Два сапога №25. Голосование!

Участник игры:

• Ознакомившись с темой, пишет миниатюру размером 2000 плюс-минус 500 знаков и отсылает ее ведущему.

• После выкладки миниатюр дожидается результатов жеребьёвки и пишет продолжение доставшейся ему альфа-миниатюры другого автора. Общий объём дописанной миниатюры не должен превышать 5500 знаков (строго!). Отправляет текст ведущему.

Автор первой части называется Альфа, второй (дописанной) части – Бета.

Бете нельзя:

а) Исправлять или изменять стилистические особенности текста в части альфа.

б) Сокращать или увеличивать часть альфа, изменять ее смысловую целостность.

• После выкладки соавторских миниатюр каждый участник голосует за три лучшие миниатюры. Для участников голосование обязательное, топ нужно отправить ведущему. По желанию можно продублировать топ в ветке обсуждения конкурса.

В обсуждении и голосовании могут принять участие все желающие. Для гостей голосование открытое, по желанию можно отправить топ ведущему.

Победителями считаются соавторы, чьё совместное произведение   наберёт наибольшее количество баллов (голосов). В случае равенства баллов победитель определяется по салфеточному принципу.

А1Б4

— Тпруууу! Приехали! — раздался с палубы зычный голос капитана. — Эй, пассажирка! Стоянка десять минут!

Ютта встрепенулась, очнувшись от зыбкой полудрёмы, и потянулась по-кошачьи. Надо бы пройтись, а то мышцы совсем застыли без движения. Путешествие на этом ужасном летучем корабле длилось слишком долго, но выбора не было. Не пешком же идти через незнакомый мир в поисках своих!

Ютта, пригнувшись, вышла из дощатой каюты на белый свет. Впрочем, белым его можно было назвать с натяжкой: пространство купалось в сизых и голубых тонах. Эх, где её родная Дания?! Никогда не привыкнет к этому влажному и монохромному миру!

Капитан, кряжистый мужик с морщинистым лицом и белой бородой-лопатой, расстегнул куртку-непромокайку, подставляя обтянутую тельняшкой широкую грудь каплям воды, парившим в воздухе, и бросил, не глядя на Ютту:

— До Копена ещё два часа пути.

Она глянула вниз, за борт. Город копошился в серой взвеси тумана, совсем не похожего на земной. Крупные, прозрачные, густые водяные частицы позволяли видеть почти всё, словно через забавную призму. Одежда снова промокла, почти мгновенно, и Ютту передёрнуло от неприятного ощущения влажного белья. Капитан заметил и снисходительно крякнул:

— Прикупи себе непромокайку, иначе быстро заболеешь.

— Как же вы бельё сушите? — удивилась Ютта, наверное, в миллионный раз за последние три дня.

— Не сушим, а стираем! — хохотнул капитан, бросив взгляд на развешанное по верёвкам над палубой тряпьё. — Мир наоборот…

И ушёл, глухо грохоча сапогами по набухшему от воды деревянному настилу.

Мир наоборот, в котором Ютта должна теперь жить.

Она стала очередной жертвой пространственных порталов, третьей в семье. Два года назад пропал отец, за ним — восемь месяцев спустя — брат. Ушли на работу и не вернулись. Розыски не дали никаких результатов. Теперь Ютта. Как обычно, утром спустилась на улицу, купила стаканчик кофе, отошла от киоска и попала в сизо-синюю прозрачную пелену. Один шаг — и она в незнакомом мире, где всё влажно и размыто от невесомых капель воды. Вместо Копенгагена — посёлок из деревянных домиков, озабоченные люди, занимающиеся каждый своим делом.

Оказалось — все, как и Ютта, попаданцы. Ей быстро и вроде даже буднично объяснили, где она оказалась, что назад вернуться нельзя, что датчане основали городок в трёхстах милях от этого места и что попасть туда лучше с торговым кораблём. Ютта, хоть и была напугана и растеряна, тут же смекнула, что случилось с её родными. И поняла, что ей надо в Копен.

И вот она рассекает туманно-дождливую пелену на странной небесной посудине в компании с дюжиной других пассажиров и командой бравых воздухоплавателей. Хотя, судя по окружающему пейзажу, их скорее надо называть скрозьмороселетчиками или туманоплавателями. Или…? Ведь никого из них не удивляет, что солнца совсем не видно.

А Ютта соскучилась по солнцу, как ни странно. Дома она любила дождь, под него так замечательно грустить и сочинять стихи, спрятавшись на диване в объятия пушистого пледа. И очень приятно было гулять под дождем, формально укрывшись от летящей с неба воды, а на самом деле от окружающих людей. Старый отцовский зонт или дождевик с капюшоном, как у брата, вполне заменяли ей сказочный плащ-невидимку. С ними она проходила неузнанная, незаметная, как тень, даже мимо знакомых. Никто не кричал: «Привет!», не хватал за руки, чтобы остановить и рассказать свои новости, не приставал с просьбами, не лез с жалобами. Она была свободна, и в то же время не одна, среди людей. В потоке жизни, но как бы над ним, отстраненная и независимая. И вдруг здесь, на пятый день пути, она поняла, что соскучилась по солнцу, по знакомым лицам, по возможности взять за руку и сказать: «Привет» Она сама почти никогда первая не заговаривала с людьми, разве только с родными. Но в последние годы они виделись всё реже, у каждого была своя жизнь. Отец развелся с матерью и переехал за город в дом к своей старшей больной сестре-вдове, чтобы помогать ей. А когда она умерла, стал отшельником, а потом и совсем исчез. Брат потерял свой успешный бизнес и запил, да так, что даже мать отчаялась вытягивать его из депрессии, и надолго попала в больницу. Ютта уехала учиться в Лондон, а потом нашла там очень интересную творческую работу, которая захватила целиком и полностью. Туманный Альбион воплощал все её мечты, и даже погода там ей нравилась. Но пришлось вернуться в Данию, чтобы ухаживать за мамой, когда брат исчез. Характер у женщины и раньше был не сахар, а болезнь испортила его окончательно. И Ютта была рада любому предлогу, чтобы уйти из дома, побыть одной.

Попав в другой мир, сначала она скорее обрадовалась, чем испугалась. Такое восхитительное чувство – освободиться от всех долгов разом. Но свобода от маятников – подвешенное состояние, в нем нет ни смысла, ни жизни. Инстинктивно девушка кинулась создавать свой квест, ухватившись за первую пришедшую в голову цель – найти родных. И чем дальше, тем больше ей хотелось их увидеть, обнять, узнать, как они сейчас. Почему-то она была уверена, что отец и брат именно в Копене и ждут ее.

Сегодня она поняла, что большую часть жизни была похожа на этих туманников, укрытых от солнца дождем. И так остро, так резко захотелось тепла.

Зычный голос капитана возвестил о прибытии, и Ютта первой кинулась к трапу. Портовый шум, людская суета окружили со всех сторон. И впервые девушка была рада слиться с толпой, ощутить себя своей среди своих.

— С приездом, дочка! – отец, как когда-то в детстве, легко подхватил, крепко прижимая к груди. А брат ничего не сказал, только подмигнул и улыбнулся.

А2Б8

Ночь тиха, прекрасна водка, трепещите, осетры,
хлопнись в обморок, селедка, – удит Летика с горы!
© А.С.Грин.

Вышел матрос Летика на корму, привычно наживил червяка и закинул удочку за борт.

Склевали червяка воробышки. Несолоно хлебавши, вернулся матрос Летика в кают-компанию Секрета.

