иногда так бывает, что стихи из игры, интеллектуальной, но таки игры, становятся чем-то большим
вчера прошло семь лет со дня смерти поэта, Петра Боровикова (болезнь)
жил в Смоленске, был известен в узких кругах
Родился 14.12.68 г. — Умер 28.08.07 г.
Местожительство: Смоленск
Занятие: литература
О себе говорить трудно. Тоже, что пытаться вытаскивать свое отражение из зеркала. Печаталcя несколько раз в «Вечернем Нью-Йорке», в журнале «Вестник» Вашингтон,2001г. вышел первый сборник стихотворений «Колебание голоса»
________________________
Книгу стихов смолянина Петра Боровикова мне довелось прочитать холодной дождливой осенью в Нью-Йоркском госпитале. Глядя в забрызганное окно на цементно-серую воду Ист-Ривер, неторопливо — ватно-скользящие над городом облака, я раздумывал о печально-неовратимом факте современной культуры — постепенном исчезновении эпистолярного жанра не как разряда литературы, а непременном обстоятельстве нашей жизни. Говорят, что интернет заменил письма, как естественный прогресс сделал гусиные перья музейным воспоминанием.
Книга П.Боровикова, тоже, вряд ли писалась гусиным пером или набиралась из типографских касс свинцовыми литерами. Ничего подобного мне и в голову не приходило. Автор назвал ее «Flatus vocis» — «Колебания голоса» (лат.). И у меня было ощущение, что я получил эту книжку, как письмо, которое приходит осенью с дробными дождями, серым пролетом туч, грустью и желанием услышать колебание знакомого голоса.
Книжка Петра Боровикова — интимная, и от этого значительная, серьезная, требующая от получателя книги-письма внимания и работы души и памяти. Петр Боровиков — поэт самостоятельный, сложившийся и в то же время непрерывно ищущий — слова, формы, точной метафоры, смысла, той интонации, которая делает его стихи похожими на личные письма. И дарят радость, ощущение маленького счастья на фоне неизбежного изначального трагизма жизни.
Так хочется пожелать П.Боровикову новых свершений, новых открытий, новых читателей и слушателей его «колебаний голоса».
Георгий Вайнер
19 октября 2005 г.
Нью-Йорк
Пётр Боровиков
МЕТАМОРФОЗА.
Поникают цветы, и вокруг разрастается паника,
айсберг облака врезался в лес, как в железо «Титаника».
И негромкой волной опрокинулось озеро мутное
на горчичный песок, и пространство гудит бесприютное
над терновым кустом желтобрюхими, сонными пчелами,
огрызаясь вдали то крапивою, то частоколами.
Скручен провод в столбе конским волосом — нет электричества.
Колокольня звонит, изгоняя приметы язычества.
Август делает вдох, не давая сельчанам расслабиться.
Смерть — единственный путь, на котором лишь можно прославиться.
И чем больше вперед, тем все шире разбиты угодья,
тем все ярче сорняк заслоняет черты плодородья.
Соловьи, не допев, покидают места безобразные,
и злоречьем сквозят, словно мысли, дома несуразные.
Робко мучают глаз раны астр, как заморские пленницы.
Ветер кружит дубы — дон-кихотовы пыльные мельницы.
Торжествует закат, жизнь не кажется ветреной, временной
воздух липнет к траве, разрываясь от криков беременной.
Под открытым окном три сестрички играются в фантики,
да и что им до тех, утонувших весною в Атлантике
(7 июля 2001г.)
Лада Пузыревская
***
Всё проходит, даже осень. Даже осень
не удержит пожелтевшие знамена
стылой памяти, на риске двадцать восемь
сбился в августе, сверяя поименно
сны и даты, кто-то сущий, снег несущий –
слишком колкий, слишком долгий, слишком рано…
Слишком холодно. Но маятник запущен –
там, с восточной стороны меридиана,
разговор с ушедшим богом не без блеска
приурочен к ритму строчек – нет ни чая,
ни вины в том… А на карте нет Смоленска –
или снится?.. Плачь, не плачь – не отвечают.
На Васильевском, в неведенье счастливом,
шепчут волны оды, иды, строфы, стансы –
тех, кто бредил этим пепельным заливом,
взятым ветром на поруки – может статься,
было слишком безрассудным и опасным
топкий сумрак излагать на человечьем,
дотемна блуждая в звуках не-согласных?..
И застынут на рассвете частью речи
дно и небо, между ними – по спирали
тянет эхо голоса, посмевших – дважды
в эту реку – для чего нам столько врали?..
Был бы повод – и войдешь, да выйти страшно.
Ветер бродит вдоль стены – тесна палата
для теней, что шли на свет – ну, вот и вместе…
Тонет время в чистом поле циферблата,
захлебнувшись недописанной норд-вестью.
Тетивой натянут голос – слишком больно
по слогам сличать в ночи созвучий гаммы –
льётся август в вену стужей колокольной,
нет, не нотный лист, а лист кардиограммы –
на пюпитре… Бог проигрывает судьбы
в это лето – воды Леты слишком мелки,
чтобы вынести к началу, да не суть бы –
только знать бы – кто их вертит, эти стрелки?..
Кто их чертит, эти тропы – друг за другом,
круг за кругом, по зыбучим – где конец им?..
Словно шрамы – в зыбком воздухе упругом
очертанья молча тонущих венеций,
где вода глотает звуки, рвется леска
и срывается на крик гортанный чаек –
Бог, застигнутый с поличным – от Смоленска
до Сан-Марко. Но никто не отвечает.
Волей случая – невольник в мире этом,
всё поставишь на усталый ля бемоль, но
отыграешь только август. Быть поэтом
слишком трудно этой осенью. И больно.
© 2007, август
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.