!

Улыбнувшись, поблагодарила его. Год назад я решила переехать из мегаполиса в тихое и спокойное место. Работу свою не оставила, все-таки журналистика это мое. Меня лишь перевели на другой блок. Оставила вещи и вышла в сад за домом. Здесь не было цветов, одни декоративные кусты. В воздухе навис густой туман. Ветер принёс пробирающий холод. Вернулась в дом. Теперь я здесь буду жить. Что меня ждёт?

***

Я снова вижу этот сон. Сидела на скамейке, перелистывая свои рисунки. В свое время мне пришлось выбрать с чем связать свою жизнь. И я сделал выбор в пользу журналистики. И снова Он. Темно- каштановые волосы, правильные черты лица и темно-зеленые глаза, похожие на изумруд. Внимательно смотрел, потом его рука коснулась моей щеки, он наклонился и прикоснулся губами моих губ, нежно и легко. Медленно провел кончиками пальцев по шеи. А потом тихо сказал:

– Вспомни…

***

Проснулась, до сих пор ощущая его прикосновения и поцелуи. Этот сон не давал мне покоя. Прошел уже месяц. А сны становились более чувственными, яркими. Будто это происходило здесь. Рядом. Решила разобрать вещи, около двух часов потребовалось на уборку. Многое из того, что привезла, можно было убрать на чердак. Сложив все в коробки, поднялась наверх, с силой открыла дверь, та с ужасным скрипом открылась. Неужто здесь никого не было? Над потолком нависла паутина, пахло стариной. Поставила коробки и принялась убирать «комнату». Убрала все стола, нечаянно задев какие-то документы. Они были пожелтевшими, и многое было трудно различить. Аккуратно переложила их, увидев небольшой сверток. Он упал на пол, взяла его. Это оказалось письмо. Положила его обратно. У меня не было привычки брать и читать чужое. Никогда. Но что-то внутри меня всколыхнулось, протянула руку и развернула письмо. И вдохнула, сколько лет оно уже здесь, но сохранило запах. Белый пион. Нежный и тонкий аромат. Мои любимые цветы.

«Моя дорогая… я так по тебе скучаю, что моя душа рвётся к тебе… Воспоминания наши… любовь… страсть, так окутали, что я полностью погрузился в небытие.

С тобой я ощущаю себя спокойно и умиротворённо. Наши судьбы встретились и объединились в – одно целое. Мы созданы друг для друга, как как две капли воды… похожие на неземную любовь.

Никогда не забуду твой поцелуй… он нежен и ласков.

моё сердце принадлежит только тебе»

Читая каждую строчку этого письма, слова отдавались громким эхом внутри меня. Перечитывая несколько раз, казалось, что слова адресованы мне. Отложила письмо в сторону, сегодня был тяжёлый день. Погрузившись в глубокий сон, я снова увидела Его. Сегодня мне снилось побережье, ветер играл моими волосами. Он стоял спиной и смотрел на багряный закат. Будто почувствовав меня, он повернулся, внимательно взглянув тихо прошептал…

***

Столько жизней, и я каждый раз помню все прошлое, каждый раз, вновь и вновь испытываю эти чувства, но Она всегда забывает меня. Я столько лет жду нашей встречи, каждый миг, проведённый с ней, как клеймо в моей памяти. Помню каждый поцелуй, каждое прикосновение. А Она смотрит и не видит, словно чужая. И каждый раз с болью наблюдаю свое поражение. Она забывает.

***

Прошло несколько дней.

Проснулась от того, что кто-то постучал в дверь. Встав с кровати, спустилась вниз. Открыв ее, увидела на пороге Его. Быстро закрыла дверь, дыхание участилось, слышала в тишине стук собственного сердца. Как он здесь оказался?

