Тема: Два сапога 36 Пишем беты.

Участник игры:

• Ознакомившись с темой, пишет миниатюру размером 2000 плюс-минус 500 знаков и отсылает ее ведущему.

• После выкладки миниатюр дожидается результатов жеребьёвки и пишет продолжение доставшейся ему альфа-миниатюры другого автора. Общий объём дописанной миниатюры не должен превышать 5500 знаков (строго!). Отправляет текст ведущему.

Автор первой части называется Альфа, второй (дописанной) части – Бета.

Бете можно и нужно:

а) Исправлять опечатки и грамматические ошибки в части альфа.

б) Исправлять явные стилистические ошибки в части альфа.

Бета имеет право исправлять явные логические ошибки в части альфа, не нарушая заложенной альфой сюжетной линии.

Бете нельзя:

а) Исправлять или изменять стилистические особенности текста в части альфа.

б) Значительно сокращать или увеличивать часть альфа, изменять ее смысловую целостность.

• После выкладки соавторских миниатюр каждый участник голосует за три лучшие миниатюры. Для участников голосование обязательное, топ нужно отправить ведущему. По желанию можно продублировать топ в ветке обсуждения конкурса.

В обсуждении и голосовании могут принять участие все желающие. Для гостей голосование открытое, по желанию можно отправить топ ведущему.

Победителями считаются соавторы, чьё совместное произведение наберёт наибольшее количество баллов (голосов). В случае равенства баллов победитель определяется по салфеточному принципу.

— Где ты там?

— Иду уже, этим ты себя к раю не приблизишь, знаешь ли!

Ах да это Чарли — мой хранитель ключей. Каких ключей? Да самых обычных, ключей от рая.

Уже 17 лет вместе, а я всё ни как не привыкну, что он всюду шастает за мной, следит за моими поступками, да и вообще суёт свой нос в мои дела. Так было всегда, когда рождался ребенок к нему приходил хранитель ключей от рая, всю жизнь показывая процент приближения его души к раю. Никто еще никогда не видел чужого хранителя, но я уверен что такой скучный, нудный и трусливый достался исключительно мне.

— Поверь, то что ты сейчас делаешь, разрушает весь твой заработанный процент попадания в рай, а ты и так еле до 70 дотягиваешь! — позади донесся уставший и от того еще более писклявый голос Чарли — Ты слышишь меня Джон?

— Не преувеличивай я в день теряю не более двадцати сотых процента, а если делать что -то положительное, то можно и по сорок сотых заработать, так выходит что я еще и подзаработаю. Так что ты не переживай за свою статистику, достигну ста процентов и тебя повысят.

Не то, что бы я сильно за него переживал, просто не хочу что бы он еще кому-то полжизни измучил. Эти хранители вообще странные существа, по крайней мере мой, его больше тревожит собственный карьерный рост, нежели райское будущее моей души. Цель одна, но   мотивация разная.

— А если я тебя потеряю, это сильно уменьшит мой процент?

— Очень смешно, сам знаешь, что ничего не выйдет. Да и вообще мне ты тоже не особо импонируешь. Я мог бы сейчас сидеть у камина и слушать как мой подопечный играет на фортепиано с более чем девяносто процентов в своём арсенале, но я вынужден находится с тобой, посреди этого леса и судорожно хвататься за каждую сотую.

— Ладно, ладно. Если мой процент упадёт до пятидесяти, я честно вернусь в этот серый город и буду делать то, что ты посчитаешь нужным, а теперь прекрати ныть и догоняй.

При виде покосившейся избушки у озера, Олег вытащил ключи из кармана. «Вот они ключи от рая, а привратник остался в городе, у него дела. Ничего, я пока дровишек наколю, баньку натоплю, мясо замариную. Не зря же я сюда полпуда баранины притаранил, тяжеленный рюкзак приятно давил на плечи. Петруха приедет, а у меня все готово. Главное что бы он пива не забыл купить, да побольше.»