— Эх, Летика, опять пришёл несолоно хлебавши? – спросила горемыку Ассоль.

— Как ушёл, так и пришёл, — суровый Грэй не признавал сонета, а всякие неологизмы не одобрял.

— А каково было в Голландии? – подал голос скрипач, так лихо наяривавший на своей скрипке под сенью алых парусов, он-то помнил, что Секрет прямиком направился от берега Каперны к берегу Голландии. Потому что приписан он как раз и был к Амстердаму, и паспорт судовой, и паспорта гражданские у всех были голландские, у одного только Летики был пошехонский. И сыр Летика тоже пошехонский уважал больше голландского, потому что в нём дырок больше.

— А скажи-ка нам, пошехонец Летика, водочку ты тоже пошехонскую предпочитаешь?

— Водочку я предпочитаю костромскую, а сонеты французские.

— Ну, ты Летика, прямо как как тот ханжа, который находит вкус в сыре, — капитан Грэй всё знал и про сыр, и про Голландию, и про халву тоже, он всегда держал порох сухим, а табачок врозь. Поэтому он всегда был сыт, пьян и нос в табаке. И даже Ассоль, Ассоль, простая деревенская простушка, тоже начала находить вкус в сыре, хотя она-то как раз и не была ханжой. Но сыр предпочитала костромской, а водочку уважала столичную, но не так чтобы сильно. Изредка, по праздникам уважала, и то не так, чтобы сильно.

— А не сыграть ли нам музыку? – опять подал голос скрипач, а трубач наоборот, голоса не подавал, он помнил судьбу скрипачей-трубачей и не собирался пострадать за компанию. Тем более, в кают-компании компания собралась не в пример пивной на Дерибасовской – Васи Шмаровоза не было в кают-компании Секрета, и быть не могло.

Не дождавшись ответа, скрипач поднял смычок как меч, и — раздавшаяся музыка показалась несусветно странной даже ему самому. Признаться, он был весьма и весьма озадачен тем, как повела себя его скрипка в этот раз. Но дальше начались вообще чудеса: он убрал смычок со струн, а музыка продолжалась.

— Чёрт знает что такое! — воскликнул скрипач растерянно и недовольно. Музыка не переставала, наоборот, усиливалась.

— Блин! — вдруг совершенно не аристократично выразился, стукнув себя по лбу, капитан Грэй. И тут же в уютный мир улетевшего было в голубую кумарную высь «Секрета» ворвалось осознание реальности. Хуже того, обыденности. Летучий корабль со всего маху впечатался во что-то твёрдое.

— Причалили… — недовольно буркнул тот же Грэй, он же Геннадий Александрович Серов (за фамилию и получил прозвище от особо одарённых в английском языке товарищей), отдирая лицо от стола — это им он причалил, ещё довольно мягко, надо сказать. Музыка, к его неудовольствию, оказалась звонком его мобильного телефона. С третьей попытки нащупал его где-то в кармане, собрал расплывающийся взгляд в кучку, чтобы прочитать надпись на экране. Несколько раз пробормотал в растерянности: «Гена… Гена… Гена...». Потом — «Дык, Гена — это ж я! Это что, я звоню?!». И только нажав «приём» и услышав в трубке ор на высоких нотах, вспомнил анекдот, что «Gena – это Жена!!!».

— Да ну нафиг… — если про себя, то что-то громко. А если вслух, то так ей, дуре, и надо: не будет отрывать от приятного времяпрепровождения! — Что? На работе, Новый год встречаем. Не ори. Почему голос такой? А какой у тебя был бы голос в весёлой кают-компании под Новый год? Не ори. Я сказал, не ори!!! Что? Уходишь? К маме?! Ну нашла к кому уходить, блин… Спасибо, моё сокровище: самый лучший подарок на Новый год! Нет, никакой иронии. Конечно, некогда: у нас тут ещё ром ямайский не допит. Поднять паруса! Да, в честь Нового года можно и алые! Ассоль, налей ещё!

Не пустила его жена. Ну, вы помните, что было дальше. Жена у него — особа строгая и авторитетная. Иди, говорит, и с «белочкой», говорит, не возвращайся! А зато без «белочки», говорит, возвращайся!

В-общем, пить надо меньше. И злоупотреблять дикорастущими травами вместо табака тоже. Даже под Новый год. 

А3Б5

— Кэп, он уходит, кэп! –штурман в отчаянии подпрыгивал на баке. — Ну, давайте шмальнём разочек, уйдёт же!

— Отставить истерику! – желваки заходили на скулах капитана, он склонился к рупору и резко приказал: — Гаси обороты!

Где-то внизу, в темноте машинного отделения огорчённо крякнули, нехотя бормотнули: «Есть!» и судно начало замедляться. Несостоявшаяся добыча — белоснежный торговый фрегат — победоносно улепётывал на зюйд-зюйд-вест, пропуская сквозь ажурные снасти клочковатые облака. Его изящно закруглённый корпус метал обидных солнечных зайцев в глаза разозлённых преследователей. Пара минут – и «купец» растворился в золотистом мареве утреннего неба. День начинался неудачно.

— Семён Семёныч… — огорчённо вздохнул штурман. – ну, как так-то? Теряем же репутацию! Глядишь, скоро конкуренты поналезут в наш квадрат, скажут: «Отлетал своё «Чёрный Голубь», который месяц без добычи сидит» — что делать будем? Шмальнули бы как надо, из всех бортовых, сейчас бы уже ревизию у «торгаша» в трюме наводили…

— Вася, не рви мне душу! – Капитан, как и положено пирату в таких случаях, пылал злобой «в тысячу чертей». –Да такой залп нас бы развалил на части! Ведь на честном слове ходим!

— А я давно говорю: «Прокачка и апгрейд!» Сколько можно на этом раритете небосклон позорить… Так и «опуститься» недолго. — Василий огорченно сплюнул за борт на нежно зеленеющую далеко внизу землю и ушёл в каюту.

«Опуститься» — это последнее дело. Негоже воздушному волку по земле ходить. Семён Семёныч огорчённо вздохнул, взял бородищу в горсть и крепко задумался. Третий десяток он на своём «Голубе» бороздит небеса и наводит страх на купчишек из здешних земель. Только купец нынче пошёл ехидный и продвинутый: всё норовит на свои лоханки сверхскорости поставить, да приблуды всякие технические – не угонишься. Жаль ему «Голубка» в сталь заковывать, антеннами ощетинивать – все благородство за этим апгрейдом теряется. Да и устал Семён от своего ремесла, сколько можно барагозить? Эх, ходить бы эдаким небесным тихоходом, возить небольшие грузы или туристов катать. Жизнь к закату, кораблю пора в док, а у него ни друзей, ни семьи…

Отогнав мрачные мысли, Семён Семёныч вернулся к делам. Что там по карте? Ближайший пункт – местечко «Малые бойбабы». Очень кстати — надо отвлечь команду, а то ведь бунт устроят. Капитан внёс в судовой журнал пометку «полонение девок» и склонился над картой.

***

Придя с тренировки, Хайне сильно скучала. Даже оружие, висящее в комнате, её больше не радовало. Волшебный цветок, полученный от жаба-торговца взамен за катану, обещал скорые перемены в скучной жизни у девушки. Над каждым из лепестков мини-компьютера загорелось изображение летучего корабля, подходящего к острову.

***

— Ну что это такое! – проговорил штурман, уставившись на объявление на входе в таверну, — В кабак допускаются только те посетители, которые победят охранницу Храма!