– Элис, открой дверь, прошу тебя. Я столько лет ждал тебя, и сейчас не в силах вновь тебя потерять. Слышишь, открой ее…

Я сидела на полу у двери, обхватив руками голову и не понимая, что происходит. Коснулась ручки, дверь распахнулась. Он сел рядом со мной и обхватил мое лицо руками, а я простосидела. Сердце бешено выбивало ритм. Тихо смотрела на него. Он заключил меня в крепкие объятия. Его рука коснулась моей щеки. Он был настолько близко…

– Элис, – тихо прошептал он, касаясь губами моих губ, шеи. А я смотрела и молчала. В голове моем крутились мысли. – Вспомни все…

Аромат. Чувствовала тонкий аромат белого пиона. Я знаю и помню его. Настолько родной. Перед глазами понеслись фрагменты прошлого, разрозненные кусочки пазла, который я отказывалась сама собирать. Но сейчас, хотела восстановить. Время на миг замерло, словно весь мир поставили на паузу. Вспоминая каждую прошлую жизнь, меня охватили все эмоции и чувства… Они теплом разносились по моему телу, похожие на цунами, но вместо пустоты, вдохнули в меня жизнь.

– Джонатан, – тихо прошептала я. Коснулась его губ, медленно проведя по ним. Он улыбнулся, а в моих глазах застыли слезы радости. Он обнял меня, вложив все свои чувства и все наше прошлое… Теперь нас ждала жизнь, полная прекрасного…

Тени на стене

Тень дрожала на стене, росла, трепетала, перебегала с предмета на предмет, меняла очертания и словно собирала все тёмные краски, превращаясь в чёрную дыру. Вещи в комнате тоже меняли очертания, казались не тем, что есть, шевелились. Лица на фото в рамках искажались и преображаясь в чужих, незнакомых людей; улыбки становились оскалом, а в глазах появлялся хищный блеск. Но страшнее всего было наблюдать за невидимым человеком на потолке, как казалось ребёнку, источником теней. Малыш крепче прижимал к себе бежевого мишку, почти такого же размера, как и он, и накрывался с головой одеялом. Скрипы половиц, шорохи, вздохи не прекращались. Мерещилось, что кто-то шарил, шуршал конфетными фантиками, и доносились звуки машинок, расставленных под кроватью. Но тепло плюшевой игрушки успокаивало, словно рядом был защитник, и вскоре малыш засыпал. К утру игрушка неизменно выскальзывала из детских рук и оказывалась на полу.

Ежедневно, застилая кровать в детской, мама разбирала завал игрушек под кроватью, вытаскивала кучу фантиков, альбомные рисунки с монстрами, карандаши. Она расставляла всё по местам и отчитывала сына за наведённый беспорядок. Но снова наступал вечер, и мальчик доставал из коробок машинки и игрушки, словно совершая ритуал, раскладывал их по периметру кровати. Потом он довольно выдохнул и собирался залезть под одеяло, но застыл.

– Мам, мааааам, – донеслось из детской.

– Почему ты ещё не лёг?

– А где Михуха?

– Я его постирала, он был вымазан в шоколаде.

– Мам, куда ты его дела? Я не смогу без него уснуть.

– Он еще мокрый, возьми другую игрушку, а с Михухой будешь спать завтра.

– Ты не понимаешь, – всхлипывал малыш, – он меня защищает, ты же сама так говорила, как же я усну без него?

Ребёнок заплакал.

– Ты же уже взрослый, – вмешался отец, – ты сам себя можешь защитить.

– Вы не понимаете, не понимаете, – рыдал ребёнок.

– Если хочешь, можешь спать в нашей спальне, – предложила мама.

Ребёнок тут же понесся в родительскую комнату и забрался под одеяло.

– Нельзя так, – возмутился отец, – ты его балуешь, он должен перебороть страх.

– Да ладно, успеет ещё перебороть, – смягчила тон мама.

– Эх, – махнул рукой отец и ушёл в гостиную досматривать фильм.