Тяжелый амбарный замок долго не поддавался: «Совсем железяка заржавела надо бы смазать». Зайдя внутрь, он поставил чайник на газовую плиту: «Сперва чаек, потом все остальное». Достал из буфета заварку, сахар рафинад колотый еще дореволюционного производства и шмат копченого сала. Рот наполнился тягучей слюной, давно не евшего человека. Но с чаем ничего не вышло, где-то невдалеке грохнул выстрел и раздался истошный женский крик. «Похоже, это у родника». Олег снял со стены карабин и метнулся в лес. Родник находился недалеко — рукой подать. Женщина кричала не переставая, поэтому нашел он их быстро. Их, это ее, окровавленного мужчину с ружьем, ревущего и стоящего на задних лапах раненого медведя. «Мать моя женщина! Сожрет же всех и меня в том числе!» Олег вскинул карабин и нажал на спусковой крючок, послышался сухой щелчок спущенного затвора. «Осечка!» Он нервно передернул затвор, нажал еще раз, результат оказался тот же. «Не заряжено!» Пугаться было некогда, Олег выхватил из ножен, висящих на поясе, охотничий нож. «Похоже, моя песенка спета», — подумал он про себя и встал в боевую позу.

Петр бодро вышагивал в строю солдат. Повсюду слышалась канонада от выстрелов крупных артиллерийских орудий. Обстреливали Берлин. Он уже привык к этому, за три года адского пекла. Как все надоело. Поскорее бы победа. Перт, вспомнил деда Филиппа и улыбнулся. Это было будто вчера: перрон, провожающие, слезы матерей и сестер. А дед Филипп как всегда сказанул, так сказанул. «Петька, — говорит, — как схватите Гитлера, дай ему пенка от меня, слышишь!» Парень, за три года в постоянных боях настолько измотался, что позабыл о просьбе деда. И вот сейчас, гордо шагая по мостовой какой-то штрассе, в Берлине он вдруг вспомнил его наставление. «Да, было бы неплохо сделать именно так», – подумалось Петру.

Улицы Берлина были испещрены воронками от бомб и снарядов. Повсюду стояли развороченные противотанковые ежи. Сейчас они шли в сторону Рейхстага. Все бойцы из их отряда в тайне боялись туда опоздать до победы. Отряд был на особом задании: они добивали фашистских партизан, что закрепились под столицей третьего рейха, и им пришлось отклониться от основного фронта. Петр тогда подумал, что так и не увидит Берлина и не пройдется победоносным строем по его улицам. Но он ошибался. Взять Берлин до прихода их отряда основным войскам не удалось. Город нещадно бомбили, но нацисты и не думали сдаваться, хотя, всем уже было ясно, и русским и немцам, чем все закончится. Но Гитлер, кажется, уже просто сходил с ума. Но победа будет за ними и тогда адское пекло скроется, уступая место миру и покою. «Вот только нужно добить фашиста и взять ключи от рая!» — как часто говорил их командир, лейтенант Прохоров. Петр слышал от мужиков, будто он из бывших служителей церкви. Именно поэтому ему разрешалось упоминать рай и ад.

— Не растягиваемся! Скоро прибудем! – услышал Петр громкий голос командира.

Петр тут же представил Илью в церковном обличии. Он невольно посмотрел на лейтенанта. Прохоров в их отряде совсем недавно, но уже заслужил доверие солдат. За чужими спинами не прятался. И самое главное, не орал во время боя и не заправлял никого пинками во время атаки, как говорили солдаты: для смелости и скорости. Ему достаточно было крикнуть: «В атаку!» и солдаты смело бежали вперед. От лейтенанта словно исходило что-то особое. Может, оттого что Прохоров был батюшкой, солдату и не было так страшно

Тело горит. Кости ломит до треска в ушах. Мысли вскипают, словно голова сейчас лопнет. Руки, ноги… Все тело немеет, а боль только усиливается. Да сколько можно!? Мне надо. Последний раз, обещаю. Ну почему нельзя!?

Она их спрятала. Спрятала в сейф, я знаю. Она не могла их выбросить, такое невозможно выбросить. Я ей не верю. Точно. Она их хранит. Хранит для себя. В сейфе. Ценное прячут только в сейф. А ключ на шее. Тонкой, хрупкой маминой шее.