Капитан с сомнением оглядел четырёхэтажную пагоду с башенками в восточном стиле. Поправил пистолеты на поясе и отважно ответил вахтёрше с клыками, словно у орка:

— От нашей группы я буду сражаться за право попасть в Башню Пирр Нигга!

Внутри же команде не очень понравилось. Подают только свежевыжатый фреш-фитнесс сок. Из оформления только мечи и доспехи по стенам. Из всех зрелищ, — только поджарые стервы дерутся на ринге, того и гляди, зарядят в нос от мужского внимания. Вот, кстати, о стервах. Девица сперва очень сильно кричала, — Куа!!!, — и, — У-ку-шай Та-Тай То-Ди!, — но капитан применил свой особенный стиль чтения песен столичных поэтов. И девица сдалась. А может, просто хотела убежать с кораблём прочь из монастырского острова. Другие пираты считали, что Хайне владеет особой мистической техникой, — ведь при необходимости девица умело меняла дизайн пиратского корабля, что не раз помогало уходить от погони.

Вернее, тут проще было сказать, что, не смотря на всю суровую неженскую силу, в Хайне всегда дремал креативный дизайнер. Это принесло девушке много новых идей в творчестве, и добавило новых хлопот самозваным пиратам, хотя, текилопроизводящему кактусу они очень обрадовались.

Вообще, под конец потрёпанный жизнью корабль стало совсем не узнать. Выцветшие половики и циновки были постираны и превратились в паруса джонки, а в банки из-из под варенья Хайне посадила текилопроизводящие кактусы, вместо засохшей герани. Остальные пираты считали, что это ментальная техника. Но своим появлением Хайне просто добавила на пиратском борту теплоты и уюта.

***

Стоял погожий денёк, и на душе капитана было уютно и радостно. Только что капитан заключил удачный контракт, что бы возить туристов из Поднебесной Империи. Штурман перекупил у торговцев-туристов задёшево новенький гаджет, и теперь радовался своему приобретению. В воздухе перед Василием завис полупрозрачный цветок, и транслировал на каждом из лепестков выкладки по экономике.

— Семён Семёныч, ты посмотри, — наш редизайн признан самым удачным на сайте пиратов! – сообщил штурман.

Капитан кивнул давнему другу. По Поднебесной, не без помощи Хайне, разнеслась весть о летающем корабле, который никогда не грабят в небе пираты. Деньги потекли к капитану рекой, вместе с потоками стремящихся к безопасности пассажиров. Семён Семёнычу иногда оставалось жалеть только о том, что в своём новом статусе больше не сможет догнать и взять на абордаж белоснежный фрегат из своей светлой мечты об удаче пиратов.

А4Б2

Задача с виду проста до банальности – купить по одной лошади с прямых продаж и с аукциона, и отправить их на соревнования. Но дело не шло. На аукционе всё время кто-то оказывался быстрее, а в прямых продажах, пользуясь ситуацией, заводчики специально выставляли самых никчемных кляч по бешеным ценам.

Ивга с досадой хлопнула по столу и отвернулась от экрана. Почти три года упорной ежедневной работы, опыт и заслуженное место в ТОПе, и вдруг такая неудача – реально замаячила перспектива остаться без ежедневного бонуса от главы компании. Нужно срочно ловить ветер удачи. Мало кто мог делать это осознанно. Даже у неё не всегда получалось. Но Знаки указывали, что сегодня Пути открыты.

Корсар ответил на вызов сразу, что было само по себе добрым предзнаменованием. «Летучий Мельник» материализовался в облаках за окном, и через минуту девушка уже поднималась по трапу. Пара шагов по палубе, и нет уже красавицы-брюнетки Ивги. Вместо неё стоит Итон, рыжий вихрастый сорванец лет двенадцати.

— Добро пожаловать на борт, юнга. Старина Эйб скучал по тебе. Отдать швартовы! Лево руля, полный вперед!

Боцман в это время укладывал в ящики провиант, насвистывая старую песенку. Итон кинулся ему помогать, и вскоре они уже пели во весь голос:

«Корабль по небу летит,

Магистр порталами идет,

А кто меня куда влекет по белу свету?

И где награда для меня, и где засада на меня…»

Далеко в другом мире остались головокружительные романы, шикарные вечеринки, лошади и успехи. Ещё дальше – мир, где ее знали как скромную учительницу биологии Веру Григорьевну и очень-очень далекий уголок вселенной, где жил Мастер Жизни Ивер. Кто знает, как это происходит, когда ты одновременно здесь сейчас и там где-то ещё? Только что ты осознаешь себя одним человеком, четко знаешь свой пол, возраст, род занятий. И вдруг прыжок, щелчок, хлопок, и ты с удивлением понимаешь, что уже другой…

— Вера Григорьевна, можно мне выйти? Мне надо пи-пи! – Анечка Петрова, девочка-мальвиночка с огромными наивными голубыми глазами и огромными белыми бантами устала тянуть руку и пропищала своё ежедневное заклинание. С грохотом захлопнулись порталы, далёкие миры разорвало в клочья, и только легкий, почти неуловимый аромат восточных пряностей и экзотических фруктов ещё несколько секунд окружал юнгу Итона.

— Конечно, Анечка, — попробовала бы возразить эта серая, невесть что себе возомнившая мышка, Пути у неё сегодня открыты, Знаки указывают. Пути сегодня на самом деле открыты!

Анечка шагнула в дверь, из-за которой явственно пахнуло свежим морским бризом и гниющими водорослями. Дверь с треском захлопнулась.

— Пошевеливайтесь, бездельники, курс норд-норд-ост, выходим левым галсом! – шкипер Трэнд, прожженный морской волк пыхнул душистым ямайским табачком и лукаво шепнул старине Эйбу:

— Малыш Итон нас ещё догонит. Знаки сегодня как-то указывают на это.

А5Б6

«Путешествие Асхана Эста»

По дороге до нового места Асхан углядел, как зелёные зомби убирают поля, а костлявые призраки отпугивают мышек-лишаек и насекомых.

— Прилетела Комета. А это значит, согласно пророчеству, добраться до неё можно только на летающем корабле, победив некроманта, — капитан пыхнул из курительной трубки, и окутался облачком ароматного дыма.

— Потому-то я тут поселился. Невдалеке от Тёмного Лорда, в ожидании Героя, что сразится с Исчадием Мрака и с Чёрным Драконом. А вообще, я пришёл в эти края, потому что мой дед застал ещё прошлый прилёт Чёрной Кометы.

Долгоживущий Асхан Эст кивнул. Согласно всем хроникам, звезда возвращается спустя шестьсот лет, — солидное время даже для гномского долголетия. Однако, по меркам наимудрейших и светлых эльфов, возвращенье Кометы это весьма краткосрочное явление. Да и наблюдать его можно только сто дней, из-за особенностей атмосферы. Сто дней! Сто человеческих долгих дней, выпускнику эльфийской астрономической академии предстоит провести в доме у гномского капитана. А самогон гнома ох как суров, и почти не кончается в бочке от галлия. И нельзя отказаться пить гномский ром, это будет воспринято карликом как смертельное оскорбление. Эст мог бы пойти на постой в дом бургомистра. Но, как назло, “Летающий Дом” капитана Барлада был самым удобным местом для астрономических наблюдений.

Пошатнувшись от внезапной слабости, Асхан выдвинулся на балкончик. В спину долетел обиженный вопль гнома:

— Я ж так и не рассказал тебе, почему это место называется “Летающим Домом!”.