Ночью маму разбудил шум. Он доносился из комнаты сына. Она отчётливо слышала, как заиграла игрушка, и скрипели половицы. По стенам бродили тени, откуда-то дул сквозняк. Мама включила свет. Машинки были разбросаны по всей комнате, люстра раскачивалась, как после землетрясения, книги слетели с полок на машинки, которые, разряжаясь, жалобно пищали. В форточку дул прохладный ветер. Она собрала книги обратно на полку, закрыла форточку. И тут заметила на кровати Михуху – плюшевого мишку. Игрушка оставила мокрое пятно на покрывале.

– Ах, Тима, Тима! – развела руками мама и усадила мишку на детский стульчик возле батареи досыхать, повесила покрывало на сушилку и ушла спать.

–Михуха, – обнимал утром Тима своего верного друга, – смотри, что видел я во сне.

Не выпуская мишку из рук, он достал альбом и карандаши, и начал рисовать дороги, машинки, озеро и птиц. Много-много птиц. Михуха поддавался объятиям и, казалось, улыбался.

Тени на стене перебегали на потолок и ложились на пол. Раздался скрип и шорох расталкиваемых машин, словно что-то освобождало пространство и пыталось вылезти из-под кровати. Михуха осторожно выскользнул из-под руки Тима и скатился вниз на мягкий ковёр. Зелёный свет из-под кровати выхватил пространство; многочисленные щупальца с машинками застыли и на Михуху посмотрело четыре пары красных глаз.

– Привет, Михуха!

– Здравствуй, хранитель врат.

– Есть новые игрушки? – с надеждой спросил монстр, аккуратно ставя на место одну из машинок.

– Нет, но зато есть новые рисунки. – Михуха достал со стола альбом и листы.

– Красиво, сегодня он меня не рисовал.

– Да, сегодня он рисовал птиц.

– Как он справляется?

– Я работаю над этим, и если бы ты не создавал теней, то здорово упростил бы мне задачу.

– Прости, – чудище опустило все восемь глаз, – ты же знаешь, в нашем мире нет теней, а они такие забавные…

– Создавай их в другом месте.

– Создаю, – и чудище опять стыдливо потупил взор.

– Ты опять открыл множество порталов, – догадался Михуха.

– Не беспокойся, они все под контролем.

– Сколько?

– 40 тысяч.

– Силы небесные!

– Не беспокойся, – с тех пор, как ты помог заточить владыку тьмы, опасности нет ни для нашего, ни для вашего мира.

– Раз всё под контролем…

–На следующей неделе, по вашему времени, у нас праздник кристаллов. Ты приглашён!

– Я обязательно буду.

– Ладно, мне пора. Можно я возьму эту синенькую машинку с мигалками поиграть?

– Ты ещё красную не вернул.

– Да-да, я верну обе.

– Ладно, до встречи.

Портал закрылся, погасив зелёный свет. Михуха, как обычно, уснул на полу.

–…как интересно, а этот с щупальцами – злой?

–Нет, это друг Михухи, он любит игрушки, особенно конструкторы и пазлы, – и многозначительно добавил, – он умеет открывать порталы!

–Вот оно что, здорово, –неподдельно удивлялся отец рисункам, поражаясь воображению сына. – А это, дай угадаю, звёзды на ночном небе?

– Нее, –забавно смеялся малыш, –это Михуха и его друзья сражаются с владыкой тьмы.

– А почему владыки нет на рисунках?

– Я не знаю, как он выглядит. Он всегда приходит с чёрным туманом.

–Но ты знаешь, что его победили.

–Ага, владыка тьмы заставил хранителя врат открыть порталы, чтобы захватить наш мир, но хранитель открыл врата в комнаты детей, у которых были такие же мишки, как Михуха. Плюшевое войско вступило в схватку с монстром, и победило его. Они заточили зло на другой планете.

–Ух ты! Значит ты больше не боишься монстров?

–Нет!

–Знаешь, когда я был, как ты, я тоже верил в подкроватного монстра, очень боялся, и часто плакал. Больше всего меня пугали тени на стене. А это оказывается хранитель развлекался. Жаль у меня не было твоего Михухи.