Наркотики неплохие, нет. Лишь радость и безмятежность в чистом виде. Это без них плохо. Точно. Все хотят мне только зла. Завидуют моему счастью.

Я еще помню эти чувства. Слабый укол и приятное тепло устремляется по венам. Пожар эмоций заглушает ненависть и безразличие окружающего мира. От одних воспоминаний на душе становится так тепло. Но блин, почему, почему от этого не легче?

Кровь? Почему на мне столько крови? Я расцарапал себе руки. Нет, только не это. А куда мне теперь колоть? Ноги. Точно ноги. Главное и дальше чесать руки, а ноги оставить для приятного…

Связали! Пока я был в отключке, планируя как вернуть свое, меня связали. Вероломные гады! Ограбили, похитили, а сами там кайфуют. Ментов на вас нет!

Меня не обмануть. Я даже отсюда слышу как за стеной, в ложке, начинает кипеть и булькать мой маленький рай. Как шприц наполняется чистым счастьем и нерушимым спокойствием. Только бы добраться, смешать наслаждение с кровью. Тогда больше никто и ничто не сможет удержать меня в этой отвратительной комнате.

До Гриндвуда они долетели на грузовом дирижабле. Дорогой груз нуждался в охране, а пассажирские рейсы ходили раз в месяц. С высоты Далия разглядела покрытые лесом холмы и дома между ними. Дирижабль пришвартовался у мачты, гном зарядил ручную винтовку. Невысокий, но сильный напарник потащил на себе оборудование, а девушка облачилась в костюм контролёра. Плотная куртка могла защитить от копья и стрелы, шлем позволял чувствовать направление, а жезл до определённых пределов контролировать механизмы. У причала их встречал суровый гном в сером костюме.

— Приветствую, уважаемые. Гудвин Компани выкупила эти края у моего клана, а меня сделала управляющим. На границе Диких Земель участились случаи исчезновения автоматонов. Один робот-строитель пропал, как только вышел из города.

Включив шлем, Далия засекла направление. Следы довели их до заброшенной выработки. По монтажному проводу контролёры спустились под землю. Долго шли по туннелям. Наконец, обнаружили автоматон под валуном. Девушка разобрала робота и завела особым ключом его сердце. На что-то нажала, сдвинула крышку на черепе. Механический робот задёргался, как упавшее насекомое.

— Управляющий диск с памятью был извлечён. Ничего, сейчас мы починим беднягу.

Из рюкзака контролёр извлекла золотой диск с письменами, картинками и узорами, и вставила в механизм.

— Дадим ему время освоиться. Нужно здесь осмотреться.

Пещеры оказались соединены в весьма странную систему. В одной из них контролёры нашли дивный сад, из никогда не растущих под землёй растений. Руберт остановился, втянув носом воздух:

— Слева магвозмущение!

Молнии из жезла Далии захлестали в туннель. Из ближайшей расщелины выскочил огненный соболь, но гном быстро нашпиговал эту помесь рептилии с лисом тяжёлыми пулями.

Внезапно робот очнулся.

— Хозяин, это вы, хозяин? Заменить мне программу может только хозяин.

— Да, это хозяин. Скажи, что тут случилось?

— Приступил к расчистке дальней пещеры, обнаружил плантации. Затем налетели Дикие Люди. Хозяин, для чего вы допускаете существование Диких Людей, если они нарушают ваше чувство Гармонии?

В голове робота загудело:

— Мастер Гудвин неистово трудится, что б привести всех людей к светлому будущему! – и тут же робота перещёлкнуло, из головы повалил дым пополам с паром и искрами, — Хотя я считаю, что всех Диких Людей следует перевести в атоматоны.

Далия поражённо застыла, — автоматоны никогда не сообщали настройщикам своё отношение к людям. Диагностика!

— Гудок сто четырнадцатый. Повреждение в цепях блокировки лояльности.