Асхан отмахнулся. Зацепился за цепи и якорь, споткнулся о румб колеса, и чуть не угодил носом в деревянную бочку с надписью “Галлиус”.

И задохнулся от восхищения. Под светом Луны дом походил на фрегат, поднимающийся под небесами. Туманные волны сплывали с хребта, и, расположенный на одинокой вершине “Летающий Дом” парил в горах, как над океаном.

— О, да… тут есть чем любоваться! – Барлад стоял уже рядом с Эстом, — а ведь ты, дорогой мой Эст, прибыл ко мне неспроста…

— Конечно, капитан – не всем выпадает возможность, с такого удобного места понаблюдать за Черной кометой. Если повезет, я смогу сделать важные выводы о продвижении кометы, понять, почему она движется столь хаотично. Надеюсь, это станет первой ступенью в моей многообещающей карьере.

— Глупый! Не о том ты думаешь! Да разве бы я принимал тебя просто так, не будь ты именно тем, кто мне нужен?! Нужен не только мне, а всей империи! – у карлика вдруг, очень понизился голос, и сам он стал напоминать одного из коренастых воинов-гномов, что часто доводилось наблюдать Эсту на старых фресках, будучи еще студентом.

— Капитан, я пока ни на что не претендую, а всего лишь излагаю свои предположения… — Эст подумал, что капитан порядочно захмелел, и пора бы им обоим отправиться спать, но капитан не унимался:

— Я рад, что ты понимаешь всю выгоду своего положения, но, увы, тебе не ведомы некоторые детали. Мой прадед – знатный воин, обладающий дюжиной наград за доблести и множеством отметин полученных в бою, нашел пристань своему летающему, боевому кораблю здесь – на этой вершине. С младых лет, он приучал моего деда, а тот в свою очередь моего отца, к мысли, что в скором будущем придет Герой, на чьей судьбе, будет отпечаток науки. Живой человеческий ум и храброе сердце – вот главные качества воина, который поведет империю на свет! Эти пророчества, и я передал бы своим предкам, если бы круг цепочки не замкнулся на мне. Именно я, посвятив Героя в тайны предсказаний, должен вывести свой, так называемый летающий дом в воздух и вместе с тобой, Асхан Эст, победить Черного Лорда! Вот почему ты здесь, мой друг.

— Капитан, почему бы нам завтра не обсудить все детали проведения столь серьезной операции?

— Завтра может не быть! Решай Асхан Эст, либо ты немедленно становишься подручным капитана, и мы идем прямо на чертову Комету, либо мир погрузится во тьму, и даже лесные, дикие собаки не захотят обгладывать твои кости предателя!

Капитан достал из-за пазухи амулет, тот час сверкнувший отблеском луны на шее у Асхана. Асхан решил терпеливо дождаться, когда капитан свалится от рома и уйти тихонько спать. Но конец только начинался, и легкое дрожание под ногами говорило о том, что корабль готов отчалить.

По палубе забегали зомби, что еще до недавнего времени убирались на полях. Асхан с удивлением наблюдал, как организованно они готовят корабль к вылету. Один из них, толкнул Асхана в спину, и пробегая мимо что-то булькнул.

— Поднять паруса! – скомандовал капитан, — полный вперед!

***

— Сереж, ну хватит уже… я ведь просто спросила, что это трепыхается за окном. Ночь на дворе, а нам завтра на работу.

— Да, дорогая, прости дорогая, – забормотал Сергей. – Это всего лишь зацепившийся за ветку пакет, развевающийся на фоне луны.

А6 Б1

Закутавшись в шкуру белого медведя, некогда лежавшую на полу в моей каюте, я подкурила последнюю из моих любимых, кубинских сигар. Ну и день рождения! Ну и юбилей… Сама себе удивляюсь, взрослый человек, а такие легкомысленные поступки!

Допивая в углу остатки вина, я вспоминала, как, будучи маленькой девочкой, врала старушке, что вручила мне цветок, о своих приключениях. Я много нафантазировала о том, как воспользовалась волшебными лепестками: и про мамину вазочку, и про море игрушек, и даже про исцеление мальчугана-соседа. Байка про Северный полюс, на котором я якобы побывала, тоже получилась весьма убедительной. Или мне это только казалось? Наверное, старуха обо всём знала, догадывалась, что я ухитрилась не растратить все лепестки. Двадцать лет прошло с тех пор, а я чётко помнила снисходительное выражение её лица, с которым она слушала моё враньё и только кивала головой. Потом хвалила меня за добрый поступок. Эх, лучше бы тогда все мои выдумки оказались правдой, сейчас бы не пришлось пропадать в снегах. Воздушный корабль на то и воздушный, чтобы парить высоко в небе, а не скользить по горным спускам.

Мне всегда казалось, что в идее с полётом на Северный полюс что-то есть, но, конечно, в трезвом уме я бы не рискнула потратить последний лепесток на такое сумасбродство. Чёртово Шардоне всё решило за меня!

Теперь я думала, что никакая она не добрая старушка, а самая настоящая злющая ведьма! Подсунула мне, ребёнку, злосчастный цветок и только и ждала моего провала! И вот, пожалуйста, я тут, средь снегов. Налюбовалась пейзажами, осталось только околеть, как липа на палубе, и дождаться прихода медведей. Может, и ведьма явится, кто знает.

И вдруг я вспомнила, что когда-то одним из моих желаний стал бочонок настоящего старинного английского эля. Я даже взяла его с собой в этот дикий полёт в край вечной мерзлоты. Представляла: вот закончится вино и буду цедить эль из краника.

Но, видно, не судьба. Зажав сигару в зубах, я вышла на палубу. Прищуренными глазами оценила бочонок и выполнимость очередной сумасбродной идеи. Подобные идеи вообще моя специальность, мой гений! А что… Может и получиться! Да всё одно, или так или эдак, а Северный полюс станет мне могилой. Хоть согреюсь за работой…

Два дня я потратила на создание чуда техники. И, кстати, имела полное право гордиться собой. Бочонок эля был безжалостно распилен надвое. Пиво было потеряно, ну да бог с ним, зачерпнула я ведёрко таки. Оно мне здорово помогло, когда руки дубели на зверском полярном ветре. Мммм, всё же знают англичане толк в пиве!

Половинка бочонка стала санями. Железные обручи — полозьями, лихо загнутыми впереди. Мачту я, злостно матюкаясь, каким-то чудом закрепила в дырке от затычки. Хорошая была лестница, лёгкая… А на мачту натянула прелестный парус, сшитый из тёмных атласных занавесок пиратской каюты воздушного корабля. Счастье, что моим любимым чтивом в детстве были приключенческие книги! Вот и пригодилось.

Поскольку ни вина, ни сигар больше не осталось, а эля было всего полведёрка, я решила, что пришло время покинуть это гостеприимное местечко. С трудом и с самыми изысканными матами, что нашлись в моём лексиконе, затащила довольно-таки тяжёлые сани на склон, с которого так быстро скатился «Летучий Голландец». Проверила силу ветра и систему управления парусом. Преисполнилась бесконечной гордости за творение рук своих. Перенесла запасы провизии и тёплую шкуру мишки (не рассталась бы с ней ни за что!) Бросила последний взгляд на корабль, беспомощно лежавший на боку и постепенно покрывавшийся снегом.