Малыш улыбнулся и протянул последний рисунок:

–А это Михуха с другом на празднике кристаллов. Благодаря этим кристаллам они и победили монстра. Это пока всё. Теперь давай поиграем в домино.

–Нееет, – протянул отец, создавая интригу, – давай лучше мяч погоняем.

–Урааа, –обрадовался малыш и бросился обуваться.

Отец отложил рисунки, взглянул на Михуху, который сидел на кровати и, подмигнув ему, вышел из комнаты.

Тень

Вот уже какой день подряд Сан Саныч находился в дурном расположении духа. Казалось бы, живи да радуйся — наконец-то, он нашёл в себе силы и развёлся с женой, получив вожделенную свободу, которую тут же и употребил на тишину и покой. Иными словами — сбылась заветная мечта. Никто не пилил, не ругался, ни ходил за ним, как тень…

Тень!

Именно она и лишила его покоя.

Когда он понял, что с его тенью что-то не так? Да, почти сразу после развода!

«Попомни мои слова! Я тебе покоя не дам… ишь, свободы ему захотелось!»

В тот день Сан Саныч возвращался с работы. День был ясный, погожий. Солнышко потихоньку ползло к закату, а потому тень Сан Саныча шествовала перед ним. Впрочем, он не обращал на неё никакого внимания, пока не дошёл до участка дороги, подвергшегося ремонту. Входя на мостки, он на миг остановился, разумеется, глядя себе под ноги, и тут увидел, как его тень рванулась вперёд, сильно вытянувшись! Потом, правда, остановилась и снова приняла свой размер. Это было так невероятно, что Сан Саныч замер на месте, потом, огляделся и, убедившись, что поблизости никого нет, стал размахивать руками, внимательно наблюдая за тенью. Пару раз та повторила его движения, а на третий… повернула голову вбок и высунула язык, верно рассудив, что иначе бы он его не увидел.

Сан Саныч очень испугался. Нет, не тени. Что она ему может сделать-то? Скорее того, что скажут сотрудники или соседи, если заметят у него эту тень. Конечно, у него и раньше была тень, не вампир же он какой-нибудь, не отбрасывающий тени, но не такая же!

К тому же, сам-то он худенький, щупленький, а тень-то — ого-го! Да и не брюки вроде как внизу, колышется что-то…

«У-у-у! Ведьма…»

А тут, не далее, как вчера, он так же шёл, глядя на тень, как та вдруг, метнулась в сторону и наклонилась. А всё почему? А потому что сбоку, на дорожке, Сан Саныч увидел валяющуюся сторублёвку. Хотел было поднять, но потом, поддавшись злорадному чувству, прошёл мимо. И? Тень, шагающая впереди него, потому что солнышко тоже светило сзади, вдруг, переместилась за спину и стала плестись с понурым видом.

В общем, никакого вожделенного покоя не случилось, и Сан Саныч подумывал уже пойти к врачу, но как человек разумный, понял, что с такими рассказами он может оказаться в той больнице и в той палате, где сам со временем превратится в тень.

Неизвестно, сколько времени бы всё это продолжалось, если бы ему в голову не пришла одна идея, которую он и решил исполнить незамедлительно. Прежде, чем войти в подъезд, он остановился и обратился к тени:

— Ладно, махать руками, показывать язык и менять положение ты можешь. А сама по себе тоже можешь гулять? — и, увидев, что тень будто ещё сильнее вцепилась ему в ноги, он засмеялся и добавил. — Так я и знал! Не можешь! Даже до той лавочки не можешь! А всё потому, что ты без меня ничего не значишь! — после чего уже сам показал ей язык.

Тень гордо вскинула голову и, оторвавшись от него, двинулась к лавочке, а Сан Саныч быстро влетел в подъезд и захлопнул дверь. Поднявшись на второй этаж, глянул в окно — тень металась перед подъездом, потом замерла и стала бледнеть. Она становилась всё бледнее и бледнее, пока полностью не исчезла.

Вечером Сан Саныч включил свет, сел с книгой в кресло, и не без опаски глянул вбок. На полу лежала тень. Его тень. И в этом не было никаких сомнений.