Как странно чувствовать невесомость внутри огромной, переливающейся радужными пятнами, сферы, похожей на мыльный пузырь. Не ощущаются конечности, да и все тело будто ампутировано. Я знаю, что это не сон. Почему я так знаю – тоже не понятно. Я знаю, что моего мира больше не существует. Все чувства, как звуки слились в одну полифонию, и она наполняет меня невероятным блаженством. Чувства тянутся ко мне откуда-то извне, проникая через радужную оболочку сферы. Возникает желание насытиться этими ощущениями еще больше. Стенки сферы понемногу тускнеют. Я вижу внешнее пространство. Оно наполнено такими же сферами, которые вспыхивают, расширяются, сужаются и гаснут. Погасшие сферы превращаются в бесформенные комочки, напоминающие сдувшиеся шарики. Они заметны из-за постоянно проскакивающих внутри змеек маленьких молний. Я про себя назвал их перекатиполе. Они медленно дрейфуют в сторону источника полифонии, который вздымается вдалеке грандиозным строением, напоминающим пчелиные соты. По всему выходит, что я тоже представляю собой перекати-поле, кайфуя в потоке неземного блаженства. Этот поток постоянно насыщает меня, одновременно притупляя осознание. Оно будто растворяется.

Внезапно я ощущаю чувство неудовлетворения. Такое бывает, когда чего-то не доделал, или сделал неправильно. Это чувство присутствовало раньше, но не диссонировало с полифонией. Я очнулся, и мне захотелось осмотреться. Я скольжу в потоке над желобом, на дне которого проглядываются дорожки, как на печатной плате. Одна из дорожек сверкает серебристым свечением. Ко мне приходит понимание, что эта линия как-то связана со мной.

Поток не отпускает, но я все же вырываюсь. Невесомость сменяется тяжестью. Я падаю вниз. Вблизи дорожка оказывается серебристой нитью. Она увлекает меня в туманную неизведанность. Уютные ощущения счастья и защищенности сменяются холодом неопределенности и тревоги. Двигаться вдоль нити оказывается очень сложно. Неприятные ощущения нарастают. Приходится преодолевать препятствия в виде вязких, постоянно твердеющих субстанций. Разверстая пропасть застает меня врасплох. Я опасаюсь что мое постоянно тяжелеющее перекатиполе может не удержаться на нити и рухнуть в ничто. Страх охватывает меня. Назад дороги тоже нет.

Внезапно я осознаю возможность реконструировать этот мир и создаю мост, представляя его перед собой и преодолеваю пропасть. Я мчусь по нити дальше и наблюдаю, как пространство сворачивается в маленькое и далекое отверстие. Нить ведет туда же.

Предзакатное солнце светило вовсю, стараясь успеть до ночи во все уголки Заоблачной. Нежные листочки берёз, только-только вылупившиеся на чёрных ветках, трепыхались под лёгким ветерком, который устраивал перед сном обход своих владений.

Седой бородач в вышитой искусными руками рубахе и полотняных портках, подпоясанный под небольшим животиком бисерным поясом с рунными узорами, откинулся на плетённом из лозы шезлонге, наблюдая, как дневное светило медленно спускается к озеру, словно желая искупаться. Усмехнувшись умиротворённо, старик отпил ягодного коктейля из затейливой берестяной чаши. Он мог бы одним мановением руки заставить солнце исчезнуть за горизонтом или вообще исчезнуть навсегда, но играть в такие игры Белбог не собирался. Он просто сидел и наслаждался тишиной и покоем.

Внезапно воздух огласился истошными воплями перепуганной птицы. Крупный жаворонок всполошённо бил крыльями, пытаясь как можно скорее добраться до старика. На груди пернатого медалью болтался золотой ключ в виде руны. Белбог неспешно встал, протягивая руку к жаворонку, но тот, вместо того, чтобы сесть на ладонь верховного бога, нырнул в рукав его рубахи, крича:

— Упыри, упыри!

— Что упыри, балаболка? — заглядывая в рукав, удивился Белбог. — Отвечай, не верещи, точно галка!