На миг мне показалось, что у мачты стоит сгорбленная чёрная фигурка. Ведьма! Пришла позлорадствовать? Или пожелать счастливого пути? Но ресницы дрогнули, и видение исчезло. Ну и до свидания! Желаний больше нет. Есть только я, огромная снежная пустыня и ветер, который, возможно, довезёт меня до полярников. Если не убьёт… Чао, корабль, с тобой было здорово, но мне пора!

Первые пятьсот метров моего нового сумасшедшего вояжа мне хотелось кричать от восторга и орать в колючий ветер «Йо-хо-хо и бутылка рома!» Честно признаюсь, я орала, не претендуя на пение. Потом надоело. На третьем часу всё во мне скукожилось, замерло, кроме мышц рук, крепко — пока ещё — сжимавших верёвки управления парусом. Под вечер захотелось спать. Возможно, от полведёрка эля, но, скорее всего, от холода. Остановить бы мои чудо-сани, свернуться клубочком под медвежьей шкурой и закрыть глаза. Ждать смерти. Но потом мне стало жалко своих трудов. Два дня работы псу под хвост? Ну уж нет!

И я снова пела, теперь уже шёпотом, ругалась на снег, на старушку, на цветик-семицветик и на свою бездарную жизнь…

— Ни за что не поверю! — твёрдо и безапелляционно заявил мой сосед по барной стойке. Я хмыкнула, протягивая бармену пустой бокал. Струйка золотистого вина зажурчала по стеклу, и во мне проснулась авантюристка. Та, что сколотила чудо-сани из бочки английского эля.

— А вот придётся! — и показала ему язык. Бармен закупорил бутылку, убрал её в холодильник и без слов протянул посетителю пожелтевшую газетную вырезку. Фотография меня, во всей красе и с неизменной шкурой белого медведя на плечах, с обмороженными руками и обветренным лицом, с измученной улыбкой победительницы. И крупным шрифтом кегль двадцать восемь заголовок: «Сумасшедшая одиночка найдена полярниками рядом с базой Барнео.»

Всё? Поверил? Поверил, ибо заткнулся, в ступоре читая статью о моём чудесном спасении бандой бородатых полярников. А мне большего и не надо. Кроме очередного бокала Шардоне.

А7Б3

И понесли же их черти через этот адов бермудский треугольник. Старый боцман Андерсен не зря просился на берег. Не хотел идти сюда – он тринадцать лет плавает на этой посудине, и число тринадцатое, и месяц тринадцатый, и год. Сидит в баре, старая ворона, и каркает. Говорит, видел, как крысы в порту на берег бегут. Так что им не бежать? Все бы сбежали. Да и были ли крысы? Андерсен побухтел, да и пошел в рейс. Куда же его, старого пьяницу, ещё возьмут? Сколько Смит его помнил, он всегда находил дурные приметы, на каждый выход в море. Но потом ничего, трезвеет и работает.

В смысле – работал. Боцман первый отправился к морским чертям. Он был в эпицентре взрыва.

А ведь смешно– взрыв на судне, которое перевозит большую партию подушек из пера новозеландской морской чайки. Экологически чистого, гипоаллергенного. Рекламная компания идет по всему миру. «Уютно, как в гнездышке». На дне рыб кормить – куда уж уютнее.

Не зря вонючие хиппи из Гринписа болтались в порту. Укуренные защитники природы. Небось они и подбросили адскую машинку, пока полиция их не разогнала. Много их шлялось, махали транспарантами, бормотали про свою идиотскую новозеландскую чайку, чтоб им всем вместе с ней провалиться!

Шарахнуло на закате. Смит и не понял ничего. Сверкнуло, Андерсен повалился на бок, повалил дым, вырубило электричество… И перья. Гребаные белые перья из подушек разметало вокруг на милю, не меньше. Море покрылось перьями, они сыпались с неба, будто там ангелов ощипывают. Забиваются в рот, в уши, лезут в глаза, под ногами сугробы из перьев по колено. Ещё ветерок такой мерзкий – поднимает их, но далеко не уносит.

Тут конечно капитан давай орать, началась беготня. Но там видно было, что все бесполезно – уж больно велика дыра, вода хлещет, палуба накренилась. И Смит тоже орал, и тащил огнетушитель. Хотя понятно было, что надо уже к шлюпкам. Это последнее, что он помнит, потом ему в трюме балкой по виску прилетело.

Очнулся он довольно скоро – ещё не стемнело. Шатаясь, вышел на палубу. Полная тишина. Машины не работают. Вода заливает осевшую палубу. Кругом проклятые перья. Шлюпок нет. Не только на борту, но и в море их не видно. Видимость хорошая, полный штиль, не могли они за это время далеко уйти. Ни огонька, ни плеска, ни звука. Море ещё такое странное, белое. И перья, вокруг эти дьявольские перья…

В висках стучало. Смит пытался справиться с головокружением. Удавалось это плохо. Также плохо получалось осознать непоправимое. Несколько минут назад был корабль, была команда, потом – пуфф! — и перья кружат в воздухе. Ни души. Хотя… чей-то силуэт маячит по правому борту. Смит вгляделся и удивлённо выругался: к судну неведомо откуда приближался боцман Андерсен. Мягко ступая по воде и слегка запинаясь о мелкую волну. Трезвый, как стёклышко.

Боцман легко оттолкнулся от тверди морской и вознёсся на палубу. Встал рядом со Смитом у леера. Помолчали. «Ну, как?» — спросил Андерсен. «Да как-то так…» — неопределённо откликнулся ошарашенныйСмит. «Эх, грехи наши…» — протянул боцман и вдруг выдал: «Перья собирай». «Рай, рай, рай…» — пропело незванное эхо. Боцман досадливо отмахнулся от неожиданного суфлёра и продолжил: «Попал ты, парень. Грех большой – морскую птицу обижать. Она небо с землёй связывает, надежду морякам даёт. Ты хоть чаек и не убивал, а крайним остался – спросить больше не с кого, сгинули все. Сколько птиц — столько надежд перечеркнули, а всё, получается, напрасно – пользы никакой, даже подушки мы заказчику не доставили. Нельзя бессмысленно живое губить».

Палуба под ногами дрогнула. Ветер завьюжил перья, они обняли корабль за борта и вдруг подняли в воздух. Смит судорожно ухватился за мачту. «Соберёшь всё до пёрышка – и свободен», — голос Андерсена удалялся и гулким набатом отражался от белого моря.

Смит тихо выдохнул ему вдогонку: «Деда… ты кто? Разве бывает такое?» Боцман улыбнулся по-доброму и кивнул: «Бермудский же треугольник. А я – уже никто». И тихо растаял в воздухе. Ветер разносил перья по всему белому свету.

А Смит… Что Смит? Летает, собирает перья. По его прикидкам, немного осталось. Хозяйством обзавелся, мельницу соорудил, курей завёл. Как соскучится по земле, лесенку верёвочную скинет и спускается, гуляет. Даже жену себе нашёл на одной из таких прогулок.

Жизнь тихая и несуетная. Смит даже рад, что всё так вышло. А что? «Уютно, как в гнёздышке».

А8Б7

— Представляешь, есть люди, которые в меня не верят! — хмыкнула Кайра, подходя к зеркалу. — Чуднó, правда?

Ровная и глубокая, как чистое озеро подо льдом, гладь стекла, отразила весёлое красивое лицо богини погоды. Сегодня должно было быть ясно, поэтому с этого разрумянившегося лица не сходила жизнерадостная улыбка.