Огонь*, вода и медные трубы …

…Болото затягивало. Нет, не так. Болото затягивало Матвея месте с креслом, в котором он сидел. Основательные дубовые ножки, как и ноги Матвея, уже частично ушли в трясину, а рядом, по прозрачной воде болотного «окна» бесхозной лодкой скользил его тапок. Впереди и по сторонам, сколько он мог охватить взглядом, тянулась серо-зелёная безнадёжность болота. Матвей извернулся, перегнувшись через подлокотник, заглянул за высокую спинку кресла. Там невдалеке, должно быть уже на надёжной земле, росло мощное дерево с тёмно-зелёной кроной. Ветки его, словно придавленные тяжестью, склонялись к сизой болотине. Слева от дерева на берегу лежали два продолговатых бело-серых от лишайника валуна, над которыми торчали высокие сухие ветки. Пока Матвей рассматривал берег, камни открыли глаза и оказались огромными оленями, сошедшимися в поединке, чьи ветвистые рога переплелись между собой. «Прорезались» глаза и в кроне дерева. Множество чёрных любопытных глаз. Приглядевшись, Матвей понял, что принадлежат они мохнатым зелёным обезьянам, так тесно прижавшимся друг к другу, что за ними не видно было листьев — если они и остались у дерева.

Пока он оглядывался по сторонам, их затянуло ещё глубже. Ещё чуть-чуть и болото окончательно поглотит Матвея. Матвея и кресло. Себя Матвею было жалко, но ещё жальче Кресло. Оно, купленное ещё дедом, но до сих пор крепкое, с подлокотниками, отполированными не только руками краснодеревщика, но бесчисленными прикосновениями деда, отца и самого Матвея, пережившее на своём веку не одну перетяжку, но снова потёртое… Оно заслуживает гибели в огне, а не в болоте! Ждать помощи было неоткуда, но это не значило, что пора признать поражение. Вспомнился неунывающий болтун, вытянувший себя за волосы из болота. Следовало действовать, но как? Откуда-то вдруг пришло понимание, что вытащить себя из болота будней помогут только стихи. Он на мгновение задумался, выбирая подходящие, а потом потихоньку начал, стараясь не сбиться, читать:

Вся — мудрость тайных книг, приснившихся когда-то,

Вся — нежность тихих слов, нашептанных в ночи,

Вся — свет далёких звёзд… Полночная кантата

Пытается звучать во мне, но не звучит.

Вся — сила юных трав, в лугах росой омытых,

Вся — легкость ветерка и плеск речной волны,

Вся — солнца яркий свет… Полдневная сюита

Запуталась во мне в тенётах тишины.

Зато звучит во мне без всякого усилья

Как звонкий детский смех и птичьи голоса:

«Сгори дотла, и вновь расправь, как феникс, крылья

И, пепел отряхнув, лети сквозь небеса.»

С треском расплели рога и подняли головы олени. Спелыми грушами посыпались с дерева зелёные обезьяны. Кресло пробкой вылетело из болота, вознеся Матвея высок в небо. Он мельком бросил взгляд на босую ногу — тапок так и остался продолжать одинокое плавание в «окне». И очутился на знакомом обломке колонны перед довольным карликом.

— Твоё здоровье, Ар-тур, — ухмыльнулся Бэтцу. — Я доволен.

… Матвей летел. Летел, раскинув руки, то взмахивая ими, словно крыльями, то замирая и паря в воздухе, словно гигантская птица. Ощущение полной и абсолютной свободы переполняло его, заставляя кричать от восторга. Он запел, выдыхая почти бессвязные слова:

взмах рук

я лечу

взрыв чувств

ветер друг

взапуски

мы летим

на юг

— Гениально! —донёсся до него голос.

Матвей оглянулся. Его догоняла летевшая чуть ниже Левкоя — скуластая, мосластая и горластая, но скупая на похвалы Леночка Волкова из поэтического кружка.