Жаворонок забился в тёмное убежище, показавшееся ему надёжным, и просвистел на древнем языке всего живого:

— Упыри поднялись из могил, чтобы завладеть ключами от Вырея! Люди отогнали их, но ненадолго! Нечисть вернётся! Я их сам видел, чуть не попал в их лапы…

— А Ягу ты предупредил? — озабоченно нахмурил лоб Белбог. — У колдунов был?

— Чуть живой остался, батюшка! — всё ещё дрожа всем телом от пережитого страха, обиделся хранитель ключа. — Какая уж тут прогулка до Яги Баюновны и волхвов!

Упыри в Заоблачной… Это вовсе нехорошо! Белбог покачал седой головой. Вышедшая из повеления нечисть способна превратить цветущий Вырей в выжженную пустыню. С этим надо что-то делать!

Белбог оглушительно свистнул, разрывая тихое спокойствие Заоблачной, и тут же с шумом крыльев на ветку ближайшей берёзы опустился огромный чёрный ворон.

— Агей, лети к Яге, скажи старой, что упыри подбираются к Вырею! А потом извести главу каждого клана, чтобы готовились к битве!

— Батюшка Белбог, а я? — пискнул из рукава жаворонок, когда ворон улетел.

— Ты здесь пока будь! — ответил старик птице. — Со мной-то ключу надёжней!

Вырей — рай в славянской мифологии, а также место, где проводили зиму птицы и змеи. Жаворонок считался хранителем ключей от Вырея, ибо первым улетал на зимовку.

Человек в конце улицы хромал. И, вообще, шел рывками, согнувшись, обхватив руками живот, как будто у него там сильно болело.

Мишке это не понравилось. Он притормозил: перешел с бега на шаг. Остановился. Снял наушники. Оглянулся. Улица была пустынна, тиха. Легкая утренняя дымка ещё цеплялась за кусты можжевельника, двумя бордюрами обрамлявшего неширокую улочку.

Человеку явно было плохо: он уже практически падал. Но упорно продвигался в направлении Мишки. Один, больной на голову человек, – это не страшно, подумал Мишка. Для него, спортсмена, кандидата в мастера спорта, не составит труда уложить толи пьяного, толи обкурившегося мужчину, пытающегося удержаться на ногах.

Но, словно подслушав Мишкины мысли, в конце улицы появились двое. Они не вышли из-за угла. Они медленно спустились из странного зеленоватого облака. И даже не присели при приземлении. Просто коснулись земли и остановились, как вкопанные. Как два ножа, брошенных с высоты и намертво вошедших в грунт. У Мишки неприятно похолодела спина. Сжались челюсти.

Ослабший вконец беглец упал на колени и, тяжело дыша, обернулся назад. Он, конечно, увидел тех, двоих, которые сошли с неба. Он снова встал и из последних сил, практически на четвереньках, бросился к Мишке.

Сам не понимая, что делает, Мишка бросился навстречу человеку и подхватил его. Успел разглядеть дорогое твидовое пальто, золотую брошь на шелковом шарфе в виде двух перекрещенных стрел. Человек тяжело поднял голову и вгляделся в Мишку глазами цвета серебра. Так показалось Мишке. Настолько глаза незнакомца были бесцветны и одновременно переливались жидким серебром.

Мишка, ошарашенный странными явлениями в обычное тихое утро, смог только произнести:

— Кто вы?

— Хра...-ни…-тель, — прошелестел человек.

Он вцепился двумя холодными ладонями в Мишкину руку и закатил глаза. Мишка дернулся, пытаясь высвободиться, но в ужасе увидел, как из ладоней человека мелкими серебряными нитками поползло серебро. Оно легко впитывалось телом Мишки, не встречая ни малейшей преграды. Нити прервались. Мужчина ослабил хватку и выпал из рук Мишки на асфальт.

На собственной ладони увидел Мишка не татуировку, а скорее шрам в виде ключа. Его охватила паника и он…

Древний город ангелов стоял посреди цветущей равнины. Он не имел названия: все знали его, как вместилище чистых душ, которые возносились с Земли на небеса.