Та, к которой были обращены эти слова — невысокая тоненькая девочка лет четырнадцати — отхлебнула ещё ароматного травяного чаю и недовольно ответила:

— Очень даже представляю. Они просто смотрят на небо и говорят: «идёт дождь». Целую науку сочинили, физика называется. Люди изучают её в школе. И там очень подробно рассказано, как возникают осадки. Вода испаряется с поверхности земли, собирается в облака, ветер уносит их в другое место, где они проливаются дождём. При чём здесь ты, людям совершенно не очевидно.

— Я смотрю, ты хорошо выполнила задание, — улыбнулась Кайра дочери. Юна не ответила, задумавшись о чём-то своём.

Полгода тому назад Юне впервые в жизни пришлось покинуть свой уютный домик-корабль, надёжно запрятанный за облаками, и отправиться на землю, чтобы изучить этих загадочных созданий — людей. Таких похожих на них, небожителей, и в то же время, таких странных и непонятных. Это чисто научное исследование, заданное Юне преподавателем PR-технологий, призвано было разобраться в причинах повального недоверия людей к богам и создать методы для поправления пошатнувшегося имиджа небожителей.

О том дне Юна до сих пор вспоминала с содроганием. Мама впервые за десять лет — с того момента, как их оставил Юнин отец — спустила верёвочную лестницу. Шаг, другой, третий — и их чудесная маленькая избушка, плющ по бортам небесного корабля, старая ветвистая яблоня и даже меленка — вдруг стало казаться ещё меньше, а потом, когда от непривычного давления зазвенело в ушах и тело вдруг обрело тяжесть, плотность — знакомая с детства картина совсем растаяла, и, как только девочка ощутила под ногой твёрдую почву, их с мамой небесный домик стал казаться только облаком причудливой формы.

Несмотря на разлуку с домом, эти полгода были, пожалуй, самыми увлекательными в жизни Юны Небесной. Она общалась с разными людьми, посещала различные учреждения, где часто собирались люди, самозабвенно училась, пытаясь постичь этих существ, и, когда встретила Томаса, была уже близка к разгадке.

Тут-то, с этой встречи, всё и пошло не так. Потому что Томас был совсем не похож на тех людей, которых она встречала до этого.

Он был божественно красив. Мужественное лицо с яркими выразительными глазами, смелый контур подбородка, высокий рост, густые волосы. Бывало люди специально проходили по его улице, чтобы полюбоваться на его стройную фигуру, когда он сидел в тени развесистого платана перед домом. Немало девушек мечтало назвать красавца Томаса своим мужем.

Но Юну привлекло не только это. Красота притягивает взгляд, но ведь красивых людей немало. А небожителей ещё больше…

Самое главное — Томас в неё верил. Верил искренне, и никогда не сомневался, ни секунды.

Он не утруждал себя изучением физики и синоптики, да и вообще он редко себя чем-то утруждал. Порой родственники и соседи его попрекали. Они хотели всучить ему тяжелые вилы, лопату, пилу, хотя бы лоток продавца. Но Томас возводил к небу свои прекрасные глаза и возглашал, что заниматься этой ерундой ему недосуг. Когда его стыдили и спрашивали, как же он, здоровый ленивый парень, будет жить дальше, он отвечал, что планирует жениться на богине.

А ведь тогда они даже знакомы не были! Юне конечно захотелось исследовать такое редкое явление – глубокую безоговорочную веру, иначе её исследование было бы неполным! Вдруг найдется способ сделать так, чтобы все люди без исключения полюбили и поверили в них? Теперь надо как-то сказать об этом маме…

Юна прикоснулась тоненьким пальчиком к своей чашке, чудесным образом наполнившейся густым мерцающим напитком. Разговор предстоял непростой. Она много репетировала перед зеркалом, но теперь ей все равно было страшно. Яблоня ободряюще зашелестела под легким ветерком, и на траву под окошком упало спелое яблоко. Девочка перевела дыхание и заговорила:

— Мама, мне нравится один человек. Он несчастен, потому что его никто никогда не понимает так, как я. Правда, некоторые говорят, что он слишком любит сладкое вино, особенно когда ему наливают бесплатно. Но когда мы будем вместе – все обязательно исправится! И у него очень много идей – как сделать так, чтобы все в нас верили… Ну и потом… Люди – моя научная специальность, я должна знать из лучше всех! Я хочу, чтобы он немного пожил у нас. А когда я вырасту – мы сможем пожениться.

Юна с надеждой подняла светлые глаза на Кайру и счастливо улыбнулась.

Кайра вспомнила разговор, происходивший в этой же комнате много лет назад. Она отвернулась от девочки и сделала вид, что смотрит в небо. В долине неожиданно пошел теплый летний дождик.

Прошли годы. Как ни странно, но Томас действительно оказался талантливым пиарщиком.

Жителям Поднебесья на редкость не повезло с климатом. Дождь переходит ливень, и все это порой сменяет ураган, а то и снег. Но они верят. Верят в богов погоды, особенно в Томаса Небесного. Даже отъявленный скептик и материалист не отважится выйти из дома, не плеснув на жертвенное блюдо немного сладкого вина.

Майя старательно отряхивала юбку со следами ботинок.

«Когда же, когда же это всё закончится?» — задавала она себе один и тот же вопрос.

Но ответа по-прежнему не было. Если верить папе, то вообще никогда.

«Даже когда ты закончишь школу, поступишь в институт, ничего не изменится. Тебя и там будут бить, потому что ты недоразвитая. И пойдёшь работать – будет то же самое».

«Ты пойми, — вторила ему мама, — лучше тебе нигде не будет. Пора взрослеть и браться за ум. Люди везде одинаковые».

Каким образом браться за ум, Майя не знала. Наверное, стараться учиться получше. Решив так, Майя после школы сразу кидалась учить уроки, сидела, не поднимая головы, чтобы выучить не только домашнее задание, но и на урок вперёд. Учителя поощряли хорошими оценками. Но вот одноклассники всё никак не спешили считать умной.

«Даже если ты учишься на одни пятёрки, — говорил отец, — это ещё не значит, что ты умная. Можно быть отличницей, но полной дурой. Ты бы, вместо того, чтобы сказки читать, побольше с одноклассниками общалась».

Общалась. Только такое «общение» не доставляло Майе ни грамма удовольствия. Ибо начиналось оно с плевков через трубочку, а заканчивалось порванными тетрадями, мусорной корзиной на голове, жвачками в волосах и, что случалось особенно часто, пинками. А дома ещё и мама ругалась:

«Думаешь, у меня руки железные? Сколько можно тебе юбки стирать? А денег, думаешь, куры не клюют? На тетради не напасёшься!».

А ведь начиналось тихо-мирно. Переезд из Сафонова в Москву, новая школа, новый коллектив. Поначалу новые одноклассники казались хорошими ребятами. Даже подругу Майя нашла почти сразу – Олесю Казанчееву. Ей-то она однажды и рассказала про летучие корабли.

«У нас в Сафоново они летают высоко в небе. Ни них живут небесные человечки. Прямо на кораблях. Там у них домики деревянные, мельницы, огороды. И лесенка, чтобы вниз спускаться».

Олеся тогда как-то странно на неё посмотрела. Потом, смеясь, о чём-то шепталась с Катей Шевелевой, старостой… Они каждый день стали издеваться. И Олеся вместе со всеми.