— Спасибо, Левкочка, — расплылся он в улыбке.

— Очень необычно! — прогудела с другой стороны Анна Сергеевна, бывшая заведующая библиотекой. Она судорожно взмахивала руками, стараясь удержать в воздухе тяжёлое тело, а её длинная юбка парусом вздымалась на ветру. — Молодчина, Арти!

— Спасибо, Анна Сергеевна, — расцвёл Матвей от её похвалы.

— Растёшь, брат, — пробасил Егор Владимирович, столкновения с которым Матвей избежал чудом, так неожиданно тот возник в воздухе прямо перед ним. — Этак ты скоро от нас в столицу переберёшься!

Плохо скрываемая зависть вечного соперника польстила Матвею. Но лететь между почитателями стало тесно, неудобно. И он спустился чуть ниже, пытаясь снова обрести свободу полёта. На мгновение показалось, что ему здесь никто не помешает.

Но тут же подлетела элегантная дама неопределённого возраста:

— Свежо! Неизбито! Я – редактор журнала «Комета». Прошу согласия на эксклюзивную публикация в нашем журнале.

— Почему это в вашем? — возмутился благообразный сухонький старичок, выпорхнувший из-за проплывавшего мимо облачка. — Журнал «Не воробей» охотно опубликует стихи такого талантливого юноши.

— Не отдавайте журналам! — вступил в разговор мужчина с длинным носом и пышными усами, легко догнавший Матвея и теперь порхавший кругами вокруг него и редакторов. — Приносите их на конкурс «Нечаянных слов». Вы станете победителем. Я готов выдать медаль прямо сейчас.

Он вытащил из кармана золотой кругляш на длинной красной ленте и, размахнувшись, набросил на шею Матвею.

— И я готова, — пискнула невзрачная девица, с ловкостью фокусника набрасывая на Матвея ещё одну медаль.

— И я! И я!

Медали тянули к земле, комплименты и лесть больше не радовали. Суета вокруг раздражала и утомляла Матвея, не привыкшего быть в центре внимания. От восторга и вдохновения не осталось и следа.

— Прочь, — закричал он в отчаянии. — Прочь. Сгиньте, проклятые!

В следующее мгновение тяжесть с шеи пропала, а Матвей очутился на знакомом обломке колонны перед непривычно серьёзным карликом.

— Ну, здравствуй, ар-тей Артур, — произнёс Бэтцу. — С завтрашней ночи займёмся твоим обучением.

*Испытание огнём не помещается в рамки 8К текста.

Сны, выброшенные на берег

… вечером море выбрасывало на берег сны – большие, блестящие, они трепыхались, беспомощно махали хвостами, извивались в предсмертной агонии. Я спускался из города – когда я говорю «я», я имею в виду всех полмиллиона я, которые жили в маленьком городке, затерянном среди причудливых скал. Итак, я спускался на берег, я собирал сны – большие, тяжелые, блестящие – складывал их в корзины, у которых прогибалось дно от обилия снов. Я мог отнести их на рынок и продать за звонкую монету, я мог бросить их на противень и запечь в приправе из мимолётных воспоминаний, чтобы смотреть их всю ночь – но я уходил в морские волны до тех самых глубин, когда мои ноги уже переставали касаться зыбкого дна. Тогда я наклонял корзину, я выпускал сны в глубины океана, — они стремительно уплывали, извиваясь серебристыми телами, хлопая мокрыми хвостами по воде, обдавая меня солеными брызгами.