Много тысяч лет город стоял здесь, не подчиняясь никаким законам, потому что именно в этом месте было само средоточие жизни. Словно кровь по венам, по улицам тут текла светлая энергия, которая наполняла постройки, деревья, цветы, реку и души правильным спокойствием, как бы говоря им, что путь ваш на Земле уже окончен, но вы можете жить дальше здесь.

Городские башни поднимались высоко-высоко, вытягиваясь, как солдаты, рассекая стальными шпилями бирюзово-белые небеса. Сверкали в лучах трёх солнц и в загадочном свете трёх лун золотые орлы; давным-давно окаменевшие, они сидели теперь на балконах башен, величественно, горделиво взирая на чистые души — горожан, красно-оранжевые кирпичные храмы, сине-голубую реку, рассекающую город ангелов посередине. И никто их как будто не замечал, хотя они, как назло, замечали всё, что происходило вокруг.

Орлы же вообще никогда не спали — даже в темноте, поздней ночью, можно было увидеть их светящиеся глаза, кроваво-красные, как рубины. И ни разу они не выпускали из виду ничего и никого; всё было в их власти, кроме одинокого часового, в блестящих серебряных латах стоящего на широкой колонне и держащего обычное, казалось бы, лебединое перо. Однако в его руках оно было символом силы и безграничной власти.

Страж был недвижим, прекрасен и грозен; только иногда его лицо смягчалось, и появлялись на нём человеческие эмоции, а тело его сутулилось, горбилось, словно наваливалась на него разом тысячелетняя усталость. В эти минуты страж являлся хозяином судьбы: он одним лишь движением, одной лишь мыслью мог изменить чью-либо линию жизни, начертив чёрную кривую, которая вела не в рай — в ад. Даже золотые орлы тогда беспрекословно преклонялись перед ним, забывая про свою величественность, гордость.

***

Сегодняшняя ночь была неосязаема и по-своему прекрасна. Её замечательность — тишина. Даже ветер, часто беснующийся в этих краях, забился в щели между домами; там он умирал, дожив отведённый ему срок, и убивала его именно тишина, невесомая, но по-прежнему такая же мощная, как будто она ещё совсем недавно повисла между влюблёнными.

Ничто не должно было тревожить стража, но в следующее мгновение колонна завращалась, лебединое перо в его руках разделилось на две половины: белую и чёрную. И вечный часовой понял, что ему вновь предстоит сделать сложный, но единственно верный выбор.

В лифте Ольга с изумление посмотрела на бесконечный ряд кнопок с непонятными символами. Створки открылись, она прошла в коридор с дверями по обеим стенам. По коридору бегали черти, в жилетках, рубашках и галстуках. Полагая, что попала в Ад, Ольга остановила одного и спросила:

— Где отыскать вашего администратора?

— Мы техперсонал, а не администратор. Он за крайней дверью.

Ольга пошла в конец коридора, по пути осматривая все комнаты. За первой — простая жилая комната, только хозяева куда-то делись.

Затем остановилась перед дверью с табличкой «кабинет похотлистики». Долго вздыхала, не решаясь открыть.

Вдруг по коридору к ней подбежали две девочки, одна со светлыми, другая с тёмными волосами.

— Что там, мелкие девочки? — спросила Ольга сестёр.

— Там демон с большими рогами, как у тебя, — ответили девочки.

Комната зрелых чертовок, — подумала Ольга.

Дальше по коридору была дверь с табличкой «Потискальная комната». Когда Ольга зашла, на неё полетело что-то тёмное и страшное. Отбиваешь инстинктивно от страха, и прилетает с удвоенной силой. Прижала к полу ногой, и оказалось, — летающий мячик.

Посмотрела, что же там дальше. Называется «Ристалище для интересов». Мелкие девочки выросли абсолютно разными в всём, словно они были Светом и Тьмою.

Дошла до конца, там была только одна девочка…

— Скажи, как называется этот твой Ад?

— Это не Ад, это мой Рай, он называется «Воспоминания Детства».