Так продолжалось несколько месяцев. Эти несколько месяцев она встречала только голые стены, белые и холодные, вместо людских сердец. Везде, где она не появлялась её не понимали. Попробовала она сходить на спортивную секцию и ведь совсем неплохо себя показала, но увидев её честные глаза и наивную улыбку, мрачная тренерша после тренировки спросила маму, чем Майя больна, и той пришлось жаться и выдумывать какой-то страшный синдром.

Со двора она никого не знала, да и бывали там только компании сильно выпивших людей.

Несколько месяцев… а потом появился Миша. Он не спрашивал её о болезни, не отодвигался, но только с интересом разглядывал Майю. «Нет, я не могу» — всё думала та: «Пусть разворачивается и уходит!». И тут она выпалила про небесных человечков из Сафоново. Миша лишь улыбнулся и попросил рассказать о них всё, что знала. А знала она немало, поэтому пришлось встретиться ещё раз. Он внимательно слушал, кое что даже записывал. Нет, он не был психотерапевтом или творцом искусства, он только интересовался. Это Майя понимала отчётливо.

Теперь она тешилась и в школе, и дома, понимая, что её где-то ценят. Издёвки от этого стали ещё жёстче, но она переносила их с большим терпением. Она нужна, а это главное.

И вдруг Миша предложил съездить с ним вдвоём в само Сафоново. Отказать на такое она не могла. четыре часа на поезде до места, радостный поход к полю, над которым висели воздушные дома…

Пламя витало в воздухе. Высоко-высоко горели воздушные дома. Мельницы и амбары давно обратились в пепел и только толстые брёвна хат ещё держались.

«А где человечки» — срывающимся голосом вопросила она.

«Ими уже занялись» — прозвучал ответ. «Как уполномоченый капитан ЦРУ выказываю благодарность за информацию по уничтожению сверхопасной угрозы для всего цивилизованного общества. Гонорар можешь получить сейчас.» — и это был Миша…

***

Майя старательно отряхивала юбку со следами ботинок. Она волновалась — генералу Неренсону, отцу жениха надо понравиться. Даже если невеста в ЦРУ… в такой семье это значит мало.

Так, берём, аккуратненько… Так, хорошо пошла. Есть, идёт, идет, нормально. Всё, пошли-пошли-пошли… Заворачиваем! Неспешно, плавненько, плавненько-плавненько-плавненько, перехватывай давай, да лови, ёпэрэсэтэ! Так есть, дальше понесли. Так, опять так же аккуратненько, дальше понесли, вот, так ещё немного. Так, стоп, Асвольд, сдай назад, только тихо. Есть, нормально, понесли, ну…

Именно такие речи можно было услышать от нашего любимого шкипера Альрика, когда я, Асвольд и Дьярви заносили на палубу огромную дубовую бочку, набитую явно чем-то тяжёлым. Альрик в это время пытался сделать вид, что помогает нам посредством командования, а то капитан заставит его тоже что-нибудь тащить.В этот раз всё обернулось удачно для него — капитан всё это время разговаривал с заказчиком, которому собственно и понадобилось, чтоб мы везли эти бочки в Хёльгард воздушным путём.

Что же, его полное право, пусть только заплатит. А, судя по лицу капитана, платил он щедро. Странно только то, что неведомый заказчик выбрал именно нашу Гудрунду, единственный в своём роде воздушный драккар, чудо техники… Но, это уже его проблемы.

На бочке были синей краской выведены буквы GALLUS и эмблема в виде шести квадратиков. Альрик уже пробовал усесться на неё, но слез, удивлённо промолвив: «Давит. Там, изнутри.» Может, действительно, сжатый азот везут? Дуб-то хороший материал, при сноровке и абсолютно герметичную бочку можно сделать. Помню одного бондаря из Матси, так он упаковал в бочку своего подмастерье. Две недели не могли его достать, а потом подмастерье проснулся и вышиб днище ногами.

Правда, после этого он стал бояться замкнутых пространств. Но у нас, как говорится, широта и простор, так что Дьярви не жалуется.

А вот Асвольд вечно ворчит: то одно ему не так, то другое. Вот и с бочкой ко мне пристал:

— Ох, Модест, не нравится мне всё это. И груз какой-то странный, и сам заказчик довольно-таки подозрительный.

Я в ответ пожал плечами:

— Ну, а нам-то какая разница? Главное, чтобы хорошо платили.

— Когда таможня надаёт нам по башке, будет большая разница! Вот нутром чую, что в бочке контрабанда. И притом очень опасная. Ты про петухов из Тапараки слышал?

Разумеется, про этих жутких птиц я был наслышан. Когда-то их специально вывели для петушиных боёв, но чего-то не рассчитали. В результате получили больших и агрессивных мутантов. После того, как они насмерть заклевали пятьдесят человек, их запретили выращивать. Хотя в газетах то и дело мелькали статейки, что якобы в Хёльгарде существует подпольная ферма, где их разводят.

— Ты бы, Асвольд, поменьше жёлтой прессы читал.

— Что вы тут болтаете? – Альрих уже тут как тут. – Работаем, работаем.

Кто бы говорил! Сам порой как начнёт болтать – шиш остановится. А нам и словом перекинуться нельзя.

Не стал я с ним спорить – занялся делами. А у самого никак не выходят из головы слова Асвольда. Что если он прав? Известно, что высокое давление вгоняет этих петухов в спячку. А GALLUS… Это слово показалось мне знакомым, но что оно значит, я так и не мог вспомнить.

Асвольд тем временем успел рассказать о своих опасениях капитану, но тот в ответ усмехнулся и порекомендовал, как и я, не увлекаться газетами. Альрик и Дьярви его тоже не поддержали. Ну, я и промолчал.

Напрасно Асвольд опасался проблем с таможней. Ох, напрасно!..

Сидим теперь у берега я, он и Дьярви, смотрим на небо, на океанскую гладь, где уже больше месяца назад скрылись обломки нашего драккара. И ждём, ждём, чтобы какой-нибудь корабль проплыл мимо, забрал нас прочь отсюда…

Буря началась ночью неожиданно для нас всех. Мы едва успели повскакивать с кроватей, одеться и занять свои места.

Наш драккар бросало, словно щепку. Бочка катилась с бешенной скоростью из одного конца в другой. В какой-то момент драккар накренился, и бочка подкатилась как раз к краю. Её выбросило вниз. Но нам тогда, признаюсь, было не до неё – самим бы удержаться, не улететь…

Нам повезло. Если, конечно, жизнь на необитаемом острове можно назвать везением. Главное – не попасться петухам в лапы, как Альрик. Жалко его! Несмотря на все закидоны, хороший был человек, пусть земля ему будет пухом. И капитана жаль! Эти твари на нём живого места не оставили.

Чёрт бы побрал этого заказчика! Лучше бы он и впрямь петуха подсунул! Был бы хотя бы один. А то шесть десятков – это многовато. Да, половина яиц разбилась при падении вместе с бочкой, но другие оказались очень уж прочными. Пока мы нашли обломки бочки с целенькой надписью, означающей «петух», птенцы уже успели повылупляться. И растут они быстрее обычных цыплят. Так что скучать нам тут не приходится.

Деньги, которые нам заплатили за перевозку злосчастной бочки, до сих пор при нас. Только зачем они нам тут нужны? Пусть пропадом пропадают, лишь бы нам живыми отсюда выбраться.

Почти каждый день я рассказываю Асвольду и Дьярви свои сны. Мы плывём на корабле, мы дома, обнимаем жён, детей. Мои товарищи часто просят:

— Расскажи, Модест, тебе сегодня что-нибудь снилось?