Я делал так, потому что знал – когда через много лет мои глаза закроются навеки, я сам стану сном, глубоким, тяжелым, серебристым, я сам буду плескаться в бесконечных глубинах океана, и ближе к вечеру огромные волны будут бросать меня туда-сюда, выкидывая на берег, и кто-то будет приходить из города, спускаться по бесконечным ступеням, и кто-то будет подхватывать мое скользкое тело непослушными руками, бросать в корзину и нести в холодные темные глубины. Я верил в это – потому что прочитал это в бесконечно старинной книге, которую написал сам так бесконечно давно, что уже не помнил, что эта книга была написана мной. Я верил ей – потому что больше нечему было верить, и каждый вечер выходил на берег собирать сны. Каждый раз я ловил не только сны, но и самого себя, когда задумывался, что мне ничего не стоит подхватить сон – пусть даже самый маленький и неприметный – и испечь его вместе с мимолетными воспоминаниями. Наконец-то увидеть сон, настоящий сон, нырнуть в его бездонные глубины, покинуть этот маленький городок, затерянный на окраине самого себя…

Так продолжалось до того дня, когда море однажды вечером выбросило на берег явь. Я сразу понял, что это явь, а не сон, хотя раньше никогда в жизни мне не доводилось видеть явь. Я совершенно не знал, что с ней делать, на всякий случай пригласил явь в маленькое кафе с видом на море и заказал её чашку кофе. Я не знал, что едят яви, и даже не знал, пьют ли они кофе, и что вообще делать с этой явью. Она протягивала мне руку, как будто ждала от меня чего-то, — я не знал, чего от меня ждут, на всякий случай пригласил явь на танец, и по её выражению лица понял, что нужно было сделать что-то совсем другое…

Явь растаяла с рассветом – а может, растаял я вместе со своим городком и с морем, которое по вечерам выбрасывало на берег сны…

Зеркало отражало всё кроме меня. Вот старое, продавленное кресло со шрамами сигаретных ожогов на подлокотниках, вот телевизор — жалкое подобие собеседника — бурчащий что-то в углу, вот шкаф с витриной посередине, где выставлены на всеобщее обозрение предметы, к которым никому нельзя прикасаться, вот ополовиненная бутылка «Джека», пробка от которой затеряна в одной из миллиона версий существующей реальности. А меня — нет. В зеркале. Ни по ту, ни по эту сторону.

Может быть, это какой-то оптический эффект или волшебство… Или всё проще, и у меня обыкновенная белая горячка… Ещё бы — полбутылки вискаря в одно рыло без закуски. Зачем было так нажираться? Просто потому, что пятница?.. Или потому, что один?.. Хороший вопрос. Вот только ответ на него ничего не даст. Пустая трата времени. В конце концов, может ну его к чёрту это отражение? Зачем оно нужно? Это же не рука, не нога, не голова. Буду считать, что я в компьютерной игре. Экшене от первого лица. Первым делом опохмелюсь.

Так… Надо подойти к бутылке. Подойти — значит передвинуться в направлении объекта, поочерёдно переставляя ноги. Ноги… Ноги… Чёрт возьми, где мои ноги?! На какую клавишу ходить?! Где интерфейс? Можно ли вызвать консоль? Даже если можно, что я там напишу? IDDQD? GOD? И нахрена мне бессмертие в мире, где я банально не могу выпить?

Нет, это так не работает. Это никакая не игра. Тогда что? Может… Да нет… Хотя… Но если… Чёрт с ним, с виски — где я? Руки на месте, голова, крючковатый нос, чуть навыкате глаза, выпяченная нижняя губа, придающая моему лицу вечно обиженное выражение. Я здесь. Осталось понять, где это здесь. Или — когда. И всё ещё остаётся вопрос, как здесь перемещаться.

Если допустить, что движение — это инстинкт, нечто первородное, звериное, может, есть смысл просто закрыть глаза и сделать шаг? Получилось, иду. Чёртово кресло! Чёртов телевизор! Чёртов хрусталь! Здравствуй, милосердный паркет.

Медленно прихожу в себя. Голова раскалывается, тело кажется неподъёмной тушей только что заваленного мамонта или базальтовой глыбой, никоим образом неспособной отвечать на сигналы мозга. Всё же собираю все силы в кулак и встаю на четвереньки, мутным взглядом обвожу комнату. Перевёрнутое кресло, дымящийся телевизор с расколотым экраном, мелкое хрустальное и фарфоровое крошево на полу, а в центре комнаты, словно в оке бури, абсолютно невозмутимая, ополовиненная бутылка «Джека». Тянусь к ней, делаю долгожданный, целебный глоток и возвращаюсь в эту ненавистную, скучную, серую реальность.

Чёрт побери, как же я рад!

Под мелодию сна

Звезды тихо напевают мотив

Сколько. Игра на струнах –

На самом острие…

Смолкли ноты души.

Тихий крик пронзает

Но никто не слышит…

Немые. Лишь бы не держать

В себе ту боль, что рвёт на части

кошмары Хани

выжатый лимон луны

едким цветом намазан на бутерброд

холод снаружи рождает кошмары

коридоры

лабиринты

лестницу мёбиуса без перил

лифт-душевую

закрываешь глаза

переносишься на берег

мутный омут смотрит чёрным оком

сжирая память

его нужно пересечь

внезапный полёт

над

деревьями

между

небоскрёбами

ускоряешься

стремишься к звёздам

но лимит исчерпан

падаешь

заходишь в мёртвую петлю

па-да-ешь

вздрагиваешь

прогоняешь видения

любая странность в порядке вещей

нащупываешь одеяло

оказываешься за партой

вызывают к доске

не помнишь что задавали

судорожно листаешь учебник

но буквы сливаются

просыпаешься в поту

опаздываешь

надеваешь несуразную одежду

тесную обувь

о-паз-ды-ва-ешь

пьёшь не утоляющий жажду кофе

ускользаешь из сна во сне

где никогда нет солнца

глядишь в потолок

вспоминаешь

(вчера)

вспоминаешь

(позавчера)

вспоминаешь…

и гасишь солнце за веками

Сон

Мне снился сон. Но будто и не сон.

Быть может, в нём проснулся ото сна я?

Иначе почему мне так знаком

Вот этот дом? Дорога ли лесная

Меня к нему вела? О, нет — душа,

Что помнит всё забытое однажды.

Теперь за явь не дам я и гроша,

Что в яви той? Корабль… и то бумажный.

Ещё мечты, надежды лишь шипы,

О мире без названья ностальгия.

И поиск затерявшейся судьбы…

Я в яви спал, а думалось, что жил я.

В траве из светлячков живой ковёр

Плетёт луна. И верю, и… не смею,

Но светит маяком в ночи костёр,

Что разожжён тобой — судьбой моею!

И знаю, что проснусь когда-нибудь

Я в этом сне и мире без названья.

Ты только освети костром мне путь.

Мне снился сон. Не сон. Воспоминанье

Плоды (пр)освещения

С отличием освоив превращенья,

Закончив Академию Теней,

Я вышла в свет изысканною тенью,

Картинно распластавшись по стене.

Увы, несправедливо мирозданье.

И до сих пор не в силах я понять:

Как может столь нелепое созданье

Отбрасывать прекрасную меня?!

Какая-то тень...

Темнящими темпами по темноте,

Бесплотным и смуглым шатеном

Выходит из тени какая-то тень,

Отбросив за спину какую-то тень,

Что наземь роняет какую-то тень,

— Идут хороводами тени.

В невидимой всеми ночной пустоте

О прошлом стеная на стенах

Выходит из тени какая-то тень,

Отбросив за спину какую-то тень,

Что наземь роняет какую-то тень,

— Идут хороводами тени.

Изящно выкручивая фуэте,

Настроивши в небо антенны,

Выходит из тени какая-то тень,

Отбросив за спину какую-то тень,

Что наземь роняет какую-то тень,

— Идут хороводами тени.

Сражаясь немыслимыми карате,

Ударом снимая смятенья,

Выходит из тени какая-то тень,

Отбросив за спину какую-то тень,

Что наземь роняет какую-то тень,

— Идут хороводами тени.

И не убежишь от пугающих тем,

Немыслимых перерождений —

И снова выходит какая-то тень,

Отбросив за спину какую-то тень,

Что наземь роняет какую-то тень,

— Идут хороводами тени.