Они верят, что мои сны бывают вещими. Только я не верю. Потому что на самом деле мне ничего не снится. Я всё выдумал с единственной целью – не дать Асвольду и Дьярви пасть духом.

Но всё же иногда мне на ум приходит мысль – а вдруг мои выдумки возьмут и сбудутся? Тогда хоть убейте, не стану больше ввязываться в сомнительные делишки. Ни за какие деньги. Чем угодно поклянусь.

Так, берём, аккуратненько… Так, хорошо пошла. Есть, идёт, идет, нормально. Всё, пошли-пошли-пошли… Заворачиваем! Неспешно, плавненько, плавненько-плавненько-плавненько, перехватывай давай, да лови, ёпэрэсэтэ! Так есть, дальше понесли. Так, опять так же аккуратненько, дальше понесли, вот, так ещё немного. Так, стоп, Асвольд, сдай назад, только тихо. Есть, нормально, понесли, ну…

Именно такие речи можно было услышать от нашего любимого шкипера Альрика, когда я, Асвольд и Дьярви заносили на палубу огромную дубовую бочку, набитую явно чем-то тяжёлым. Альрик в это время пытался сделать вид, что помогает нам по средствам командования, а то капитан заставит его тоже что-нибудь тащить.В этот раз всё обернулось удачно для него — капитан всё это время разговаривал с заказчиком, которому собственно и понадобилось, чтоб мы везли эти бочки в Хёльгард воздушным путём.

Что же, его полное право, пусть только заплатит. А, судя по лицу капитана, платил он щедро. Странно только то, что неведомый заказчик выбрал именно нашу Гудрунду, единственный в своём роде воздушный драккар, чудо техники… Но, это уже его проблемы.

На бочке были синей краской выведены буквы GALLUS и эмблема в виде шести квадратиков. Альрик уже пробовал усесться на не, но слез, удивлённо промолвив: «Давит. Там, изнутри.» Может, действительно, сжатый азот везут? Дуб-то хороший материал, при сноровке и абсолютно герметичную бочку можно сделать. Помню одного бондаря из Матси, так он упаковал в бочку своего подмастерье. две недели не могли его достать, а потом подмастерье проснулся и вышиб днище ногами.

А в Хёльгарде… а в Хёльгарде с раннего утра у причальной мачты собралась толпа. Все ждали GALLUS, так ждали, что, казалось, без этого GALLUS уже дальше не мог жить ни один горожанин. Даже хромой Серим и косноязычная Мэгги ждали нашу Гудрунду как из печки пирожка. И дождались наконец.

Асвольд издалека разглядел в толпе красотку Молли, и ядовито подумал: «попалась, красотка, ты ещё даже и недогадываешься, ёпэрэсэтэ!» Он всегда думал это последнее слово, когда думал о красотке Молли. А уж когда драккар плавно причалил к мачте, когда бочка уже изготовилась покинуть гостеприимный борт Гудрунды, тогда кто-то в толпе дал дуба.

А чего, дуб-то хороший материал, при сноровке и абсолютно герметичную бочку можно сделать. И даже буквы GALLUS и эмблему в виде шести квадратиков нарисовать. Что же, его полное право, пусть только заплатит. А, судя по лицу капитана, платил он щедро. Вперёд щедро платил этот кто-то, только неутерпел и дал дуба. А зачем?

А1Б2

— Тпруууу! Приехали! — раздался с палубы зычный голос капитана. — Эй, пассажирка! Стоянка десять минут!

Ютта встрепенулась, очнувшись от зыбкой полудрёмы, и потянулась по-кошачьи. Надо бы пройтись, а то мышцы совсем застыли без движения. Путешествие на этом ужасном летучем корабле длилось слишком долго, но выбора не было. Не пешком же идти через незнакомый мир в поисках своих!

Ютта, пригнувшись, вышла из дощатой каюты на белый свет. Впрочем, белым его можно было назвать с натяжкой: пространство купалось в сизых и голубых тонах. Эх, где её родная Дания?! Никогда не привыкнет к этому влажному и монохромному миру!

Капитан, кряжистый мужик с морщинистым лицом и белой бородой-лопатой, расстегнул куртку-непромокайку, подставляя обтянутую тельняшкой широкую грудь каплям воды, парившим в воздухе, и бросил, не глядя на Ютту:

— До Копена ещё два часа пути.

Она глянула вниз, за борт. Город копошился в серой взвеси тумана, совсем не похожего на земной. Крупные, прозрачные, густые водяные частицы позволяли видеть почти всё, словно через забавную призму. Одежда снова промокла, почти мгновенно, и Ютту передёрнуло от неприятного ощущения влажного белья. Капитан заметил и снисходительно крякнул:

— Прикупи себе непромокайку, иначе быстро заболеешь.

— Как же вы бельё сушите? — удивилась Ютта, наверное, в миллионный раз за последние три дня.

— Не сушим, а стираем! — хохотнул капитан, бросив взгляд на развешанное по верёвкам над палубой тряпьё. — Мир наоборот…

И ушёл, глухо грохоча сапогами по набухшему от воды деревянному настилу.

Мир наоборот, в котором Ютта должна теперь жить.

Она стала очередной жертвой пространственных порталов, третьей в семье. Два года назад пропал отец, за ним — восемь месяцев спустя — брат. Ушли на работу и не вернулись. Розыски не дали никаких результатов. Теперь Ютта. Как обычно, утром спустилась на улицу, купила стаканчик кофе, отошла от киоска и попала в сизо-синюю прозрачную пелену. Один шаг — и она в незнакомом мире, где всё влажно и размыто от невесомых капель воды. Вместо Копенгагена — посёлок из деревянных домиков, озабоченные люди, занимающиеся каждый своим делом.

Оказалось — все, как и Ютта, попаданцы. Ей быстро и вроде даже буднично объяснили, где она оказалась, что назад вернуться нельзя, что датчане основали городок в трёхстах милях от этого места и что попасть туда лучше с торговым кораблём. Ютта, хоть и была напугана и растеряна, тут же смекнула, что случилось с её родными. И поняла, что ей надо в Копен.

***

Ну, покажись павлиноглазкой

С некамуфляжною окраской,

Чуть-чуть помедли на углу,

Зависни над последней встречей

И улетай к себе под вечер,

Пыльцой задев мою скулу.

И уноси к печали вящей

Дней разворот позавчерашний,

А мне пересекать самой

Все, что стократ объяли воды,

Опресноки моей свободы,

Год, перечеркнутый войной.

В голове Ютты сами по себе возникли эти строчки, она точно знала, что это не она их придумала, она вообще не умела ничего придумывать, но строчки звучали и звучали, и она понимала, что в этом мире не может быть по другому, ничего не может быть по-другому. Это наоборотный мир. В нём можно плыть по течению, только по течению, и никакие колебания и трепыхания ни к чему не приведут. Не просто не приведут ни к чему хорошему, просто ни к чему не приведут. Вообще ни к чему.

***

От прежних воздушных шторок,

От наших за ней теней

До линии фронта сорок

И тысяча — до твоей.

Уже совершен любовью

В ничто затяжной прыжок,

И смертный раствор Люголя

Мой завтрашний свет прожег.

Без ангельского подхвата

С утра и до полусна — Тройчатка моя, токката:

Смерть мамы, тебя утрата,

Война.

Ютта знала, что так не может быть, потому что не может быть никогда. И она не сдастся. Чего бы это ей не стоило. И что она попала в Копен.

Именно в Копен она и попала.